И знаешь, что правда? Та правда, которую ты скрываешь, то, чего ты очень боишься.
***
Девушки провели у директора около двух часов. Все это время их головы были опущены в пол, изредка взгляд поднимался к часам. Ни та, ни другая не решалась заглянуть в глаза соседки. Хоуп до сих пор была залита краской. Она сидела и кусала губу. В ее голове был такой поток мыслей, вопросов. Джози же сидела, скрестив ноги. В голове девушки бушевал шторм, блистали молнии, и гремел гром. Стараясь успокоиться, Зальцман акцентировала внимание на своей ноге, которая изредка, из-за нервов, тряслась из стороны в сторону. Как и раньше, девушки пропускали речь директора, которая за несколько лет ссор между близняшками и Майклсон ни капельки не изменилась. Когда директор говорил что-то такое, из-за чего Хоуп сразу же начинала злиться, девушке хотелось ответить колкостью. Майклсон только было собиралась открыть рот, как из-под стула прилетал пинок. На такой жест от Зальцман, Хоуп лишь закатывала глаза и нервно вздыхала. Это был единичный случай, когда девушки обратили, за все это время, внимание друг на друга. Голубые глаза смотрели в карие. Во взгляде Джози нельзя было прочитать эмоций. Или она их хорошо скрывала, что возможно, или она так много испытывала чувств, что сразу и не разобрать, что ощущает шатенка. Директор Зальцман еще около получаса пытался что-то вбить в головы девушек. Рукава рубашки закатаны, жилетка уже давно снята с плеч и повешена на рабочее кресло. Одна рука плотно сжимает край подоконника, другая нервно трет переносицу. Мужчину уже явно все это достало. Сначала Кэролайн со своими проблемами за рубежом, затем несносные старшеклассники, которые успели подраться с учениками Старшей школы Мистик Фоллс, теперь ещё эти двое. За несколько месяцев столько всего навалилось, что у Аларика складывается ощущение, что ему даже подышать некогда, настолько он занят. В голове мелькает столько мыслей: проблемы с личной жизнью, проблемы в школе, в голове… Эмоции заполняют разум директора. Мужчина не выдерживает и аккуратно бьет кулаком в стену. Удар пугает девочек, но не заставляет поднять глаза в сторону шума. Джози и Хоуп почему-то начинают смотреть друг на друга. Прямо в глаза. Снова эта игра «кто кого переглядит». На лицах нет эмоций, только взгляд способный прожечь дыру в человеке. Прекрасные карие, как молочный шоколад, глаза начинают угрожающе ярко блестеть. Голубые глаза Майклсон становятся светлее и бледнее. Во взгляде Хоуп чувствуется крепкая стальная хватка и фраза: «Ты проиграешь в этой игре». И девушки так завораживающе смотрят, что даже непонятно: они пытаются соблазнить друг друга, испепелить или и то, и другое вместе? Проходит какое-то время, прежде чем Аларик не выдерживает тишины. Мужчина сбрасывает какие-то бумаги в ящик. Его движения резки. Всем своим видом директор пытается показать, что он зол и недоволен. Откуда-то Зальцман достает ноутбук, после чего садится за рабочее место. Пальцы громко и грубо бьют по клавишам, вводя пароль. Взгляды девушек до сих пор сконцентрированы друг на друге. — Хоуп, — тихо и спокойно проговаривает Аларик, оторвав внимание от экрана ноутбука, — Джози, вы наказаны на полтора месяца. — Что?! — зрительная связь между Хоуп и Джози прерывается. Девушки негодуют. Они хотят противостоять словам директора. Вместе. Соседки набирают в легкие воздух, готовясь без остановки приводить аргументы. Только с уст Хоуп собирается слететь первый звук, как директор бьет по столу ладошкой. Аргументы вмиг исчезают, негодование пропадает. — Ты, Хоуп, будешь понемногу помогать каждому из преподавателей: проверять достоверность карт, не засохла ли краска в кабинете искусств, и всякое такое, с чем можно помочь им. Все понятно? — Хоуп кивает головой вверх-вниз в знак согласия. — А что буду делать я? — влезает Джози, скрестив руки на груди. Этот жест не проходит мимо Хоуп. — Подожди, Джози, — сквозь зубы отвечает Рик. — Из-за драки между нашими старшеклассниками и старшеклассниками школы Мистик Фоллс, ты, Хоуп, будешь ответственной за, скажем так, исправительные работы. Мы убираем территорию парка у школы Мистик Фоллс… — А что они делают? Драку начали не наши ребята, почему мы убираемся? — вновь влезает Джо. — Господи, Джози, помолчи! — огрызнулся в ответ Зальцман. — Ученики этой школы будут убирать территорию леса, которая частично принадлежит нам. Частенько подростки устраивают там полнейший хаос. Так что не волнуйся, мусора им убирать не меньше, чем нам. Директор смотрит на свою дочь, ожидая некое одобрение. Светлые глаза прожигают Джози, дожидаясь ответа. Шатенка не выдерживает, вскидывая руки в знак поражения. — Ладно, сойдет… — Рик согласно кивает, вернув все свое внимание на Майклсон, витающую в облаках. — Тебе все понятно, Хоуп? — рыжеволосая молча кивает головой. — Хорошо, тогда можешь идти, а ты, — обращается директор