Любовь и Музыка

      В кафе, находящемся близ обочины, вовсю гремели биты. Рядом со мной, пенясь, стоял латте, который терпеть я, конечно же, не могла, но так как в подобных дрянных заведениях, в которых из-за нехватки денег мне приходиться питаться, редко что найдешь из хорошего, то приходилось довольствоваться имевшимся. Неутешительным фактом также являлось то, что буквально вчера я узнала о том, что девушки из консерватории, входящие в число учениц вокального отделения, бесплатно уезжают на практику в другие города — большинство в Париж или Вену, а другие, особо не отличавшиеся талантом, возможно отправятся в Нью-Йорк или же Лос-Анджелес. И там двери им самой судьбой открыты — либо лягут под кого-то, либо талант свой проявят. А в последнем я, всё же, сомневаясь. Умением петь можно обладать, но другое дело — иметь божественный голос, а к такому предрасположенности я ни у кого из своих знакомых сильно не замечала. Кроме своей матери, конечно.       Глубоко выдохнув, я прикрыла глаза, откинувшись на бордовый диван. Волосы, раздувшись парашютом, легли мрачным ореолом рядом. Мать, у которой по словам врачей, началось обострение, стала совершенно несносна в последнее время и, хоть жалость во мне пересиливала раздражение, я не могла терпеть её навязчивых мыслей, которые теперь начали преследовать её и в сумасшедшем доме. Самое странное — это то, что на энцефалограмме у неё не обнаружили серьёзных предпосылок к шизофрении, что было достаточно невероятным. Даже если с натяжкой предположить, что действительно какой-то человек стал пробираться к нам в дом, действуя психологически на неё во время моего отсутствия, то сразу всплывал первый вопрос — для чего и кому это могло понадобиться, учитывая, что она была достаточно бедной женщиной и вымогать у неё было нечего — в голове даже нормальному грабителю такое и не пришло. Конечно, в моей голове сразу всплывали её слова, что мой отец не являлся жертвой несчастного случая, а был убит умышленно и, если сопоставить факты, основанные только на её речах, то тот ночной посетитель, доводящий мою мать до ручки и мог являться убийцей. Подобная версия могла бы рассматриваться мною, повторяюсь, но в свете последних произошедших событий она отметалась, как фантастическая — мать стала заявлять врачам, что странная тень, которая являлась к ней в дом, теперь пробирается и в больницу — на минуточку, в частную клинику, с видеокамерами и высоким забором, оснащенным колючей проволокой — и поёт сквозь стены по ночам, заставляя её кричать и плакать, а потом растворяется в воздухе, шепча напоследок: «А ведь весь мир мог быть у наших ног…» И так, по её по показаниям, случалось практически каждую ночь. Всё-то хорошо и я, однажды, оценив с присущим мне скептицизмом абсурдность это идеи, решилась на то, чтобы попросить врачей оставить санитара на ночь с матерью. И что бы вы думали? Да, она кричала и металась в бреду, несмотря на то, что практически за дверью находился врач, она уверяла, что монстр вернулся, что он здесь и теперь исполняет ей дуэт Отелло и Дездемоны, заставляя начинать ей, Кристину, вторую партию — звучит прямо рядом с ней, почти что в её голове. Учитывая, что я человек с нехилым музыкальным образованием, то могу завить — если бы какой-то сумасшедший маньяк-оперный певец вздумал ночью пробраться в здание, где царит тишины, и решил бы исполнить во всю мощь голоса эту арию, то услышит как максимум — половина здания, а как минимум — медицинский брат, отгороженный от моей матери всего через тонкую прослойку деревянной двери. Поэтому я с раздражением поняла, что все мои версии, которые я всё-таки предполагала, надеясь, что моя мать здорова — глупы. И она действительно шизофреничка. А энцефолограмма, видимо, ошиблась. Вывод не из утешительных, к слову.       