19 лет спустя

Следующие две недели пролетели для Гермионы почти мгновенно. По негласной договоренности любые серьезные обсуждения были приостановлены, и им просто нравилось проводить время вместе и лучше узнавать друг друга. Первые несколько дей они провели в постели, пытаясь утолить, казалось бы, все еще неутоленную жажду друг друга. Гермиона и не подозревала, что может так сильно захотеть кого-то. Она часто ловила себя на мысли, что даже растянувшись на кровати в счастливом посткоитальном блаженстве и бросая взгляд на великолепное тело Люциуса или ловя коварно-похотливый встречный его, она превращалась в мокрую от возбуждения девчонку, готовую к следующему этапу. На пятый день после прибытия Люциуса она, наконец-то, спустила ноги с кровати: ей было так больно, что Гермиона не была уверена, а сможет ли пережить еще один день в постели. И поэтому они провели его, валяясь на пляже и бездельничая под лучами ласкового осеннего солнца. Погода с каждым днем становилась все прохладнее и прохладнее, но все же была значительно теплее, чем в Англии, и поэтому дни, проведенные на пляже, по-прежнему были просто чудесными и расслабляющими. Поппи была вне себя от удовольствия из-за того, что снова попала под покровительство прежнего хозяина, и довольно мурлыкала что-то себе под нос, готовив им завтраки или работая в саду. В один из дней Гермиона подошла к ней с нерешительным вопросом: довольна ли эльфийка тем, что теперь они так близки с Люциусом. Но Поппи быстро заверила ее, что все это невероятно приятно и что она очень рада завязавшимся отношениям между былым хозяином и новой госпожой. Как только Гермиона преодолела свое первоначальное замешательство по поводу заявления Поппи, она с удивлением и недоверием выслушала обиженное признание эльфийки с жалобой на Нарциссу , которая была мастеру Люциусу не очень хорошей женой и даже была суха с ним. Поппи знала о романе той и была очень рассержена ее холодным отношением к мужу. Конечно, Поппи сразу же захлестнул ужас, когда она проболталась. И Гермионе даже пришлось вмешаться и удежать обезумевшую эльфийку, прежде чем та не разбила голову об духовку. И только после неоднократных клятв, что Гермиона никому не расскажет и сохранит все в тайне, ей удалось наконец успокоить проштрафифшуюся служанку. Угомонив верещания Поппи, Гермиона обняла ее, чтобы потом направиться во внутренний дворик и поискать там Люциуса. Ей нравилось наблюдать, что тот потихоньку избавляется от всегдашнего напряжения и расслабляется с ней. Он даже превратил часть своих тяжелых одежд в легкие светлые брюки с рубашками и, к удивлению Гермионы, даже согласился купить скромные купальные трусы; она знала, что он не привык показываться в нижнем белье публично, даже если они и были на пляже вдвоем. Однажды во время второй недели этого импровизированного отпуска Гермиона организовала для них экскурсию по близлежащим виноградникам, и они провели чудесный день, путешевствуя по зеленым ароматным полям и узнавая о различных сортах винограда, выращиваемого на острове. После экскурсии владельцы виноградника устроили для них легкий обед и дегустацию вин, и Люциус снова удивил ее, довольно комфортно пообщавшись с семьей маглов-владельцев, прежде чем купить у них целых шесть ящиков их лучшего вина. В целом они провели на виноградниках восхитительный день, и вернулись на виллу расслабленными, счастливыми и немного подвыпившими. Оставшуюся неделю они посвятили осмотру континентальных достопримечательностей побережья Французской Ривьеры. Они начали с того, что сели на паром до Йера, где взяли на прокат машину и проехали сто десять километров до Ниццы. Там они прошлись по Английской набережной, по этому знаменитому променаду, известного своими синими шезлонгами и живописными видами. Даже сейчас, когда сезон спал, здесь было полно людей, которых они с радостью обошли и направились регистрироваться в отель. Девятиэтажный Палас-де-ля-медитерран был знаменитой площадкой для богатых искателей удовольствия на Французской Ривьере. Расположенный прямо на Английской набережной в старой Ницце, он отличался высоким фасадом в стиле арт-деко и просторными люксами со всеми современными удобствами, включая телевизоры с плоским экраном, высоскоростной интернет и электрические жалюзи. Гермиона