Пожалуйста, береги(сь) себя

      — Господи, как же я тебя ненавижу!       — Надо было следить за вещами, Эш!       — Надо было вообще не заходить в мою комнату, Бен!       Очередная ссора между ними не была какой-то редкостью, ведь конфликты между ними вспыхивали чуть ли не каждый день по самым разным причинам, начиная от того, кто съел последний кусок сыра и не поделился, и заканчивая тем, кто утром на целый час занял ванную комнату. И это было нормально, по крайней мере, их родители уж точно смирились с этим, ведь дети мирились чуть ли не в тот же день, хоть в открытую об этом и не говорили. Но иногда… иногда, в очень редких случаях возникало нечто большее.       Оно тоже могло случиться из-за какой-то мелочи или пустяка, но ссоры в таких случаях длились слишком долго, доходило даже до полного игнорирования друг друга и открытой агрессии, в плане различных толчков в плечо или специальной пакости друг другу, и этот случай был именно таким.       Бенджамин просто притронулся к самому святому, что только было у Эшли, а именно — к ее скетчбукам, в которых были просто кучи различных работ и зарисовок, которые девушки были так дороги. И мальчишке почему-то показалось забавным и интересным просмотреть все рисунки, пока сестра была на кухне, и когда девушка зашла в комнату и увидела бардак на полу из своих блокнотов, то это ее просто вывело. И тогда-то она и увидела в руках у брата скетчбук, подаренный Трэвисом, и девушка поспешила его отобрать, но все закончилось тем, что когда-то случилось с цепочкой блондина — скетчбук порвался.       Они так сильно тянули его друг на друга, что блокнот просто не выдержал и разорвался, а все листы из него рассыпались по полу, в том числе и дорогие для девушки зарисовки.       — Ты просто, блять, уебок!       Обычно Эш не ругалась при нем, разве что только пару раз по случайности, но чтобы материть именно брата… Такого у нее еще не было. Гнев явно идет выше всякого здравого смысла в данной ситуации, ведь даже Бен опешил от таких высказываний.       — Ты… Ты так реагируешь, потому что мы порвали блокнот твоего любимого Трэ-э-эвиса! — крикнул мальчишка и поднял один из листков, как раз тот, где и были изображены легкие зарисовки этого парня. — Вот!       — Отдай сюда! — девушка выхватила листочек из его рук, чуть порвав его снизу, повредив тем самым один из скетчей, что вывело ее еще больше. — Господи-боже, блять, Бен, я тебя так ненавижу! Просто, блять, съеби из моей комнаты и не возвращайся!       Девушка перешла на откровенно громкий крик, что привело ее брата в шок. Он ни разу не видел сестру такой злой, даже в тот раз, когда он случайно заляпал красками одну из ее работ и когда испачкал ее баночку титановых белил. Даже тогда она вела себя спокойно и просто немного поругала его, а теперь… Что теперь случилось?       — А-а-а, просто признай, что это все из-за Трэвиса, да?       — Он, блять, больше никогда сюда не придет и не будет с тобой общаться, потому что ты, блять, малолетний идиот, который вечно все портит и лезет, куда не надо! Съеби из моей комнаты!       На глазах у Бена навернулись слезы от обиды. Ведь, скажите честно, очень больно слышать подобные слова от родного человека. Да, между ними были ссоры, да, они часто говорили, что ненавидят друг друга в порыве гнева, но Бенджамин все равно любил свою сестру, и слышать от нее такое… Особенно учитывая то, что он еще ребенок…       Слишком больно.       — Так может мне вообще из дома съебать?!       — Мне похуй!       Бен последний раз окинул сестру взглядом, полным обиды и злости, и выбежал из ее комнаты, громко хлопнув дверью.       «Раз она хочет, чтобы я ушел, то я уйду!» — прорычал мальчишка и забежал в свою комнату, взяв свой школьный рюкзак и переворачивая его, тем самым вытряхивая наружу все учебники и тетради, которые ему бы не понадобились. Мальчик быстрым взглядом окутывает комнату и берет самое важное на его взгляд: свои карманные деньги, деньги из копилки, свою плюшевую акулу, небольшую коллекцию своих машинок Hot Wheels, декоративный черный блестящий скотч и игрушечный пистолет. А еще он не забыл и про еду — у Бена всегда под кроватью были целые сбережения на все случаи жизни, хоть и сейчас там, по большей части, были лишь фантики и пыль, он смог таки отыскать пачку чипсов, печенье и баночку колы.       В последний момент мальчик вспомнил про свой телефон и быстро схватил его со своего стола, совершенно не думая о том, что желательно бы взять еще и зарядку от него, но было уже поздно.       