Меня с толку события сбили, Что-то я никак не пойму: Я кому-то нужна в этом мире? Я нужна в этом мире? Кому?..
Джози открывает глаза — перед ней стоит силуэт мужчины. Это пугает девушку, поэтому она моментально бросается к настольной лампе, зажигая свет. Аларик. У него серьезный вид: глаза прищурены, руки находятся за спиной, губы сложены в тонкую ниточку. Зальцман-старший медленно подносит указательный палец к губам, шепча: — Тихо, не то она проснется, — мужчина взглядом указывает на сопящую девушку на другом конце комнаты. Шатенка нежно смотрит на рыжеволосую, подмечая, что пьяная Хоуп намного милее трезвой. Знаете, в этой хрупкой рыжей девчушке будто живут две личности: первая — это капризная неугомонная Майклсон, а вторая — милая малышка Хоуп, которая так нравится Джози. Нет, не то чтобы кареглазая не любила другую сторону соседки. Просто… даже будь Хоуп убийцей, Джози все равно бы тянулась к ней. Она бы вновь поцеловала ее, лишь бы ощутить то незабываемое чувство. Оно стоит всего на этом свете. И… — Хей, ты здесь? — мужчина щелкает пальцами перед глазами Джози, вырывая девушку из своих размышлений. — Что-то случилось? — ком образуется в горле шатенки. Медленно отводя взгляд от Майклсон, Джози надеется, что ее отец не заметил, что Хоуп немного, ну или может быть много, пьяна. — Одевайся, поговорим в моем кабинете, — кротко отвечает мужчина, тихо покидая комнату. Что-то в душе девушки подсказывает, что у нее проблемы. В любом случае, от отца она не убежит, так что Джози неохотно встает с кровати. В глаза моментально бросаются тикающие часы. «Что, сейчас половина шестого, зачем меня так рано разбудили?!» — от некой злости Зальцман-младшая хочет ударить тумбочку ногой, но шатенка отказывается от этого действия, вспоминая, что она здесь не одна. Хоуп… Джози вновь смотрит на соседку, любуясь этим сопящим «чудовищем». Как, черт возьми, можно быть такой очаровательной, когда ты пьяна? Зальцман даже не собирается искать ответ на этот вопрос, так как ей плевать. Ей просто нравится Хоуп. Остальное для нее неважно. Джози тихонько подходит к кровати Майклсон, присаживаясь на корточки. Рука Зальцман моментально накрывает руку рыжеволосой, поглаживая большим пальцем кожу соседки. И в какой-то момент Джози даже кажется, что Хоуп мычит от удовольствия, но списывает все на свою буйную фантазию. Убрав руку от девушки, шатенка привстает и целует Майклсон в висок, после проводя рукой по волосам соседки. В дверь еле слышно стучат, напоминая Джози, что ее ожидают. Еще раз поцеловав рыжеволосую в висок, Зальцман-младшая надевает халат, покидая комнату 215. — Ты долго, — утверждает директор. — Я искала халат, — лжет шатенка, завязывая пояс. — Ну-ну, я так и подумал, — мужчина кивает, будто бы поверил дочери, — иди за мной. Черт… Кто-то явно влип.***
Дверь кабинета плавно открывается, запуская отца и дочь в помещение. Аларик жесткими шагами подходит к своему столу, усаживаясь в кресло. Он заключает руки в замок, прожигая взглядом свою испуганную дочку. — Чего ждешь? Садись, — Зальцман взглядом указывает на кресло, стоящее напротив его рабочего стола. — Спасибо, я постою. — Я сказал сядь! — приказным тоном проговаривает директор, опуская глаза. Судя по всему, он не собирался повышать голос. — Ладно… — Джози напрягает поведение отца. Она выполняет его приказ и усаживается в кресло. Ее глаза смотрят куда угодно, только не на Аларика. Шатенка изучает помещения, хотя знает здесь любую малейшую деталь. Она бывала в этом кабинете слишком часто. И нет, не потому что ее вызывали к директору. Здесь есть алко… точнее… это же кабинет ее отца, она просто часто здесь бывает, так как любит его. Вот и все… — Ты в порядке?.. — аккуратно спрашивает Зальцман, будто боится спугнуть Джози. «Он знает…» — несмотря на эту мысль, шатенка все-таки