знала, что Люциус был ошеломлен магловскими прелестями, но почему-то ей даже хотелось поделиться с ним этой частью своего мира. В первый день они устроились, заказали обслуживание в номер и занялись любовью. А потом она решила познакомить Малфоя с порнофильмами, которые он выдержал ровно десять минут, пока на экране не возник крупный план еще более щедро одаренного мужскими статями актера. И Гермионе пришлось остаток ночи доказывать, что мужские стати самого Люциуса более чем достаточны для нее... причем доказывать это громко и несколько раз. "И впрямь, какой женщине будет мало двенадцатидюймового, да еще и умелого члена?" — устало думала она, когда Малфой пытался уговорить ее на четвертый раунд. Следущим утром они проснулись рано и весь день бродили по уличному рынку вдоль Кур Салейя, с его цветами всех форм и оттенков, а также изобилием спелых фруктов, по многочисленным кафешками и сувенирным лавочкам, в которых Гермиона могла купить подарки всем, кто ждал ее возвращения домой. А ближе к вечеру они направились в Старую Ниццу, наполненную своей особой атмосферой и шармом. Там, на этих узких улочках, было еще больше магазинчиков, где Гермиона смогла прикупить изделия местных ремесленников. К счастью, потом ей удалось найти заброшенный переулок и уменьшить все свои пакеты до размеров кармана, иначе она никогда бы не смогла унести эти покупки. Наконец, измученные и голодные, они остановились на ужин в одном замечательном ресторанчике, славящимся лучшими морепродуктами в округе, но Гермиона выбрала его из-за интимной обстановки и уютных уединенных столиков. Там они провели остаток вечера, угощая друг друга самыми сочными, самыми лакомыми кусочками со своих тарелок и запивая все это поистине божественным вином. После ночи долгой, неспешной любви, в которой Гермиона продемонстрировала Люциусу некоторые свои таланты, они лениво провели утро, завтракая в постели. После нескольких чашек крепкого ароматного кофе и очередного раунда жаркого секса они направились в известный в Ницце археологический музей и на римские руины. Там они прошли через развалины римской архитектуры и древних бань. Внутри археологический музей содержал интересную смесь исторических и археологических экспонатов из этой части Франции, но в целом это была не очень обширная коллекция, поэтому они пробыли там всего несколько часов, прежде чем отправиться домой. В итоге, оба они прекрасно провели время, хотя со временем и начали скучать по тишине и уединению виллы. Выписавшись из отеля, они поехали обратно в Йер, сдали арендованную машину и смогли только успеть на последний ночной паром обратно к себе на остров. А когда вернулись на виллу, было уже совсем поздно, они очень устали, и поэтому легли спать сразу после еще одного сеанса быстрого, но страстного сеанса. И только на следующее утро, спускаясь к завтраку, Гермиона заметила письмо, лежащее на кухонном столе. Письмо было адресовано ей и было оно от министра магии. Гермиона вздохнула, открывая его. В нем отнюдь не могло быть хороших новостей. Письмо предписывало Гермионе немедленно вернуться в Лондон, так как ее боссу, Амелии Боунс, понадобилась неотложная медицинская помощь, и Гермионе нужно было взять ее дела на себя, пока та не поправится. Гермиона с облегчением прочла, что хотя Амелия и не находится в тяжелом состоянии, она не может выполнять свои обязанности в министерстве, и поэтому так или иначе Гермионе придется ее подменять. Ей и впрямь не хотелось покидать это идиллическое место, которым наслаждалась последние три недели, но она знала, что у нее нет выбора. Гермиона отправила быстрый ответ, сообщив министру, что завтра вернется на работу, и записку Амелии с пожеланиями скорейшего выздоровления. Сделав поднос с завтраком из "бенье" и свежим кофе, она вышла на улицу, чтобы смягчить Люциуса порцией сладенького и кофеином, прежде чем сообщить ему новость. Люциус воспринял новость достаточно хорошо, учитывая все обстоятельства, но Гермиона чувствовала, что он тоже не горит желанием возвращаться в Англию. И потом, между ними стоял, как трехсотфунтовая горилла, вопрос, который они все еще не обсудили: и это был реально очень большой вопрос "что же теперь будет?" Нельзя было отрицать тот факт, что последние две недели были просто замечательными. Одни только