к своей дочери, — молодая леди, задержись. С тобой отдельный разговор. Почему-то сердце Хоуп замирает. Небесный взгляд устремляется к силуэту соседки. Чувство жалости к Джози просыпается в душе Хоуп. Так не должно быть. Даже не обращая внимание на ту ненависть, с которой девушки относятся друг к другу, Майклсон все равно продолжает переживать за Зальцман. — Чего встала, Майклсон, я что, статуя? — повернув голову к рыжеволосой, прошипела Джо. — Свали с гл… — шатенка не успевает договорить. В плечи Зальцман прилетает скрепка, кинутая Алариком. Девушка возвращает взгляд к отцу, натыкаясь на грозные серые глаза. Мужчина всем видом показывает, что Джози сейчас лучше помолчать. Она так и делает, недовольно вздыхая и сильнее вжимаясь в обивку кресла. — Извини, — последнее, что говорит Зальцман-младшая, перед тем как окончательно замолчать. Тело девушки чуть-чуть скатывается вниз по спинке кресла, руки сильнее прижимаются крестом к груди, брови съезжают к переносице, а губы дуются от обиды. От такого поведения Хоуп чувствует зарождающуюся теплоту в душе и желание приободрить шатенку. Но ей нельзя. Майклсон тихо встает с кресла, забирая по дороге свою школьную сумку. Напоследок она бросает взгляд, полный надежды на что-то. Голубые глаза начинают тускнеть, когда Джо не оборачивается. Разочарованно вздохнув, Хоуп поворачивает ручку двери. И как только слышится щелчок, из кабинета доносится голос: «Как вы мне надоели! Ты целый месяц выносила мне мозг этим и сейчас решила это дело продолжить?..». Дальше слушать девушка не стала. В рыжей головушке недоумение. Что значит «продолжить это дело»? Что значит «вы надоели»? Хоуп в школе всего несколько часов, да и натворить она еще ничего не успела. Тогда когда же Майклсон успела надоесть директору, если ее не было целый месяц. Очень жаль, что девушка не знает, как чувствовала себя Джози весь этот месяц и как она всем выносила мозг этим. Пока Хоуп остужала свои чувства и успокаивала разум, Зальцман страдала, осознавая, что испытывает что-то не понятное к Майклсон. Сбитое дыхание. Ощущение жара по всей коже. Еле чувствуемая боль в руках и сильная боль в сердце. Закрытые глаза. Искусанные губы. Напряженные мышцы. Тугой узел в животе. Горечь в горле. Ощущение холода на спине, пока капелька пота медленно стекает вниз. Злость вперемешку с яростью. Такое раздражающее и одновременно невыносимо обожаемое чувство тоски и любви… Удар! Заметная улыбка, за которой скрывается та часть настоящей девушки. Опечаленный взгляд, в котором постоянно читаются боль, смятение и тревога. Опущенные плечи. Неровная осанка. Закрытая поза. Тихий, неуверенный голос. Резкая смена настроения. Ярость, гнев, ненависть. Грубые слова в ее сторону. Драка. Крики. Смех. Удар! Мелочи, которые никто и никогда не замечает в ней. Неприметная, можно сказать, живая улыбка. Она настолько лучезарна и заразительна, что Джози всегда отвечает взаимностью на намеки радости в лице ее недруга. Голубые… нет, не так! Глаза, которые Зальцман видит, когда закрывает веки; которые преследуют ее с момента их знакомства; в которых можно… нет, в которых Джози утопает с каждой секундой, сильнее и дольше изучая каждую деталь этих родных, как нескончаемое небо, голубых глаз. Эти карамельно-медовые локоны, в которых Джози хочет скрыться от всего мира. И… нет! Уверенная, удаляющаяся вдаль походка, с каждым шагом становящаяся вялой и удрученной. Капельки блестящих слез, которые Джози так хочет собрать губами, пытаясь успокоить ее… Убивающее чувство внутри, когда Зальцман видит, как некогда яркие голубые глазки покрываются стекольным блеском. Боль! Удар! Джози как-будто выходит из комы. В глаза моментально бросается темнота помещения. Здесь тихо. Местами слышится, как легкий ветерок играется с листвой на улице. Голова девушки начинает гудеть. Она слышит, как ее сбитое дыхание эхом распространяется по помещению, звоном ударяясь ей в уши. И тут до нее доходит. Зальцман находится в том чертовом спортзале, в котором однажды дала пощечину Майклсон. Лицо шатенки моментально приобретает гримасу отвращения. Опять она думает о Хоуп. Ей нельзя это делать. Девушка старается отвлечься, вспоминая, как она попала в спортзал. После очередного срыва на мистера Салли, она решила выпустить пар, но в зал ее не пустили. Это все из-за Лиззи. Девушка попросила отца, чтобы тот запретил шатенке посещать спортивный зал внеучебного времени, так как блондинка обнаружила на руках Джо ссадины и синяки. Зальцман-младшая была зла, но никто, слышите, никто не может запретить ей посетить это чертово помещение. Ни Лиззи, ни отец — никто. — Ауч!.. — приглушенно стонет Зальцман. Отвлекаясь от неожиданно всплывших воспоминаний, девушка опускает взгляд к источнику боли. Когда-то аккуратные и ухоженные руки опухли. Утонченные и элегантные пальцы превратились в палитру синих и красных оттенков. Кожа