Guilty or innocent?

      Конвойный рано утром открыл железную дверь, приказав собираться. Данила по-привычке накинул свой ватник на плечи и поднялся с койки. Его повели через весь блок, но даже не сковали ему руки. Это очень радовало парня, потому что, пока он ходит без наручников, его руки заживают. Надень он форму конвойных, причешись да побрейся — его можно было спутать с очередным бугаем, который вел заключенных из одного места в другое. Рыжий хмыкнул и слегка сбавил ход, почувствовав небольшую слабость. Конвойные не упустили момента, толкнув его вперед. — Парни, не подскажете, как выглядит заместитель начальника колонии? — Вдруг спросил рыжий, — Я слышал — там такая очаровашка. — Это да, — согласился высокий и худощавый парень, положив свою руку на плечо заключенного, — очаровашка. Но тебе никто не скажет, кто она и как выглядит. Нам запретили рассказывать под страхом расстрела. Даже самая болтливая начальница поварих — и то боится кары за сей секрет.       Рыжий покачал головой. Должен быть выход. Что же заставляет их молчать? Что можно предложить каждому человеку за молчание? Для низших слоев ответ простой — просто не показываться. Тебе не обязательно маячить у них перед глазами, чтобы они знали — кого боятся. Тебя и так все боятся. Для тех, кто стоит выше — нужен подход индивидуальный. Но вокруг нее кучи начальников, с которыми она общается каждый день, и они не выдают ее. Даже самая болтливая молчит. Ей ведь выгодно рассказать все — чем же можно было зажать ее язык?       Заключенного посадили в одиночную камеру со столом. Он знал, что к нему придет та, кому он нужен. Она сделает ради него все, что угодно. Но Марина Николаевна не выдала ее тайну. Значит, придется гадать самому.       И вот, когда эта низенькая кудрявая девчушка, которая не может выговорить семнадцатую букву, села перед ним, стало многое ясное. Он держится холодно. Обязательно нужно сказать, что ты ничего не будешь говорить.       Он знает, как нужно посмотреть, чтобы слабое женское тельце пробрала дрожь. Он заметил, как у нее синеют от страха руки. Заметил и дорогие умные часы на запястье — слишком большая диагональ для ее худенькой ручки. Значит, мужские. Стоит лишь посильнее порычать, и вот у нее уже на глазах слезы.       Девушка убегает, схватив свои вещички. Данила гордо кивнул сам себе, посмотрев на свою руку, и повернул голову. — Еще бы знать, кто Вы такая, чтобы разговаривать, как подобает.       Последовавший на его вопрос смешок его немного удивил.       После обеда его отвели обратно в свою камеру. Данила разлегся на койке, думая о том, что же делать дальше. Через половину часа к нему заявился Мескалит. Он мягко прошелся в новых ботинках по бетонному пыльному полу и сел рядом с лежащим. Рыжий, свесив свои босые ноги, протянул руку за сигаретой. — Нахуя ты ее напугал?       Парень широко улыбнулся, закурив чужую сигарету. Мескалит поправил свою официальную форму. Он ее очень не любил, ибо в ней было неудобно. Но его уже через двадцать минут ждет начальница. Нужно быть при параде. — А хули она доебалась до меня? Ей сказано — не лезь. Что она делает? Лезет куда-то.       Начальник покачал головой и тяжело выдохнул. Затянулся своей крепкой сигаретой, медленно выдыхая дым через нос. — Послушай совет, тебе ведь не зря ее сегодня толкнули. — Он посмотрел на Данилу, которому было плевать, — Я тебе советую присмотреться к ней. — Она слишком маленькая и нихуя не знает. Она помеха, препятствие. Мне плевать. Я хочу прыгнуть выше. — Зачем, Кашин? Что изменится, если голубые глаза начальницы, — он замялся, — заместителя начальника обратят на тебя внимание? Ты ведь ничего не хочешь. Тебе ведь ничего не надо. Ты животное. Ты бьешь ради забавы, а не ради защиты. Ты кидаешься на слабых ради веселья, а не ради чувства победы. Что ты у нее хочешь спросить? Зачем тебя родили? — Зачем меня родили, я и так знаю. Жаль, с родившей меня не успел попрощаться. — Он сжал пальцами сигарету, закрыв глаза, — У меня не так давно появилась одна идея. Я никому о ней не говорю, потому что ее должны слышать только двое. Я — и тот, кто примет меня. Заместитель это будет или сам начальник колонии — плевать. Для всех остальных, включая тебя — я ничего не хочу, абсолютно инертный. Я не кидаюсь ради веселья, ты ошибаешься. — Парень запустил татуированную руку в свои рыжие волосы, задумчиво их перебирая, — Я просто люблю насилие. Мне нравится причинять боль. Так было не всегда.       