Guilty or innocent?

      Ранним ранним утром, когда на часах время только переступило порог в пять утра, на третьем этаже административного здания уже слышались шаги. Тихие, но уверенные. Звон ключей, скрип белой двери и тут же длинные гудки. Звонок из кабинета разбудит нужного человека.       Толкнув Алину в плечо, девчушка, что живет вместе с ней в этой маленькой комнатушке, протянет черную трубку, беззвучно прошептав еще сонной и спящей, что это срочно. — Доброе утро. Принесите, Алина Даниловна, мне, пожалуйста, дело с архива. — Подождите, пожалуйста, я запишу. — Она включила экран смартфона, смахнув экран блокировки, и тихо откашлялась, — Слушаю. — 313 248 317-51. В триста десятый кабинет. — Хорошо, в течение дня будет.       Лежащая повесила телефон обратно и накрылась одеялом с головой, задремав. — Йоу, пацанесса, ты охуела спать, когда такие люди тебя о чем-то просят? — Не королева Виктория, — усмехнулась Алина, — подождет. Ебнулась какая-то девчонка в пять утра от меня что-то хотеть. Да пошла нахуй. Ебалось-колотилось это все. То, что она знает мое имя с отчеством, — не дает ей права мне чет приказывать. Рабочий день с девяти. Шла лесом.       Стоящая искренне удивилась этому раздражению и тону, обычно не свойственному Алине. Решив, что это ее право, сама пошла одеваться.       Во втором блоке конвойные медленно расходились по длинным коридорам. Шли неспешные разговоры. Скоро вокруг снова сменятся люди — городские работали по одному графику, а живущие на территории самой колонии уже имели своё расписание.       На втором этаже в одиночной камере лежал Данила, покачивая босой ногой, едва касаясь пальцами ледяного бетона, окрашенного в темно-синий цвет. Он сделал все, что мог. Кулич подыграл ему и изобразил такую жертву, что, кажется, даже самые сомневающиеся поверили в реальности происходящего. Даже если его дело сдвинется с мертвой точки, он не был уверен в том, что именно просить у этой дамы, которая может все. Помилование? А зачем оно ему надо — если на свободе все равно нечего делать, кроме как пытаться выживать нелегальным способом. Новости о родных? Его мать умерла совсем недавно, и ждать ему было без надобности. Кроме как выпросить у Царицы право написать заявление, чтобы вступить в наследство. Он, вроде как, был единственным наследником, и если он не подсуетится, могут вырисоваться бабушки через пятое колено шестого переулка.       Перевернувшись на бок, рыжий вытянул руку, щелкая пальцами и облизывая сухие губы. Стояла полная тишина. Тяжелая дверь наглухо запиралась. Его теперь даже на обед будут водить одного, после того, как все поедят.       Возможно, шанс вступить в наследство и может помочь ему в том, чтобы встать обратно на ровный путь. — Ну что, Кашин, успокоился?       Мескалит вошел в камеру, стряхнув с себя снег. Его лицо было замерзшее, и даже на ресницах появились небольшие капельки воды. Данила безразлично поднял взгляд, не удостоив гостя приятным выражением лица. — А я и не бесился. — Хм, ну да. Тут ты прав. А Илью за что огрел? Еда не понравилась? Так надо было той малолетке на голову тарелку одеть, а не ему. Он-то что сделал?       Рыжий хмыкнул, перевернувшись на спину, и услышал, как дверь камеры закрылась. Начальник сел на койку рядом с заключенным, расстегнув свой бушлат, после чего протянул сигарету. Данила принял ее и тут же закурил. — Ничего. И еда стала вкусной после того, как вы эту девочку притянули к себе. Прошлую стоит на глицерин пустить. Она даже чай портит. — Он затянулся и медленно выдохнул дым через нос, рассматривая растрескавшийся потолок, — Я неустойчив в стрессовых ситуациях. Если кто-то начинает меня критиковать, в особенности, если я прав, то я сразу же выхожу из себя, не успев даже сосчитать до десяти. В лучшем случае этот кто-то получает в ебало, и получают урон все, кто вокруг стоит.       