сморщилась от долгого нахождения во влажной среде. Ногти, из-за нервов, были обгрызены. Стертые в мясо костяшки, перебинтованные тканью, чтобы кровотечение вновь не пошло, начинают причинять жгучую боль девушке. Тело ломит, но даже дискомфорт и страдания не причиняют столько боли, как ноющее сердце. Разбинтовывая бинт слой за слоем, Джози видит, как из-под ткани проявляются кровяные пятна. Раны вновь открылись. Ткань практически отдирается вместе с кожей, ибо девушка носит повязку уже долгое время, да и удары по бойцовской груше не принесли ничего хорошего. — Вот дерьмо! — ругается кареглазая, дотрагиваясь до окровавленных ран. Джози не волнуется по этому поводу. Нет. Ей нужна боль. Больше боли. Она не может выносить эту тоску по… ней. Ей… ей хочется ощущать что-то кроме тоски. Ни радость, ни любовь ее семьи, которая мало ощущается, ни поддержка лучшего друга и ни другие чувства, которые Зальцман может испытывать. Только боль. Сжимая и разжимая кисти рук, шатенка задерживает дыхание, входя в какой-то никому не понятный транс. Секунда, две… Удар. Удар… Удар! Сначала девушка испытывает сильную боль. Но с каждым замахом руки, с каждым соприкосновением ран о кожаный мешок, боль исчезает, оставляя взамен умиротворение и силу. Силу — терпеть, а главное скрывать те чувства, которые испытывает шатенка. Физические раны не настолько тревожат Джози, в отличие от сердечных. Ведь раны на теле — всего лишь глубокие царапины или порезы, а раны на сердце — душевная пропасть, которая не сможет сама собой зажить. Удар за ударом, минута за минутой, воспоминание за воспоминанием. Некая легкость зарождается в разуме шатенки, заставляя Зальцман ощутить, как ситуация с Хоуп становится четче. Руки девушки останавливаются в пару сантиметров от груши. Джози с легкостью выдыхает воздух, опускаясь на пол. Тело ломит, руки ноют, но сердце больше не болит. И все благодаря одной мысли в голове девушки: прекратить волноваться по этому поводу. Ведь Хоуп рядом нет, а значит, убиваться по этой рыжей бестии шатенке не стоит. Все прям как тогда, когда Лиззи начала встречаться с одним парнем в школе. Блондинка перестала ругаться с Майклсон, оставив это дело на свою сестру. Но одна Джози не могла… Рядом с сестрой она чувствовала некую поддержку, но без нее — лишь чувство вины и боль. Именно тогда Зальцман-младшая поставила перед собой цель: не волноваться по этому поводу. Тогда школа стала называть ее «Джози версия 2.0». Приняв свою «темную сторону», Джози уже хотела прибрать все за собой и идти в комнату, как в пустом помещение эхом раздается встревоженный голос: — Боже, Джози, что здесь происходит? — открывая дверь в зал, Лиззи откидывает ключи в сторону и бросается к сестре, глазами и руками пытаясь найти какие-нибудь повреждения. Из-за того, что Джози усердно скрывает руки, блондинка не замечает кровоточащие раны. — Господи, Джози, чего ты молчишь? — девушка чувствует, что с её сестрой что-то не так. — Все в порядке, Лиззи, иди к себе в комнату, — блондинка пропускает фразу мимо ушей, замечая кровавые пятна на полу. Лиззи кое-как встает на ноги, идя по красным отметинам. Шаг за шагом и к горлу подступает паника, когда блондинка замечает залитый кровью бинт и покрытый багровыми пятнами кожаный мешок. То ли от злости, то ли от шока, но Зальцман моментально оказывается рядом с сестрой, грубо хватая ее за кисти рук. На удивление, Джози никак не реагирует на это. — Боже мой, ты что, калечила себя? — блондинка старалась сказать это не слишком громко, но в итоге она все равно стала кричать. — Ты причиняешь себе боль? Ты серьезно? И это меня называют больной на всю голову?! — Отвали! — тихо проговаривает шатенка, отталкивая сестру от себя. — Только не говори, что ты делаешь это из-за… — Лиззи не успевает договорить предложение. Ее перебивает озлобленный голос Зальцман-младшей. — Я сказала отвали, Лиззи! Это ты у нас мастер психику себе ломать из-за Майклсон, — эти слова ранят блондинку, так как все проблемы с ее неконтролируемыми срывами случились из-за ссор с Хоуп. — Я же вижу, что ты волнуешься за… — Меня никто не волнует, Лиззи. Ни папа, ни мама, ни мои одноклассники и ни Майклсон, боже упаси. А теперь, будь добра, отвали от меня и иди в свою комнату! — выплевывает Джози, рывком поднимаясь с пола и устремляясь к выходу. — Я расскажу отцу! — Детский сад. Хоть всей школе расскажи, я уже взрослая, и папочка меня не страшит, — напоследок говорит шатенка, скрываясь за стенами помещения. Хоуп уже приготовилась ко сну. В комнате кромешная темнота, если не считать тот маленький уголок комнаты, где включен ночник. После смерти родителей и того кошмара пару месяцев назад, Майклсон больше не может спать в темноте. Джози решила поспать в комнате Лиззи, поэтому сегодня Хоуп спит в одиночестве. Не то чтобы она хотела поспать вместе с Джози, нет. Хоуп просто хотела бы, чтоб в комнате кто-то был вместе с ней. Ведь когда она одна, изнутри ее съедает тьма и холод…***