занятия любовью были событием мирового класса, но еще Гермиона наслаждалась непринужденными беседами, которые происходили между ними и добродушными спорами обо всем на свете. Могли ли между ними сохраняться такие отношения и после обращения к оценивающему сообществу? Люциус почти ничего не сказал, когда она показала ему это письмо, он казался более сосредоточенным на кофе и пирожных, но Гермиона видела, что у него снова было "это лицо":напряженное, холодное, безразличное ко всему. Лицо, которое он показывал миру, когда пытался скрыть свои истинные чувства. — Так когда ты планируешь отправиться в Лондон? — спросил он ровным, лишенным всяких эмоций голосом, потягивая кофе. — Мне нужно быть на работе завтра к девяти, поэтому я планировала уйти сегодня вечером после ужина, — осторожно сказала она, внезапно почувствовав неуверенность в том, что произойдет дальше. Меньше всего ей хотелось, чтобы этот славный отпуск закончился на такой кислой ноте. — Итак чем бы ты хотел заняться в наш последний день здесь? — кокетливо спросила Гермиона, многозначительно шевеля бровями в попытке поднять его настроение. — Гермиона, что это значит? "Наш?" — спросил Люциус с тем же застывшим выражением лица. Гермиона знала, что не хочет прекращать проводить с ним время, и уж определенно она не хотела отказываться от того, что он дарит ей в спальне. Проблема заключалась в неуверенности в его чувствах к ней; он никогда на самом деле не говорил, чего ж он хочет, но, с другой стороны, и она тоже срытничала. Гермиона точно знала, что именно хочет ему ответить сейчас. "Что это означает? А это означает, что я хочу, чтобы ты поехал со мной домой, потому что я больше не вынесу мысли о своей жизни без тебя. Это означает, что я нуждаюсь в тебе, потому что ты заставляешь меня чувствовать то, чего я никогда не чувствовала раньше, и я боюсь, что без тебя я вообще никогда не смогу почувствовать это снова. Это означает, что… кажется, я влюбилась в тебя, Люциус!" Проблема была не в том, что именно она хотела сказать, проблема была в том, что она могла сказать, и это не заставило бы ее казаться жалкой и нуждающейся и открыть свою душу лишь для того, чтобы сердце было растоптано и оставлено в куче пыли. Сделав глубокий вдох и сжимая чашку с кофе, чтобы унять дрожь в руках, она начала говорить, но прежде чем она успела это сделать, Люциус быстро поднялся и посмотрел на нее с той же маской безразличия. — Пожалуйста, прости меня, я не собирался принуждать тебя к чему-либо. Я наслаждался нашим временем вместе, и я... — он запнулся, прежде чем спокойно продолжить. — ...спасибо, Гермиона, — Люциус наклонился и запечатлел долгий поцелуй на ее лбу, прежде чем повернуться и быстро вернуться в дом, чтобы упаковать те немногие вещи, которые он принес с собой. Гермиона вдруг почувствовала, что расстояние между ними увеличивается, и поняла, что не может этого допустить. Как раз это и произошло между ней и Роном, и она не могла остановить это... не захотела останавливать, но Люциус был другим... и теперь она тоже была другой и не собиралась отпускать его без борьбы. Если это и означает выставить себя дурочкой, пусть будет так. Она бросила салфетку и, перепрыгивая через две ступеньки, поднялась в спальню, где Люциус застегивал последний ремень на своей сумке. Он удивленно поднял глаза, когда она вошла в комнату, и еще больше удивился, когда она обняла его и жадно поцеловала. Люциус бросил сумку и притянул ее к себе, не желая упускать возможности обнять. Расставание с ней было одной из самых трудных вещей, которые ему когда-либо приходилось делать. Последние недели показали ему то, чего всегда не хватало Нарциссе. Тепло и игривость, которыми он делился с Гермионой, заполнили ту пустоту внутри него, о существовании которой он и не подозревал. Он полюбил их беседы и постоянно удивлялся удивительному интеллекту Гермионы. Он даже наслаждался их горячими спорами на бесчисленные темы, особенно потому, что обычно они заканчивали в постели. Он также будет скучать по невероятным занятиям любовью… он всегда считал себя хорошим любовником, даже лучше, чем просто хорошим. Но Гермиона показала ему такие вещи и открыла новые горизонты наслаждения и открытий, которые он знал весьма интуитивно, что никогда не найдет ни с кем другим. Последние