Рассчитавшись, я подцепила чёрное пальто и, натянув на голову берет, пару секунд замерла перед зеркалом, не по возрасту выразительным взглядом вглядевшись не в свое отражение, но в душу, мерцавшую на донышке чернеющих бездн зрачков. По факту, она — то есть душа — прощалась со мной в те секунды, ведь уже спустя полчаса на свет появится новая Кристин, но тогда, когда я с уже появившимся на лице раздражением, выпутывала сумку и шарф из своих буйных кудрей, даже тень подозрения на подобное не маячила передо мною.       Надо было мчаться практически на другой конец города, чтобы попасть на работу в кафе и не дай Боже совершить мне опоздание — я слишком дорожу местом, приносящим мне один из заработков. Не смотря на дорогу и не взирая на порывы ветра, ну и, естественно, даже не замечая дорожное движение и такие устройства, как светофоры, я начала, конвульсивно смотря на часы, которые мне демонстрировали жуткие цифры, перебегать через место, не обозначенное пешеходным переходом. Не знаю, что сыграло со мной злую шутку — возможно, это был каблук одного из ботильон, как-то внезапно застрявший в выбоине на асфальте, возможно, на меня напал неясный слепой ступор, заставивший с видом глупой овечки замереть и как-то наполовину завороженно смотреть на резко приближающийся лимузин дьявольски-чёрного оттенка, который взорвался резким гудком. Но мне кажется, что и первое и второе не было моим желанием. Это всё, начиная от первого и последнего момента моей жизни, а также включая эту мини-аварию, было внеочередной забавой Сатаны.       Я помню, что дёрнула ногу в сторону, вырывая из гнёздышка в сером асфальте, но сделала это слишком поздно, и помню, как я надрывно закричала. А потом звуки обострились, машина оказалась невероятно близко и после этого последовал гулкий удар, сразу же стрельнувший стремительной болью в конечности, а потом разлившейся и по всему остальному телу. На секунду мне показалось, что я умерла — ведь на единую долю мгновения, я заметила, что на меня несётся, сбивая с ног, чёртова колесница, запряженная лошадями, гривы которых, как и глаза состояли из огня. Но когда я упала оземь и ударилась головой с жуткой силой, эта галлюцинация, которая такой вовсе и не было, мгновенно прошла — в следующую секунду я провалилась в бессознательную темноту, напоследок увидев небо, сгущавшееся грозовыми тучами.

***

      Голоса, гремящие какими-то странными литаврами вокруг меня, проникали в моё сознание раньше, чем понимание мысли, что я очнулась. Стоп. Очнулась? От чего я должна была очнуться? И тут с грехом пополам в разуме всплыла картина несущейся на меня машины, гортанный вскрик, успевший вырваться из меня и подсознательное ощущение жуткой тревоги, волнами исходящей из мчащегося на меня лимузина. Чёрт побери, вляпалась так вляпалась, наверняка сейчас в больнице с чем-то поломанным, что сулит мне невероятно большие неприятности. Не смогу нормально заработать и тогда с чего, скажите на милость, мне платить за лечение матери.       Я попыталась открыть глаза и, сощурившись от резко ударившего в них света, лившегося откуда-то сверху. — Чёрт! — тихо прошипела я, чувствуя, как ноги ломит, словно на них не было и живого места. В ответ откуда-то справа раздался визгливый смешок и последовавший за ним раскатистый смех. Сцепив зубы, я, застонав, все-таки расцепила веки и, справившись с ниоткуда резко накатившей тошнотой, слегка приподнялась на локтях, пытаясь понять где именно я нахожусь. Мои попытки борьбы с болью были мужественными.       Я сразу поняла, что тут больницей и не пахнет. Это было больше похоже на гостиничный номер. Нет, даже не так — на дурно и пошло обставленный гостиничный номер, с кричащими яркими цветами интерьера, вульгарными картинами на стенах, расплывчатые силуэты которых я сразу же отметила. Но никак не клиника, куда меня должны были отвезти те, которые и сбили. Если только не… От осознания того, что ублюдки, являвшиеся хозяевами лимузина, могли просто оказаться настолько кончеными, что сбив меня решили воспользоваться бессознательным состоянием и забрать с собой для совсем не приличных, а наоборот, целей, по позвоночнику пробежал холодок. Боги, да я же девственница ещё, хоть мне и восемнадцать, но всю свою жизнь я считала, что подарю свою первую ночь только тому, в кого