У рыжеволосой только что закончился урок с миссис Мэттьюс. Она вновь кричала на девушек, причитая, как они её раздражают, и что за весь свой педагогический стаж, она не встречала таких раздражающих персон как Майклсон и Зальцман. На самом деле, с момента их наказания, Джози и Хоуп больше не разговаривали. В комнате они были немы как рыбы, на уроках друг с другом никак не контактировали, иногда только перекидывались никому не понятными и никому не заметными взглядами. И все всех вполне устраивало. И частично рыжеволосая была этим довольна и нет. Да, возможно она смогла на какое-то время сбежать от тех мыслей, которые посещали ее голову, когда она находилась рядом с Джози. Но с каждой минутой, часом, днем — всё это усиливалось, заталкивая все мысли, тревожащие её душу, обратно. Можно сказать, Майклсон вернулась к началу своего пути. После окончания всех уроков Хоуп направляется в свою комнату. Она очень устала. Каждый день для нее изматывающий. Учителя повышают нагрузку, буквально-таки закидывая девушку домашними работами и проектами. Внеурочная деятельность также особо не радует Майклсон. А ещё Хоуп приходится проводить все своё свободное время на наказаниях. В один день она сидит несколько часов в кабинете искусств и просто убирает холсты, моет кисточки, ставит на свои места палитры, краски и все остальные принадлежности. На следующий день рыжеволосой приходится часами сидеть в кабинете истории, перебирая карты Мистик Фоллс и Нового Орлеана. На выходных вместе со своими одноклассниками Майклсон выезжает в город убирать территорию парка. Девушка руководит одной группой, а ее подруга по несчастью, Джози, руководит другой группой. Какая ирония, даже тут девушки вместе. Честно, Хоуп уже это надоело. Джози слишком много в её жизни: сначала в комнате, затем на уроках и в её разуме, теперь на отбывании наказания. Что будет дальше? В постели вместе окажутся? Этого только не хватало! Майклсон сложно дышать. Она везде чувствует присутствие Зальцман, даже если не учитывать тот факт, что с шатенкой они практически не видятся, не считая совместных уроков. Да, иногда они могут пересечься в коридоре, но если опустить это, то девушки никак не контактируют друг с другом. С момента приезда Хоуп прошла уже неделя, и всё это время Джози спит в комнате Лиззи. Периодически Зальцман заглядывает за своими вещами и учебными материалами, а так Джози практически живет в комнате сестры. Хоуп кажется, что скоро директор разрешит сестрам вновь жить вместе. От этого Майклсон становится грустно. Зато теперь Хоуп может побыть наедине со своими мыслями. Совсем одна… Это же хорошо, когда твой разум чист и прозрачен, когда тебя волнует только учеба и никто больше. Только вот Майклсон уезжала из Нового Орлеана не ради этого. Она хотела, чтобы кто-то был рядом с ней, чтобы кто-то помог ей не утопать в своих мыслях. Кажись, девушка упустила такого человека. Сейчас Хоуп пора спать. Завтра трудный день. Майклсон предстоит перебрать архив бумаг: какие-то документы, не отправленные письма, шпаргалки и всякое такое. Зачем школа это хранит, никто не знает.***
После уроков Хоуп вместе с директором отправилась на свое наказание. Поскольку в архивах слишком много важных бумаг, Аларик идет вместе с Майклсон как наблюдатель. Сначала девушка не понимает, куда её ведут. Директор Зальцман доходит до самого конца коридора, доставая из внутреннего кармана пиджака ключ. Перед глазами Хоуп предстает дубовая дверь: по краям металлические обрамления, кованая дверная ручка с надписью «Salvatore», под которой находится замочная скважина, и широкая, потемневшая со временем щеколда, украшенная медными изветвлениями, соединяющимися по итогу в узор молодого жеребца. Для интерьера школы дверь выглядит слишком величественно, словно из какого-то сказочного замка. Аларик прокручивает три раза ключ в замке, затем медленно отодвигает задвижку и открывает дверь. Хоуп видит узкий проход вниз и каменную лестницу без какой-либо ограды. К горлу подступает ком. Это подвал, девушка уверена в этом. Мужчина без слов быстро спускается вниз, не дожидаясь ученицы. Хоуп решает не стоять на одном месте и следует за Алариком, предварительно закрыв за собой дверь. Майклсон уже была здесь. Когда-то в детстве она проникла сюда с ЭмДжи, чтобы забрать роман, который явно не подходил под её возраст и был запрещен правилами школы. Раньше Хоуп казалось, что в этом месте было сыро и холодно, но теперь девушка понимает, что ей так казалось, так как она была напугана. Темнота — ее страх с самого детства. Это, наверное, единственное, что связывает прошлую Хоуп и нынешнюю. Сейчас здесь тепло, даже немного душно, на лестнице и в самом помещении достаточно темновато, даже несмотря на то, что здесь повсюду размещены настенные светильники. — Вы