Мальчишка громкими шагами спускается вниз по лестнице, волоча за собой рюкзак, и начинает одеваться, попутно вытирая слезы на своих щеках, недовольно хмуря брови и бесясь от того, что у него с первого раза не выходит завязать шнурки на ботинках.       — Ну и куда ты намылился на ночь глядя? — кричит Эшли со ступенек, скрестив руки на груди.       — Иди нахрен, Эш! — и Бенджамин, наконец, застегивая куртку, хватает свою шапку и выбегает на улицу, громко хлопая дверью.       Кэмпбелл стоит на лестнице и закатывает глаза, конкретно раздраженная поведением брата, подходит к двери и закрывает ее, а после возвращается в свою комнату.       «Пообижается и вернется» — бурчит девушка себе под нос и падает в свою кровать.       От таких криков страшно болит голова, и единственное, что Эш сейчас хотелось — просто немного подремать, а может и вовсе поспать, ведь такая агрессия с ее стороны слишком сильно ее утомляла. Ну, ничего, Бен это заслужил! Слишком уж сильно он разбалованный и невоспитанный ребенок, и если он не понимает по нормальному, то это — единственный способ внедрить ему в голову то, что делать можно, а что — нельзя.       Девушка так и засыпает, но, увы, поспать ей долго не удается, ведь буквально спустя несколько часов кто-то сильно трясет ее за плечо, от чего зеленоглазая жмурится и говорит что-то невнятное, пытаясь прийти в себя и проснуться.       — Эш! Эш! — слышит девушка сквозь сон.       — …М-м… Бен?       — Эш, господи, где Бенджамин?       После этого вопроса она просыпается окончательно, и первое, что она видит — обеспокоенное лицо ее отца, который и разбудил девушку, дергая за плечи.       — Пап…? — девушка садится на край кровати, потихоньку приходя в себя. — Что…       — Боже, Эш, Бена дома нет! Он никуда не уходил?       Девушка поворачивает голову в сторону электронных часов и видит, что на них уже одиннадцать часов ночи. Какое-то неприятно чувство, похожее на страх и тревогу, смешалось внутри, из-за чего девушка не могла произнести ни единого слова.       Ей явно не нравится то, к чему все это ведет…       — Боже, у него телефон отключен, — вбегает ее мама в комнату, явно перепуганная, держа свой мобильный в руках.       — Так, спокойно! Все будет в порядке! — пытается успокоить жену мужчина, хотя и сам заметно испуган.       — Ох, не надо было нам ехать сегодня на ту встречу… Надо было дома остаться, знала же, что что-то может случиться!       Эш слышит их голоса отдаленно. Она смотрит в пол и надеется, что это просто плохой сон. Ну не мог же Бен и вправду уйти из дома? Он же не настолько глупый, верно? Он же умный малый, он ведь не станет на самом деле сбегать из дома из-за глупой ссоры, верно?       Ох, надейся и дальше, глупая Эшли.       Надеюсь, тебе хватит сил и нервов, ведь до самых первых лучей солнца твой брат так и не вернулся домой.       Это твоя вина.

* * *

      «Просто будь рядом с ней, это самое лучшее, что ты можешь сделать на данный момент» — слова своего собеседника по переписке не давали Трэвису покоя, поэтому поехать к девушке он решился не сразу, ведь ему было страшно. Но это был не тот страх, который парень испытывал перед своим отцом, отнюдь. Это было что-то совершенно иное, то, что парень испытал лишь один раз в своей жизни, да и то, в не полной мере, когда он узнал о смерти Меган.       Это был страх, перемешанный со стыдом и неискупимой виной перед семьей Кэмпбелл, ведь даже если Трэвис и не был виноват в пропаже Бенджамина, он все равно винил себя в том, что ничего не сделал и ничем не смог помочь. Парень со стопроцентной вероятностью был уверен в том, что видел мальчика последним, и что после того, как Бен вышел из автобуса — с ним что-то случилось.       Неужели человек, который терроризировал их город несколько лет назад, снова объявился? Про него рассказывали по новостям, писали о нем в газетах и пугали им детей, чтобы они ни за что не садились в машины к незнакомцам, не говорили с незнакомцами и опасались их, ведь детей в то время пропало слишком много. А самое страшное, что почти всегда после их пропажи находили лишь трупы с довольно жестокими увечьями, что говорило о том, что дети погибли страшной и мучительной смертью. А ведь Меган и вовсе задушили! Задушили, блин! Маленькую девочку! Кто мог поступить столь жестоко с обычным, невинным ребенком? И зачем все это нужно данному психопату?       