Guilty or innocent?

      Данила молча сидел на своей койке, уперев взгляд в пустую стену. Его рыжие растрепанные волосы, с перьями внутри, добавляли ему неопрятности. На солнечном свете пряди играли золотыми оттенками, а сейчас он стал каким-то непонятным. Сгорбленная спина с голыми плечами. Ему всегда было жарко, и сейчас он мог себе позволить жить хотя бы в этой коробочке два на два так, как ему захочется.       Он тосковал по тому моменту, когда в его распоряжении был чердак. Он жил в доме у набережной, где даже подумать о тамошней недвижимости было дорого. Но так сложилось, что ему сделали скидку на это все. Этот небольшой чердак был оплотом его безопасности. Он мог спокойно спиваться там, не зная ночь сейчас или день. Спокойно открывать бутылку по вторникам, трезвея ближе к воскресенью. Только надоедливая бабка любила вламываться к нему, да рассказывать про своих внуков и дочку. Как у них все хорошо, как они счастливы в своем домике на окраине огромного округа, где только на вертолете, и то, в хорошую погоду, можно добраться. Он все время только кивал, пропуская это мимо ушей.       Он провел ледяной рукой по шее, устало выдохнув. Раньше у него висел обычный крестик. Он ведь крещеный. Матушка его крестила, когда ему и года не было. Все хохотала, рассказывая о том, как он орал, и не давался. Потом эта же матушка с него и сняла этот крестик. Он был на черной, уже потертой нитке. Она сдернула его, когда он в очередной раз пришел ободранный и грязный, как дворовой кот. У него была разбита губа, от него несло самым отвратительным спиртом, а по телу были многочисленные порезы и синяки. Она сказала ему, что он не достоин носить этого крестика. Данила не стал спорить. Его всегда поражала стойкость матери. Она всегда принимала его таким, каким он придет. Терпеливо ждала, пока он протрезвеет. Готовила ему вкусный завтрак. Детство было очень счастливым. Он не мог пожаловаться на то, что он стал такой мразью, что его в детстве недолюбили. Он любил ее. Правда любил. Получая деньги со своих выходок, он всегда приносил ей большую часть. Пенсия у мамы была маленькая, и она под конец совсем исхудала.       Рыжая голова медленно склонилась. Данила закрыл глаза рукой, поджав дрожащие губы. Все воспоминания, не важно, хорошие или плохие они были, однажды начнут приносить сильную боль. Он не успел с ней попрощаться. А так хотелось бы хотя бы посидеть немного у могилы. Признаться в том, что он держит в себе. Что ему противно от самого себя. Но он разучился жить иначе. Хотелось бы погладить маму за ее мягкие каштановые волосы, и улыбнуться ей в ответ.       За дверью послышались глухие разговоры. Заключенный медленно лег на бок, тяжело закашлявшись, и натянул одеяло, свесив правую руку с черепом вниз. Почему-то ему всегда вспоминалась мама после того, как он кому-нибудь навредит. Но он считал себя хорошим сыном, потому что берег маму, пока была возможность. Но не до конца.       В камеру вошла Алина. Она держала в руке белоснежную кружку с бараном, который был окрашен в яркие неоновые цвета. Внутри дымилось темное нечто. Девушка медленно прошла по камере, и села перед кроватью на железный, очень неудобный стул. Данила наблюдал за ней, не говоря ни слова. Он лежал без единого движения, медленно закрывая глаза, и так же медленно их открывая. — Можно с вами поговорить? Взамен могу поделиться своим любимым чаем. Вы такой никогда не пили, это я гарантирую. — Говори.       Данила слегка приподнялся с кровати, и протянул руку. Алина отдала ему кружку, и устроилась удобнее, положив ногу на ногу. Она наблюдала за тем, как он сосредоточенно пьет горячий чай, пытаясь распробовать его вкус. — Я видела как вы совершили нападение на эту несчастную девушку. Я не буду осуждать вас, или, — она замялась, проведя черным ноготочком по своей пятнистой штанине, — или что-то такое. Просто расскажите мне о том, зачем вы заставили ее к себе повернуться. Я никогда раньше о таком не слышала.       