Начальник стряхнул пепел, уткнув свой взгляд в пол. Он расстегнул свой пиджак, заблестев в полутьме камеры золотыми погонами, и посмотрел на время. — Твои часы на руке у этой малолетки? — Заключенный указал пальцем на механические часы на широком запястье, — Ты носил другие. — Она не малолетка. Ей двадцать три.       Данила усмехнулся, кивнув. — А ты чего, к ней клинья подбиваешь? Твоего очарования уже не хватает на эту соплячку? — Она не желает ни с кем отношений. Я подарил ей их просто так. Я давно хотел вернутся к механической классике. А эти технологии пускай будут у нее. — Мескалит закурил еще одну сигарету, — Так, значит, у тебя действительно есть, что у нее спросить? — Есть. — Согласился заключенный, — Чем тебя подкупила эта проплаченая сука, что ты даже не хочешь сказать мне, как она выглядит? — У нее своя причина так поступать. Ты подумай сам — девушка, управляющая колонией строгого режима, в которой сто с лишним лиц, похожими на тебя. — А я думал, что такие, как она — ничего не боятся. У нее же есть начальник, хер ли она боится? Что ты ей пустишь пулю в лоб? Тогда нет смысла прятаться, если для тебя большая опасность твои подданные, а не заключенные.       Мескалит тяжело вздохнул. Не понять ему всей кухни. Не понять, чего нужно боятся. — Будто ты ничего не боишься, рыжий?       Данила пожал плечами. У него не было особых страхов, кроме высоты и тараканов. Сесть в тюрьму он не боялся; воров и насильников в подворотнях тем более — он сам таковым был; даже умереть было не страшно. Он потерял последнего близкого человека и не успел попрощаться с ним. У него нет человека, которому бы он доверял, а значит, нет боязни предательства. Если бы ему завтра объявили, что его расстреляют, он не испугается, а только пожмет плечами. Ну и хуй с ним. Страна ничего не потеряет, если его не будет. Так же, как ничего и не обретет. — Ты там торопился куда-то. Вот и пиздуй.       Мескалит ухмыльнулся и пошел из камеры, вниз, через второй блок, докуривая сигарету. Вышел на улицу, преодолев тропинку, зашел в административное здание, слегка торопясь. На секунду остановился в приемной и улыбнулся секретарю. Инна Борисовна набрала единственный номер, который должна знать, и предупредила начальницу, после чего сказала гостю, что его ждут.       Мужчина застегнул пиджак, посмотревшись в зеркальце, и вошел в кабинет к заместителю начальника. Уже сидело пятеро человек перед самой главной начальницей, и Мескалит занял место рядом с Куницей, перегородив ей вид, чтобы она никого не провоцировала своим злобным взглядом, полным ненависти. — Всем здравствуйте. — Устало сказала женщина, облокотившись об свое кресло, — У нас на повестке дня очередной разбор полетов. Марина Николаевна, вы знаете о том, что на вас жалуются заключенные? — Извините, Екатерина Александровна, но мне некогда следить за своими подчиненными. Я едва успеваю разгребать то, что вы на меня скидываете.       Ее дерзость не прошла мимо остальных сидящих. Мескалит удивленно посмотрел на нее и принюхался. От женщины несло жутким перегаром. Он посмотрел на сидящего напротив начальника безопасности, который тоже был слегка в шоке. Начальница поднялась из-за своего стола и взяла в руки бумаги. — Я учту ваше высказывание. Леонид Юрьевич, вы принимаете во временное командование нескольких человек из подчинения Марины Николаевны. — Она отдала один листок сидящему, — Через две недели отчитаетесь мне, а там будем смотреть дальше. На следующей неделе к нам приезжает…       Куница наклонилась в чужой листок и тихо прошипела Мескалиту на ухо: — Ты обещал мне, что натравишь на нее Кашина. Я хочу, чтобы эта сука умерла. Убей ее.       