влюблюсь до беспамятства, но не какому-то мажору-мудаку, решившему не только меня покалечить, но и изнасиловать. «Отсюда надо выбираться.» — стрельнуло в голове резкой мыслью и я, подумав, что шансы есть, так как мне уже наплевать на моральную компенсацию, лишь бы уйти из этой гостиницы целой и невредимой, попыталась спустить ноги, которые я почти не чувствовала, на пол. На лбу сразу же выступила испарина и я, напрягшись от невероятной боли, сильно закричала, пытаясь всё же подавить крик внутри себя. Он мог привлечь внимания того, чье участие мне совершенно не требовалось. Я буквально почувствовала, как всё лицо налилось кровью. Такими темпами если я и уйду, то очень сильно сквернословя от невозможных ощущений по дороге. И буду, конечно, услышана.       — Далеко ли собралась? — от неожиданности раздавшегося рядом голоса я вздрогнула и тихо вскрикнула, резко оборачиваясь туда, где раздался звук. Я могла поклясться на крови, что секунду назад на низкой софе кричаще-розового цвета, над которой висела габаритная картина с наглядно демострируемым групповым половым актом, никого не было, но сейчас… Я решила, что-либо сошла с ума, как и моя мать, а теперь имею удовольствием лицезреть галлюцинации, либо всё-таки вляпалась не по-детски. Лучше бы мои комплексы были не беспочвенными и я действительно была жуткой уродиной. Тогда бы сейчас не находилась в борделе. А сомнения насчет того, что это может быть, совершенно отпали. Ведь на диване, в окружении двух пышногрудых девушек, на которых из нижнего белья не было практически ничего, кроме полностью прозрачных тряпочек, одетых больше для смеха, чем для приличия, сидел карлик с очень странной внешностью, одетый в атласный халат. Если бы мой страх не был таким всепоглощающем, в голове я бы выдала какую-то язвительную шутку вроде «Тирион, ты ли это?», но сейчас у меня просто отнялась речь. Оно и немудрено: у карлика с двумя абсолютно разными глазами из густых зарослей тёмных волос выглядывали два аккуратных рогах, а на лице имелись вздёрнутые резким изломом природные брови абсолютно треугольной формы. Также имелась остроугольная бородка. Если бы я не оцепенела от шока и ужаса, до дала бы себе пощечину, чтобы прийти в себя. Впрочем, через секунду я это и сделала, продолжая широко распахнутыми глазами и округлившимся ртом, смотреть на жуткое существо, сидящее в паре метров от меня. На щеке расцвел багровый след от пятерни. На подобное самоистязание существо отреагировало логично — оно визгливо захохотало, а девушки начали мелодично смеяться рядом с ним и только тогда я заметила ещё две детали — во-первых, я припомнила, что именно это гадкий смех я уже слышала, будучи в бессознательном состоянии, а так как галлюцинации звуковые совпадают не шибко часто, с тем, что потом происходит в реальности, то мне пришлось смириться с мыслью, что всё увиденное мной — настоящее. А вторая деталь, закрепившая этот вывод была такова — у девушек, расплывшихся в вульгарных улыбках, по бокам торчали острые клыки. «Суккубы. — врезалось в голове. — Чёрт, я попала.»       Мозг работал с потрясающей скоростью, ища лазейки к выходу на свободу — причем желательно невредимой. А учитывая то, что я сейчас нахожусь у самого дьявола и не признать данный факт было довольно сложно, последний пункт был трудноисполнимым. «Надо было нормально Гёте читать, а не бегло пролистывать, чтобы быстрее к Гюго добраться.» — зло подумала я.       — Здесь это значения не имеет. — раздался опять насмешливый голос и я, пересилив себя, снова подняла глаза, о чём пожалела. Сатана сидел, вальяжно раскинувшись на диване, пока девушки ублажали его. Он, видимо, был к этом безразличен, но они, стоя на коленях, усердно исполняли свою работу.       — Что, простите? — из-за нервов в горле было, словно в пустыне, поэтому слова вырвались хриплой и безжизненной пародией, а я сразу же схватилась за горло, прокашлявшись.       — Гёте был всего лишь заядлым фантазёром. — усмехнулся он, пояснив, и на его уродливом лице улыбка выглядела настолько зловещей, насколько вообще это было возможно. — Так что особого значения твои познания в «Фаусте» иметь не будут.       