Старкервит

      Тони с силой трет глаза, поспешно убирает руку от лица: собрание через десять — семь? Пять? Пятнадцать? Он потерялся, — минут, и учитывая, насколько все в этом зале будут на него злы, даже выглядеть сонным — не лучшая идея.       — Просидел всю ночь в мастерской? — понимающе, но с нотками недовольства спрашивает Пеппер вполголоса, и Тони, уже не скрываясь, трет лицо так, будто хочет содрать его, как прилипшую силиконовую маску — из тех, какими все время пользуются в «Миссия невыполнима». Издает тихий полурык-полустон.       — Я пытался выспаться, — протестует он без особого энтузиазма. — Даже заснул. Потом проснулся через час или два — и все, ни в одном глазу. Знаешь, когда в телефоне будильник на вибрации? Просыпаешься, сначала не понимаешь, от чего, потом соображаешь — но если не выключить, спать больше не будешь. А я не могу это выключить.       Пеппер поджимает губы, спрашивает осторожно:       — Думаешь, оно?       — Почему сегодня? — всплескивает руками Тони. — Я понимаю, когда я попадаю в новости или, на худой конец, в меня опять вцепляется «Дейли Бьюгл», но сегодня? Меня не было на радаре месяц, если не больше, я сам от прессы уже отвык, почему вдруг сейчас?       — Разве что это кто-то из потенциальных стажеров, — предполагает Пеппер и добавляет с нажимом: — С которыми ты встречаешься сегодня после совета директоров? Если ты не забыл, конечно?       Тони болезненно морщится, улыбается одновременно виновато и устало:       — Можно мы сойдемся на том, что я вспомнил об этом сейчас?       — Я принесу тебе эспрессо, — сжаливается Пеппер и, окинув его взглядом, решает: — Двойной. — Быстро смотрит на часы, поддернув рукав пиджака; у Тони есть смутное воспоминание об этих часах, вроде бы она купила их как подарок от него на день рождения, но он не рискует спрашивать. Мало ли, передумает насчет кофе. — Вероятно, не успею вернуться к началу, ближайшая кофейня на первом, но ты же потерпишь без меня первые пять минут?       — Богиня, — улыбается ей Тони, на этот раз искренне, и Пеппер, вернув улыбку, отходит к лифту.              Из соискателей Тони выбирает некого Питера Паркера, двадцать один, Гарвард, проживает в Нью-Йорке, Квинс.       В голове все равно на полную жужжит персональный вибробудильник, и если бы Тони не был так занят попытками не разозлиться окончательно и не сорваться на стажере, то, вероятно, пришел бы к тому же выводу, что и Пеппер: это кто-то из них.       Справедливости ради, Тони успел подумать об этом, пока его песочил совет директоров, и решил, что способа выявить на месте нет, а все десять соискателей в случае чего всегда доступны в базе данных. Пойти отоспаться все равно не выйдет, так что он посылает Паркера за пропуском ему и кофе им обоим и велит подниматься в лабораторию.

*

      Тони ожидает, что Паркер, как все стажеры до него и, скорее всего, все после него, продержится при нем месяца три, а потом или уволится, или, что более вероятно, подкатит к кому-нибудь из старших в лаборатории и тихо сбежит в закрытую проектную группу, чтобы не ассистировать Тони больше никогда. За все время людей, которые хорошо срабатываются с Тони, было всего пятеро, все пятеро приняты в лабораторию и все равно вынуждены сменять друг друга, потому что долгое время подряд Тони не выдерживают даже они. Он честно пытался понять, что делает не так, но ничего конкретного так и не нашел. Пришлось смириться.       Паркер бьет рекорд Саманты Браун: идет восьмой месяц, а он улыбается, как прежде, стабильно опаздывает свои пятнадцать минут все три дня в неделю, когда Тони появляется в лаборатории, и, вероятно, другие три — тоже, и притаскивает ему кофе в перерыв. Тони предупреждал, что это необязательно и на его перспективы не повлияет, но Паркер только плечами пожал и улыбнулся, протягивая стаканчик.       Тони не помнит, как и когда решил, что притащить Паркера в собственную мастерскую — хорошая идея, но… не то чтобы жалеет. Здесь Паркеру явно нравится даже больше, чем в лаборатории: без коллег вокруг он больше шутит и, несмотря на то, что на его стипендии и резюме работа в мастерской не сказывается никак, почти что напрашивается следующие пару раз, до тех пор, пока его участие не начинает ощущаться, как само собой разумеющееся.       