Переполох он устроил знатный, но его, вроде как, поймали и повязали, и сейчас он отбывает свой срок за решеткой, и он априори не мог выбраться оттуда. Значит ли это, что нашелся новый похититель? Или с Беном случилось нечто хуже…?       «Господи, надеюсь, что он просто спрятался где-нибудь и вскоре объявится… — молился про себя Трэвис, и в такие моменты ему правда хотелось бы верить в Бога и просить у него какое-то чудо, стоя на коленях. Парень был бы готов сделать это, как бы унизительно ему это действие не казалось и каким бы атеистом, кем сейчас он и является, не был. Блондин бы закрыл глаза на все, лишь бы с Бенджамином все было в порядке. — Пожалуйста, пусть это так и будет, умоляю»       За окном был уже полдень и поднимался серьезный ветер, который грозно выл на улице и заставлял съежится, кутаясь в плед и греясь горячим кофе, но Трэвис не мог просто так сидеть и ждать чуда. Тем более зная, как сейчас девушке плохо, и парень очень сильно хочет искупить свою вину. Но как он это сделает? Просто быть рядом, как сказал его собеседник? Но разве это поможет? Трэвис надеялся, что да, ведь других вариантов в его голове вовсе не было. Просто быть рядом, поддерживать и не дать человеку чувствовать себя одиноко и плохо…       Трэвис поморщился от таких мыслей, ведь он не умеет показывать заботу. Ему казалось, что он будет выглядеть со стороны глупо и смешно, что девушка посмеется над ним и просто выставит за дверь, но… если попытаться попробовать? Парень же сам признался, что готов как угодно искупить свою вину, так почему бы не начать с того, чтобы перешагнуть через себя?       Судорожно выдохнув и одевшись как можно теплее, парень выходит на улицу и идет на остановку, ведь идти пешком до дома Эш в такую погоду было слишком проблематично, учитывая еще и то, что живет она не так уж и близко.       «Это будет сложно и мне будет дико стыдно и неловко, но я хочу ей помочь, если ей, конечно, помощь моя вообще будет нужна»       Парень стоит возле знакомой двери и долгие две минуты рассматривает лакировку на ней, боясь поднять взгляд чуть выше, туда, где висел дверной звонок. Трэвис правда боится, и сейчас он чувствует себя убийцей, который пришел просить прощение у семьи своей жертвы. Хватит ли ему вообще сил взглянуть им в глаза?       «А может, я все преувеличиваю, и они не будут на меня злиться?»       Смешно, ведь внутренний голос молчал, ничего не говоря, потому что сам Трэвис не знал ответ на этот вопрос. Все сейчас молчит в округе, даже ветер, который довольно сильно колыхал ветки на деревьях, кажется слишком тихим. Казалось, словно кто-то случайно нажал на пульте кнопочку «MUTE», от чего по спине прошли мурашки.       Так страшно, когда ты надеешься услышать ответ, но все молчат, от чего кажется, что ты потерял свою способность говорить.       А может, это и к лучшему? «Слова могут ранить», так почему бы не замолчать до конца своей жизни?       «Отречься от речи? Трэвис, ты серьезно?»       «А вот и ты, ублюдок»       Вмиг все снова получило возможность издавать звук и Трэвис смог успокоиться. Однако, сердце его застучало быстрее, когда он, все же, осмелился позвонить в дверь, и от этого действия внутри стало так холодно, как в лютую январскую ночь где-нибудь на севере, где ртуть в градуснике опускалась все ниже и ниже с неимоверной скоростью.       Сердце стуком отдается в горле, создавая ощущение какого-то кома внутри, из-за чего ему и вправду показалось, что он потерял дар говорить, и от этого стало еще страшнее. Как он будет объясняться перед семьей Кэмпбелл в таком случае? А Трэвис готов им все рассказать, всю правду и то, где и когда видел Бенджамина в последний раз. Может, они и будут проклинать его всю оставшуюся жизнь, но в данный момент парень был уверен, что им нужна любая информация, даже самая маленькая и незначительная, как небольшие детальки в конструкторе. Они кажутся такими бесполезными и ненужными, но в один момент, когда хочется собрать целую конструкцию, именно таких деталей тебе и не хватает для завершения работы.       Парень не понял, сколько времени прошло, но почему-то ему показалось, что дверь открылась примерно спустя минуту, когда он в нее позвонил, если даже не меньше. И он был готов сейчас видеть мистера или миссис Кэмпбелл, у которых в глазах можно было бы увидеть какую-то потерянность, смешанную с горечью, но внутри Трэвису словно вонзили миллион иголок, когда он увидел то, что произошло после открытия входной двери.       