Начальник конвойных поднял взгляд и мимикой попросил ее помолчать. Заместитель прогуливалась неторопливо, рассказывая о том, какой тяжелой будет следующая неделя. Новость, что к ним хочет наведаться начальник округа — не очень. Новость, что скоро в камерах станет тесно, а в общежитии слишком просторно — еще хуже. — У нас идет сокращение штата. Меня обязали уволить одного из вас до тридцатого апреля. Так же у нас уменьшится количество конвойных, в два раза — младший персонал. — А они не думают о том, — откликнулась начальница, которая была такой редкостью на собраниях, что ни Мескалит, ни Куница не знали, кто она такая, — что нам надо расширять штат и уменьшать количество заключенных, а не наоборот. Уродов в нашей стране меньше не становится, а вот количество желающих работать с ними — уменьшается слишком быстро. — Они хотят тут оставить двух конвойных и пятьсот человек заключенных? И где мы их всех располагать будем? А если попадется кто-нибудь вроде Кашина, или Нургалиева, или Захарова? Что тогда? Предлагаете их селить в общежитии? — Ну, а что, — пожал плечами Мескалит, — у нас среди поварих много желающих переспать с заключенными.       За столом воцарился громкий хохот. Заместитель начальника колонии устало оперлась о свое кресло, не прерывая их разговора. У нее не было сил на то, чтобы крикнуть. Ее подчиненные, которые сейчас сияли погонами майоров и капитанов — были отвратительными людьми. Ей было грустно понимать, что они считают сукой только одного из здесь присутствующих — ее. — Вот, значит, будем это исправлять. Я строго запретила младшему обслуживающему персоналу контактировать с заключенными. Даже не всем конвойным это позволено. — Обезьян кормить можно запретить, — пожала плечами Куница, — да вот что толку, если обезьяны с обоих сторон решеток? Скоро дойдет до того, что у нас конвойным станет тот, кто первый успеет форму напялить. Прямо как в психушках, где врач тот, кто успел халат надеть. Быть может, проблема в том, что у нас заключенные слишком вольно себя чувствуют? — Она наклонилась к столу, уставившись на заместителя начальника, — Вы ведь сами сказали, чтобы Леонид Юрьевич ослабил хватку. Пока он всех держал в страхе, то все было нормально. Какая-то дикость. Мы скоро с заключенными чай будем пить. — Ну вы-то уже начали. — С разочарованием ответил начальник безопасности, — А если в один прекрасный момент этот кнут не сработает? — Он прав. — Согласился Мескалит, — Есть те, на кого угрозы не работают. Как тот же Кашин, например. Да ты ему хоть пистолет к голове приставь или стрелять в него начни — ему наплевать. Но, пока он тут себя нормально чувствует, в таких условиях, как сейчас, — ему нет смысла кидаться на конвойных и разбивать лица соседям по камере. — С Кашиным уже все решено. — Выдохнула заместитель, приоткрыв окошко, и встала рядом с ним, наслаждаясь ледяным ветром, льющимся с улицы, — Он будет жить так, чтобы не наносить урон. — Марина Николаевна уже научилась его с ложечки кормить. — Расхохоталась неизвестная начальница, — Она только и делает, что делает ему комфортные условия, он не успевает ремень застегивать.       Куница обиженно хмыкнула и посмотрела на Мескалита. Начальник конвойных подпер голову рукой и задумался о том, чью сторону в споре принять. — Леонид Юрьевич, — спокойно сказала Екатерина Александровна, — какого ваше мнение? Лучше усилить контроль над заключенными либо оставить все так, как есть?       Он поднял голову, и посмотрел на приятные изгибы ее тела, которые скрывались под официальной темно-синей формой. На ее плечах лежали звезды подполковника, а ворот пиджака украшали золотые ветви оливы. — Я пока не могу принять одного мнения. Всегда есть те, которым нужен самый жесткий повод, а еще лучше страх смерти. Но всегда есть и те, которых нужно оставить в покое и дать им отсидеть свое и уйти. Если ты начнешь их провоцировать — они будут кидаться в ответ. В любом случае, Екатерина Александровна, вы начальник. Как вы скажете, так и будет. И мы все поддержим ваше мнение.       