храните документы в подвале? Серьезно?! — возмущается рыжеволосая, на что лишь получает какое-то бурчание в ответ от директора. Зальцман разваливается в складном кресле, рядом со стеллажом с надписью «личные вещи учеников». — Личные вещи? Кто вам разрешил? — начинает злиться Хоуп. — Во-первых, ученики сами отдают эти вещи, во-вторых, чаще всего на переработку. Знала бы ты сколько в этих коробках бумаги, — лишь устало отвечает директор, кидая ключи на тумбочку. — Значит так, — начинает Аларик, — рядом со входом находятся плотные картонные коробки, в них находятся документы, связанные с финансами, туда даже не суйся. На коробках стоят деревянные шкатулки, их тоже не трогай. — Почему? — перебивает девушка. — Потому что, — коротко отвечает директор. Хоуп обижается. — Вообще, в этой части подвала тебе делать нечего, здесь бумаги, в которых тебе копаться нельзя. — В этой части? — удивляется Майклсон. Она, конечно, знала, что подвал школы достаточно большой, но не до такой же степени. Само помещение, где сейчас находятся директор и ученица, огромное, так если здесь еще есть какие-нибудь комнаты, похожие на эту, то это можно считать подземной школой, только парт не хватает. — Мы находимся в самом большом помещении. Здесь, по-большей части, находятся вещи, которые сюда недавно принесли. Они еще не распределены по своим комнатам. Вон в том углу, — рукой указывает Аларик, — находятся коробки и мешки с бумагами, которые мы отправим на переработку. У нас есть комната, где находятся старые документы, которые надо перебрать на важные и личные и принести сюда… — Как я пойму, какие нужно оставить, а какие принести сюда? И вообще, как-то все слишком сложно, — вновь возмущается рыжеволосая. — Господи, дай мне терпения, — шепчет Зальцман, а затем отвечает девушке: — Официальные документы помечены печатью «важные». К ним относятся: досье на ушедших или выпустившихся учеников нашей школы, заявления учителей, родителей и учеников, письма и многое другое, я уже не помню. Так вот, документы с пометкой «важные» складываешь в отдельную коробку, я их потом сам переберу. — Тогда я здесь зач… — Хоуп не решается закончить фразу, когда видит рассерженный взгляд директора Зальцмана. — Ты берешь все остальные бумаги, которые не отмечены пометкой «важные» и складываешь в мешок с макулатурой. Все, от тебя больше ничего не требуется. Ну только притащи этот мешок сюда, когда все переберешь, и ты свободна. — Вы мне поможете или?.. — не закончив мысль, спрашивает Майклсон, выжидающе смотря на Аларика. — Нет, я тебе не помогу. Я здесь для того, чтобы при каких-либо вопросах ты пришла ко мне и спросила, а также мне нужно разобрать документы, относящиеся к учителям, и… — Вы просто пришли отдохнуть, я права? — Хоуп уже давно раскусила директора. Уставший вид, расслабленная поза и раскладной диван сразу же выдали мужчину. Кажись, это единственное место, где директор может отдохнуть от своей работы и учеников. Девушке даже как-то жаль Рика. — Ты не права, и, вообще, приступай к наказанию. У меня полно времени, я могу здесь долго проторчать, а вот тебе еще уроки делать, так что вперед, — раздраженно отвечает директор, а потом начинает делать вид, что он чем-то занят. — Куда мне хоть идти? — с усмешкой интересуется рыжеволосая. — Поверни за лестницу, затем иди прямо и направо. Хоуп кивнула головой и пошла искать это помещение. «Чувствую, вечер будет наискучнейший», — последнее, что пролетает в рыжей головушке. Ой, как же девушка ошибается.***
Маленькая, мало освещенная, узкая комнатка. Много стеллажей, заставленных коробками. Мешки с какими-то бумагами, одинокий стул, и огромная коробка в центре комнаты. Судя по всему, это рабочее место Хоуп на сегодняшний вечер. — Так, коробку я вижу, а где мешок? — задает вопрос в пустоту девушка, осматривая небольшое помещение. В самом темном месте комнаты, в углу, стоял темный тканевый мешок, уже немного заполненный макулатурой. Первым делом Хоуп берет какую-то коробку, выкидывает из нее все бумаги, а затем разбирает на части и стелет на пол. На стул девушка ставит коробку для важных документов, а рядом с подстилкой размещает мешок. Майклсон усаживается на пол в позе лотоса. Теперь можно работать. Сначала девушка хочет взять маленький деревянный ящик, ловко спрятанный за стеллажом и укрытый какой-то тканью. Его Хоуп оставляет на потом. Подняв взгляд на самый верх стеллажа, Майклсон тяжко вздыхает, а затем встает со своего удобного места и достает коробку с надписью «01.01/01.01». «Судя по всему, это промежутки между учебными годами», — пролетает в мыслях девушки. Первый попавшийся документ подтверждает это. Заявление какого-то учителя об увольнении. Стоп! А Хоуп даже знает кто это. Миссис Торсон, психолог и учитель самоконтроля. Да-да, в школе Сальваторе был такой предмет, который со временем убрали. Правда, этот предмет появился