спрашивает у отца: — В каком смысле? — девушка изучает лицо мужчины, стараясь найти в нем незаметную для него черту напряжения. — Я… то есть… Лиззи… — Что Лиззи сделала?! — мгновенно закипает Джози. — Ну… она сказала, что в последнее время ты какая-то не своя, — вставляет Аларик, прежде чем его дочь успевает перейти грань злости. — Может Хоуп мешает тебе или, быть может, напрягает?.. Так я в миг ее… — Нет! — кричит девушка, привставая со своего места. Никто явно не ожидал таких действия от шатенки, поэтому Джо нервно кашляет, усаживая свое тело обратно в кресло. — Точнее, я хотела сказать, что она меня не напрягает… Не исключай ее. — У меня и мысли не было исключать ее, но теперь мне стало интересно. За что же я должен исключить ее? — на лице мужчина стала появляться немного безумная улыбка. Это очень пугает шатенку. — Ну, чего ты молчишь? — Может за то, что она отвлекает меня?.. — тихо отвечает девушка вопросом на вопрос. — Ты же сказала, что Хоуп тебе не мешает. — Пап, чего ты добиваешься, я не понимаю? — карие глаза наливаются наигранной злостью, которую Аларик прекрасно не замечает. Надо уйти от темы, поэтому Джози устраивает маленький скандал. — Чего ты хочешь от меня? Я… я не понимаю! Ты стал слишком опекать меня и Лиззи! — При чем здесь Лиззи? Я, вроде, вообще не лезу в ее дела, — громко, но неуверенно проговаривает мужчина. — Да при том! Пап, тебе не кажется, что ты чуть-чуть мешаешь ей? М-м?! Любой парень, который начинает симпатизировать Лиззи, позже ее игнорирует. Она давно поняла, что ты стоишь за всем этим. — Я пытаюсь обезопасить ее от боли! — директор привстает со своего места в знак возмущения. — Ты причиняешь ей боль! Каждый раз, когда ее бросает парень, она плачет часами, страдая! Ты все портишь, пап! Прекрати нас опекать! Нам нужно учиться на своих ошибках! Если ты постоянно будешь так поступать, Лиззи просто сломается! — Джози прикладывает руку ко лбу, потирая двумя пальцами висок. — Мы взрослые, пойми это!.. — Такие же взрослые, как Хоуп? — теперь очередь Аларика заводить истерику. — Причем тут Майклсон? — все внутри девушки сжимается. Сердце начинает щемить. Он что-то знает… — Ты думаешь, я не заметил? Я что, слепой по-твоему? — Что ты имеешь в виду? — самая лучшая стратегия — притворись дурочкой. — Прекрати! Хоуп семнадцать! Семнадцать, Джози! По закону с какого возраста можно употреблять алкоголь, м-м? И что написано в уставе школы? За то, что она здесь творит, я в праве ее исключить! — Аларик сжимает руку в кулак и бьет ей по столу. Шатенка непроизвольно дергается, с испугом смотря на отца. — Прошу, не надо!.. — умоляет Зальцман-младшая, пока на ее глазах выступают слезы. — Дай мне хотя бы одну причину, чтобы я не делал этого… — немного тише произносит директор, опускаясь в свое кресло. — Я… — она не может сказать это. Ни отцу, ни матери, ни кому-то либо еще. Как она оказалась в этой ситуации? Что ей делать? Если мир ее слышит, пусть он скроет ее от всего этого… — Ей семнадцать, Джо… Она пьет уже неделю, может больше… Слухи здесь расползаются быстро, — мужчина на некоторое время замолкает, подбирая нужные слова. — Сначала я думал, что это… эм-м… скорбь?.. Ведь каждый переживает это по-своему, но… ей нужно прекратить. — Не исключай ее!.. — стонет девушка, бросаясь обнимать отца. — Не надо, я заставлю ее перестать пить, честное слово! — У тебя точно получится? — Не сомневайся во мне, я уже не маленькая, — Джози обнимает отца за плечи, сжимая его настолько сильно, что руки начинают белеть. — Хорошо, — коротко отвечает мужчина, после чего целует дочь в руку, обнимая в ответ. «Все хорошо… Хоуп не исключат, значит… что это, черт, значит? Так, спокойней, Джо… дыши… Прекрати так сильно биться, глупое сердце! Все же в порядке, чего ты убиваешь меня?». — Сегодня приезжает Кэролайн, — вставляет