Женщина кивнула, смотря через окошко на колонию, скрестив руки на груди. Куница дернула рядом сидящего за хлястик его ремня и прошипела, словно змея, очень тихо на ухо: — Если ты с ней ничего не сделаешь, то я дам Кашину пистолет в руки и скажу, что он свободен. Его долго ждать не надо — он тут всех уложит. — Потерпи. Дай мне немного времени. — Едва слышно ответил ей Мескалит, — Мне нужно понять, что он захочет взять за это. Может, я сам ее себе завалю в койку, да заставлю заткнуться. — Да поебать. Ебни ее. Иначе это сделаю я. И это будет смертельно.       На следующее утро в колонии стояла полная тишина. Тихие шаги двух идущих людей отражались от пустых коридоров с десятками тяжелых железных дверей. Мескалит медленно шел с Екатериной Александровной по коридору и вел с ней беседу о том, что сейчас будет лучше сделать в первую очередь. — Когда вы сказали, — тихо начал начальник конвойных, — что с Кашиным все решено — что вы имели в виду? — То, что он будет сидеть в одиночке, и больше не выйдет оттуда до окончания своего срока. Ему год с небольшим остался. На этот срок я больше не буду его дергать. Я к нему приставила Алину Даниловну не просто так. Так будет лучше следить за его состоянием, и, в случае чего, исправить положение опасного для любого из окружающих его людей. Мне кажется, она справится с тем, чтобы вовремя подавить его гнев.       Мескалит хмыкнул и повернул в следующий коридор, где не горел свет. На часах было почти пять утра. Конвойных у камер еще не было. Заключенные мирно спали в своих кроватях, так же, как и обслуживающий их персонал. Жизнь в колонии начиналась только ближе к шести, а значит, был шанс спокойно пройтись по своим территориям, разговаривая с кем-нибудь по душам. — Но ведь в прошлый раз он довел ее до слез. Его ледяной взгляд даже я не всегда выдерживаю. Мне кажется, что немного опасно ставить неопытную девочку со столь опасным парнем. Неужели вы настолько в нее верите?       Кудрявая остановилась и опустила руки, смотря на мужчину перед собой. Он был одет в свою привычную пятнистую форму и смотрелся очень необычно рядом с ней. Просто потому, что она выглядела, как офисная рабочая, прошедшая мимо незнакомого принтера и потерявшаяся в недрах какой-нибудь конторы. — Она выжила под управлением Марины Николаевны почти четыре месяца и ни разу не сказала, что она плохой руководитель, что она злобная или что-то такое. Даже от вас приходят иногда жалобы на нее. — Стоящая задумчиво рассматривала его форму, — Давно такого не было. Если она четыре месяца выдержала ее, значит, выдержит и его. А если нет — вы всегда можете сказать об этом мне или просто отправить ее ко мне. — Откройте мне секрет, — Мескалит сложил руки на груди, — у Алины есть причина так засматриваться на Кашина?       Повисло молчание. Заместитель опустила задумчивый взгляд, поджав свои тонкие губы. Начальник же удивился такому состоянию и положил руку на хрупкое женское плечо, наклонившись к ней. — Леонид Юрьевич, если хотите узнать что-то от меня, — она подняла голову, смотря в его глаза, — то не разбалтывайте чужие тайны в курилке во время перерыва. Я не могу доверить вам тайны, пока вы не выберете чью-нибудь сторону. — Не разводите политику, — он коснулся кудрявых светлых волос рукой, — вы знаете, что я предан вам. — Его голос прозвучал так соблазнительно.       Стоящая мягко уперла в его плечо свою руку, не давая еще ближе наклонится, и выпрямила спину. — Мне не нужны друзья. — Серьезным тоном сказала она, давая понять, что ей все равно, как он тут перед ней склоняется, — Я не в детском саду, чтобы решать, кто мне подружка, а кто подушка. Есть люди, с которыми можно работать и с которыми нельзя. Я надеюсь, что вы сделаете правильный выбор. — А можно будет зайти к вам после окончания рабочего дня? — С хитрой улыбкой спросил начальник конвойных. — Леонид Юрьевич, соблюдайте субординацию. — Холодно ответила она закончив разговор.       