Снова ты, снова в этом классе.

Домой я вошла с испорченным на корню настроением. Бабушка, увидев это, на всякий случай поинтересовалась: — Ну, как оно? — В общем-то, неплохо, — бесцветно сказала я, скинула кеды, закинула сумку в комнату и села за стол на кухне, подперев голову руками. Тут же передо мной появилась чашка кофе, на который я не обратила внимания. — А раз неплохо, то почему у вас, мадам, такая рожа, как будто вас там Всемогущего на горбу тащить заставили? — встретив мой изнемождённый взгляд, бабуля даже испугалась. — Что, реально заставили? — Ба, не до шуток немного, — устало сказала я и налила себе чая. — Вот кто бы мог подумать: я второй раз поступаю в Юэй, и второй раз он мой классрук! Бабуля с притворным вздохом положила руку на сердце и посмотрела на меня, как на обреченную на смерть несчастную девочку. — И ты умудряешься об этом так спокойно говорить?! — ужаснулась она. — Как у тебя нервы не сдают только… — Да они уже сдали, — махнула рукой я, — Но у меня попались очень хорошие одноклассники, которые накормили меня валидолом и даже не спросили, почему при виде Аизавы я шлёпнулась на пол с предсмертным воем. — Действительно, хорошие, — почесала голову бабуля, — В моё время в себя приводили посредством пощечин, а ещё был твой дедушка — впоследствии, разумеется, — который всех приводил в сознание с помощью пасты от ручки. Проткнёт её и давай кому попало в рот лить, не думая как-то, что ещё целый день с пастой на рубашке белой ходить. Я усмехнулась, но не переставала думать о сенсее. Обидно мне всё-таки. Он мне такую свинью подкинул, что ни я, ни семья моя его ещё не простили и не собираются. А теперь он обречён на мои мучения и истязания в отместку за его наглый проступок. Но это, разумеется, не сразу. Сначала я буду просто мозолить ему глаза, а со временем можно и на гадости какие перейти. Его проблемы, что он дал мне изучить его личность вдоль и поперёк, и его проблемы, что он насолил мне, имеющей максимум информации о его характере. Когда я полностью успокоилась и лежала в комнате, вместо того, чтобы думать и предполагать завтрашний день, снова просматривала тот злочастный альбом в телефоне. Почти на каждой фотографии мы оба улыбались. Исключение составляла пара фоток, где был спящий Аизава с ещё пока только нарисованными усами. Маркера я тогда на него не пожалела, но на второй ус его, к несчастью, не хватило, правда, даже с жирно нарисованным чёрным усом, контрастирующим с бледной кожей, он был очень милым, как и всегда, когда не думал о школе или о работе про-героя. Ну или спал. Конечно, очень уж сильным учитель пока не был, но сейчас… Сейчас вполне может быть. Смотреть, конечно, было больно. Я стёрла тыльной стороной ладони слезу с глаза и выключила телефон, небрежно положив его на тумбочку. Количество потреблённого успокоительного не давало залить слезами всю комнату, а голосу не охрипнуть от рыданий. Веки лишь медленно опускались, покров влаги на глазах превращал предметы в размытые пятна, а верхние ресницы медленно тянулись вниз… * * * Тишина. Вязкая, цепляющаяся за всё, что можно, но готовая вот-вот развеяться. Я как будто покинула свою комнату, свой город, свою страну и весь мир в целом. Место, где я теперь оказалась, очень отдалённо напоминало пустынный коридор Юэй, освещаемый проходящим в гигантские окна алым светом заходящего на западе солнца. Я обнаружила, что полулежу, привалившись к стене спиной, и медленно, цепляясь за стены и подоконники, поднялась. Безмолвие тяжело давило на уши, сердце, тело, виски начинали пульсировать болью. Чтобы попытаться развеять его, это одинокое безмолвие, я сделала шаг вперёд, громко стукнув пяткой по полу. Звук глухим эхом отразился ото всех стен и исчез где-то далеко внизу. Я сделала ещё один шаг и получила такой же результат. Я снова и снова шагала по полу коридора, ускоряла темп и вскоре вовсе сорвалась на бег. Эхо шагов гуляло по коридорам и всей школе, сопровождая меня. А это всё же была школа, а коридор, куда меня занесло, просто был единственным местом в Юэй, где я была