Зелено-голубые глаза посмотрели на нее с недоверием. Даниле и правда понравился этот чай. Он был приятно сладким, по вкусу напоминающий чай с настоящими листьями черной смородины и мяты. Немного необычный вкус добавляли еще чьи-то листочки, но он не смог понять что это. Он выпил половину, после чего отдал кружку обратно, и снова лег. Алина заметила его голое плечо, и задумалась о том, почему он лежал под таким тонким одеялом без футболки. Особенно, что в камере было достаточно прохладно, быть может градусов шестнадцать, самое большее — восемнадцать. — Быть может тебе еще сказать, почему я не убил ее на месте? — Он отрицательно покачал головой, — Это только мое пожелание. Я всегда зову по имени тех, на кого собираюсь напасть. Ее имени я не знаю. — Вам нужен момент, когда вы встречаетесь взглядом с жертвой, верно? — Осторожно задала вопрос Алина, сложив свои руки на ногах. — Верно. Зачем — твоя задача думать. Ты за это деньги получаешь.       Девушка наблюдала за неторопливыми действиями заключенного. Он лежал максимально расслабленно, и совершенно не желал поддерживать беседу. Но если задать вопрос в лоб, то можно окончательно растерять уважение. Решив сделать поворот сложнее, она сама отпила из кружки, чем привлекла внимание Данилы. — Я догадываюсь зачем. Можно ведь на человека посмотреть по-разному. Когда вы заинтересованны в том, что вам сейчас скажут, у вас один взгляд. А вот когда вам становится все равно — вы смотрите уже по-другому. Единственный момент, когда вы смотрите мне прямо в глаза — это момент, когда вы контролируете меня. Я подчиняюсь вашему взгляду. — Она слегка улыбнулась, заметив, что ступает в правильном направлении, — В других случаях, когда я вам не интересна — вы отводите глаза. Ваш взгляд ледяной, и абсолютно безразличный. Не выражает никаких эмоций. Когда вы теряете ко мне интерес, то это сразу чувствуется. Морозом по коже. Словно дыхание мертвых на плече.       В камере стояла полная тишина. Данила лежал боком, положив под голову руку вместо подушки, и изучал кольца, висящие на шее у собеседницы. Она специально их не спрятала под форму, хотя могла бы. Теперь его очередь разгадывать тайны. Рыжий знал о ней многое, хоть и не подавал виду. Пускай и дальше думает, что она такая неизвестная для него. — Можно еще один вопрос? — Спросила сидящая, спустя почти минуту тишины, — Почему вы не делали глубокие раны? Вам запретили слишком сильно вредить?       И снова этот взгляд полный недоверия. Рыжий, кажется, на несколько мгновений задумался, после чего перевернулся на спину, решив, что рассматривать потолок интереснее. — Я не знаю кто она такая. Я просто успокоил в себе чудовище. — У нее не было глубоких ран. — Тонкий палец с черным матовым лаком на ногте прошелся по кромке кружки, — Но проблем вы ей изрядных добавили. Знаете же, что девочки больше всего волнуются о своем лице.       Данила лежал ровно дыша и прикрыв глаза. Вокруг витало ощущение спокойствия и легкой сонливости. Алина не боялась его, и даже не потому, что у нее было оружие, которым она может дать отпор. Потому что ей не хватит сноровки обратить оружие нападающего против него же. Он еще и воткнет ей куда-нибудь его промеж ребер. В этом даже сомнения не было. Она не боялась его, потому что он сейчас не выглядел как тот, который может в любой момент напасть на тебя и разорвать на клочья. С другой стороны, спящие львы тоже красивые. — Потому что если мне соврали, и это не шестерка Куницкой, я хотя бы буду знать насколько высокое начальство могу ободрать.       Рыжий открыл глаза, и вдруг заметно нахмурился. Алина отпила чай, раздумывая над его словами. Значит ли это, что ее ему заказали, словно торт на обед? Или же, что Марина Николаевна не в первый раз отдает ему своих подчиненных, просто в этот раз решила перейти на большие ставки? — Вы действуете очень, — сидящая поджала губы, поменяв ногу, и расстегнув свою пятнистую куртку, — профессионально. За вами интересно наблюдать. Ваши действия максимально точные. Вы будто предугадываете действия жертвы, и прерываете ее. Это, — и снова пауза, — достойно восхищения. — Чего ты добиваешься от меня?       Заключенный медленно сел, и забрал кружку, решив допить оставшийся чай. Алина осталась сидеть с раскрытой рукой, рассматривая его оголенное правое плечо с фиолетовыми синяками и белесым следом затянувшейся раны. — Ничего. Я просто разговариваю. Мне очень интересны вы — как личность.       