Начальник отрицательно покачал головой и снова наклонился к ней. Заместитель отшатнулась от него, убрав его руку от себя, после чего молча ушла. Мескалит слегка сгорбился, задумавшись. Второй раз уже не получится. Не насильно же заставлять ее менять мнение. Хотя… почему нет? — Сучка. Значит будем по-плохому.       Он быстрым шагом поднялся на второй этаж, подозвав с собой одного одинокого конвойного. Открыл дверь одиночной камеры, где Данила спал ногами к двери, свесив руку к полу. Ему совсем не хватало места, одеяло было слишком коротким, койка слишком неудобной. — Доброе утро, Данила. У меня к тебе задание.       Рыжий сонно открыл глаза, смотря в потолок. Он ненавидел, когда к нему так приходили. Еще бабка, у которой он последний раз снимал комнату на чердаке, любила к нему так заходить и прибираться, а то и дергать его за волосы или руки, пытаясь разбудить. Заключенный сел на койку, накрыв голые плечи ватным одеялом, которое совсем не грело, и пустым взглядом уставился на начальника. — Хули надо?       Мескалит закрыл за собой железную дверь и встал перед заключенным, расстегнув свою куртку. Он выудил из внутреннего кармана охотничий нож с деревянной рукояткой. На черном дереве сиял золотой рисунок в виде оленьего рога. Крепкое и очень острое лезвие за доли секунд приходило в боеготовность. Рыжий узнал свое холодное оружие и протянул руку, отобрав игрушку. — Кажется, он твой.       Данила кивнул, сжав в опухшей руке нож и раскрыл лезвие, осторожно проведя по нему пальцем. Все такое же острое. Он поднял зелено-голубые глаза на начальника и вопросительно посмотрел на него. — После обеда ты пойдешь сюда обратно. Тебя не будут вести конвойные — я всех отпущу. Вокруг тебя не будет никого. Ты будешь должен напасть на одну девочку. Нам с Куницей она не нравится. Ты можешь сделать ей настолько глубокие раны, насколько пожелаешь. Можешь восполнять свое дикое желание забрызгать свое лицо чужой кровью. Одно условие — не убивай ее. Не делай ей смертельных ран. Любая смерть в колонии моментально разглашается, и полетят головы. Тогда тут тебе не будет так комфортно, как дома. Так что это будет в твоих интересах. — Хорошо. Опиши мне ее.       Мескалит даже не сдержал удивления. Он был невероятно удивлен тому, что Данила не спросил на кого нужно напасть, не спросил кто она и за что ей такая честь. Он просто согласился. Не потребовал денег. Слишком холодный расчет. Если его закажет Куница, то он его прирежет и даже не задумается. Правильно про него говорят, что ему просто нравится калечить, хотя он и сам в этом признавался. — Она ростом метр шестьдесят три — шестьдесят пять. Крашеная, очень светлая блондинка, с невероятно кудрявыми волосами. Она будет одета очень легко, скорее всего, в каком-нибудь тоненьком пальто, а то и вовсе в рубашке, да в джинсах. Она будет проходить мимо в то время. Просто делай с ней, что захочешь. — Каковы последствия будут для меня? — Никаких. — Соврал Мескалит, — Она мелкая подчиненная Куницы, по ней никто плакаться не будет.       Рыжий кивнул и завалился обратно в койку, лишь попросив не тревожить его до обеда.       На обеде его разбудил конвойный. Данила выбрался из кровати и натянул на себя футболку, сверху ватник, с гордостью отряхнув от пыли свой послужной список на левой стороне. Спрятал нож в рукаве, нырнул в свои валенки и пошел на обед. Его вели самым последним, так как он был одним из самых опасных заключенных. Но сегодня контроль за ним был минимальный. Его вел один сонный конвойный, который случилось что серьезное — даже не даст ему отпор. Рыжий довольно улыбнулся, чувствуя в себе приятное ожидание того, что скоро прольется кровь. Он отобедал в столовой не слишком сильно, чтобы полный желудок не мешал ему развлекаться. После чего просто поднялся и пошел на улицу. Но за ним никто из конвойных не пошел.       