Начальник тоже закурил, сгорбив спину и рассматривая лежащего. Данила слегка покачивал ногой, сжимая правой дрожащей рукой сигарету. От него веяло равнодушием и смирением. Он создавал впечатление, будто осужден ошибочно, и сам по себе был абсолютно законопослушным гражданином. — Марина Николаевна вызывает тебя к себе. Через сорок минут к тебе придут конвойные. У тебя будет шанс выпросить то, что захочешь. Подумай над этим. — А можно вам вопрос задать? — Он повернул голову, ухмыльнувшись посиневшими губами, — Как начальник колонии и его заместитель разрешают столь вульгарное отношение подчиненных со служивыми псами? Неужели их в столице гладят по голове за то, что творит эта ваша леди.       Мескалит хмыкнул, отрицательно покачав головой, и сам задумался. Пару минут они просидели в полной тишине, выкурив по еще одной сигарете. — Видишь ли, Данила, у нее… свой мотив тебе помогать. Единственная, кто может реально помочь тебе, а не обмануть, не ухудшить ситуацию — заместитель начальника колонии. Ты ее уже видел, и она знает твое дело в малейших подробностях. Будто лично вела его. Своей вчерашней выходкой ты испортил статистику мне и положение дел себе. Но — покажешь себя примерным мальчиком — не упрешься в потолок в виде Марины Николаевны. Она может что-то сделать, но она начальница поварих и архивариусов, — он посмотрел в зелено-голубые глаза, говоря медленно и очень серьезным тоном, — она создаст иллюзию деятельности. Будет кормить тебя обещаниями и надеждами, пока у тебя печатный станок не сломается, и ты не перестанешь кормить ее купюрами с пейзажами Хабаровского края. Тогда она кинет тебя в такой гадюшник, где не каждый подонок выживет. Мы не контролируем эту женщину с топором в голове. Она творит то, что пожелает. — Девочка чиновника?       Начальник кивнул и медленно поднялся. — К заместительнице ты никак не попадешь никакими просьбами. Она сама решит, когда ты перестанешь быть опасен. Ты должен показать, что готов сотрудничать. Она может сделать абсолютно все. И не соврет при этом. Не туда несешься, татарин. Бери выше.       Он отряхнул свою форму от сигаретного пепла и молча ушел. Данила задумался, перевернувшись на бок. Он тут был завсегдатаем, уже многих в этой колонии знал лично. Но даже отсидев больше трех лет конкретно тут — не знал, как выглядит самое верхнее начальство. Даже при том, что Мескалит ему доверяет и приходит к нему покурить без оружия. Даже при том, что за ним обычно меньший контроль, все равно остается большой неизвестный кусок истории.       Что же попросить у нее? Если помилование не дадут, если свободы ему еще не видеть долго, если еда и клетка его устраивают. Ему ничего не надо. Он ничего не хочет. Хочет только… Чтобы от него отъебались раз и навсегда.       Когда дверь в камеру снова открылась, Данила молча поднялся, сунув ноги в свои сапоги, и протянул руки, давая сковать их наручниками.       Алина, выбравшаяся с большим трудом с архива, выскочила на улицу и понеслась в одной футболке и привычных пятнистых штанах через козьи тропки, в сторону административного здания. Нужно преодолеть весь второй блок внутри — по-другому не проскочить.       Она неслась быстро, прижимая к себе толстую папку с несколькими вложенными внутрь делами. Щелкнув очередной дверью, девушка побежала через весь блок. За ней внимательно наблюдали конвойные, не спуская рук с табельного. Путешественница выскочила на повороте и едва не завалилась. Намокшие от снега кроссовки постоянно скользили по бетону. Девчушка проехалась по полу и сбавила темп, уже медленно шагая позади четырех человек. Она прекрасно поняла, кто так спокойно идет, слегка шоркая одной ногой. — Кашин, побыстрее шевелись, а то мы так к завтрашнему утру не дойдем. — Если ты отставишь от моей спины свой автомат, то я подумаю над тем, чтобы подчинится и не убить тебя в следующий раз.       