Когда Тони протягивает ему отдельное «неразглашение», чтобы допустить к работе над костюмами, Паркер едва в ладоши не хлопает, улыбаясь от уха до уха. Тони мгновение кажется, что он кинется на него с объятиями, но этого, слава Богу, не происходит.       Или к сожалению.       Вы 0:13       «Дополнительная вечерняя сессия в субботу? Я улетаю на следующей неделе, больше никуда в график не влезает»       «Вместо зарплаты подброшу тебя до дома»       Вы 0:15       «Заманчивое предложение же, соглашайся»       Питер Паркер 0:15       «до метро будет достаточно, если кофе с вас :)»       Вместо обычных пятнадцати минут Паркер опаздывает на сорок, но даже не бежит по этажу. Тихо извиняется и, скинув рюкзак в углу, встает напротив, разглядывая открытые Тони чертежи с отсутствующим выражением на лице.       Через полчаса молчаливой работы Тони не выдерживает; он никогда не умел лезть в душу, но обычно Паркера не заткнуть, и вот это молчание просто выше его сил:       — Кто-то пронюхал о твоих многомиллионных финансовых махинациях, и ты придумываешь, как свалить вину на соседского школьника и смыться вместе с деньгами?       Паркер вскидывает голову, непонимающе моргает и наконец-то улыбается — коротко и вполсилы, но это уже что-то. Он трет шею, облизывает губы:       — Нет, это… ну, семейные обстоятельства?       Тони кладет отвертку на стол, и Питер выдыхает, сдаваясь:       — Тетя Мей попала в больницу прошлой ночью.       Вся его поза кричит, что это только малая часть истории, но Тони не знает, как спросить, — и уместно ли вообще спрашивать, — поэтому просто смотрит на него, поджав губы. Питер обнимает себя за плечи, опускает голову:       — Меня даже дома не было. И… так вышло, что она звонила мне несколько раз, но я… я был… занят. А потом у нее случился сердечный приступ! И я же знаю, что она вечно дико за меня переживает, и головой я понимаю, что это не моя вина, и она тоже говорит, что это неважно было — то, почему она мне звонила, но все равно… ух, черт, — он хватается за голову одной рукой, трет лоб, смотрит на Тони из-под пальцев виновато и смущенно: — Извините. Я не должен был. Я просто… переживаю за нее.       — Я вижу, — вздыхает Тони и, глянув еще раз на его несчастное лицо, обнимает за плечи. Питер обмякает под рукой, упирается в столешницу, наклонив голову и глубоко дыша.       — Спасибо, — говорит он через минуту и выпрямляется. Тони коротко трет его спину между лопаток, отступая.       — Мы что, даже поработаем сегодня? — хмыкает он, и Питер фыркает и улыбается ему — на этот раз широко и ярко.       Правильно.       Питер вваливается к нему в мастерскую с найденной дрелью в одной руке и коробкой пиццы — в другой.       — Сорян, что долго, но Пятница не видит внутри шкафа, а это был дохрена большой шкаф, — сообщает он, грохая на стол и то, и другое. Чешет в затылке, поднимая глаза на Тони: — Как думаешь, сначала просверлить, раз все равно дрель нашел, или сначала ту штуку спаять?       — Я спаял, пока ты ходил, — отмахивается Тони, игнорируя его обиженное выражение лица — он, конечно, вроде как обещал не работать без него, но в то же время не совсем, так что нечего — и откидывая крышку на пицце. Поднимает на Питера смеющиеся глаза.       — Я хотел есть! — вспыхивает тот. — Подумаешь, спер кусок, пока шел.       — Тебя нельзя посылать за виски, выдуешь, пока идешь, — замечает Тони, отрывая себе фрагмент и забираясь на стол — все-таки подхватил у него дурную привычку. Фыркает: — Хотя какой виски, тебе еще нельзя.       — Мне двадцать два. Я был совершеннолетним, когда мы познакомились, — напоминает Питер, сдаваясь и устраиваясь рядом с ним на столе, тянет руки к пицце — Тони отрывает и передает ему кусок. Питер жует молча пару минут, явно мусоля какую-то мысль, и Тони с интересом скашивает на него глаза, чувствуя, что он вот-вот разродится. Питер не подводит: — Слушай, вот у вулканцев сердце там, где у нас печень, да?       Тони поднимает брови, и Питер взмахивает свободной рукой:       — Что? Я не могу понять штуку.       — Насколько я знаю, да, — кивает Тони, отрывая себе еще кусок: пока Питер говорит, он не жует, так что Тони больше достанется, даже если есть придется под монолог о вулканской анатомии.       — Но тогда оно должно же быть как-то защищено? Ребрами, например? — продолжает рассуждать Питер. — Я, кстати, почти уверен, что видел такое где-то, но, честно говоря, не помню, это канон, фанон или вообще чей-то единичный хэд. — Тони пожимает плечами: он привык, что иногда Питер начинает сыпать неясными словами из молодежной культуры, или что это такое, но давно бросил спрашивать, если это не мешает улавливать общий смысл. Питер не останавливается на достигнутом: — Но тогда они должны быть капец негибкие! В смысле, если весь корпус — грудная клетка, то они же как в корсете получаются.       — Учитывая их викторианский морализм, — пожимает плечами Тони, мол, все сходится, и Питер прыскает. Доедает забытый кусок пиццы, который все это время держал в руке, — и наконец-то замечает, что пицца исчезает из коробки быстрее, чем ему бы хотелось:       — Эй!       Тони смеется, пододвигая к нему оставшуюся… ну, почти половину:       — Ешь, я все.       Питер улыбается, принимаясь за еду и прислонившись к его плечу. Тони никак это не комментирует.       Питер, естественно, давно натащил в холодильник энергетиков и однажды даже уговорил Тони выпить банку. Тони не знает, как это произошло, и не хочет знать. Повторять — тоже, и вкус, и эффект откровенно так себе.       Питер явно иного мнения: он обтирает запотевшую банку рукавом, влезает на стол — на этот раз встав во весь рост, чтобы рассмотреть сверху распластанного на нем полусобранного Лапу-младшего, — и дергает колечко; энергетик шипит, Питер присасывается к банке.       — О! — вдруг говорит он, чуть не подавившись. — Слушай, тут штука, тебе надо посмотреть.       — Что? — встает Тони, и Питер присаживается, чтобы, не упав, отставить банку на соседний стол, и качает головой:       — Не, так не видно. Залезай.       Тони принимает его протянутую руку, ставя колено на край стола, отталкивается, забираясь наверх, — Питер рывком затаскивает его на столешницу, одновременно заставляя встать на ноги, и, пожалуй, перебарщивает с усилием, потому что Тони качает прямо к нему. Они оказываются нос к носу, в дюйме друг от друга, на долгое мгновение, за которое сердце Тони успевает пропустить удар — Питер ощутимо задерживает дыхание, глядя ему в лицо, а потом закрывает глаза. В этот момент Тони чувствует, что сейчас произойдет, — и оказывается прав, потому что Питер, вместо того чтобы дать ему качнуться назад, поймать равновесие и отстраниться, перехватывает его за плечи и осторожно целует. Сердце стучит в ушах.       Тони отвечает мгновенно, а когда соображает, что делает, — уже слишком поздно: Питер отстраняется, заглядывая ему в глаза и машинально облизывая губы. Тони ловит его за локоть, ища казалось бы пойманное и снова неожиданно потерянное равновесие; пол вдруг оказывается очень далеко внизу.       Питер крепче сжимает его плечи, почти до боли, и это приводит Тони в себя.       — Плохой способ получить прибавку к стипендии, — замечает он, и Питер неуверенно улыбается:       — Я что, даже не уволен?       — Ты только что сказал, что нашел «штуку» в конструкции, если я тебя уволю, то умру от любопытства, — вздыхает Тони, и Питер каким-то образом считывает это как сигнал поцеловать его еще раз.       Честно говоря, до тех пор, пока Тони может не думать о последствиях, он не против.       Он думает о последствиях весь вечер, ночь, в которую поспать ему явно не суждено, и следующее утро, почти принимает решение, пока добирается до лаборатории — безбожно рано, но просыпаться для этого ему все равно не пришлось, так что какая разница — и, увидев Питера, даже успевает сказать:       — Слушай, это все надо…       — Я тебе не нравлюсь? — перебивает Питер, глядя этими своими глазами грустного щенка, и Тони, не сориентировавшись, зачем-то признается:       — Нравишься, конечно.       Питер улыбается так, что Тони не находит в себе сил увернуться от поцелуя; машинально гладит его по щекам, по шее, по плечам, потому что Питера хочется касаться, хочется чувствовать его рядом, — но все это очень плохая идея для рабочего места, куда скоро начнут приходить остальные сотрудники.       Питер напоследок задевает его нос своим и отступает; Тони отстраненно думает, что, если он продолжит так на него смотреть, их рассекретят в первые минут десять. Тяжело вздыхает и сдается:       — Только не в рабочее время.       — Ес! — Питер даже руки вскидывает, прежде чем поцеловать его снова, и Тони — Тони, кажется, не умеет не отвечать на его поцелуи. Он осторожно отстраняется через пару секунд, и Питер улыбается ему счастливо и плутовато: — До рабочего времени еще полчаса.       — Да, и Чейз приходит за двадцать минут минимум, — ворчит Тони. — Кстати об этом: ты вовремя-то прийти не в состоянии, что ты здесь забыл в такую рань?       — Не спалось, — жмет плечами Питер. — Думал о тебе всю ночь.       И в этот момент Тони впервые начинает подозревать, что это как-то связано.       Питер на удивление строго придерживается правила «только в нерабочее время»: иногда настолько, что во время работы Тони начинает казаться, что их отношения — затянувшийся сон, спонсированный чертовой бессонницей, и на самом деле у Питера к нему если и есть какой-то интерес, то сугубо профессиональный. Питер каждый раз охотно его разубеждает.       В общем, Тони нарушает правило первым: ему и раньше часто хотелось Питера поцеловать, когда он выдавал что-то особенно толковое, но сегодня его озаряет решением проблемы, над которой они бились две недели, и Тони… Тони просто не может удержаться.       Питер от неожиданности хватает его за плечо, не отпускает, когда Тони пытается отстраниться: целует его в ответ, обнимая за шею.       — Давно хотел сказать: можно мы не будем считать мастерскую «рабочим временем»? — шепчет он, и Тони никогда в этом не признается, но когда Питер так зарывается в его волосы, он готов согласиться почти на что угодно. — В конце концов, тут никого нет, кроме нас. Почти свидание.       — Если это не застопорит работу окончательно, — улыбается Тони, и Питер целует его еще раз, прежде чем отстраниться; смеется, заметив почти обиженное выражение лица:       — Ты же хотел работать.       К работе они в этот вечер так и не возвращаются.       Тони в кои-то веки удается выспаться; Питер еще сопит рядом, облитый утренним светом, и Тони прикрывает глаза, позволяя себе провести оставшееся до будильника время в полудреме, глядя на него сквозь ресницы.       Потом Питер целует его шею, жарко прижимаясь всем телом, и Тони улыбается, накрывая рукой его затылок:       — Пит, мы опоздаем.       — Тебе можно, — урчит тот, трется о его голое плечо. Тони пропускает его волосы сквозь пальцы:       — Тебе тоже?       — Руфь уже обещала мне хорошую рекомендацию, — фыркает Питер, поднимаясь на локтях и нависая над Тони, — а «Индастриз» недостаточно мне платит, чтобы я сильно парился из-за одного опоздания.       — Сказал человек, который за почти год ни разу не пришел вовремя, — фыркает Тони, притягивая его к себе; Питер возмущенно уворачивается:       — Неправда! Я пришел вовремя, м-м, четыре раза, кажется?       Тони закатывает глаза, и Питер, смеясь, забирается на него, прижимаясь лбом ко лбу.       — Блин! — вдруг говорит Питер, выпрямляясь на пассажирском сидении. Тони едет не с той скоростью, с которой на него безопасно обернуться, так что только спрашивает:       — Что?       — Мы едем на работу вместе, — выдыхает Питер. — В смысле, все увидят, что мы приехали вместе.       Тони молчит пару секунд, прежде чем предложить:       — Могу высадить тебя за квартал, если тебя это волнует.       — Да не очень, честно говоря, — признается тот, снова сползая по спинке и делая какие-то нервные движения рукой, наверное, опять дергает шнурок толстовки. — Просто мы и так не то чтобы беспалевные, а после этого не признаваться эйчарам будет как-то совсем некрасиво. Если тебе не лень подписывать сто бумаг, что я не сплю с тобой за повышение, мне норм.       — Если тебе не лень подписывать сто бумаг, что я тебя не домогаюсь, пользуясь положением начальника, то мне тоже, — пожимает плечами Тони. Питер затихает; Тони не видит его лица, поэтому приходится снова спросить, стараясь звучать беспечно: — Ну что?       — Убеждаю себя, что кидаться на тебя с поцелуями, пока ты за рулем, — хреновая идея, — беспомощно признается Питер, и Тони облегченно улыбается:       — Обещаю не игнорировать следующий светофор.       Питер на соседнем сидении подбирается почти хищно, будто готовится к броску. Тони старается не смеяться.       