Аларик, отрывая девушку от попытки успокоить себя, — так что, иди разбуди Лиззи, заставь ее принарядить тебя… — Папа! — возмущается шатенка. — Ладно, я шучу, — усмехается директор, освобождаясь от объятий, привставая с места. — Подготовьтесь, Эмма довезет вас до аэропорта, а потом мама расскажет вам планы на день. Сегодня у вас выходной, но только тс-с, никому! Джози вновь бросается отцу в объятья. Зальцман-младшая делает это машинально, даже не думая зачем. Она все еще пытается успокоить себя. Все хорошо, ведь так? Зачем же она обнимает отца? Может она благодарит его? Правда за что: может за то, что Хоуп не исключат, или, быть может, за то, что у нее с сестрой сегодня выходной? Неважно. Буря стихла, можно не беспокоиться. Хотя, стоп… — Эм, пап, то есть мы учиться не будем? — Что за глупый вопрос, конечно не будете. А что, у тебя были планы? — директор приобнимает дочку, провожая до двери. — А-а, нет, все хорошо, — Зальцман-младшая натягивает улыбку, немного огорчаясь. Ладно, Хоуп ведь никуда не убежит? Она успеет с ней поговорить. Все наладится. Все должно наладиться…***
Часы пробили четыре дня. Хоуп отсиживает уже урок пятый, если не шестой. Честно, девушка не помнит какое у нее сегодня расписание. У нее жутко раскалывается голова, в ушах звенит, и она вообще ничего не помнит со вчерашнего дня. Исключением является только то, что Майклсон помнит в какой бар она зашла, прежде чем провалиться в забытье. А потом все как в тумане: один стакан, второй, третий… Паренек, который больно уж похож на ее бывшего парня. Тоже кучерявый и отвратный. «Так, что я помню?.. Мне было весело, это видно по результату моей прогулки. Так, что еще? Дядя Кол проигнорировал мой звонок, что довольно-таки грустно. О, точно! Повод напиться за то, что все вновь наплевали на меня!.. Такими темпами, пока я все буду вспоминать, снова захочется выпить. Так, о чем миссис Мэттьюс говорит?» — разбирает события прошлого дня девушка, пока ее не отвлекает голос преподавателя. — Мисс Майклсон, повторите мою последнюю фразу, — более приказным тоном просит женщина средних лет. «Э-э… стоп! Что сейчас за урок?» — оглядываясь по сторонам, до Хоуп доходит, что она в кабинете истории художественных искусств. — Эм… — ребята, окружающие девушку, начинают подхихикивать. Прекрасно! Нелепая ситуация. А кто во всем виноват? Алкоголь. Он ни до чего хорошего не доводит! — Хорошо, Хоуп, — неожиданно миссис Мэттьюс переходит с делового обращения на разговорный, проговаривая новую просьбу: — Это ты уж точно должна знать. Назови мне, пожалуйста, имя человека, который жил в начале двадцатого века, был французским поэтом, врачом-психологом и, в добавок, основоположником сюрреализма. — Пф-ф, это легко, — женщина поднимает брови в знак призыва к ответу. К счастью или, возможно, к сожалению девушки, в кабинет входит темнокожий мужчина, подзывая к себе миссис Мэттьюс. Они шепчутся некоторое время, после чего женщина неодобрительно смотрит на рыжеволосую, кивая мужчине в ответ. — Мисс Майклсон, к завтрашнему дню я жду от Вас доклад об истории сюрреализма в Америке в начале двадцатого века. Не меньше пятнадцати страниц. — Но ведь… — Свободны, Вас ожидают, — перебивает преподаватель, указывая кивком головы в сторону мистера Уильямса. Девушка фыркает, затем хватает свою сумку и выходит из кабинета. Закрывая дверь, последнее, что слышит Хоуп, это голос Даны и смех ее друзей: — Кажется, кого-то собираются исключить!***