Данила вышел на улицу и закурил. Вокруг не было ни одного надзирателя. Лишь только затянутое зимними тучами темно-серое небо, и ледяной пустынный пейзаж. Дул легкий ветерок, и начал падать снег. Рыжие волосы приятно холодил свободный ветер. Заключенный спокойно выдохнул дым, и облокотился о колонну, спрятавшись за ней. Его внутри переполняло дикое желание. Настолько сильное, что даже руки начали трястись и покрылись легкой испариной. Как давно он не чувствовал этого. Уже несколько лет взаперти. Легкие драки не утолят голод.       Из архива вышла заместитель начальника колонии. Она решила не грести через снег, что был ей по пояс, и пошла мимо столовой, спокойно зная, что все заключенные к этому времени уже валялись с набитым брюхом, обсуждая что-нибудь не особо значимое. Она оделась совсем легко. Поверх белой блузки в мелкие звезды, что были вышиты золотыми и серебряными нитями, она надела изумрудного цвета жилетку свободного кроя и спрятала в ее карманы свои руки с ключами от кабинета. В карманах штанов прятался магнитный ключ и совсем недорогой смартфон.       Данила пошел за дамой след в след. Ловким движением взял в руку нож. Он бы по привычке позвал жертву по имени, совсем тихо, чтобы она обернулась. Он уже нападал со спины. Это было не в его правилах, поэтому он звал их по имени. Чтобы жертва обернулась, и встретилась с ним взглядом. Это доля секунды, за которую расставляются приоритеты в том, кто из них сегодня жертва. Это было важно для него. — Красавица, — позвал он идущую, — а сколько времени?       Заместитель повернула голову, не узнав голоса. Данила моментально накинулся на нее. Крепко зажал левой рукой рот, а в правой сжал нож, уперев острое лезвие в живот. Рыжий широко улыбнулся и вонзил нож, сжимая крепкими пальцами ей рот. Ноги подкосились, а белую блузку моментально окрасила льющаяся кровь. Рыжий толкнул ее в снег и схватил за волосы, задирая голову, начал разрезать одежду. Девушка крепко зажала рот, тихо постанывая и пыталась дать ему отпор. Она громко вскрикнула, когда он схватил ее за горло. — Заткнись, сука! — зарычал он, сжимая шею, — Заткнись, блядина!       Девушка дала ему пощечину и уперла слабеющие руки в него, пытаясь не дать сесть на себя сверху. Его окровавленные руки скользили по бледной коже. — Помогите! — Громко закричала заместитель, ногами оттолкнув с себя заключенного.       Данила отшатнулся и вытер свои окровавленные руки об робу заключенного. Он глубоко дышал, чувствуя азарт. Ему хотелось большего. Ему хотелось убить ее. Плевать почему она стала его жертвой. Убить. Убить.       Он снова накинулся на нее, начав избивать. Девушка кричала, выгибаясь от сильной боли, царапая ему лицо. — Да заткнись же ты, иначе я тебе глотку вспорю!       Он дернул ее за штаны и впился зубами в окровавленную шею. Как бы сильно жертва не орала, никто не приходил ей на помощь. Крепкие руки заключенного оставляли на ней яркие следы. Девушка дотянулась до ножа, заливаясь слезами, и попыталась его ударить, но рыжий схватил ее за запястье. — Ты была лишней. — Зарычал он, весь измазавшись в крови, — Ты должна умереть.       Заместитель замерла, увидев его глаза, полные гнева. Он искренне ее ненавидел. И искренне пытался убить. Она снова его ударила, за что он уже было приготовился сломать ей эту руку.       Данила сделал еще несколько порезов, оставляя по всему телу следы. Теплая густая кровь слипалась на руках, сворачиваясь. Азарт. Азарт насилия так приятен. Ты не замечаешь что происходит. Обезличивается жертва. Тебе уже не важно что происходит. Тебе нужно больше навредить. Быстрее действия. Крепче зажимать рот. Пачкать жертву своей же кровью. Бить так сильно, чтобы желание умереть пересилило желание жить. Умереть скорее, чтобы прекратить страдания. Прислушайся к дрожащему дыханию. Короткие вдохи и выдохи. Всхлипы и слезы, смывающие кровь с лица.       Раздался громкий выстрел. Мерзко закричали вороны, испугавшись. Заключенный пригнулся, словно почувствовал, что стреляли в него. — В следующий раз я буду стрелять на поражение! — Крикнул неуверенный женский голос.       