Конвойный опустил оружие и посмотрел на начальника, что шел рядом с ним. Данилу вели впереди двое охранников. Рыжего дернули за ворот ватника, заставив остановится на подходе к выходу из блока. Алина слегка поклонилась, отблагодарив всех, и пробежала быстрее мимо, стараясь не смотреть лишний раз на заключенного.       Выпрямив свою сгорбленную спину, парень поднял усталый взгляд, почувствовав резь в глазах. Его вывели на улицу. Глаза, привыкшие к полутьме, даже слегка заслезились от белоснежной пустыни впереди. Шагая по заснеженной дорожке, Данила задумался, потирая больными пальцами запястья, скованные в наручники.       А нужно ли ему было как-то показывать себя? Тут осталось-то всего ничего сидеть, да и вот она, опять пустошь по ту сторону решетки. В какой-то мере он даже рад, что оказался здесь. Тут с его мнением считаются, тут его обслуживают, тут у него есть своя кружка и есть место его слову. Никто не удивится тому, что он снова попадет сюда уже через неделю, а то и несколько дней, как выйдет. Просто потому, что у него нет выбора.       Наступая ногами в несуразных валенках, он даже побоялся поскользнуться. Выйдя на третьем этаже, конвойные заставили рыжего склонится и идти максимально беззвучно. — Боже мой, нашли кого прятать. — Усмехнулся Данила, проходя мимо приемной, оставляя влажные следы от обуви на чистой плитке, — Ты бы мне еще мешок на голову надел.       Его втолкнули в кабинет и усадили на стул прямо перед столом.       Приторный запах сладких духов моментально заставили заключенного скривится. Он сел, опустив голову, не поднимая ее до момента, когда ему освободят руки. Черная дверь закрылась со скрипом, и кто-то из конвойных захлопнул ее до конца, лишь бы сквозняк не потревожил идеально лежащие волосы на голове начальницы. — Ну, здравствуй, Данила Владимирович. — Усмехнулась сидящая, развалившись расслабленно в кожаном дорогом кресле, — Ты можешь посмотреть на меня, я не превращу тебя в камень.       Рыжий поднял голову, посмотрев на женщину перед собой. В кабинете было темно, и, так как она сидела спиной к окну, создавался особо пугающий образ. Только он давно перестал пугаться мразей, на чьих плечах сияют звезды.       Собеседница сидела, положив ногу на ногу, держа в руке дорогую золотую ручку. На ее шее и ушах были дорогие украшения, сияющие даже при этом скудном освещении. Колец на пальцах было гораздо больше, чем всех пальцев у всех заключенных. Они были разных форм и размеров, и тонкие, и плетеные широкие. И с камушками, и с россыпью, и из белого золота, и из серебра. Данила мог примерно прикинуть сумму, которая обвивалась вокруг пальцев, но боялся запутаться в нулях. На фоне всего блестящего были даже незаметны погоны майора.       Она скорее похожа на сороку на кусту. Видимо, хватала все, до чего могла дотянуться, и была не особо разборчива. — А кто вас знает… Марина Николаевна. — Он чуть съехал на неудобном стуле, расставив ноги пошире, и сложил руки на груди, — Вдруг вы все эти украшения с трупов в морге снимаете? — Заметив, что собеседница недовольно хмыкнула, он кивнул, щелкая суставами распухших пальцев, — Спокойно, эта штука называется юмор, и она иногда заставляет людей улыбаться. — Что же ты хотел, крашеный?       Женщина поднялась, жестом приказав конвойным уйти. Оба молодых человека свалили, ничего не спрашивая. Данила поднял голову, когда она подошла к нему, но сам подниматься не стал. Какой бы она высокой ни была, надев еще при этом шпильки, он все равно выше. — А что вы можете мне предложить? Я много чего хочу.       Он соврал, смотря ей в глаза. Ничего он не хотел. У него получалось врать так легко, что он даже не задумывался над этим. Просто все шло само. За вранье ему никто никогда не предъявлял. Просто потому, что с ним лучше в принципе не начинать словесную перепалку, которая в любом случае выльется в поножовщину, а то и перестрелку.       