Аларик сидит и перебирает бумаги: отчеты, заявления, докладные… «Боже, за что?» — спрашивает мужчина, бросаю ручку на стол, закрывая лицо руками. Достав из ящика стакан и бутылку с янтарной жидкостью, мужчина наливает себе небольшое количество алкоголя, залпом выпивая его. Хорошо, что из своего кабинета сегодня директор уж точно не выйдет. А то кто-то бы обязательно стал бы упрекать его за то, что он пьет на рабочем месте, а это против устава и всех правил. Хотя, если честно, Рику плевать. Он устал и хочет выпить, и никто не помешает ему сделать это… Мир издевается над мужчиной, так как в кабинет кто-то усердно стучит. — Да, войдите! — кричит мужчина, ударив ладонью по столу. — Привет, Рик, — врывается в кабинет женщина, ставя сумку прямо перед бокалом виски. — Боже, за что?.. — закатывает глаза директор, громко и отчаянно вздыхая. Однако заприметив немного бешеную реакцию Майклсон, мужчина добавляет: — Я просто хотел отдохнуть. Здравствуйте, Ребекка! — Какого черта, Рик? — блондинка усаживается в кресло, кладя ногу на ногу и скрещивая руки на груди. — Переходим на ругательства, ладно, — устало вздыхает мужчина, ожидая сцену бешенства. Заранее Зальцман убирает стакан, надеясь в недалеком будущем наконец-таки выпить виски. — Я согласилась перевести Хоуп в эту школу, только при условии, что ты будешь звонить и говорить все, что с ней происходит. Какой итог? Ты не звонишь мне, не пишешь, и мне приходится делать это самой. А потом ты просто говоришь, что все в порядке, — голубые озлобленные глазки смотрят на мужчину, пытаясь задушить его взглядом. Директор никак на это не реагирует. — А потом я получаю звонок со словами: «ты должна приехать, у Хоуп небольшие проблемы». — Извини, — директор слышит глубокий вздох, за которым следуют слова. — Ты извини, я усталая и злая. Что случилось? Где Хоуп? — Ребекка массажирует висок, стараясь унять боль в голове. — Она сейчас на уроке, но я могу попросить ее прийти ко мне в кабинет, — мужчина тянется к микрофону, чтобы произнести фразу на всю школу. — Нет, подожди, пусть учится, — проговаривает женщина, смотря на часы. Половина четвертого, у нее есть время, — у меня все равно к тебе… эм… одна просьба, — недавно бешеные разъяренные глазки превращаются в невинный взгляд, умоляющий о просьбе. — И какая же? — мужчина делает вид, что не заинтересован в этом, так как думает, что так Майклсон от него быстрее отстанет. Наивный… — Могу ли я, по заявлению, конечно, забрать Хоуп на некоторое время из школы? Всю ответственность за пробелы в знаниях беру на себя, — последнюю фразу блондинка еле успевает договорить, прежде чем Аларик возмущенно вздыхает, пытаясь говорить как можно спокойнее. — На какое время? — Максимум, ну… месяц?.. Не больше полутора месяца! — рука женщины моментально ложится на грудь, показывая, что она дает обещание. — Так нельзя… — О боже, Рик! — возмущается блондинка, — Майклсоны являются инвесторами школы уже долгое время, и мы никогда ни о чем вас с Кэр не просили, но сейчас мне очень нужна ваша помощь. — Можешь хотя бы мне рассказать, по какой причине ты хочешь забрать Хоуп? — более заинтересованно спрашивает директор. — Ну… в этом есть небольшая проблема. Пока что я не могу сказать, но… — В смысле ты не можешь сказать? Я же директор, я должен знать почему ты забираешь студента со школы. — Мы можем поговорить об этом позже? Вечером, например. Ты к этому времени узнаешь все насчет заявления. Ну пожалуйста, Аларик! — строит умоляющее лицо Майклсон, стараясь убедить Зальцмана. Он прищуривает глаза, блондинка делает тоже самое, и мужчина выдает ответ: — Ладно, можешь пока что побыть в комнате Хоуп, там все равно никого нет. Минут через десять-пятнадцать она к тебе присоединится. — Только не оповещай обо мне на всю школу, пусть она просто придет в свою комнату, — женщина встает с кресла, берет свою сумочку и направляется к двери. Практически покинув кабинет, блондинка с дьявольской улыбкой добавляет: — И пусть обо мне не говорят — будет сюрприз!***