благодаря близняшкам и Майклсон. На фоне их конфликтов и ссор школа разделилась на три лагеря: те, кто были на стороне Зальцман, на стороне Хоуп, и просто люди, которым было плевать. Все ученики ругались между собой, из-за чего пришлось ввести такой предмет «Уроки Самоконтроля». В начальных классах они велись по одному часу в неделю, в средних — по два часа, в старших — по три часа, а для конкретных людей — по пять часов в неделю, то есть каждый день. «Воу, были же времена…» — с долей тоски заключает девушка, вспоминая прошлое, а затем убирает заявление в специальную коробку. Следующие бумаг десять-двенадцать были доклады, рефераты, сочинения и эссе учеников, которые выпустились в том учебном году или которые просто не оставили их себе. Кажется, Хоуп даже видела свой доклад на тему «Почему не стоит ломать вещи своих одноклассников». Это она тоже помнит. Майклсон ни разу не пожалела о том, что сломала скрипку Пенелопы Парк. Брюнетка заслужила намного больше потерь, чем просто скрипка. Так что доклад был бессмысленным, так как Майклсон все равно не вынесла никакой урок. Как забавно, но следующими документами, которые достала Хоуп, было заявление на поступление и досье Пенелопы Парк. Девушка помнит, когда впервые увидела брюнетку. Четвертый год обучения Майклсон в школе. Обычный день. Ссора с Лиззи, вызов к директору. Девочки сидели минут двадцать у кабинета Аларика, дожидаясь, пока им можно будет войти. И когда им это позволили сделать, Зальцман и Майклсон столкнулись с Парк. Кажись, за все время своего общения, девочки впервые были согласны лишь в одном: Пенелопа им не понравилась с первого взгляда. Это была взаимная ненависть. Лиззи и Хоуп даже друг друга так не ненавидели, как ненавидели Парк. «Хорошо, что эта бестия давно уехала», — подумала Майклсон и отложила бумаги в коробку. Перебирая документы и сортируя их на «важные» и «неважные», Хоуп наткнулась на знакомый почерк. «Какие знакомые инициалы», — проговаривает в голове девушка, взглядом изучая аккуратно написанные две буквы: «Ф» и «М». «Где-то я их уже видела… Фрея!» — когда до Хоуп дошло, что это инициалы её тети, на душе стало тоскливо. Майклсон так соскучилась по всем: Давина, Кол, Ребекка, хотя с ней они созванивались пару дней назад, Марсель, Килин, Фрея и кузен Ник, о существовании которого Хоуп узнала только месяц назад, когда уехала с Ребеккой на лечение. Девушка до сих пор обижена на семейство за то, что они скрывали рождение мальчика. Да, Хоуп понимает, что они боялись, что девушка среагирует слишком бурно из-за имени «Никлаус», но… Но из-за этого Майклсон лишь тяжелее воспринимать его существование. Близкие ей люди скрывали это, стараясь не задеть психику девушки, но сокрытием рождения Ника они только усугубили ситуацию. Хорошо, что рядом была тетя Ребекка и врач, а то беды было бы не миновать… «Надо обязательно созвониться со всеми! В первую очередь, с тетей Фреей и кузеном Ником. Ему уже полгода, а я до сих пор не знаю, как он выглядит…» — с грустной улыбкой подумала Хоуп, а затем убрала документ в коробку. Майклсон разобрала только часть бумаг, ей тут еще долго сидеть. Правда и торопиться ей некуда. Вся ночь и утро в ее распоряжении, так как завтра никто из школы не выходит на учебу. Все готовятся к вечеринке, посвященной Хэллоуину. Костюмы, украшения, закуски и напитки — все это Хоуп не интересует. Девушка проведет весь день и вечер в компании ноутбука, книг и кофе. Джози не будет в их комнате, так как она организатор вечеринки, что делает завтрашний день еще прекрасней. Только Хоуп, сериалы и одиночество. Что же может быть лучше?***
Девушка торчит в этом месте уже два часа. Она жутко устала, и её глаза уже не воспринимают буквы. Кажись, слово «важное» будет преследовать её в страшных кошмарах. А учитывая, что её кошмары в последнее время связаны с Джози, то картина выглядит слишком смешной. Только представьте: Хоуп, убегающая от урагана. Раскаты молний, не заканчивающийся рокот дождя. Девушка устала и вымоталась, но она бежит. На ее пути появляется школа. Майклсон забегает в неё. Она в безопасности, только на улице остался человек. Силуэт девушки. Каштановые волосы, школьная форма и учебник в руке. Ураган практически настигает ученицу, когда она поворачивает голову назад. Это Джози. Ее глаза слезятся, а на лице красуется грустная улыбка. Но тут Хоуп замечает, что на ее лбу написано… «важное». Почему-то мысль об этом заставляет Майклсон улыбнуться. Приснись ей такой сон, она бы даже порадовалась. За проведенное время здесь, Хоуп разобрала пять больших коробок. И вы не поверите, но там были документы только за три учебных года. Зачем школа тратит так много бумаги, девушка не понимает. «Хорошо, что они хоть на переработку их отправляют», — подумала Хоуп, пока собирала свои вещи. Сейчас девушке осталось взять мешок, наполненный большим количеством макулатуры, и