Рука женщины легла на его крепкое плечо. Рыжий изобразил улыбку, когда она наклонилась к нему, и стянул с ее шеи тонкий шелковый шарфик. — Хочешь, могу подружку дать. Отпустить на волю погулять. Познакомить с людьми из налоговой, миграционки или посольства. Я очень многое могу. Еще больше, чем ты хочешь, сладкий. — Скажи мне вот что, — прошептал Кашин, проведя пальцами по ее шее, касаясь холодной цепочки. Судя по всему, она тоже была из белого золота. — Сколько еще ступеней начальства над тобой, красавица? И по документам, и фактически. — По документам — двое. Начальник колонии и его заместитель. По факту — заместитель ведет дела одна. Начальник колонии не переступал порог самой колонии уже несколько месяцев. — Так значит заместитель начальника — девушка?       Женщина кивнула, искренне показывая свое недовольство. Она ее ненавидела. Ненавидела даже речь о ней заводить. — Встречу я тебе не сделаю с ней — она никого не принимает. — Вот ты и не всесильна. — Усмехнулся рыжий и, заставив леди согнутся еще ближе к нему, аккуратно коснулся влажными губами ее шеи.       Что же, попытаться стоило. Нельзя было на слово верить Лёне, никто не дает гарантии, что он ему не соврет. Тогда он пойдет по другой стороне. Она будет сложна и терниста, но вдруг это поможет? — Скажи мне, девица, а можно ли сделать так, чтобы мое имя навсегда пропало из всех уголовных архивов?       Женщина мягко устроилась на ногах заключенного, и обняла его за шею, болтая ногами, обутыми в высокие шпильки на платформе. — Все можно, мальчик. Но с этим — поезжай в Москву, и не покупать треску, а за поклоном. — А на вашем уровне это можно сделать? — И снова ты не ко мне. Хуила за стенкой таким занимается. Ну как… — она хитро улыбнулась своими белыми зубками, — она никому никогда за свои сорок тысяч лет не давала такой возможности, но она есть. Можешь не слушать ее бормотания о том, что это невозможно. Она не будет ни ради кого напрягаться.       Данила кивнул, и все же поцеловал начальницу, прижимая ее к себе. Он прекрасно понимал, почему она такая, какая есть. Потому что у нее нет выбора. Иначе она останется одна, и выше уборщицы никогда не прыгнешь. С такими амбициями только полет орла, жаль, в ее случае этот полет происходит над мусорной свалкой. — Как выглядит та, что может все? — Я не могу сказать.       Рыжий удивился, запустив пальцы в ее волосы. Марина Николаевна усмехнулась, и продолжила его целовать, сменив тему. — Тобой там одна девочка очень интересуется. Я расскажу тебе, — она коснулась острым ноготком его губ, смотря в его зелено-голубые глаза, — только отплати мне.       В это же самое время в приемной хлопнула дверь. Алина, уже почти десять минут сидящая с делом, решилась открыть его. Рыжая секретарь увлеченно подписывала конверты и даже не обращала внимания на сидящую, насвистывая себе что-то под нос.       Кудрявая раскрыла дело, тут же напоровшись на фотографии с места преступления. Она прекрасно узнала этот двор с огромным тридцати этажным муравейником отвратительной расцветки. Прекрасно знала и само место: небольшой пятачок на парковке у самого дома. Весной там осыпались сосульки, а зимой сыпались люди, как горох, потому что песка или соли тут всегда жалели на дорожки. Через этот двор она каждое утро выходила, да и сейчас выходит. Следом за аркой шел второй двор. Двор, в котором она жила. Они не дошли совсем немного.       Убрав кудрявые каштановые волосы с черной рубашки, она вытянула веревочку, на которой висели в связке два тонких кольца. Одно было черное, а другое белое. — Красивые. — Приятно улыбнулась секретарь, подперев голову испачканной в штемпельной краске рукой, — Оно было чье-то? — Надеюсь, что он его наденет сам обратно. — Выдохнула Алина, закрыв дело, и сжала в руке подвеску.       