On his skin

      Он откровенно заколебался.       Вымотался в край.       Устал настолько, что хоть волком вой или в лес сбегай, подальше от всех забот и проблем, которые и его, и вовсе ему не принадлежат.       Возможно, стоило принять предложение, чтобы подвезли, но в голове слишком много мыслей и только музыка и пустой автобус способны разрушить эту тяжесть, что на плечи легла неподъёмным бременем.       Он устал от вечного стремления быть лучшим в учёбе.       Устал от того, что хочет быть физически развитым больше других и продолжает утомительность тренировок, кои уже годами и без остановки.       Устал до умопомрачения, что Муза к нему приходит в самые неподходящие моменты и заставляет оставаться долгое время бодрствующим, поскольку, чтобы всё успеть, необходимо вообще отказаться даже от мысли о сне.       Устал быть вечным инициатором, который взваливает на себя непосильное, даже не являющееся чем-то, что напрямую его касается.       До ужаса устал, что у него часто не хватает времени в сутках, чтобы быть с любимым человеком и друзьями…       И после всех этих «устал» на него резко накатывает важность осознания — если бы он не жил в таком ритме, никогда не смог бы ощущать себя настолько живым.       Жажда его к этому всему — безмерна и бескомпромиссна. Сколько бы ни убеждал себя, что слишком загоняется — каждый раз требуется просто остановиться и осознать собственное счастье. Довольство всем — успешностью в учёбе, направление коей иначе как призванием и не назвать; достижениями в спорте, что подпитывают собственное эго, которое, наверняка это знает, необходимо подкармливать; отдачу страсти в виде музыки, имеющей на него совершенно магическое влияние; помощь близким, которые поддерживают сверх меры…       И в конце, как это часто бывает, он с боязливой уверенностью утверждает сам про себя — его самое большое счастье в любви.       Многие ли могут похвастаться тем, что совершенно случайно нашли пару, подходящую идеально?       Словно созданную для конкретного человека.       Для конкретно него.       Он никогда не забудет тот день — встречу с будущим лучшим другом, который привёл его едва ли не за руку к судьбоносному знакомству, состоявшемуся вечером — в кафе недалеко от технического университета.       «Ты тоже китаец? Вот это неожиданный поворот событий. Никогда не видел в нашем универе соотечественников, да ещё и таких красивых».       Бесцеремонность, на удивление, ничуть не отталкивала. Наоборот — вызывала приливы интереса и влечения. Хотя в последствии и поскрипывает теперь иногда из-за неё зубами, поражаясь подобному поведению.       Пропуская намеренно нужную остановку, выходит на следующей и медленно бредёт в сумерках к дому, стараясь всё расставить по полочкам в душе — переживания, заботы, планы на ближайшие дни. Особенно трудно усмирить эмоции, высасывающие последние силы. Как пример — волнение за друга, у которого в последнее время перегруз совершенно новым и необычным для него, хотя для всех остальных эти вещи довольно обыденны. Про других близких и думать страшно — совсем не уделял им внимания… Всем, кроме того единственного, что сосредоточил в себе смысл всего мира для него.       Единственного, который знает, насколько будет оценено, если он просто постоит на улице, залипая в телефон, в ожидании возвращения блудного, которому требуются иногда передышки и время в одиночестве.       Сердце замирает так, словно этот раз — первый. Словно они снова где-то в начале, где только узнавались привычки друг друга и было трепетно принимать чужие заморочки, как нечто само собой разумеющееся.       Тихие шаги сближают их, расстояние физическое стирается параллельно с духовным, которое иногда выстраивает младший, в старании сохранить рассудок трезвым и снова улыбаться совершенно искренне, без груза ненужных эмоций.       — Привет, — закидывая руки на шею и прижимаясь так, что кому-то приходится спешно убрать телефон и обвить за талию. — Долго ждал?       — И тебе привет, — хмыкает, спрашивая с ленцой. — А долго — это сколько?       — Тебе бы лишь бы паясничать, — шепчет с улыбкой, прислоняясь лбом ко лбу и заглядывая в черноту глаз напротив. — Да?       — Не понимаю, о чём ты, — жмёт легко плечами и целует чуть требовательно губы, не находя искомый отклик и невольно смягчаясь, подстраиваясь под настроение единственного, кому позволяется манипулировать. Выдыхает шумно и просит. — Пойдём в дом вместе?       Настроения перенимаются друг у друга, смешиваясь и выливаясь в единство желания — провести время рядом, не обременяя ничем и давая долгожданный отдых.       Тао именно поэтому медленно кивает, так чтобы не стукнуть чужую голову своей, а после позволяет подхватить себя сильным рукам, обещающим и каждый раз выполняющим — поддержит и защитит.       Простор квартиры старшего всегда дарил ощущение свободы и радовал, вот и сейчас — легко соскочив с сильных рук, блондин пробегается по коридору, слегка скользя по полу и ощущая себя лёгким, как пёрышко.       Без слов скрываясь в душе, что расположен рядом с гостиной, омега знает — Крис пойдёт в примыкающий к спальне и будет ждать его там, не нарушая святость столь необходимого времени наедине с собой… Но Тао сам его сокращает, сходя с ума от нужды быть рядом со своим ворчливым, слегка ветреным, но таким любимым человеком.       — Ты сегодня быстро, — удивлённо произносит, переставляя ноутбук с колен на тумбочку, оставляя его как ночник — ведь других работающих источников освещения в спальне сейчас нет.       