Короткие поцелуи в мастерской входят у них в привычку; Питер называет их «какой-же-ты-офигенный-поцелуи», и, возможно, это не самое изящное название, но определенно соответствующее истине. Помимо них еще бывают беглые поцелуи в плечо или затылок, когда кто-то из них протискивается мимо другого к рабочему месту, и обязательные касания пальцев при передаче инструментов, а Питер еще любит ненадолго прижиматься к Тони плечом, когда оказывается рядом, но руки и головы у обоих заняты. Удивительно, но так работа идет даже быстрее: вместо того, чтобы беситься и долго думать, как же хочется его поцеловать, Тони просто целует и возвращается к инструментам; для Питера это, видимо, работает точно так же.       Они часто засиживаются допоздна, и однажды, в начале четвертого утра, Питер зевает так сочно, что Тони отправляет его перехватить часок; можно было бы просто пойти спать, но обоим хочется закончить сегодня.       Питер целует его в висок и поднимается в гостиную, чтобы устроиться на диване. Тони решает провести эксперимент.       Он думает о Питере с того момента, как он выходит из мастерской; это не то чтобы сложно: он и так много думает о Питере, плюс на столе стоит его кружка, в углу валяется рюкзак, а еще можно вспоминать сегодняшнее утро, или вчерашний вечер, или…       Питер возвращается через полчаса.       — Надоело вертеться, — признается он. — Ни в одном глазу. Наверное, проще сначала закончить.       Тони только кивает. Они укладываются в полтора часа; Питер отрубается сразу же, уткнувшись ему в плечо, но Тони еще хватает энергии на то, чтобы натянуть на них обоих одеяло и признаться себе, что…       Кажется, они все-таки соулмейты.       Человек-паук живет в Квинсе. Тони ленится выяснять его личность: придумает что-нибудь на месте, наверняка просто какой-нибудь бедный студент, судя по прикиду-то.       К тому, что дверь откроет Питер, он оказывается не готов.       — Привет, — улыбается тот, отступая, чтобы Тони мог пройти внутрь, и коротко целует его. Чешет в затылке, неловко улыбаясь: — Я вообще думал, что время знакомства с родителями выбираю я, но раз ты все равно здесь… Как ты вообще узнал мой адрес? А, ну да, в офисе же был…       — Пит, кто там? — зовет из кухни женский голос, и Питер, глубоко вдохнув, кричит в ответ:       — Это мой парень, тетя Мей.       — Вообще-то, — медленно говорит Тони, глядя то на Питера, то в сторону кухни, следя за тем, чтобы Мей случайно не вышла и не услышала его, — я приехал, потому что, насколько я знаю, тут живет Человек-паук.       Питер закрывает лицо руками и впервые на его памяти тихо, но отчетливо произносит:       — Блядь.       Питер влезает по трапу в полусомнамбулическом состоянии; знакомство с Мстителями временно прибавляет ему энергии, но, перекинувшись несколькими словами с Наташей и добившись, чтобы Вижн дал ему «пять», он снова стухает и, плюхнувшись в кресло напротив Тони, натягивает капюшон.       — Не выспался? — спрашивает Тони; сам он тоже довольно дохлый, хотя рейс ни разу не в пять утра. Питер прячет зевок в плече.       — Как-то так давно не спал, что даже меня догнало, — сообщает он. Мотает головой, поясняет: — Вообще мне обычно не особенно нужен сон, хотя даже когда выпадает пара часов, я все равно толком не сплю, потому что, ну, — он находит в себе достаточно энергии, чтобы улыбнуться почти что игриво, — думаю о тебе.       Тони закатывает глаза. Ладно, когда-то же надо ему сказать.       — Ты не спишь, потому что из-за того, что ты думаешь обо мне, я не сплю и думаю о том, как же мне надоело, что ты нихрена не спишь, — вздыхает он. Питер широко открывает глаза, но на сонную голову явно не может сходу сообразить, что это значит, и Тони, сжалившись, поднимает подлокотник между собой и пустым местом рядом: — Так что если собираешься выспаться в полете, лучше пересядь так, чтобы меня касаться, я не могу обещать, что не разбужу тебя случайно, просто на тебя посмотрев. И, если уж на то пошло, ты тоже не можешь мне этого обещать.       Питер улыбается, поспешно пересаживаясь и уютно устраиваясь у Тони на плече; от его теплой тяжести мгновенно клонит в сон.       — Блин, как так вышло, что я не догадался? — бормочет он, воровато обхватывая Тони поперек живота. Тот ловит его руку, чтобы переплести пальцы. Фыркает:       — Был слишком занят мыслями обо мне, очевидно.       Питер полусонно смеется, трется носом о его рубашку и затихает. Тони, помедлив, устраивается с ним голова к голове, закрывая глаза: пока его персональный вибробудильник дрыхнет у него на плече, он наконец-то тоже может поспать.