Женщина кивнула и набрала четырехзначный номер, облизнув пальцы и перелистнув бумагу. Алина усмехнулась, увидев, что у секретаря уже и язык весь синий. Повернув голову, она посмотрела на темно-синюю табличку на двери. Белыми буквами было написано: «Заместитель начальника исправительной колонии номер одиннадцать Управления Федеральной службы исполнения наказаний: Новикова Екатерина Александровна». И ведь непонятно: начинать бояться ее, или есть кто-то выше и страшнее? Отведя взгляд от таблички, она посмотрела на секретаря слегка растерянно и спросила: — Она сильно страшная? — Кто? — Улыбнулась женщина, поправив свои крашеные волосы, неаккуратным скопом лежащие на голове, — Начальница? Моя? Вообще ни разу. А твоя — та еще стерва. Ее все ненавидят. И если ты завела нормальные отношения, и она нормально с тобой общается, значит, тебе стоит поставить памятник на плацу. — Женщина пожала плечами, хлопнув печатью, — Как видишь, раз на плацу памятников нет, с этой коброй никто не смог подружится. — А кто ваша начальница? — Ты, как ребенок, брошенный мамой на работе. Уверенней надо быть, а то кинут тебя под танк, а ты даже и не против будешь. Моя начальница сидит за этой дверью. Подожди с минутку, постучись и иди. Она тебя ждет. Дай ей только с делом закончить. И не бойся ее.       Девчушка кивнула и опустила голову, вытерев вспотевшие руки об собственные пятнистые штаны. Заправив волосы в не самую аккуратную прическу, она поднялась с мягкого кресла и, постучавшись, вошла в кабинет.       Гостья замерла на пороге, медленно закрыв за собой белую дверь. Она осмотрелась, не веря своим глазам. Прямо перед ней, за большим широким столом, сидела сама заместитель колонии. Но вокруг толпились дела, стояли стопками бумаги. Судя по количеству дел ее кабинет можно было смело называть вторым архивом. Даже два монитора, и то все были облеплены бумажными напоминалками. Оба подоконника сначала заставлены стопками бумаг, а сверху на них стояли цветы. От каланхоэ, цветущих и темно-красными цветами, и бледно-розовыми, и ярко-желтыми, до щучьего хвоста, фикуса и папоротника, стоявшего в единственном свободном углу. За столом сидела женщина, лет тридцати двух — тридцати пяти. Она жестом указала на стол перед собой, предлагая занять любое из семи мест.       За стеной из-за полной тишины послышался громкий хохот Марины Николаевны. Алина удивленно посмотрела на заместителя, у которой дрогнула рука. Она поджала свои тонкие некрашеные губы, покачав головой, но продолжила подписывать какой-то документ. Немного подумав, гостья села по правую сторону от начальницы, на самое ближнее кресло к ней. Ее удивило то, что оба окна были раскрыты нараспашку, даже несмотря на то, что за окном стоял двадцатиградусный мороз. Положив свою синюю простую ручку, начальница медленно разогнулась, но снова устало сгорбилась, опершись о спинку кресла.       Алина протянула ей дело, внимательно изучая молчаливую собеседницу. Она не видела ее за три месяца ни разу, быть может, только мельком. Сидящая была очень-очень кудрявой, и при лучах холодных ламп ее светлые волосы становились почти белыми. На плечах сияли погоны подполковника внутренней службы. Ее форма была опрятной и идеально выглаженной. В кабинете пахло нежными цветочными духами, с земляничным шлейфом.       Девушка собралась с силами, и прервала тишину вопросом: — Может, я вам чем-то могу помочь?       Сидящая отрицательно покачала головой, листая принесенное дело, и устало выдохнула. Своей маленькой ручкой перевернула страницу, после чего подвинула тяжелую папку к сидящей, указав на неаккуратное заявление. Алина покраснела, заметив, чей это был почерк, и отвела взгляд, крепко закрыв глаза. — Я знала, что что-то с ним не так. — Тихо сказала заместитель, отложив дело, — ты можешь мне рассказать, что и почему творится. Не захочешь — не отвечай, твое право.       