blood // water

      (imagine dragons — bad liar)       Лето на Севере наступает поздно. Скудная трава вместо густой лесной подстилки, вековые огромные сосны вместо широколиственных тонких деревьев, аскетичные и блеклые полевые цветы, горькая клюква и сладкая морошка, костяника и мелкая брусника. Она здесь слаще, чем на Юге. Живее.       Чонгук в этих холодных оттенках разгорающегося лета выглядит особенно особенным — нездешним, но чертовски красивым. Солнце укутывает его крылья цвета слоновой кости, правое почти оправилось от инфекции в заботливых руках лекаря. Светлая льняная рубаха до колен с ручной вышивкой золотой нитью — подарок от Кайла, который стал для мальчишки не другом, но хорошим товарищем. Внезапно они нашли друг в друге что-то стоящее внимания и времени.       Среди холодной и сдержанной Северной красоты Чонгук, смешно хмурящийся от горечи клюквы, ходящий на носках по колкому покрову из опавшей хвои босыми ногами, расправляющий руки для равновесия и помогающий себе крыльями, выглядит так правильно, что заходится сердце. Солнце целует его щеки, спускаясь откуда-то сверху, проявляя маленьких мошек над его головой, высвечивая его утонченный силуэт под тонкой рубахой, которая стала единственным элементом одежды. Тэхену не понятна такая любовь к минимуму одежды, но он не спорит — позволяет его мальчишке действовать наугад. И даже если темноволосый ангел ошибется — все можно исправить. Тэхен позаботиться о том, чтобы всегда была возможность вернуться назад и исправить все, что осталось, все, что у них теперь есть.       Ангел усаживается прямо возле склона, ведущего к холодной иссиня-голубой, как Тэхеновы глаза, быстрой реке, опирается на вытянутые отставленные назад руки, распуская левое крыло — правое все еще висит, но больше не ноет. Кости уже срослись, осталось лишь подлатать мягкие ткани при основании, и оно снова будет здоровым. Он сидит так не больше минуты, как вдруг из чащи леса вылетает смешанная серая тень, кидаясь на него — Тэхен, заметивший это, уже готов был заступиться за истинного, как вдруг остановился и замер. Волк… тот самый волчонок, которого Чонгук таскал за шкирку зимой. Демон тихо смеется и вновь отступает на шаг, прислоняясь к стволу многолетней сосны плечом и складывая руки на груди, чтобы не выдавать своего присутствия тонкому слуху его пары. Волчонок Чонгука за время зимы вырос и превратился в здоровенную лошадь, которая сейчас, повалив ангела наземь, припадает на лапы и, поскуливая, вылизывает щеки и шею мальчишки.       — Хватит, — смеется Чонгук, — хватит, эй! — он выставляет руку перед собой, отстраняя молодого, совсем как он, волка от себя, прикрывая свободной ладонью метку на шее, чтобы наглое животное случайно не задело ее языком. Оглаживает контуры чужих клыков, успокаиваясь, а Тэхен, спрятавшийся в лесной чаще, вздрагивает, прижимая пальцы к метке своей, тихо утробно урчит, чувствуя, как предназначенный касается чувствительного места на своей коже. Они связаны настолько крепко, что уже никогда не смогут разойтись.       Чонгук… его маленький Чонгукки, прошедший Ад, умерший и воскресший вновь здесь, на Севере. И больше Тэхен никому не позволит причинить боль мальчишке, даже если этим кем-то когда-то был он сам.       — Чонгук! — Откуда-то слева доносится звонкий высокий тенор, — Чонгук, это я! — разумеется, Кайл — светловолосый тоненький северянин со светлыми глазами и ужасающе сильной чувствительностью к тонкому миру, где они привыкли обитать. — Тебе нужно обработать крыло.       Только сейчас шатен замечает в руках у старшего баночку с ароматной мазью на травах. Должно быть, лекарь Алвис его прислал. Гук послушно кивает, расцепляет маленькую пуговичку на рубахе над крылом, чтобы стащить мягкую ткань с одного плеча и, не поднимаясь с земли, поворачивается спиной к юноше.       — И не мерзнешь же ты в таком бесполезном тряпье, — недовольно бурчит беспокойный Кайл, зная, какие суровые здесь зимы и прохладные летние периоды, окунает пальцы в прохладную мазь и тщательно растирает ее по коже, прилегающей к основанию крыла.       Этот «юнец» на порядок старше самого ангела, Кайлу всего через семь лет перевалит за сотню, а ему, Чонгуку, всего двадцать два, он молод даже по человеческим меркам, но на правах истинной пары здешнего Лорда с Кайлом он на равных. К тому же, они почти друзья.       — Как там? — Спрашивает Чон, морщится от холодных прикосновений, но знает, что это необходимо.       — Уже намного лучше, — улыбается блондин, спустя время натягивая на плечо второго Лорда Северных земель льняную рубашку, — для полукровки ты отлично регенерируешь, особенно — рядом со своей парой.       — Да, — Чонгук едва заметно улыбается, вспоминая минувшую тысячу прикосновений, поцелуев и вздохов, — он… заметно помогает. — И слышит за своей спиной раскатистый бархатистый смех. Закрывает глаза, улыбаясь. Вот почему чужой пульс в ушах стучал так громко. Конечно… Тэхен.       — Кайл, оставь нас, — мягко, но безотлагательно просит молодой мужчина с серебристыми волосами, отчего мальчишку как ветром сдувает после глубокого поклона, а сам Лорд опускается рядом со своей парой на прохладную землю, с урчанием трется у него за ухом и касается губами метки под острым уголком челюсти.       — Значит, следил? — Тихо, почти шепотом, спрашивает Чонгук, стараясь не нарушать тихий разговор леса, хоть на губы так и лезет улыбка.       — Наблюдал.       — А по-моему, шпионил.       — На алтаре я клялся никогда тебя не оставлять и слово свое держу, — упрямо возражает Тэхен, а младший не находит, что сказать в ответ.       Они сидят вот так еще минуту, пока Ви одним точным, но мягким движением не укладывает ангела на лопатки, нависая сверху поджарым корпусом. Он урчит утробно и низко, трется носом о метку, вдыхая запах истинного, чувствуя на нем запах свой и мгновенно успокаиваясь. Чонгук, этот мальчишка, принадлежит только ему. Ему. Ему и только.       — Тэхен, остановись, — улыбаясь, просит ангел, выставляя руки вперед, чтобы упереться длинными пальцами в крепкую грудь, — сейчас не лучшее время.       — Лучшее время, когда мы находимся рядом, — урчит блондин, поддевая языком небольшой кулон на груди Чона, сделанный из кожаной тесьмы и вклеенного смолой в кожаную дубленую пластинку редкого северного камня.       — Просто побудь со мной, — просит Чонгук, распластанный на своих крыльях, на колкой подстилке из опавшей хвои, среди леса, горьких и сладких ягод, блеклых полевых цветов и всепоглощающего запаха его кожи — розового масла с хвойной и можжевеловой ноткой внутри.       — Не уходи никуда, — просит он, как маленький наивный ребенок.       — Не уйду, — обещает Ви и ложится рядом, не боясь испортить свою белую рубаху соком раздавленной клюквы и брусники, — на Севере клятвы, данные на алтаре, священны. Их запрещено нарушать, — он внезапно улыбается и забавно, как большой зверь, коротко муркает в ухо пары, — ты же помнишь, что тоже давал эту клятву вместе со мной?       — Клятвы на крови, до скончания веков, — закрывая глаза, кивает Чонгук, переплетая пальцы их сложенных вместе рук, — помню, — шепотом добавляет он.       — Я все помню.