На пороге стояла слегка запыханная Эшли, которая, вероятнее всего, бежала со второго этажа, и у которой на лице сияла улыбка. Но не та, привычная блондину, которую он видел довольно часто, а совершенно иная, «улыбка надежды» — так бы он ее охарактеризовал, и парень провел параллели с серьезно больным пациентом, которому врач сказал, что он будет жить.       — Бен? — тихо, еле слышно донесся шепот до ушей Трэвиса, из-за чего внутри все закололо только сильнее. Боже, лучше бы дали ему выпить яду, чем чувствовать это!       Девушка смотрела на него буквально пару секунд, но за эти несколько мгновений ее лицо успело измениться на глазах, когда она увидела, что никакого Бенджамина за порогом нет, и что это просто Трэвис. Улыбка ее мгновенно пропала, брови нахмурились, а глаза поблескивали от слез на еле заметных лучах солнца. Вид ее становился мрачнее с каждой секундой, и Трэвис ничего не мог с этим сделать, ведь ему самому стало больно.       Так непривычно видеть одного из самых оптимистичных и светлых людей в таком ужасном и подавленном состоянии. Казалось, словно Эш подменили, словно это была не она, а кто-то другой, совершенно на нее не похожий, пусть и внешне был точной копией ее самой. Боже, даже ее зеленые глаза потускнели.       Фелпс, смотря на нее, внезапно вспомнил те времена, когда умерла его мама. Он выглядел примерно так же, парень помнил свое отчаявшееся отражение в зеркале своей ванной комнаты. Он помнит эти убитые глаза, полные боли и слез, помнит это состояние, когда просто не веришь, что все вокруг происходить в реальности. Он знает это чувство, когда просто теряешь смысл во всем и ты хочешь просто лежать и смотреть в потолок, надеясь, что входная дверь однажды откроется и близкий тебе человек зайдет в родной дом, как ни в чем не бывало, улыбнется своей привычной улыбкой и крепче обнимет, извиняясь за то, что столько времени пропадал и заставил всех переживать. Трэвис тоже так думал, но все его мечты каждый день разбивались, когда постепенно приходило осознание того, что его мама больше не вернется. Наверное, это случилось уже после ее похорон.       И сейчас, смотря на девушку, Трэвис видел в ней… себя?       Тот же взгляд, то же лицо, те же эмоции и чувства. Парень словно пережил все это вновь буквально за каких-то полминуты, из-за чего на душе стало неприятно тяжело и противно. Он понимает ее, понимает ее состояние и ее чувства, он знает, что она сейчас переживает и он понимает, насколько ей сейчас плохо. Ведь когда ты теряешь дорогого человека, не может быть иначе.       «Неужели, твоя эмпатия настолько сильна, Трэвис?»       И вновь молчание на заданный самому же себе вопрос. Кто-то вновь случайно нажал на ту кнопочку на пульте?       «Включите звук… Пожалуйста…»       — А… Трэвис… — Девушка попыталась улыбнуться вновь, но у нее ничего не вышло, поэтому она немного замаялась, стоя на пороге, не зная, что делать и что говорить. — Зачем ты пришел?       Парень сглотнул, пытаясь привести в порядок собственные чувства, однако ком в горле не дал ему возможность хоть что-то ответить Эшли. Он знал, зачем пришел, знал, что ему нужно сказать и знал, что это он должен сделать в обязательном порядке, но слова просто не шли. Словно кто-то сверху серьезно решил над ним подшутить и действительно забрал способность говорить, из-за чего стало опять дико страшно.       «Нет, пожалуйста, не нужно забирать мою речь, боже…»       Слова могут как и ранить, так и излечить. Слова могут быть прекрасными, слова могут быть токсичными; они могут влюбить в себя других и наживать себе врагов; могут проклинать, но так же и благословлять; могут заставить людей двигаться дальше, но иногда — сводить счеты со своей жизнью, главное — правильно пользоваться своим даром, который кажется многим людям простой обыденностью.       «Ну же, скажи что-нибудь, пожалуйста… — Фелпс бегает взглядом по лицу девушки и все сильнее и сильнее перенимает на себя ее чувства в данный момент, — Ей нужно сказать хоть что-то… Ведь так ужасно, когда в ответ на свои вопросы ты слышишь лишь тишину»       Судорожно выдыхая и делая небольшой шаг вперед, подходя практически впритык к длинноволосой, парень собирает все свои силы в кулак, и это один из тех немногих случаев, когда он не собирался никого им бить.       — Я… Могу войти? — но его слова перебивает сильный поток ветра, от чего девушка его и вовсе не услышала, но примерно поняла, чего парень хочет, поэтому она, немного медля, отходит в сторону, давая парню зайти внутрь.       Почему-то, как только Трэвис переступает порог, атмосфера в ее доме кажется такой мрачной и тоскливой, хотя ничего, по сути, с его последнего визита не изменилось. Все те же теплые домашние цвета в интерьере, те же обои, та же мебель и тот же запах корицы и мяты, который постоянно стоит в их доме на кухне. Не настолько ярко-выраженный, но довольно приятный и не надоедающий, который можно почувствовать даже находясь здесь, в коридоре. Но что-то все равно было другое, пусть парень и понимал, что это связанно с пропажей Бена. Может, это состояние девушки напротив все так меняет?       Эшли осторожно закрывает входную дверь, и парень краем глаза замечает, как трясутся ее пальцы. Она тяжело выдыхает и оборачивается к нему, наблюдая, как парень снимает куртку и вешает ее на крючок.       — Эш, я…        — Трэвис…!       Оба сказали это одновременно и оба замолкли в тот же миг, чувствуя некую неловкость, повисшую над ними.       — Говори, — осторожно просит блондин и пытается посмотреть ей в глаза, но все, что у него выходит — лишь пялиться куда-то за ее спину в район двери. Он не может себя заставить установить зрительный контакт, просто не может.       — Давай не будем стоять в коридоре…       Девушка выдыхает и проходит мимо него, заходя в гостиную, и Фелпсу ничего не оставалось, как проследовать за ней. В этой комнате он, на самом деле, никогда не был, лишь краем глаза как-то глянул, что там находится, но кроме куска дивана ему больше ничего увидеть не получилось. А вот сейчас перед ним раскрылась гостиная целиком и она, как и другие комнаты в доме была довольно небольшой и уютной. В меру большой диван, телевизор и шкафчики с разной посудой, статуэтками и фотографиями, а еще большой комод и много цветочных растений, стоящих как на подоконнике, так и на полу. Теплый шоколадный ковер под ногами, небольшой кофейный столик у дивана и картины, вероятнее всего, Эшли, что висели на стенах.       Красивые пионы, подсолнухи в поле, ночное небо и волны, написанные, скорее всего, маслом, а так же пробы в перерисовку знаменитых картин, но узнал парень лишь одну из них, которую часто встречал на просторах интернета. На ней была изображена молодая девушка на черном фоне в довольно скромной одежде и с красивой серьгой в ухе, что смотрит прямо на зрителя так, словно он только что позвал ее по имени. «Девушка с жемчужной сережкой» Яна Вермеера, ведь так?       Парень не был уверен в том, верно ли угадал название и автора оригинальной работы, но зато он был точно уверен в том, что у Эшли, несомненно, есть талант к рисованию, и от этого понимания перехватывало дыхание.       Девушка осторожно присела на диван, взглядом приглашая Трэвиса сесть рядом. Она выглядела немного скованной, голова ее была чуть вжата в плечи, а глаза ее так и кричали о том, что одно неверное слово или движение — и она точно заплачет. Но Эш сильная, Эш пыталась сдерживаться, но Трэвис не мог не заметить чуть покрасневшие и опухшие глаза девушки, которые так и говорили о том, что она, несомненно, плакала до его прихода, и внутри все сжалось в очередной раз.       Трэвису было невыносимо видеть ее такой.       — Эш, — тихо позвал ее Фелпс, присаживаясь рядом на край дивана, рассматривая незамысловатые узоры на деревянном столике. — Я… Я знаю, что случилось.       Девушка на миг застыла на месте и сердце ее, кажется, пропустило удар, а боль, которая на пару минут утихла, вернулась вновь. Кажется, Трэвис облажался с первыми словами.       «Еблан» — ответа, как и было очевидно, не последовало.       Парень краем глаза посмотрел на девушку: она сейчас выглядела такой морально убитой, такой подавленной и мрачной, что, казалось, она никак не реагирует ни на какие внешние факторы и раздражители. Трэвис заметил это еще тогда, когда она только-только выбежала на порог, ведь на улице было чертовски холодно из-за ветра, а ей хоть бы хны. Стояла себе спокойно, даже не дрожа и не дергаясь. Только позже ее пальцы чуть тряслись, но что-то парню подсказывало, что это было не из-за холода.       