Пока Хоуп и мистер Уильямс добирались до комнаты 215, они шли в полной тишине. Никакой информации, просто безмолвие. Майклсон даже интересоваться не стала, ей плевать. Ей плевать на всех так же, как всем плевать на нее. Уже некоторое время назад Дориан попросил девушку подождать у двери и не заходить, пока он не выйдет из комнаты. Странная просьба, но Хоуп-то плевать. Девушка просто достала первую попавшуюся книгу, делая вид, что читает ее. Несмотря на свое несогласие делать это, рыжеволосая все-таки решилась вновь повспоминать события вчерашнего дня. «Я расстроилась. Хорошо… Что случилось потом? Так… вроде бы я проломила где-то стену и, кажется, порвала книгу в библиотеке. А вот это уже не очень хорошо. Мне точно влетит. Ладно… Я пришла в комнату, вроде бы разбила рамку. Невелика потеря… Потом, вроде, пошла в город, но явно не за выпивкой. Тогда вопрос: зачем? Ответ — неизвестно. Прекрасно! Мне просто в детективы можно идти, я даже половину своего дня не вспомнила. В жизни больше не буду пить!» — мысленно обещает девушка, когда мужчина выходит из комнаты. Дориан закрывает за собой дверь, держа в руках бумагу, на которой находятся стеклянные осколки. — Знаешь, в следующий раз обратись к Эмме, если решишь что-то сломать. Мне еще дыру заделывать в коридоре и книгу заменять. Тебе очень повезло, юная леди, что о тебе заботятся, иначе бы… — Заботятся, пф-ф. Кто? Хотя, мне не интересно. Я могу идти? — спрашивает девушка, пропуская мимо ушей недовольство мужчины. — Да, можешь идти в свою комнату. — Спасибо за разрешение! — огрызается Хоуп, убирая книгу в сумку, попутно доставая оттуда ключ, чтобы запереть комнату. Заходя внутрь, Майклсон замечает блондинистую особу на кровати Джози. Женщина рассматривает заметки Зальцман, которые висят на пробковой доске. Когда дверь громко захлопывается, а позже вообще закрывается на ключ, неизвестная блондинка поворачивает голову в сторону шума. — Хоуп… — тихо проговаривает женщина, привставая с кровати и раскидывая руки в сторону, ожидая крепких объятий. И вместо ожидаемого женщина получает слабый жест приветствия рукой. Обидно. — Что-то случилось? — спрашивает Майклсон, бросая сумку на пол, а ключи на стол. Девушка берет полотенце из шкафа, а после направляется в ванную комнату. — Привет, тетя Ребекка! Я так по тебе скучала, ты даже представить себе не можешь! — передразнивает женщина, пытаясь как-то задеть Хоуп за свою негостеприимность. Женщина встает с кровати, следуя за своей племянницей. — Ага, привет, тетя Бекс, — хило отвечает рыжеволосая, включая кран. — Ты давно не звонила… — И ты поэтому сюда приехала? — в грубой манере отвечает Хоуп, доставая из шкафа зубную пасту и щетку. — Что ты собираешься делать? Сейчас же четыре часа дня, — Ребекка следит за действиями племянницы, добавляя: — От тебя что, несет перегаром? — Не начинай! — кричит девушка, когда женщина тянет руку к ее лицу. — Хоуп, я спрашиваю: это запах перегара? — рыжеволосая в мгновение выключает кран, отбрасывает от себя гигиенические принадлежности и, оттолкнув Ребекку плечом от входа в ванную комнату, быстрым шагом идет к своей кровати, по пути пиная школьную сумку. — Зачем ты приехала? — вновь кричит девушка, плюхаясь лицом вниз на свою кровать. — Какая разница, главное, что я приехала сюда вовремя. Давно ты пьешь? — интересуется Майклсон-старшая, беря стул и ставя его напротив кровати племянницы. — Будто тебе не плевать, — огрызается рыжеволосая, поправляя волосы. — Прекрати, Хоуп! Хватит грубить! — закипает женщина. Кажется, сдержанность Ребекки начинает потихоньку исчезать. — Тебя сюда никто не просил приезжать, жила бы дальше в своей Франции вместе с Марселем! Я для семейства Майклсон больше не существую! Всегда и навечно, чушь собачья! — поднимая голову, надрывается рыжеволосая. — Ты издеваешься, милая? Ты буквально выгнала меня из дома. Или же ты не помнишь? — блондинка наклоняется к Хоуп, смотря девушке прямо в глаза. — Я спрашивала тебя на протяжении недели: в порядке ли ты, справишься ли ты. Что ты мне отвечала? Я буду в порядке, потому что я Майклсон, — передразнивает блондинка. — Ухм… — глаза рыжеволосой начинают бегать по помещению, стараясь не показывать эмоции, рвущиеся наружу. — Ты собрала мои вещи заранее. Было такое ощущение, что я не твой опекун, а какой-то незнакомый тебе человек, которого ты решила выкинуть на улицу!.. — женщина молчит некоторое время, вновь продолжая: — Я люблю тебя, принцесса! Ты даже представить не можешь, как сильно я тебя люблю! Мое сердце сгорало от тоски. А когда ты мне не звонила, у меня начиналась паника… — Как ты не видела этого?.. — перебивает Хоуп, закрывая глаза. — Чего именно? — Я ведь пыталась показать тебе, что я не в порядке. Я не в порядке! Это же было видно! Никто из вас этого не заметил! Вы просто уехали, бросили и забыли меня! — кричит девушка, открывая глаза, пуская первую горячую слезу. Маленькая капелька жидкости оставляла за собой мокрый след, прожигая своим видом душу блондинки. — Ты не давала никаких намеков, солнышко! — женщина берет руку племянница, попутно вытирая слезу с щеки рыжеволосой. Ребекка сжимает ладошку Хоуп, стараясь передать ей поддержку и заботу. — Мы не умеем читать мысли, милая. Я, тетя Фрея — мы все видели, что ты изменилась. Просто… все скорбят по-своему. Мы думали, что ты такая тихая, потому что скорбишь. — Я… я не испытывала скорбь, — признается девушка, пуская слезу за слезой. — Я винила себя в их смерти… — Ты не должна винить себя в этом, милая, — женщина жестом показывает племяннице подвинуться, чтобы Ребекка могла присесть на кровать. — Но я виновата… я же их дочь, я должна была заметить, — стараясь сдержать начинающуюся истерику, отвечает рыжеволосая, отодвигаясь. — Тогда мы все виноваты, — Ребекка усаживается спиной к стенке. Хоуп укладывает голову на коленки блондинки, смотря на кровать соседки. Левая рука женщины начинает поглаживать спину Хоуп вниз и вверх. Правая рука покоится на рыжей макушке, иногда перебирая пряди шелковистых волос. Ребекка ждет. Ждет, пока Хоуп сможет выпустить то, что держала в себе на протяжении некоторого времени. — Ты должна отпустить это. Здесь только я, ты можешь доверять мне, — шепчет блондинка, целуя племянницу в висок. После этих слов Хоуп не выдерживает, пуская соленые капельки на одежду Ребекки. Вся боль, которую только может ощущать человек, проходит через тело девушки. Майклсон начинает трясти. Ей моментально становится холодно, так как в ее душе нет ни малейшего намека на теплоту и уют. Она чувствует себя, как кубик льда, который положили на поверхность замерзшего озера. Боль Хоуп — маленький заледеневший кусочек жидкости, который начинает таять от ощущения тепла рук Ребекки. И когда льдинка превращается в маленькую лужицу, она начинает замерзать, становясь одним целом с непрозрачным льдом, перенимая мучительную боль всего мира. В ней столько эмоций: сожаление, горечь, злость, грусть… Это можно перечислять бесконечно, ведь ее боль безгранична. И слезинка за слезинкой медленно стекают со скул девушки, вновь вспоминая их. Первая капля, плавно опускаясь по щеке, забирает с собой боль, вызывая воспоминание: Клаус и Хоуп пишут совместную картину. Они отвлекаются на бабочек, и в какой-то момент просто забывают про свое художество, пытаясь догнать друг друга, чтобы разрисовать себе лица. А потом отец и дочь идут к озеру, смывая с себя краску, сидят у костра и рассказывают истории. И вот еще одна прожигающая слеза: Хейли играет с голубоглазкой в прятки. Маршалл прячется за деревом, вытаскивая немного ногу, чтобы ее дочка смогла найти ее. Хоуп подкрадывается сзади и пятнает женщину, заливаясь лучезарным смехом. Улыбка девочки освещает мир Хейли, наполняя его разными оттенками. Она ее лучик солнца в дождливую погоду, даже если Хоуп не знает