Читает, знает, мысли. Я тупо кивнула, не зная что ещё, собственно, я могу сделать. А сама, леденея от страха, почувствовала, как волнами накатывает тошнота, боль в ногах и крупная дрожь в руках. Нервничаю не по-хилому, оно и ясно. Дьявол, изредка проводя короткими пальцами, полностью унизанными перстнями, по густым волосам девушек, с интересом смотрел на меня. Я пыталась, исследуя взглядом паркет, не откусить себе губу, которую я всё больше и больше теребила, не умереть от страха и, в конце концов, сжиться с осознанием того, что сейчас нахожусь в одной комнате с самим Дьяволом и моя судьба напрямую зависит только от него. Так и прошло пять минут.       — Ты так и будешь сидеть? — его голос распорол тишину, иногда только разрушаемую отвратительными причмокиваниями суккубов, природу которых я даже не хотела представлять. — Может мне тебя тоже в бордель взять? — я рвано вздохнула, силясь не закричать от ужаса и, выстукивая зубами дробь, повернулась в сторону Сатаны, выговаривая слова с особым трудом и осторожностью: — Умоляю вас, не надо, прошу, отпустите меня.       Он хмыкнул, смерив меня взглядом, будто я полная идиотка: — За всю вечность своего существования подобные слова разве что немые мне не говорили. Ты правда считаешь, что ты оказалась здесь затем, чтобы я тебя отпустил? — он говорил намеренно растягивав словами, жутким басом, и если бы у меня были силы, я бы, поддавшись законам логики, отрицательно покачала головой.       — Вставай и спой мне. — он взмахнул маленькой ладонью и моя голова автоматически повернулась в ту сторону, в которую указывала рука чёрта. Разумеется, когда я первый раз осматривала комнату, то огромного рояля, по видимости, невероятно старого, здесь и в помине не было. Но чему было удивляться, если около получаса назад я спешила по Лондону на работу, а сейчас находилась в борделе Дьявола? Верно, ничему. Я подумала, что опуститься на ноги мне будет больно, как и в прошлый раз, но сопоставив в разуме что со мной станет, если я решу отказаться, я благоразумно промолчала, решив, что хватит и кивка. Хотя я понимала, что: петь я совершенно не умею, а если я и раскрою рот, чтобы это сказать Сатане, то не выдавлю и звука. Выкручиваться придется на месте.       Самым любопытным было то, что когда я спустила ноги с кушетки, босыми подошвами с опаской прикоснувшись с узорчатому паркету, они ни капельки не отозвались каким-либо дискомфортом. Впрочем, чего-то подобного я и ожидала. Медленными шагами я направилась к величественному инструменту и даже попыталась выровнять спину, хоть общая слабость и не давала этого делать — глупо, но я не хотела показывать свой испуг ему. Опустившись на стул я замерла в неожиданности. Что мне делать? Говорить ли сейчас, что я пою почти что кошка мартовская вою? Или просто начать играть, авось и пройдет? Я глубоко вдохнула у себя спёртый воздух, витавший в полутемном помещении и аккуратно обернулась через плечо: — Что бы вы хотели услышать в моём исполнении? — голос робкий и бесцветный, больше из меня и не вылезет.       — Да хоть это. — он пожал плечами, глазами-бусинками словно прожигая меня насквозь. Обернувшись я увидела на секунду назад пустующем пюпитре ноты. После всего подобное на меня уже не произвело эффекта, поэтому я, не решившись больше встречаться с Сатаной взглядом, кивнула — не ответить тоже было бы неуважительно, а следовательно, рискованно.       «Ария Маргариты из «Фауста», «Драгоценности». Знаковая штука. Что ж, Крис, попытайся сделать это, если хочешь не оказаться в аду — в прямом и переносном смысле.» — я положила ладони на клавиши, внутри дрожа так, что, казалось, грудная клетка вибрирует, стремясь вырваться наружу. Почувствовав, что руки вспотели, я закусила губу и вытерла их о колготки. «Соберись. Вспомни свой год перед выпуском, тогда ты блестяще играла именно её. А Сделай это. Тут не на оценку идёшь — разменной монетой является жизнь.» Выдохнув, я словно в первый раз начала играть на инструменте. Извлекаемые из него звуки были божественными — хоть сначала они и показались мне дьявольски громкими (очаровательный каламбур), но потом я привыкла, сливаясь с музыкой и слегка уходя от реальности происходящего. Я таяла, сливаясь в нотами, сама становясь Музыкой, хоть нервное напряжение и не давало мне полноценно погрузиться в эту пучину наслаждения. Но я старалась. Я стремилась к идеалу. В голове наряду с музыкой звучали слова, которые не могли вырваться наружу — они лились благодатной молитвой из души, игриво переливаясь на воображаемом свету, словно горстка бриллиантов в ладони. Я чувствовала всё, что тогда ощущала Маргарита — восхищение прекрасными ожерельями и серёжками с долей некой алчности, её любовь к этим элементам красоты, которые ранее ей были чужды. Эти чувства переполняли меня, как заполненный до границ сосуд. Когда я замерла на последней ноте, то холодное чувство страха захлестнуло меня и выкинуло из «Фауста» на землю грешная — больше я не была Маргаритой, а лишь Кристин Найе, рядом с которой был сам Дьявол и его приспешники. И ж жизнь которой зависела, фактически, от случая.       Я не смела поворачиваться, когда над самым моим ухом раздался голос, отчего я прямо-таки подскочила: — Но я ведь просил тебя петь.       — Простите, — запинаясь, проговорила я, а затем выдохнув, постаралась говорить хотя бы ровно, — но я совершенно не умею петь. Я…только играю. «Хотя иметь голос хотела бы больше всего в жизни.» — непрошеной мыслью выстрелило в голове. И тогда всё и случилось: после моего крамольного желания, я услышала внеочередной гадкий смешок и тут широкие пальцы охватили мою шею стальной хваткой, я резко повернула голову, чувствуя, что начинаю задыхаться не на шутку, что все лёгкие внутри спирает, а связки жжёт, словно там развели настоящий костёр. В ответ я увидела скалящих зубки суккубов и злобно ухмыляющегося Сатану, чьи пальцы вдруг стали больше и теперь сжимали моё горло. В голове как-то некстати возникли слова из арии Маргариты — абсолютно сами собой. Когда стальные тиски на моём горле разжались, как подкошенная, я рухнула наземь.       — Пой!.. — прошипела в моём сознана смертельная змея, что заползла вверх по сережке в мою ушную раковину и там же растворилась. Я не чувствовала себя — лишь пустота меня окружала. Но я приподняла голову и даже смогла сфокусировать взгляд на возвышающемся надо мной исчадии ада. А потом…я запела.       Эти звуки не могли сравниться ни с чем — музыка сама полилась, а я, сидя на полу, чувствовала, как-то, что столько лет копилась внутри меня, бурило неистовым ручьем вдохновения и музыки, лавой кипело и пыталось найти выход, наконец обрело логическое завершение. Это был не божественный голос — это был дьявольски идеальный голос. Он звучал и переливался, набирал обороты и усиливался, был намного глубже, чем у моей матери, но при надобности мог достигнуть небывалых высот, заиграв трелью соловья. Насыщенный и великий, он лился из моих вмиг поалевших губ незабываемой мелодии. Я прикрыла глаза, получая настоящий экстаз, несравнимый ни с чем; откинув легко голову назад, я чувствовала, как мои уста сами собой расплываются в блаженной улыбке, пока я исполняю такую дорогую сердцу арию.       Но тут внезапно какая-то веревка стянуло мне горло, причиняя невообразимую боль — оно словно начало сжиматься и я, хрипя, протянула руки, чтобы обхватить себя за горло и сорвать то, что было способно убить меня — проблема состояла в том, что ничего на моей шее и не было, но я чувствовала, ясно и чётко чувствовала, как какая-то необыкновенная магия и сила покидает меня, оставляя лишь оболочку. Через секунду я по-прежнему сидела на полу, прокашливаясь и стеная. Когда я более или менее пришла в себя я, как бы мне не было дискомфортно, я первым же делом судорожно попробовала вывести первые слова партии Маргариты. Взамен моему старанию из горла вылетел посредственный блеклый голосок.       — Вы отняли его у меня… — прошептала я, инстинктивно держась за горло и невидящим взглядом смотря в сторону, в пустоту.       — Нет, — жутко оскалившись проговорил чёрт, резким движением схватив меня за подбородки и притянув ближе к себе. Я смотрела на него, как дикий зверь, затравленный целой сворой гончих собак. — Я лишь показал тебе какой ты можешь стать, Кристин. Ты готова на всё, чтобы получить этот голос и очаровывать им людей?       Я замерла на секунду. Что предложит он мне? Уверена, что продать душу. Но я… Я стремилась к этому голосу всю жизнь, я хотела быть известнейшей оперной певицей и звучать, и звучать веками, заставляя людей пребывать в самом настоящем оргазме от звуков моего пения.       — Да… — с какой-то тяжестью процедила я.       — Что-что? — деланно переспросил Сатана, — я не услышал.       «Всё ты услышал.» — злобно подумала я просто себя, забыв на время, что он с легкостью шастает по моим мыслям.       — Да. — твёрдо произнесла я, смотря ему прямо в глазах. Это были самые настоящие воронки — не было видно в них зрачков или даже намека на подобные. Эти торнадо высасывали из тебя всю энергию. Меня пробило крупной дрожью.       — Тогда продай мне свою душу. — прошипел Дьявол. Шлюхи, стоявшие на заднем плане, на этих словах визгливо рассмеялись. — И ты станешь великой оперной певицей, все падут к твоим ногам и твой голос будет звучать веками в сознании людей. Продай мне свою душу.       Я сидела на ковре и в моих глазах проносились моменты, совершенно не схожие с происходившим вокруг: я видела несущиеся, запряжённые белоснежными лошадьми кареты и трупы со снятой кожей, тянущие свои багровые ладони ко мне. Где-то на краешке сознания игра ультразвуками скрипка, попеременно вырывая из себя невероятную в своём звучании музыку. Но мгновенно всё прояснилось и даже более — никогда в жизни я не чувствовала себя настолько осознанно.       — Я согласна. — твёрдым и громким голосом произнесла я, резко подняв голову, так что волосы закружились вокруг, словно чёрные вороньи крылья.       В единую долю секунды вокруг закружился жуткий шум и гам, словно вся преисподняя выбралась наружу отпраздновать моё согласие и мгновенно что-то острие разрезала мне палец, а отблесках какого-то мрачного зарева, я увидела, что словно со стороны вывожу окровавленным пальцем свою роспись на бумаге: это был апогей содеянного.       — Да! — Дьявол весело засмеялся, и тут я поняла, что до данного момента он не пугал меня настолько сильно, потому что только сейчас у меня была возможность замереть от животного ужаса настолько, что кровь застыла в жилах, ведь он превратился в настоящего Беса, каких только на картинах странных рисуют, прямо у меня на глазах. Его голос усилился стократно, а безумные глаза стали, вращаясь во все стороны, страшно блестеть. Что-то внутри меня, а не я, закричало и умерло — я почувствовала, словно меня ударили под дыб и сразу же опустела, а в следующую долю секунд адское существо подхватило меня за грудки с недюжинной силой. — Да! — повторил он, — ты будешь восхищать людей своим голосом и станешь одной из известнейших оперных певиц в истории; твоё лицо, миловидное прекрасное личико, будет сиять на обложках журналов, но только стоит какому-то мужчине прикоснуться к твоему телу, снять с тебя одежонку, как он ужаснется — ведь там ты будешь отвратительна!       Я помню, как из моей груди вырвался жуткий крик и я попыталась, вырываясь из его рук, вырвать контракт из цепких лап Сатаны, но тот прямо передо мною испарился в воздухе. Всё окрасилось в багрово-чёрные краски и жуткие крики достигнувших оргазма дьявольщин позади заполнили собою абсолютно всё пространство не только комнаты, но и Вселенной. Я кричала и билась, пытаясь вырваться, но всё было совершенно безрезультатно. А потом Дьявол разорвал на мне одежду и его рука, внезапно ставшая когтистой лапой, загорелась жутким пламенем, которое мгновенно стало опалять меня — я замерла в испуге, разрывая горло воплем дальше и дальше. Адский огонь не лизнул, а сожрал мою грудь и тогда я, последний раз пронзительно завопив от сумасшедших страданий, провалилась в беспамятство.