И сейчас… Видеть ее такой было просто невыносимо. Непривычно. Больно. И чувство вины парня все усиливалось и усиливалось, а он сам не понимал, что ему делать и что говорить. Разве он похож на того человека, который может успокоить? Максимум, что Трэвис мог бы сделать, так это сказать: «Ну не грусти, ну че ты, как не знаю кто, че ты как девчонка ноешь?». Но он не мог сказать это Эш, просто не мог, ведь тогда Фелпс будет чувствовать себя еще большим мудаком, каким он был всегда и каким он остается сейчас. Он ведь не умеет успокаивать, он может сделать все только хуже, ведь в жизни парень не попадал в такие ситуации. Он даже бабушку и отца не мог успокоить после смерти матери, о чем тут вообще может речь идти?! Все, что Трэвис делал тогда — сидел в своей комнате, поджав колени, и смотрел в одну точку, не в состоянии делать хоть что-нибудь, даже банально сходить поесть. Да что уж тут, даже плакать было невозможно, настолько его поборола скорбь и отчаяние.       Трэвис может только ранить других, как морально, так и физически, ведь сколько раз он грубил и разбивал носы невинным? А в конце он даже не извинялся, ведь был уверен, что его вины в их тупости просто не было. Но тут… Совершенная другая ситуация.       Парень хотел извиниться. Парень хотел хоть чем-то помочь, сделать хотя бы что-то правильное за свою жизнь, чтобы уж точно не бояться сказок отца про Ад и грешников, что обитают там. Нужно меняться, нужно меняться в лучшую сторону, и Трэвис пытается. Правда пытается…       Но тут парень снова переводит взгляд на девушку и…       «О, нет»       Трэвис не раз говорил, что его бесит, когда девчонки пускают слезы, ведь его это так раздражало. Он не понимал, зачем они постоянно ревут по всяким мелочам или даже тогда, когда вообще ничего не случилось, а если со слезами в ход шла истерика и крики, то парень мог просто не выдержать и накричать на девушку в ответ, как он это делал в детстве. Ведь девчонки глупые, глупые и слабые, не могут сдерживать свои слезы даже тогда, когда видят паука на своей руке или когда разодрали коленку, неудачно спотыкаясь и падая на асфальт.       «Слезы — признак слабости»       «Слезы — раздражают»       «Слезы — для девчонок»       Но парень в этот момент выкинул из головы все эти мысли, ведь когда он увидел лицо Эшли, то у него действительно перехватило дыхание от шока и страха.       Девушка обнимала себя за плечи, вжимаясь в сиденье дивана и тихо плакала, и если бы Трэвис не посмотрел не нее, то точно бы этого не заметил. Ее выдавали лишь тихие всхлипы и дрожащие плечи, а ее слезы… Трэвис, если честно, видел это чуть ли не впервые.       Тихий плач отчаявшегося человека, без лишних эмоций, без криков и истерик, обычное молчаливое отчаяние, что в один момент просто сжало Фелпсу сердце.       «И что мне делать теперь…?» — парень правда не знал ответ, но он обязан был что-то предпринять, ведь он не мог видеть ее слезы, это было просто невыносимо.       Нет, они не раздражали, они не бесили и не злили его. Ему просто было больно от понимания того, что он ничем не может помочь.       И сейчас… Сейчас Фелпс хотел сделать хоть что-то. Хоть что-нибудь, даже самое простое и обыденное, лишь бы не видеть ее слез, ведь наблюдать такое состояние у девушки было просто невыносимо. Но Трэвис мог только бить и делать окружающим больно. Он может только ранить, обзывать, оскорблять, и его слова всего отдаются колкостью и неприятным чувством в груди собеседников, но сейчас… Сейчас он хотел все исправить. Починить. Исцелить. Излечить. Помочь. Успокоить.       Поэтому его рука, словно на автомате, осторожно тянется к девушке, и чем меньше сокращалось между ними расстояние, тем сильнее его сердце пропускало удары, которые эхом были слышны в голове. Парень пододвигается ближе, настолько близко, что их колени соприкоснулись, а после он осторожно, насколько вообще может, берет девушку за плечи и мягко прижимает к себе, чувствуя, кажется, ее же сердцебиение. Трэвис не умеет быть нежным, да и вообще, он и нежность — это слова антонимы, причем это чувство всегда казалось ему каким-то уж слишком слащавым и приторно-сладким, неприятным и девчачьим. Но сейчас он уверен чуть ли не на все сто процентов, что это — именно тот ответ, который парень пытался найти.       Пусть ему и было страшно, что девушка его оттолкнет, что наорет на него и выгонит из дома за такие резкие и внезапные действия, нарушающие ее личное пространство, Фелпс не отпускал ее. В голове мелькали сцены из просмотренных фильмов и сериалов, где герои тоже обнимались в попытках успокоить друг друга, но более реальный и живой пример парень видел собственными глазами, когда Эш обнимала Мэйпл, если той было плохо и грустно. И объятия всегда помогали, так почему бы хоть раз в жизни не попробовать?       