Девушка закрыла лицо руками, задав один вопрос, и решив опираться на него: — Как давно вы узнали об этом? — С самого начала, как ты пришла сюда. Я видела твое желание познавать больше, но не знала, что ты конкретно ищешь. Но, когда дали разрешение бродить в архиве, мне стало ясно, что тебя интересует юриспруденция настолько же, сколько и дело одного из заключенных. Понять, чьё именно, — не составило труда. Ты возвращалась к нему не раз, не три, и не десять. Но ты не могла дочитать дальше. Тебя то прерывала Марина Николаевна, то архивариусы. Даже если тебя никто не остановит, ты с интересом изучишь первые три, но на четвертом запнешься. — Потому что я видела его собственными глазами. — Осмелилась ее прервать Алина, посмотрев на заместителя, — Прошу простить меня, если хотите, то я могу уволиться. — Ни в коем случае. Ведь там пострадал твой близкий друг, я верно поняла? Но ты не сидишь с ним, хотя я знаю, что с ним не все хорошо. Ты уехала за город и живешь тут. Значит, причина не в друге, а в заключенном. — Вы очень… — Алина вытерла потекшую слезу, — … проницательны. Да, это так. Я видела это преступление воочию, потому что я была с Мишей в этот момент, когда Кашин на него напал. Я пряталась за колонной, наблюдая за потасовкой. Я видела, как он контролирует его, не давая дернутся. Видела, как он хладнокровно на него нападает. Видела, как ему было все равно, и он не обращал внимания на крики. Он переломал кости, оставил глубокие шрамы и едва не убил. Я не знала, что он уже отсидел. И случайно узнала о том, что он сидит именно здесь. Увидела его, только когда мы с Леонидом Юрьевичем пошли через колонию, и он мне рассказывал, как тут все устроено. — Своей начальнице ты рассказала другую версию. — Хмыкнула сидящая, изучая дело. — Да. Потому что она может воспользоваться этой информацией. Вам я доверяю.       Повисла тишина. Начальница вырвала несколько листков, скормив их шредеру, и принялась что-то писать, через несколько минут тихо сказав: — Если ты не хочешь ей подчиняться, я могу перевести тебя под крыло Леонида Юрьевича. Но ты сменишь квалификацию, и с ним будет тяжело первое время, а когда привыкнешь, будет совсем легко. — Да я уже поняла, что тут и миллионов не заработать. — Мы с тобой, Алина, можем получить только пулю в лоб, и то — упорным трудом.       Сидящая улыбнулась, расслабившись. Она любовалась спокойным состоянием заместителя. По ней было видно, что у нее все под контролем. Она лучше всех знает, что делать и как. Даже на несколько мгновений взяла гордость, что она работала на такого человека. Очень хотелось верить, что первое впечатление не обманчиво. — Подумай над моим предложением. — Выдохнула начальница и достала гербовую печать, подняв голову, — Я сама знаю, как с Мариной Николаевной тяжело работать. Я сама долгое время служила ей. Поэтому всем, кто сюда пришел не зарплату получать, а узнавать новое — я привыкла помогать.       Девчушка кивнула, проводя пальцем по столу, задумавшись. С распахнутого окошка дуло на столько сильно, что даже руки начали замерзать. — Могу идти?       Начальница кивнула и продолжила работать с делом. Алина почти беззвучно вышла и, медленно закрыв дверь в кабинет, сползла по ней, резко побледнев. Секретарь рассмеялась и указала на кувшин с водой. — Ну что, не съела она тебя? — Я ожидала там цепную собаку, не знаю… — растеряно ответила сидящая, обнимая свои ноги в пятнистых штанах, — бестию, злобную агрессивную суку, горгону… а там…       Секретарь широко и счастливо улыбнулась, кивнув: — А там понимающий человек! Сама нарадоваться не могу, вот шестнадцать лет сижу на этом месте и восемь лет работаю конкретно на нее, а счастья каждый день столько же. Иди уже, работай. А то так можно начать радоваться человеку в кресле начальства и не заметить, как тебя твоя кобыла хватанет. — Не, — Алина развела руками, — Инна Борисовна, я думала, мы друзья, а вы вот так вот со мной. — Она рассмеялась, — Ладно, хорошего дня вам.       Девчушка быстро спустилась вниз и побежала к себе, удивляясь тому, что не нужно уже пробираться через сугробы. На выходе из общежития едва не столкнулась с Мескалитом. Он хитро посмотрел на нее, поправив свое пальто, и пошел в административное здание. Поднявшись на третий этаж, свернул налево и вошел в кабинет к Марине Николаевне. — Куница, слушай, а ты не дашь мне эту твою девочку, а то мне пригодятся лишние руки.       