Данила поднял голову, уставившись на идущих к ним людей, зажав крепко рукой рот жертве. Заместитель облегченно выдохнула, крепко закрыв глаза. — Вставай, Кашин!       Рыжий поднял руки от влажного тела, и медленно поднялся. Все его лицо, руки и одежда были испачканы в крови. Данила крепко сжал губы, чувствуя, что не может успокоится. У него было желание, которое он не скоро успокоит. Он уставился своим ледяным взглядом на Алину, которая сжимала неуверенно табельный Макаров. Рядом с ней встали двое конвойных, у одного из них, видимо, она и отобрала оружие. Конвойные быстро застегнули наручники на заключенном и потащили его в колонию.       Заместитель лежала в снегу, крепко закрывая рукой рану, смотря на медленно проплывающие облака. — Я не хочу вас отвлекать от мыслей, — Алина осторожно склонилась над женщиной, протянув ей руку, — но вы истекаете кровью. Разрешите вам помочь?       Блондинка молча кивнула и встала на ноги. Они медленно дошли до общежития, где на первом этаже была медицинская комната. Заместитель стянула с себя рубашку и легла на железную койку, крепко закрыв глаза. Она не плакала. Просто ждала, чтобы ей помогли. — Простите, что я так поздно. — Выдохнула она, — Я сегодня после ночной смены. — Если бы ты не пришла сейчас, то, скорее всего, он меня убил бы.       Алина осмотрела полученные раны и обработала их подручными средствами. Взяв иголку, она помогла заместителю перевернутся и зашила совсем жуткие раны. Протерев бледную кожу от черной крови, девушка села рядом и хмыкнула, тихо сказав: — У вас только глубокие царапины, растяжение запястья и будет целая куча синяков. Ничего серьезного. — Это радует. Значит, этот инцидент не выведет меня из строя.       Стоящая нахмурилась, и вытерла текущую кровь со скулы. — Ты уверена, что хочешь с ним работать? — Тихо спросила заместитель, — Если так, то лучше поучится у Леонида Юрьевича как давать отпор таким высоким и пыщущим здоровьем гражданам. — Вы даже не сопротивлялись. — Алина выпрямила спину, отведя взгляд от лежащей, — Он очень сильный. Так что я не смогу дать ему отпор. Даже Леонид не может. Они однажды сцепились в драке, и тот его уложил на пол, так еще и пытался душить, пока его двое конвойных оттягивали. Я боюсь с ним работать. Мне кажется, что у меня очень мало опыта. Но… — Девушка выдохнула, -… но я хочу попытаться. Если у меня не получится — значит не получится.       Блондинка посмотрела на глубокие раны, оставленные столь острым лезвием, раздумывая, как ей поступить. — Он не знал, что нападает на вас. На счет этого — можете не беспокоится. — Скорее всего, это Марина Николаевна отпустила его на волю. Больше у меня идей нет. Больше и некому.       Алина сняла с себя темно-фиолетовую толстовку на молнии и отдала ее заместителю, помогая одеться. Ей было интересно, почему столь серьезный инцидент имеет место быть. Но знала, что если неправильно поставить вопрос, то можно моментально испортить отношения со столь влиятельной госпожой. Потому что можно спросить про одну и ту же вещь разными вопросами, и один вопрос испортит отношения, а другой оставит их на прежнем уровне.       Через пару минут вошел Мескалит. Он стоял в своей темно-серой шинели и излучал красоту. Заместитель подняла голову и посмотрела на него. — Что произошло? — Кашин напал на нее. — Спокойно ответила Алина, — Раны не сильно глубокие, но заживать будут долго. Лезвие слишком острое. Было бы тупее — глубина была бы иной. — Вы в порядке? — С осторожностью спросил Леонид Юрьевич, решив не стоять на пороге, пройдя к Алине, — Быть может, вас отвезти в больницу? — Нет, я в порядке. По какой причине Кашин гуляет в одиночестве после обеда? Ладно, он на меня напал, и я знала, что не стоит слишком сильно ему сопротивляться. А если бы он бросился на Алину? Она ведь теперь с ним будет плечом к плечу. — Я не знаю, как так получилось. — Соврал Мескалит, отведя взгляд от заместителя и хитро посмотрел на Алину, — А она справится. Я ее научу, как стоит с ним лучше действовать. — Проследите, чтобы больше такого не случалось. Я знаю, что вы профессионал, и это просто ошибка. Я опущу этот случай, и никто не будет о нем знать. — Она поднялась и встала босыми ногами на плитку, вытерев несколько капель крови со скулы, — Но если еще раз хоть один заключенный останется без присмотра — я буду писать служебную записку.       