дотащить его до директора. Кстати, как Майклсон и предполагала, Аларик пришел в подвал для того, чтобы поспать. Первый час работы мужчина разбирал какие-то бумаги и периодически ругался (это Хоуп слышала даже из своей маленькой комнаты, которая находилась достаточно далеко). Но на второй час нахождения тут мужчину одолел сон. Девушка хотела спросить у него что-то, когда зашла в помещение и увидела мирно спящего директора. Это, с одной стороны, было мило, с другой — выгодно, так как Хоуп могла спокойно покинуть наказание раньше времени. Но в душе девушки проснулась совесть, так что она осталась дальше отрабатывать наказание. — Господи, какой тяжелый мешок!.. — возмущается Майклсон. Руки скользят по ткани, из-за чего мешок вылетает из крепкой хватки девушки. Сначала Хоуп пыталась закинуть его себе на спину, но потом посчитала эту идею плохой, учитывая свой рост и вес мешка. Затем девушка думала разбудить директора и заставить его тащить эту тяжесть самому. Но в последний момент она передумала. Взгляд Майклсон упал на какую-то ткань, укрывающую что-то. Точно! Хоуп оставила это на самое «сладкое». Бросив этот надоевший мешок, девушка вытаскивает ящик из-под стеллажа. Почему-то узор на ткани кажется Майклсон очень знакомым, словно она где-то его уже видела. Аккуратно убрав ткань себе в школьную сумку, Хоуп изучает взглядом все предметы. Какие-то записные книжки, куча листовок с… Лиззи?! «Чей это ящик?» — пролетает мысль в голове Майклсон. Изучив боковые стороны, девушка находит надпись «Личные вещи Джози Зальцман». — Да вы издеваетесь… — нервно усмехается Хоуп. Девушка не понимает. Как личные вещи ее соседки оказались здесь. Разве им не место на отдельном стеллаже? Честно, Майклсон не хотела заглядывать внутрь. Это ведь неправильно. Хоть у них с Зальцман сейчас отношения не очень, но лезть в чужое Хоуп точно не хотела. Но… любопытство взяло верх. «Здесь столько всего. Рисунки, чертежи, шпаргалки… серьезно, Джо? Не думала, что «золотая ученица» ведет нечестную игру. Мне казалось, что ты выше этого», — про себя проговорила девушка. В ящике, помимо всяких бумаг, находятся какие-то поделки, фотографии школы, письма и… игрушка. Время для Хоуп остановилось. Она с осторожностью взяла игрушку в руки, словно она может покусать её. Девушка не думала, что Зальцман сохранила её, ведь… Это был прощальный подарок. Три года назад. Тогда вся школа узнала об ориентации Джози. И все благодаря Хоуп. Майклсон было стыдно. Она не имела право говорить такое перед всей школой. Когда за девушкой приехала её мама, Хейли, они решили оставить что-то хорошее, чтобы последнее воспоминание о Хоуп не было таким… неприятным. Девушка до сих пор помнит тот день. Они с мамой обошли шесть магазинов с игрушками, так как ни одна не подходила для Джози. Хоуп подошла к этому с большой ответственностью. Она хотела оставить такую вещь, которая ассоциировалась у Зальцман не только с воспоминаниями о Майклсон, но и о чем-то светлом, далеком из детства. И Хоуп нашла такую игрушку. Маленький щенок кокер-спаниеля, в черно-белой окраске. Он выглядел так, словно его только разбудили. Голова все еще опущена, веки прикрыты, уши висят по бокам головы. На щенке был ошейник с медным медальоном, на котором было выгравировано «Faith». Близняшкам Зальцман никогда не разрешали заводить собак или каких-либо животных. Учитывая, что девочки большую часть времени жили в школе, причина была понятной. Но Джози всё равно мечтала о собаке. Дворняжка, породистая, щенок, взрослая собака — без разницы, главное чтобы она была, чтобы у Зальцман-младшей был друг. И однажды Хоуп увидела, как Джо играла с собакой какой-то семьи. Это был белый кокер-спаниель с черными пятнышками по всему телу. Зальцман так улыбалась, что можно было ослепнуть. От шатенки веяло счастьем. Хоуп до сих пор помнит заливистый смех своей соседки… — Поверить не могу… Она же не хочет отдать его?.. — с надеждой в голосе спрашивает Хоуп у тишины. Ей никто не отвечает, как и следовало ожидать. Главная особенность этой игрушки — молния на животе щенка. Когда Майклсон оставила его в комнате Джо, в секретном кармашке была спрятана шоколадка и записка с извинениями. Странно, но разум Хоуп словно умоляет ее не заглядывать туда. Но девушка впервые за несколько дней не слушает здравый смысл и тянет ползунок змейки вниз. На пол падает три скомканных листа бумаги. Положив игрушку к себе в сумку, Майклсон аккуратно разворачивает первый листик, читая красиво выведенные буквы:«Дорогая Хоуп! Спасибо за игрушку. Мне правда приятно было увидеть этого щеночка на своей кровати. Было приятно до того момента, пока я не прочитала записку с извинениями. Серьезно?! Ты серьезно, Майклсон?! Уехала в свой Новый Орлеан, опозорив меня перед всей школой, и единственное, что ты оставила: «Прости, мне не стоило этого делать»! Знаешь, что тебе точно не стоило делать? Приезжать в нашу школу пять лет назад. Если бы ты не приехала в Мистик Фоллс, Лиззи вела бы себя адекватно и не ходила бы каждый месяц к психологу. Школе бы не пришлось вводить новый предмет, на который каждый день ходили только я, сестра и ты! Мне не пришлось бы страдать! Всем бы жилось лучше без тебя, даже твоим родителям! Я тебя ненавижу! С полной ненавистью к тебе, Джози 15 мая»