две недели он держал язык за зубами, чтобы не спугнуть ее. Ей нужно было подумать о детях, а Люциус знал, что волшебный мир не очень-то примет их отношения, и даже содрогался от мысли о том, что же подумают ее друзья и родные. Когда она рассказала ему о записке от министра, он думал только о том, что это предлог, чтобы покончить с ним. Ее молчание после того, как он спросил ее о том, как будут развиваться их отношения, лишь укрепило его уверенность в том, что она не хочет продолжать встречаться с ним после сегодняшнего вечера. Люциус не мог позволить ей увидеть, как ее слова… или это отсутствие слов причинило ему боль. Он быстро встал, чтобы скрыть от нее этот дискомфорт, который на самом деле разрывал ему душу ее очевидным безразличием, и его единственной мыслью было то, что ему нужно уйти от нее как можно быстрее... Прежде чем он сломается и его холодный фасад треснет. А потом она вдруг оказалась в его объятиях и поцеловала его, и Люциус подумал, что это ее способ попрощаться... или что-то еще. Но в тот момент ему было все равно, конец ли это, потому что прямо сейчас эта женщина… его женщина снова была в его объятиях, и он чувствовал искру, которая всегда вспыхивала, когда она прикасалась к нему. Она заставляла его гореть для нее, гореть сильнее, чем он думал. Гермиона чувствовала, как его желание настойчиво давит ей на живот, и ей хотелось броситься на него и скакать, пока он не начнет выкрикивать ее имя. Потому что лишь когда они занимались любовью, когда он был похоронен так глубоко внутри нее, ей хотелось кричать от этого чувства... полноты.… и какой-то правильности; в это время... он принадлежал ей. Гермиона неохотно высвободилась из его объятий, понимая, что ей нужно сказать сейчас. Любые ее слова были бы прекрасны, но они ничего не изменят, пока она не скажет то, что действительно должна... Остальное будет зависеть от него. — Люциус, мне нужно с тобой поговорить.… сказать тебе... — нерешительно начала она, глядя в лицо, ставшее таким важным для ее счастья. Гермиона сделала глубокий вдох, встретив его вопросительный взгляд... и прыгнула в омут с головой, бросаясь и обхватывая его обеими ногами. — Я не знаю, как это произошло, и мне все равно, я просто знаю, что с тобой я чувствовала себя более… живой, более... страстной, за последние две недели я почувствовала больше, чем за всю свою жизнь, — Гермионе показалось, что Люциус выглядит немного ошарашенным, но, по крайней мере, его выражение холодного безразличия исчезло, поэтому она продолжила, и эмоции были очевидны в ее задыхающемся голосе. — Я... кажется, я люблю тебя, Люциус, — прошептала она, внезапно почувствовав себя побежденной, — ...и я не знаю, как это будет работать... — она взмахнула руками, указывая на них обоих. — Я просто знаю, что действительно хочу найти способ оставить тебя в своей жизни... не хочу, чтобы ты исчезал из нее... Я не хочу потерять тебя. Люциус почувствовал, как его сердце забилось сильнее, и почувствовал радость, наполняющую все его существо, когда он посмотрел в эти теплые карие глаза, которые были полны искренности... и любви? "Мерлин! Она любит меня?" — Люциусу вдруг стало все равно, случайность это или сон, он шагнул вперед и нежно обхватил ладонями это прекрасное лицо. — Гермиона, надеюсь, что ты действительно так думаешь, потому что больше ты не исчезнешь от меня. Никогда, — его большие пальцы нежно, словно бы изучающе, гладили ее щеки. — Ты вернула меня к жизни и пробудила во мне радость и удовлетворение, которые я никогда не представлял себе возможным, а тем более никогда не испытывал. Ты невероятно красива и вообще самый теплый, самый щедрый человек, которого я когда-либо знал. Ты обладаешь удивительной, изощренно-возвышенной сексуальностью, и я... я действительно люблю тебя… очень сильно люблю. Люциус нежно сцеловал каждую слезинку Гермионы, блестевшую на ее ресницах, и крепко обнял ее. Он искренне нуждался в тепле этой женщины, ему нужно было чувствовать, как рядом с собственным бьется ее сердце, ему жизненно необходимо было навсегда прижать ее к себе, ему нужно рядом с собой… ее... навсегда. — Люциус? — позвала его Гермиона, сияя лучезарной улыбкой. — Итак... — спросила она все еще дрожащим от волнения голосом. — Что мы решили? Мы сейчас куда: к тебе? Или ко мне?..