всего однажды, когда заблудилась и потеряла свой касс, тогда ещё первый Б. Ноги сами по себе выбирали путь и вскоре принесли меня к огромной двери первого А класса. Почему-то мне казалось, что за дверью меня будет ждать новая жизнь, рука сама тянулась отворить ворота в новый мир, дрожащие и трясущиеся ноги самовольно ступали всё ближе к нему. Биение сердца уже стало настолько громким, что тоже начинало отражать звук от стен, гулять под потолком. Импульс становился всё громче, настолько громким, что я заткнула уши руками и опустилась на колени, боясь, что звуки сейчас разорвут мою голову, что стены и потолок обвалятся, и я окажусь заживо погребённой под останками знаменитой академии героев… Одна, без друзей или родных. Земля словно пустилась в пляс подо мной, вдалеке до слуха донёсся звук бьющегося стекла. — Проснись. — повелительно сказал холодный, пробирающий до мурашек голос вроде как у меня над ухом, но отразившийся по всей академии гулким эхом, отличающимся от эха моих шагов и моего сердцебиения. Я невольно послушалась и усилием воли открыла глаза, с удивлением и радостью обнаружив напротив себя, метрах в двух с половиной потолок своей комнаты, а если быть точнее, яркую люстру, резанувшую по глазам. Оказалось, проспала я всего минут десять. С пробуждением неожиданно пришла мысль, что не помешало бы задуматься над геройским костюмом. Я задумчиво почесала лоб, щурясь и пытаясь проморгаться, заторможенно глянула на время и порылась в папке со всякими там бумажками, которые хранила чисто символически, чтобы были. В них я с великим трудом нашла самый первый набросок моего первого геройского костюма: неброского, неудобного, полного нюансов и лаж… Я в задумчивости села за стол, думая, как можно усовершенствовать всю эту интересную штуку. Очень уж надо было себя чем-то занять, лишь бы не думать о своей жизни. Внезапно в голове что-то щёлкнуло, начали появляться идеи, по гениальности и креативности своей не уступающие идеям стилистов и всяких там дизайнеров. Я с энтузиазмом принялась за работу, продумывала и рассчитывала всё только в процессе рисования. Стержень скоро чиркал по бумаге, ластик иногда стирал случайные тени, которые оставались на рисунке во время каждого рисования карандашом. Но это сейчас не волновало так сильно, как стиль и вид костюма, его гармоничность со способностью. Интересная работа поглотила меня с головой и отпускать решительно не хотела, она занимала все мои мысли. Моё детище нравилось мне самой, и когда я для сравнения поставила рядом с ним зарисовку костюма, в котором занималась на протяжении прошлого раза обучения, удивилась их отличием друг от друга. В новом костюме было больше навороченных приколюшек, да и на вид он должен был смотреться более стильно и красиво. Отличие нового образа от старого обрадовало меня, и я на всякий случай сделала пару копий обоих вариантов, а оригиналы сфотографировала. Есть у меня привычка такая, всё всегда увековечить. Всю мою биографию можно было просмотреть по рисункам или фоткам, и это будет похоже на мангу без слов или просто набор картинок, на которых события связаны другим происшествием. Во время кропотливой творческой работы я напрочь обо всём забыла, но это меня сейчас и не колебало. Гордо, размеренным шагом выйдя из комнаты аки князь князей, я заценила свои старания у бабушки. Она внимательно посмотрела на эволюцию костюма и серьёзно так сказала, посмотрев пронзительными синими глазами, полными молодёжной весёлости и энтузиазма, на меня: — Я уж было начала думать, что мой бедный потомок совсем тупой, но я, к счастью, постепенно начинаю в этом сомневаться. Это сколько тебе потребовалось времени, чтоб понять, что прошлый костюм — говно? Десять лет. Ладно, хвалю, горжусь, «челодланьствую». Ах да, — добавила бабуля, когда я с полной жопой получаемого от процесса рисования и похвал удовольствия шла в свою берлогу, набрав во все карманы конфет и печенюшек. — Если снова соберешься реветь, то плачь в тазик, а как натечет слёз, так лей их в балкон, на какого-нибудь чела, пусть поржёт! — Ба!..