об этом… И так слеза за слезой, воспоминание за воспоминанием. Дядя Элайджа, Хейли, шарики, карусель; папа, объятья, улыбки и смех… Много… слишком много всего хорошего они еще не успели сделать вместе с ней. Это больно. Больно так, словно внутри девушки находится осколочная граната, которая взрывается. И теперь все, что может ее организм, так истекать кровью, да ныть от жгучей боли. Уставшее тело рыжеволосой перестает дергаться от всхлипов. Иногда из глаз девушки рождаются слезинки, но не для того, чтобы принести ей боль, а чтобы помочь пересилить ее. И на душе становится легче. Ощущение пустоты уходит, а тепло и уют заполняют сердце рыжеволосой. Ребекка все это время ободряюще поглаживала спину племянницы. И когда всхлипы девушки были просто душераздирающими, блондинка шептала: «Тс-с!.. Все хорошо, я рядом… Выпусти это». И Хоуп вновь становилось легче. — Тебе стало легче, солнышко? — мягко спрашивает женщина, пропуская рыже-русые локоны сквозь пальцы. — Немного… Спасибо, что ты здесь, Ребекка. — Всегда пожалуйста, милая! — блондинка целует племянницу в лоб, расправляя складки на рубашке девушки. — Расскажешь мне что-нибудь? — К примеру? — интересуется Хоуп. — Все что угодно. Например, как дела с одноклассниками? Если ты это не хочешь обсуждать, то мы просто посидим в тишине и… — тараторит Майклсон-старшая, пока ее не перебивает осипший голос девушки. — Все хорошо, тетя Бекс. Я… Ты можешь помочь мне? — С чем? — Я кое-что чувствую, эм-м-м… к одному человеку, и я не знаю, что это такое, — Хоуп закрывает глаза, прикрывая лицо ладонями. — Эй, все хорошо. Я помогу тебе. У этого человека есть имя? — убирая руки с лица рыжеволосой, интересуется блондинка. — Есть, но тебе не обязательно знать, кто это. Только не сейчас, позже… — Хорошо, сладкая. Выкладывай. — Ну… будет сложно, — вздыхает голубоглазка, пытаясь подобрать нужные слова и мысли. — Это началось давно. Мы ненавидели друг друга, и вроде бы все было хорошо… В какой-то момент во мне что-то перемкнуло, и все чуть-чуть подпортилось. Правда, я не думаю, что можно подпортить то, что уже испорчено… У меня было прожигающее чувство. Когда я видела этого человека с кем-то другим, мне хотелось уничтожить весь мир. Тогда я поняла, что ревную своего врага к обществу. Это странно, но я смирилась с этим и потихоньку начала контролировать это, а потом… передумала. — И что же изменило твое мнение? — Я… я не знаю. Просто… Был кое-кто, кого я очень недолюбливала. Этот человек, назовем его, к примеру, мистером Пи, узнал один мой секрет, который я бы не хотела раскрывать. Меня спровоцировали на плохое дело, из-за которого потом пострадали люди… — девушка умолкает, пытаясь выдать своей тете минимум информации. — Ты сделала что-то противозаконное? — Нет, но лучше бы это было так, потому что те действия, которые были сделаны мной в прошлом, я никогда не прощу себе. Они ужасны, и я жалею о них. Но не в этом дело. Хотя, может и в этом. Я… — Хоуп опять делает паузу, пытаясь описать все более понятнее. — Когда мой враг прикасается ко мне, я начинаю полыхать. Мое запястье горит, где ее пальцы встречаются с моей кожей. Меня заполоняют ожоги, и никто их не видит, кроме меня. Это убивает… Мои легкие заполняются дымом, и мне становится трудно дышать. — А есть что-то более светлое в твоих чувствах, кроме этих красивых описаний боли? — интересуется женщина, уже имея пару кандидатов на предмет воздыхания Хоуп. — Конечно! — восклицает рыжеволосая. В голубых глазках появляются искры, вспоминая образ одного человека. — Это человек и есть светлое, что есть в моих чувствах и моей душе. У нее самые прекрасные глаза, которые только можно увидеть. В них, вроде бы, столько всего и одновременно ничего, а еще у этого человека самая милая улыбка, из-за которой у меня перехватывает дыхание. И еще… этот