Дочитав первый листик, по щеке Хоуп плавно стекает слезинка. Обидно. До злости обидно. Как бы не была зла Зальцман, ей не стоило писать таких слов. Плевать, что она не отправила это письмо, Джо не стоило этого делать. Быстро вытерев рукавом одинокую капельку со щеки, девушка приступила к прочтению второго листика.«Дорогая Хоуп! Да, снова я. Нет, в это раз без фраз «я тебя ненавижу». Это было неправильно с моей стороны писать такие вещи. Я была зла, расстроена и растеряна. Это звучит как оправдание. Правда, это и есть оправдание. И знаю, ты не простишь меня, но я всё-таки попытаюсь. Прости. Прости. Прости. Сейчас я даже не знаю, за что именно извиняюсь. За грубые слова, которые даже не осмелюсь отправить, за такое отношение к тебе за все эти годы или за вранье. Два года. Два года я смотрю в твои прекрасные голубые глаза и нагло вру. Каждый день, в течение всего времени. Это так невыносимо больно. Держать все в себе — конечно, не лучшая идея, но что я могу сделать. Признаться? После того случая, который случился месяц назад, мне ясна твоя позиция. «Мне противна сама мысль, что Джози Зальцман — маленькая лесбиянка. Ты просто ничтожна!» — знаешь, обидней слов я, наверное, за всю свою жизнь не получала. Да, я слышала оскорбления в свою сторону. Да, на уроках в меня прилетали бумажки с неприятными высказываниями. Но главная особенность — эти слова сказала ты. Ни Пенелопа, ни Дана, ни Джед или еще кто-нибудь, а ты, Хоуп. Задумайся. Может ты что-то значишь для меня… или значила. Джози, 20 июня»
После прочтения этого письма на душе становится тяжело. Неужели Хоуп что-то значила для Зальцман? «У меня был шанс…» — задумывается девушка. Ведь и вправду. Если бы Майклсон не велась на провокации Лиззи, спустя какое-то время она бы отстала, и близняшки могли подружиться с Хоуп. Ну, Джози бы точно подружилась. Все могло бы быть по-другому… Развернув третий листок, Хоуп удивляется большому количеству слов. Практически весь лист А4 занимает текст. Где-то перечеркнуты слова, где-то нарисованы бабочки и звезды. Это письмо написано в этом году. Майклсон уверена.«Дорогая Хоуп!
Не верю, что пишу это письмо в век технологий и электронной почты. Но знаешь, набирая текст на ноутбуке, я, что ли, не вкладываю душу. Я пишу на автомате, как робот. А здесь, на бумаге, ты можешь понять многое. Например, плакала ли я (надеюсь, капельки слез не останутся на бумаге). Или как аккуратно выведены буквы твоего имени. Честно, я пишу аккуратно только то, что связано с тобой. Слова «Новый Орлеан», «рыжие волосы», «спортзал». Ты ведь помнишь, что случилось в спортзале? Я вот помню. Я, наверно, всю жизнь буду помнить тот момент, как близки мы были к какому-то ответу. Да, и в тот день я дала тебе смачную пощечину (за неё извини, я просто не знала как выкрутиться из этой ситуации).
Сейчас спортзал для меня — второй дом. Я провожу там дни и ночи. Мало сплю, плохо веду себя на уроках. Недавно вот поссорилась с мистером Салли. Надеюсь, его не сильно задели мои слова. С Лиззи и папой тоже отношения ухудшились. Они хотят помочь, но я не хочу. Мне не нужна помощь. А если и нужна, то точно не от них.
В моей… точнее в нашей комнате так одиноко. Сейчас я даже не представляю, как я раньше могла там жить. Одна. Без тебя. Ты уехала, но запахом твоих духов пропитано все в нашей комнате. Даже моя подушка, а ты ведь на ней даже не лежала. Не знаю, я расстроена этим фактом или… нет, я однозначно рада.
Ты уехала. Опять. Мы даже поговорить не успели. А теперь и не будем. Знаешь, я так боялась, что однажды ты не придешь в комнату. Что вместо тебя придет мой отец и скажет, что тебя исключили или что тебя забрали родственники. Думаешь, я не вижу, что ты мучаешь себя? Другие может и не видят, но только не я. Ты, конечно, не знаешь, что до сих пор мои мысли заняты тобой. Тебе знать вовсе не обязательно, все равно ты никогда не увидишь и не прочтешь это письмо. Я как была ничтожной, так ей и останусь, да?
Все время носить мысли и чувства в себе — слишком тяжелое бремя для человека. Будь я каким-то сверхчеловеком, ведьмой или еще кем-нибудь, я могла бы скрывать то, что боюсь больше всего. Но я просто человек. Просто куча мышц и костей.
Знаешь чего я боюсь? Тебя. Чувств к тебе. Я боюсь того, что в последний, выпускной год я не скажу тебе слова, которые крутятся у меня в голове несколько лет.
Я их не скажу. И на бумаге их не напишу. К несчастью…
С трепетом, нежностью и тоской, покрасневшая Джози,
30 сентября»