Он закрыл за собой дверь и улыбнулся, заметив, что женщина застегивает свою измявшуюся голубую рубашечку. Все ее лицо было покрасневшее, а на губах почти не видно темно-красной помады. — Та забирай хоть на совсем. От нее проку — ноль. Она только бегает на дело Кашина пялиться, то на него самого. — Вау, — мужчина усмехнулся, — и чего сказала? Что брат ее давно потерявшийся? — Ты, бля, меня так спрашиваешь, будто я ее слушала. Все равно Катька взяла его на свой контроль, хули прыгать. Ух, как же она меня бесит, просто пиздец! — Ты отвлеклась. — Прервал ее начальник конвойных, — Говорила про Кашина. А тебе не докладывали что с ним и куда?       Мескалит слегка отошел от двери, услышав знакомые шаги. Куница пригладила свои волосы, продолжая полулежать кресле, и пила воду со стакана. В кабинет зашла заместитель начальника. Мужчина сразу же ей слегка поклонился, поприветствовав, но Марина даже и взгляд не подняла, любуясь своим стаканом со снежинками. — С завтрашнего дня Кашина переводим в первый блок. Леонид Юрьевич, советую вам обратить внимание на Нехорошева, который Илья, и его перевести в ту камеру, где раньше сидел Данила. — Что, — резко поднялась Куница, взяв свою одну ручку со стола и оставив его абсолютно пустым, — как он подрался, так вы сразу решили его дело с мертвой точки сдвинуть? — Прорычала она, — И скольким заключенным еще придется привлекать ваше внимание, чтобы вы оторвались от своих блядских бумажек и обратили взор к людям?!       Екатерина Александровна выпрямила спину и посмотрела на Мескалита, который стоял по стойке смирно, лишь пожав плечами в ответ. Кажется, даже сам мужчина не ожидал столь резкого выкрика. Испугался сам, хоть и не являлся объектом, на которого орали. — Марина Николаевна, а вам, видимо, даже взор поднимать не от чего. Хоть бы чистый лист положили ради интереса. — Она скрестила руки на груди, стоя в одной голубой рубашке, заправленной в темно-синие классические штаны, — Я прекрасно знаю, кто из заключенных на что способен, и кому нужно доказывать, что он готов встать на путь исправления, а кто изначально был на нем, но оказался за решеткой. — Ага, вы еще скажите, что Кашин не виновен! — Воскликнула она, — Вот это новость будет! Убийца, финансовый мошенник, изготовитель поддельных документов и главарь банды, которая избила и ограбила больше сотни человек в нашем городе — не виновен.        Воцарилась гробовая тишина. Мескалит хмыкнул и посмотрел на своего начальника. Кудрявая опустила руки, мягко улыбнувшись, тихо ответив: — А вы так уверены в этом, будто сами его заставляли убивать и подделывать. Если он вам так противен — что же вы с ним общаетесь? Что же он тут делал у вас в кабинете два с половиной часа, и о чем же вы с ним так смеялись?       Куница уже хотела возразить, но замолчала. Леонид Юрьевич сдержал смешок, пропустив лишь слабую улыбку, и снова посмотрел на начальницу. — Все будет, Екатерина Александровна. — С гордостью сказал он, — Еще поручения? — На следующей неделе в ваших рядах будет перестановка. И да, тринадцатой зарплаты может ждать только один из вас.       Куница оскалилась, словно цепная собака, сжав ручку. Дверь медленно закрылась. Резко выхватив у Мескалита дело из рук, женщина швырнула его в начальницу, но тяжелый том рассыпался на бумаги прямо у двери. Лёня схватил Марину за руки и прижал ее к себе, давая начальнице спокойно уйти, после чего намотал прядь ее каштановых волос на руку и тихо спросил на ухо: — Ты чего же творишь, Маринка?! — В эту суку даже швырнуть нечем! Блядина крашеная. Ух, сука, дай мне пистолет! — Осторожнее, застрелишься. — Он убрал ее руку со своей кобуры и крепко обнял, — Успокойся. — Ебну ее!       Мескалит рассмеялся и прошептал на ухо: — Зачем же ты будешь пачкать руки? У тебя ведь есть я, а у меня есть Данила Владимирович. — А у него будет оружие? — Хитро улыбнулась ему женщина. — Он тебя и снегом убить сможет.