человек имеет способность вызывать смех в любое время, даже если ситуация просто ужасна. И… знаешь, когда бы я не посмотрела бы в эти карие глаза, я всегда тону в них. Они завораживают, очаровывают и окутывают своей теплотой и верностью. Этот человек самое прекрасное, что случилось в моей жизни за долгий период несчастья и депрессии. — Что ты можешь сказать об этом чувстве в общем? — Ну… Это чувство, которое я никогда не чувствовала раньше. И я не думаю, что вообще испытывала что-то такое к кому-то другому. Я ощущая себя, как кораблик, плывущий на берегу моря. Смотря на этого человека, сердце пропускает удары, и я чувствую это внутри… — Что именно? — нетерпеливо спрашивает Ребекка, уже зная, что за чувство испытывает Хоуп. — Как мое сердце разбивается семь миллиардов раз, зная, что я никогда не получу то, что желаю. — Ты ведь и не пыталась получить это, ведь так? — Этот человек не позволит мне попытаться. — Тебе придется гореть, пока ты будешь игнорировать это чувство. Поборись за него, и вместо боли ты будешь петь, — Хоуп улыбается Ребекке, задумываясь над этим предложением. Оно не такое уж и плохое, если не брать в учет то, что взаимоотношения у парочки ужасны, чтобы бороться за это. — Директор Зальцман сказал мне, что я могу забрать тебя… — Не забирай меня со школы! — моментально подскакивает Хоуп, хватая руки блондинки. — Я хочу быть здесь! — Я не собираюсь делать это. Я имела в виду то, что я могу забрать тебя на месяц, может полтора месяца, и пожить где-нибудь в красивом городке. А потом ты вернешься в школу, учится Хоуп, а не выпивать! — подмечает Майклсон-старшая. — Урок усвоен. Никакой выпивки! — твердо обещает рыжеволосая. — Ложись сейчас спать, а я соберу твои вещи. Уехать лучше сегодня. Ты не против? — Нет, я только «за», — оставаясь в школьной форме, голубоглазая ложится в кровать, укрывается с головой и моментально утопает во снах.***
Открывая комнату, Джози надеется увидеть свою соседку, и ее надежды сбываются. Майклсон тихо посапывает у себя на кровати, скомкав одеяло между ног и обнимая подушку руками. Очень милая картина, но Зальцман хочет поговорить. Она ждала этого на протяжении всего дня, и шатенку разрывает на части от нетерпения. Кареглазая аккуратно подходит к кровати соседки, наклоняется и, поправляя выбившуюся прядь волос, легонько толкает Хоуп. — Вставай, соня. Надо поговорить, — веки рыжеволосой медленно открываются, раскрывая затуманенные небесно-голубые глазки. — Тетя Бекс, уже пора ехать? — интересуется Хоуп, не подозревая, что ее будила Джози. Шатенку вводит в ступор имя Ребекки, но после того, как Майклсон потерла глаза, а потом посмотрела на Зальцман, то поняла, что Хоуп не знала, что говорит с кареглазой. — Чего тебе? — грубо спрашивает рыжеволосая, вставая с кровати. — Мы хотели поговорить… Ты вчера… — Да, эм… прости за это. Больше такое не повторится. — Мы можем поговорить о случившемся? — Майклсон хмурит брови, не имея ни малейшего понятия, что конкретно имеет в виду Джози. — Эм, я… — Хоуп, пора! — в комнату врывается Ребекка, держа в руках заявление. Блондинка осматривает Джози с ног до головы, подмечая, что это девушка ей кого-то напоминает. — Я подожду в машине. — Хорошо, — Хоуп улыбается родственнице, переводя взгляд на соседку. В воздухе прям веет немым вопросом, на который Майклсон спокойно отвечает: — Я уеду на месяц, по семейным обстоятельствам. Думаю, твой отец и Лиззи расскажут тебе, так что я пойду, — Хоуп очень хочется переодеться в другую одежду, но что-то подсказывает, что если она останется тут, то скорее всего не скоро покинет это здание. — Увидимся! — с улыбкой прощается Майклсон, быстро хватая с собой чемодан и покидая комнату. — До встречи!.. — тихо шепчет Джози, стоя в полном недоумении. Все таки Хоуп убежала от нее… Вселенная любит все портить.