В очередной раз изменяя самому себе, младший не разменивается на разговоры, которые так любит. Он просто забирается на широкую кровать и в мгновение ока оказывается сидящим на крепких бёдрах, прижимающимся чрезвычайно откровенно и соблазнительно. Мягкостью прикосновений намекает на то, что требуется, ведя ладонями от шеи к надплечьям и ниже по ним — к локтям, пока целует в губы так, что даже сердце ледяного принца грозится оттепелью и горячностью чувств.       Крис потакает. Не первый и далеко не последний раз — прекрасно знают об этом оба. Они — противоположные схожести. Те, кто мог бы абсурдностью своей совместимости сместить мировой баланс, хотя, естественно, это всё на уровне поэзии, пока на деле они просто очень разные, готовые друг для друга меняться и наслаждаться тем, что по сути изначально в них не заложено. Как, например, частенько кайфует омега от необузданности и грубости своего партнёра, не знающего меры и слова «нет». Сейчас же — старший перенимает настроение любимого и заражается, инфицируется неспешностью и нежностью.       Довольно долгое время все особенности их отношений удивляли Тао, пока он наконец не осознал — это и есть настоящая любовь.       Когда разное — совместимо.       Когда желания другого — важнее всего на свете.       Когда понимание — переходит все возможные границы.       И юноше не требуется более объяснений — откуда Ифань знает, что нужно уложить его на лопатки и показать поцелуями — насколько он значим. Откуда тот вообще взял достоверность информации, что знаки принадлежности — многочисленные засосы и укусы — отлично уверяют и наполняют. Откуда у вспыльчивого и резкого альфы столько нерастраченной нежности, которую не боится показывать и дарить.       — Как же я тебя люблю, — шепчет между стонами, которые — от каждого действия старшего, старательно ласкающего и расслабляющего.       Крис не прерывается на ненужность слов — закидывает на себя стройность ног и прижимается, одновременно овладевая внутри — членом, и снаружи — губами, трепетно приоткрытыми и жаждущими.       И в последствии — Тао важен каждый горячий выдох, что ложится на его ключицы россыпью мурашек. Важны все множества прикосновений и проникновений: языком — по вене на шее; зубами — отметка на тонкости косточки, идущей вдоль надплечья; губами — по грудной клетке, которая ходуном ходит от яркости эмоций и ощущений; головкой — по чувствительности внутри, которая сжигает всё тело.       Возражений не находится и тогда, когда его разворачивают и выцеловывают лопатки, немного медля с воссоединением, позволяя потомиться в ожидании и насладиться тем, как упругость члена скользит меж ягодиц, не проникая в них.       Тао изгибается, сжимая руки на простыне, грозя той, в очередной раз, разрывами и невосстанавливаемостью целостности, потому что действия альфы слишком сводят с ума, слишком выбивают из реальности. Потому что, сколько бы они ни проводили времени вместе, для него каждый раз всё слишком.       Тяжесть дыхания усугубляется в тот момент, когда Ифань забывается немного и совершает резкость новых фрикций, скатываясь едва ли не в грубость, которая, на самом деле, сейчас не нужна ни одному из них, а потому и прекращается так же быстро, как началась, сменяясь выматывающим, но таким правильным, тягучим темпом, позволяющим ему склоняться и снова метить кожу будущей разноцветностью меток, которые и на лопатках появятся, и на плечах, и на шее.       В конечном счёте — первым не выдерживает именно Тао, приподнимающийся на локтях и поворачивающий голову с тихим выдохом:       — Крис…       И альфа понимает без слов, припечатывая губы и помогая приподняться, встать на колени и выпрямиться, так что прижимается всем телом и целует через собственное надплечье, почти сразу ощущая ускорение движений крепкими бёдрами. Младший наверняка завалился бы вновь вперёд, если бы не сильные руки, обвивающие его в районе рёбер, обещая наилучшую поддержку.       Развязка приходит резкой волной и пронзает буквально всё существо — от головы, в которой до звона становится пусто, до поджимающихся на ногах пальцев, что почти до судорог. И Тао сам не замечает, как откидывается ещё сильнее спиной на своего альфу, который от него не отстаёт, поскольку сдерживался, как мог, чтобы не спешить, и ставил удовольствие партнёра в приоритет.       В момент высшего физического удовольствия Ифань почти всегда стремится сделать то, что ему жизненно необходимо — оставить имитирующую метку на изящном изгибе шеи. И он никогда не признается своему любимому, что делает это сразу по двум причинам — безграничность собственничества и… страх. Страх потерять самое дорогое в своей жизни.       Когда они устало падают на постель, Ву едва находит силы на то, чтобы вытереть обоих салфетками и сменить одеяло на запасное — то что всегда лежит в шкафу, на всякий вот такой случай.       Стоит ему снова улечься — незамедлительно притягивает к себе обессиленную, но безумно счастливую панду, которая произносит на грани слышимости:       — Люблю.       Крис чувствует, как тяжелеет чужая голова на его руке, заботливо просунутой под шею, и обнимает только крепче второй, кончиками пальцев поглаживая нежную кожу живота, где ощутимы тугие мышцы пресса, который едва ли не крепче, чем у него самого.       Альфа вдыхает родной аромат, в очередной раз подвергаясь атаке мыслей о желании закрепить их союз. Безумно желание поставить Тао настоящую метку, оно уже давно преследует его, но почему-то не озвучивает, будучи уверенным, что тот просто пока не готов. Уверенность в этом настолько велика, что гасит в себе жгучесть желания уже давно и лишь шепчет, целуя ранку на изгибе шеи:       — И я тебя люблю.