Парень отбросил все ненужное из головы, ведь сейчас для него важнее успокоить ее, поэтому блондин прижимает Эшли к себе чуть сильнее, позволяя ей уткнуться ему в плечо.       И какого же было его удивление, когда Эш не отпрянула от него.       Девушка на миг опешила, ведь явно не ожидала таких действий со стороны черствого и недовольно на все живое Трэвиса, но внутренняя боль была настолько сильной, что все портреты именно такого парня вмиг разбились на мелкие осколки, позволяя девушке тем самым крепче обнять парня напротив, немного дрожа чуть ли не всем телом.       Трэвис сел чуть поудобнее и уткнулся щекой ей в висок, немного поглаживая пальцами ее спину, прижимая ее к себе немного сильнее, стараясь не переборщить.       — Можешь плакать, — тихо сказал парень и сам же удивился своим словам. Он ведь наоборот хочет, чтобы девушка плакать перестала, так зачем ему внезапно было говорить это?       Но ответ в голову пришел, как ни странно, практически мгновенно.       «Потому что порой нужно выплакаться, чтобы тебе стало легче»       «Жаль, что я не могу себе этого позволить»       «Но ты же находишься не в своем доме. Ты можешь разделить с ней свою боль, ты можешь поплакать, Трэвис»       Парень лишь покачал головой и услышал, как Эшли заплакала чуть сильнее, громче всхлипывая и прижимаясь к нему так, словно если она его отпустит — то парень рассыпется на миллион песчинок и никогда больше не вернется. Она обхватила его руками, утыкаясь лбом в его плечо и немного чувствовала вину за то, что ее слезы попадали на его толстовку, но Трэвис даже не обратил на это особого внимания. Он все еще чуть поглаживал ее по спине, прикрыв глаза, которые начали сами немного слезиться, но парень не плакал — сдерживался. Нет, сейчас он точно не может себе этого позволить, просто не может.       Между ними вновь повисла тишина, но на этот раз она была… иной. И если в прошлые разы эти молчаливые паузы его бесили и раздражали, принося дискомфорт, то сейчас… Сейчас это было так уместно.       И не нужно слов, по крайней мере, на данный момент, ведь как они сейчас ей помогут?       Так они и сидели, обнимаясь, и все, что было слышно — тиканье настенных часов и всхлипы Эш, которая не могла прекратить свой поток слез, но Трэвис ее понимал. Он не кричал, не подгонял, просто сидел и обнимал, дожидаясь, пока девушка сама не придет в себя. Он позволил ей выплакаться, позволил нарушить личное пространство, ведь он правда хотел ей помочь, и от мысли, что ей, может быть, хоть немного полегчает, становилось как-то спокойно, что ли.       — Это я виновата, — тихо и сквозь слезы выдала девушка, чуть приподнимая голову, чтобы мельком глянуть на Фелпса, а после, сталкиваясь с его взглядом, отворачивается и снова утыкается ему в плечо, немного меняя позу, чтобы сидеть было удобнее. Она полностью расплылась в его руках, чувствуя себя так глупо и неловко, но девушка ничего не могла поделать с собой и своими эмоциями. Они постоянно брали вверх.       — Ты ни в чем не виновата, — Трэвис глубоко вздохнул и внутри снова откликнулся укол вины.       — Я накричала на него, — парень почувствовал, как она снова задрожала в его руках. — Я… Сказала столько ужасных вещей. Это все из-за меня!       Трэвис не знает, что ей сказать, ведь боится снова все испортить. Он осторожно поглаживает ее по спине и просто слушает, ведь пока это единственное, на что он способен.       — Правильно мне когда-то говорили… Берегись себя, — всхлипнула Эш и снова подняла на него свой взгляд. — И своих слов тоже берегись… В порыве гнева можно сделать столько ужасных вещей и поступков.       Его голубые глаза больше не казались ей страшной льдиной, как прежде. Она не чувствовала мурашек от страха, когда заглядывала в них, ведь теперь ей казались его глаза иными. Какими-то теплыми, как летнее безоблачное небо, и в какой-то момент даже печальными, с просветами блеска от едва заметных слез, которые слегка туманной пеленой покрывали глаза.       — Я тебя понимаю, — парень вздыхает, не отводя от нее глаз. — Я тебя прекрасно понимаю, как никто другой.       И это правда. «Берегись себя»… Хах, какая хорошая цитата, которая полностью характеризует парня, ведь ему порой и вправду нужно это делать. Нужно опасаться себя и своих действий, нужно сначала думать, а потом говорить и делать, нужно не делать ошибок, ведь порой даже одна маленькая помарка может стоить человеку жизни, и Трэвис в который раз в этом сам убедился.       «Если фраза "берегись себя" подходит для меня, то ты, Эш, в таком случае, пожалуйста, береги себя…»       И они снова замолкли, и на этот раз чуть дольше, ведь никто не знал, что делать и что говорить. Точнее, слов и мыслей в голове было уйма, но слишком страшно и стыдно было их озвучивать. А Кэмпбелл тем временем немного пришла в себя, уже не всхлипывала, однако слезы все еще стекали по ее щекам, от чего к ним немного прилипли волосы, которые девушка быстро убрала с лица.       Ее лицо и глаза чуть опухли и покраснели, но это нормально и Трэвис даже не особо обратил на это внимание, но в глубине души он был даже немного рад за то, что Эш больше не плачет. Они сидели и обнимались, боясь отпустить друг друга, пусть им и было неловко первое время, ведь по факту они же почти ничего друг о друге не знают, да и отношения их еще далеки от таких, чтобы сидеть на диване в гостиной и обниматься, пусть и причиной объятий послужили слезы горечи и боли. Все казалось таким странным, но каждый послушно молчал, ведь никто из них не хотел неловких вопросов, причем в такой момент.       — Я видел Бена, — вдруг тихо сказал Фелпс и девушка застыла, пытаясь переварить в голове услышанное. — Вчера… Я видел его. Он уехал на автобусе. Я думал, что он едет домой с дополнительного испанского, как мне сказал, поэтому я его не остановил. Не поехал за ним, пусть я и предлагал. Пусть мне и показалось это подозрительным и странным, что он так поздно возвращается домой, я все равно ничего не сделал.       Трэвис неосознанно крепче обнял ее, погружаясь во вчерашний вечер и перематывая у себя в голове увиденное. Он боялся реакции девушки, он боялся, что она сейчас накричит на него, ведь он не хотел все испортить. Трэвис хотел помочь ей и ему это почти удалось, но правду утаивать он не мог, просто не мог. Эшли должна знать об этом и он примет любую ее реакцию, даже если она сейчас начнет бить его кулаками.       — Я не остановил его, а мог бы. Я ничего не сделал. — Голос его становился все тише и тише, пока совсем не перешел на шепот, — Прости меня. Прости.       И парень закрывает глаза. Ему стыдно, правда стыдно, он чувствует вину за то, что ничего не сделал. «Бездействие — тоже действие», как говорится, и ничего не предпринять в данном случае было просто ужасным решением. И теперь из-за этого Бен может… Ох.       Но в ответ Трэвис не услышал колких слов и криков, не почувствовал удары на теле, абсолютно ничего, поэтому ему ничего не оставалось, как открыть глаза и увидеть растерянное лицо Эшли, находящееся буквально в двадцати сантиметрах от него.       — Боже, Трэвис… Виновата тут только я. Я! Не ты! — она чуть повысила голос, но не на парня, а скорее всего на саму же себя. — Ты… Ты не знал, что случится. Ты не знал. Ты не виноват. Это не твоя вина.       Парень в замешательстве смотрел на девушку напротив, хмуря брови и не понимая, почему она на него не злится. Он же виноват! Он!       — Это… Не твоя вина. Не твоя вина, Трэвис, — парень заметил, как ее глаза снова заблестели, и слезы очередным потоком полились по ее и так красным щекам, оставляя на них очередные мокрые дорожки. — Пожалуйста, не вини себя.       И Эшли снова заплакала. Но на этот раз так громко и так отчаянно, что у Фелпса внутри снова все сжалось в несколько узлов, а сердце опять болезненно застучало быстрее. Пальцы рук задрожали, его чуть трясло, а на глазах снова появилась пелена от грядущих слез, которые парень все еще пытался сдержать.       Нет, он не заплачет. Он не будет плакать, ему нельзя, он же парень! Он не должен плакать. Он должен быть сильным. Ведь плачут только девчонки, да? Ведь отец говорил, что…       «Не будь псом на цепи. Чувства — это нормально»       И эмоции взяли вверх, ведь с ними вести борьбу было невозможно, как и с внутренним голосом, который начинает вести свой монолог в самое неподходящее время.       — Прости меня, — и на ее кофту упали слезы.       Тишина больше не кажется такой неловкой, как и их объятия, в которых они нашли поддержку друг для друга. А слезы больше не кажутся показателем слабости, ведь плакать — это нормально, пусть Трэвису было это сложно признать, но Эшли оказалась тем человеком, перед которым ему было не стыдно пустить в ход слезы. Он смог ей довериться.       Все же, боль сближает.