***
Чанёль похож на панду уже больше, чем Тао. Ему необходимо выспаться и отдохнуть по-человечески, но это ещё не скоро, не близко, хотя он верит — после объяснений с Чимином станет легче. Сдавая досрочно экзамен, он только и думает о том, что уже пятница. Благо — его мозги работают на выполнение поставленных задач, пока эмоции в полнейшем раздрае… Это приводит к тому, что остаётся всего одна сдача — самая простая, ведь там проект уже давно подготовлен и согласован с руководителем. Пообедать удаётся вместе с Крисом, поскольку Тао занят на весь день и лишь к вечеру объявится дома. Болтовня, на которую скор и лёгок друг, расслабляет получше таблетированных успокоительных, из-за чего обед их растягивается на добрых четыре с половиной часа, по истечении которых на телефоне мигает новое сообщение. — Это Чимин? — с любопытством заглядывает в экран старший, суя нос не в своё дело и успевая прочитать текст, предназначенный не ему, прежде, чем владелец смартфона отстраняется и печатает быстро: «Буду через минут пятнадцать у твоего универа» — Мне пора, — говорит, проваливая попытку скрыть своё волнение и широкую улыбку. — Ты?.. — Тао скоро должен освободиться, — ответом и прощальными словами, с лёгкой усмешкой и кивком. Как добирается до места — не помнит совсем, даже не смея думать — нарвался на штрафы и нарушал ли. Главное для него — выскочить из машины и в мгновение ока материализоваться рядом с омегой, который едва успевает краем глаза чужое приближение заметить. Слова не идут, они потрачены и удалены из оперативной памяти, ведь та заполнена эмоциями — яркими и выбивающими дух. Чанёль только и может, что смотреть на омегу, встающего напротив и словно спрашивающего лишь взглядом — неужели ты так ждал этой встречи? Не меньше меня? — Да, — выдыхает на незаданный вопрос, в сотый или тысячный раз сожалея о невозможности обнять, чтобы выразить силу привязанности. Наверное, он упал бы на колени от силы впечатлений, но вырывает из оцепенения мягкое: — Я тоже скучал. Краткость — сестра таланта. Но она плохо отвечает на множественность вопросов, раскрошившихся под натиском коротких трёх слов. Альфа немного приходит в себя, спускается на грешную землю, но всё ещё не ощущает, что имеет право говорить. — Я подумал, — тянет, непонятно над кем издеваясь — над старшим, над собой или над обоими, вместе взятыми. — Я не виню тебя за недосказанность, — чёткостью обозначает определение для поступка, терзавшего Ёля, и чуть облегчает внутреннее сгорание. — И я не отношусь к этому… Плохо. К твоему заболеванию, — мнётся немного и впервые за время встречи отводит взгляд. — Но понятия не имею, как сопротивляться желанию прикоснуться к тебе. Я не умею так. Тактильный до безобразия и не представляю — как до сих пор ещё не показал тебе этого. Наверное, дело в твоей сноровке… Быстро уходишь от контакта, обрубаешь всё до его наступления. Шумным выдохом прерывает сам себя, слушая внутренний голос, заставляющий делать ставку на честность. Чанёль в это время почти не дышит и доводит измученный организм до головокружений, которые, впрочем, совершенно не волнуют. Есть для него сейчас вещи более важные. Как например судорожное: — Я не верю в любовь с первого взгляда. Абсолютно. Романтикой страдаю лишь по воскресеньям, пересматривая любимые и только вышедшие мелодрамы, — Чимин кается, словно согрешил, на деле — пытается объяснить отношение, самому ему непонятное. — У меня впервые рвёт крышу. Конкретно, — снова поднимает взгляд уверенный, стараясь прочесть в глазах напротив хоть что-то близкое к состоянию, о котором ведёт речь. И находит даже больше — словно бы желание жить и умереть ради него одного. Это выбивает из колеи и заставляет жалеть, что увидел, но в тоже время — придаёт сил. — Чёрт знает, ждёт ли нас что-то хорошее по итогу, но готов попробовать, если ты пообещаешь пройти через всё со мной. Оба занимаются тем, что не позволяют себе слишком размечтаться и давят на рациональность, которой и вовсе места нет в их безумстве чувств. Оба не стремятся навстречу, лишь бы не причинить боль. Оба желают обеспечить сохранность сердец. Но… Но Чанёль разрушает полшага, разделяющие их, неделимых, аккуратно касается ладонью мягкости щеки и накрывает чужие губы своими, позволяя хоть на пару минут отпустить все сомнения. Позволяя и себе, и парню, сгорающему от чувств к нему — больному и неполноценному.***
Едут в тишине, кажется, впервые за всё короткое время знакомства. После поцелуя почему-то говорить пока больше не в состоянии. Альфа до сих пор корит себя — даже банальное «привет» не сказал… Хотя, конечно, за это — меньше, чем за то, что сорвал поцелуй, на который разрешения не получал и права не имел. Паркуясь на подземной стоянке, старший первым выходит и открывает дверь для Чимина, находящегося в прострации и выбирающегося не сразу. Он только и может, что думать — насколько больно сейчас Ёлю, коснувшемуся его и рукой, и губами. Времени было достаточно за прошедшие дни (конечно — нет, ведь делал всё в ущерб учёбе) для изучения болезни, хотя даже название не сразу нашёл. Пришлось вообще обращаться за помощью к парню лучшего друга — Тэхёну, — разбирающемуся, если