Мескалит с пониманием кивнул. У него уже была одна. Еще две — и его можно было скинуть с должности по самой отвратительной статье, которая хуже расстрела. Несоответствие занимаемой должности. Потом ему дальше дворника не продвинуться еще будет минимум пять лет, а в приличную организацию или на государственную должность — вообще никогда не возьмут. Эта прихоть Куницы могла ему выйти боком, если бы не хорошие отношения с начальницей.       Заместитель обулась, после чего ушла, держась за раненный бок. Начальник повернулся к Алине и улыбнулся ей. — Ты в курсе, что ты теперь в моем подчинении? Если что-то случится, или что-то захочешь — обращайся. Теперь я твой начальник. Пускай и на пару недель.       Девушка кивнула ему и поспешно ушла. Ей было стыдно. Она изначально видела, как развивались события. Выскочив на улицу, девчушка закурила и рванула на место преступления. Затянувшись сигаретой, она замерла перед окровавленным снегом. Ей показалось, что с полученных ран заместителя вылилось слишком много крови.       Она воровато огляделась и начала голыми руками разгребать снег. Знала, что искать. Поняв, что можно так искать до бесконечности, а то и до лета, пока тут все растает, Алина решила поступить проще. Застегнув свою пятнистую очень легкую куртку, она легла туда, где лежала жертва, после чего быстро провела руками по снегу. Широко улыбнувшись, перевернулась на бок и аккуратно двумя пальцами зажала лезвие, вытянув нож. Усевшись на согнутые ноги, она аккуратно убрала снег, изучая оружие. — Неудивительно, — тихо прошептала сидящая, убрав выпавшие пряди волос, — что ты оказался в больнице. Пырни меня таким ножом — я даже скорой не дождусь.       Ей очень понравился этот нож. Удобная рукоятка из черного дерева с золотым оленьим рогом. Длинное и крепкое лезвие с кровостоком, сияющие своей кромкой на свету. Она сложила лезвие и спрятала нож в карман. Будем считать, что его потеряли. Его никто не видел. Орудия преступления не существовало.       Выбравшись из сугроба, она пошла к новому начальнику. Он шел мимо камер, переписываясь с кем-то, и, услышав торопливые шаги, остановился. — Куда бежишь? — С приятной улыбкой спросил Мескалит у Алины, оперевшись плечом о стену между двумя железными дверьми, — Ко мне?       Она кивнула и тяжело откашлялась. На секунду замерла, собирая все мысли в кучу, после чего сказала: — Я хочу поговорить с Данилой. — Зачем же? Он тебе все равно ничего не скажет. — Я хочу спросить его о том, что он чувствовал в тот момент, когда напал на Екатерину Александровну. Он не просто так на нее напал. Он был готов к тому, чтобы сделать это. И я хочу просто узнать о его чувствах. Я думаю, что если правильно задать вопрос — он поделится со мной этим.       Начальник конвойных немного напрягся. Лишь бы она не стала проблемой с ее лишней заинтересованностью. Рыжему наплевать на то, выдавать ли его или нет. Поджав губы, Леонид Юрьевич кивнул и тихо сказал: — Если ты готова, то можем пойти прямо сейчас. Но я не надену на него наручники. Ты останешься с ним в камере одна и он может сделать все, что захочет. Я не смогу его вовремя остановить.       Девушка согласилась. Если начать обдумывать свои действия, то она просто испугается и побоится к нему подходить. Если заставить себя сделать все очень быстро, и максимально быстро оказаться перед тем, кто чуть не убил ее лучшего друга — то даже испугаться не успеешь. А что спросить у него — она уже знала. Главное не выдать, что она знает о том, из-за кого он оказался здесь.