не во всех тонкостях редких заболеваний, то во многих. «О, ты о дермадолоре? То ещё… Дерьмо. Даже созвучно. Смекаешь? Этой дрянью, благо, заразиться нельзя. Какой-то генетический дефект, отклонение навроде мутации… Как моё. Повышенная возбудимость нервной системы и… Да не вздыхай ты так! Объясню проще — прикосновения нестерпимой болью отдают. Всё, что тебе нужно знать… Хотя — бороться можно с помощью таблеток, но они лишь притупляют. А зачем вообще спросил?..» Читая об этом всём, Чимин начинал чесаться и ощущать зуд, словно перенося чужое заболевание на себя. Ему не удалось выяснить ничего конкретного, только конкретно загнаться получилось. Предаваясь нерадостным размышлениям, он и не видит вовсе, куда идёт — следует за альфой и всё. В себя приходит лишь, когда уши закладывает и приходится сглотнуть, дабы убрать неприятное ощущение. И в этот момент обнаруживает себя в лифте, после кидая вопрошающий взгляд на спутника. А тот тоже немного — не здесь и не сейчас. Говорить Чимин ничего не готов, а потому просто смотрит на их отражение… И без ложной скромности понимает, насколько они красивая пара… Просто картинка. Которой не хватает лишь переплетённых воедино пальцев. Кто бы мог подумать, что однажды такая малость окажется роскошью. Система оповещения звякает о прибытии на заказанный этаж, номер коего омега и не подумал даже узнать, пока была возможность, а теперь уже и не до того — следует вновь за старшим, сейчас — по светлому коридору, прерываемому тяжестью металлической двери, за которой они находят крышу здания. В голове становится неожиданно пусто, а всё по простой причине — восприятие заполняется открывающейся перспективой. Если бы не аккуратное подталкивание в плечо, Чимин так и не нашёлся бы, чтобы пройти до ограждения и в полной мере оценить открывшееся. А посмотреть на город с высоты чёрт знает какого этажа — невероятно и захватывает полностью. Мозг, уставший за последнее время изрядно, способен отыскать только несколько ориентиров, для примерного опознания района. Дальнейшее — сплошное любование, заполненное тишиной (далёкие звуки города и не в счёт вовсе, едва слышны) и умиротворением. И пока младший отдаёт всё внимание виду, его спутник в полной мере может насладиться иной красотой — точёным профилем и сиянием глаз, которое хотел бы видеть, если не всю свою жизнь, то большую её часть — однозначно. В голову лезут мысли… слащавые и отдающие пошлостью любовных романов, но в какой-то момент сдерживаться становится невозможно: — Ты так прекрасен… — почти шёпот, но его слышат и слушают. — Я благодарен судьбе, миру или жизни, не знаю кого именно стоит благодарить, но я безмерно переполнен этим чувством после встречи с тобой. И младший бы перебил этот поток откровений, смущающих и приторностью попахивающих, если бы у него сердце не трепетало, как одинокий листик на ветру. — Мне очень жаль, что я такой… Какой есть. И я буду оставаться благодарным даже за сам факт твоего существования и моего знания о нём, правда, — Чанёль едва держится, чтобы не начать заикаться, но всё-таки продолжает ровно. — Спасибо, что не отвернулся от меня и дал шанс. После — не остаётся уже ничего для высказывания вслух, хотя по факту мог бы говорить и не один день, чему предпочитает поднять руку и вновь аккуратно коснуться гладкости чужой-родной кожи. Боль незначительна, благодаря загодя принятым лекарствам, правда и ощущения сильно притуплены. Впрочем, это не имеет значения, ведь ему приятен сам факт. — Тебе же больно, да? — в голосе едва заметна дрожь, в отличие от губ — те подрагивают чрезвычайно отчётливо. Расклеиваться себе младший, конечно, не позволит, но эмоции пробивают слишком. Он поворачивает голову и заглядывает в глаза, в которых находит снова преданность. — Не мучай себя… Прошу, — и поперёк собственных слов идёт — ластится к пальцам и ладони, закрывая глаза. — Есть один фокус, — произносит с лёгкой улыбкой, проводя от щеки к виску. — Низкие температуры притупляют чувствительность кожи. Эта фраза заставляет задуматься и только сейчас осознать — ветер довольно сильный гуляет вокруг и действительно — холодит ощутимо. Омега ловит себя и на ещё одном понимании — он сам плохо ощущает прикосновения из-за того же фактора. — Ты прав, — кивает медленно и вновь смотрит на Ёля, который выглядит довольно-таки счастливым. Разрушать атмосферу не хочется, но слегка разбавить буквально жизненно необходимо, поэтому спрашивает с ехидством: — И со многими ты это проверял? — Конечно, — авторитетно кивает, поддерживая лёгкость перехода на шутку, что главное не затянуть и, возможно, открыть парню ещё одну свою тайну. — Даже не вспомнить, сколько было… Дай подумать. Пока усиленно изображает работу мысли, получает лёгкий удар в плечо, который, как надеется младший, сквозь два слоя одежды, не особо ощутим. — Надеюсь, больше ни с кем не будешь. Иначе всерьёз обижусь, — фыркает Чимин, чуть отходя и вновь смотря на город, уже зажёгшийся множеством огней, хотя приехали они, пока ещё было светло. — Конечно, — кивает и встаёт боком к боку, оставаясь в нескольких миллиметрах от прикосновения. — И не подумаю больше ни с кем такое проворачивать.