Босые ноги опустились на бетонный пол. Данила медленно и очень неохотно поднялся. Одеяло же осталось лежать на кровати. Алина отвела взгляд, слегка покраснев, дожидаясь пока он оденется. Рыжий переступил свисающую простыню, и протянул даме руку. Она осторожно поднялась, встав перед ним, и поняла, что едва ему до груди достает. Девушка осторожно взяла протянутую руку, посмотрев в зелено-голубые глаза, которые все так же излучали полное равнодушие. — Послушай, Алина, — Он наклонился к ней, медленно сжимая хрупкую руку, — я не подопытная псина, чтобы меня изучать. Ты для меня лишняя. Ты бесполезная.       Девушка привстав на носочки, любуясь им, словно картиной, и тихо сказала: — Просите, что захотите.       Она замерла, увидев, как Данила улыбается. Совсем легкая улыбка, оголившая едва белые зубы. Он облизнул губы, и тихо прошептал ей на ухо, продолжая держать за руку: — Ты не поняла. Я больше тебе ни слова не скажу. Ты не такая бесполезная, как твоя начальница. От Куницкой хоть какой-то толк, она хотя бы может выпустить погулять. А ты просто бесполезная. Ты ничего не можешь, как бы не старалась. Но, — он почувствовал, как она поглаживает подушечками пальцев его руку всю в шрамах, и абсолютно ледяную, — ты внимательная, и замечаешь больше, чем говоришь. Ответь мне как выглядит та, которая может все? — Я не могу. — Девушка покачала головой, — Нам запрещено о ней говорить.       Она вздрогнула, почувствовав, как он моментально изменился в настроении. Почувствовала, как его разозлил ее ответ. Алина уже было хотела отойти, но заключенный резко схватил хрупкую руку за запястье, опустив голову. — Прошу, не надо. — Ответь мне тогда на такой вопрос, — он не дал ей дернутся, продолжая крепко держать за руку, — как часто она выходит из своего кабинета? Реально ли мне ее когда-нибудь увидеть? — Это бывает очень редко. Она с пяти утра, и до поздней ночи в своем кабинете. Бывают дни, когда она полностью проводит в поле, скажем так. Ходит по колонии и ее территории. Она никогда не выделяется среди подчиненных. Многие даже среди конвойных и кухарок не знают, как она выглядит. — Значит, — Данила кивнул, — ее будет тяжело заметить. — Очень. Она хозяйка этой территории, она знает тут каждый угол. Но никто не знает в какой день она выйдет из своего кабинета. — Алина поджала губы, и тихо прошептала, — Прошу, отпустите. Я не могу больше ничего рассказать.       Рыжий отрицательно покачал головой, и резко вывернул руку в неудобное положение. Алина выгнулась, взвыв, и упала перед ним на колени, прижимая к себе израненную конечность. Данила же лег обратно на кровать, и уткнул взгляд в потолок.       Девушка посмотрела на свое быстро краснеющее запястье. Хоть бы ей не пришлось потом с гипсом ходить. Она поднялась с колен, и медленно отошла от лежащего, боясь любого его вздоха. — Значит и я тебе больше ни единого слова не скажу.       Алина кивнула, и ушла, прижав к себе кружку. Было очень больно. Этот урод словно чувствовал, что она его боится, и специально подгадывал момент, когда она наиболее слабая. Выйдя на улицу, девушка опустила руку в снег, другой рукой закурив. Нужно попробовать через пару дней.       В конце недели, после ужина, по второму блоку послышался громкий топот армейских сапог. Несколько конвойных быстро преодолели большое пространство услышав, что снова разгорелась драка. Двое заключенных сцепились в бою, избивая друг друга с громкими криками. Данила, которого вели двое конвойных, даже не обратил внимания на них. Вместо этого, обратил внимание на Алину, которая разговаривала с его жертвой. На бледной коже женщины так и не затянулся яркий красный шрам. Она выглядела очень слабой. Рыжий ухмыльнулся, довольный своей работой. Только, жалко, нож потерял. Ну ничего, еще найдется.       Его отвели в свою камеру, после чего, спустя некоторое время, пришла Алина. Рыжий сел на кровать, поджав под себя ноги, сгорбил спину, и опустил голову. Его рыжие волосы отрасли очень прилично, из-за чего парню приходилось периодически их поправлять. — Данила, послушайте, — девушка села перед ним, слегка волнуясь. — Нет. — Холодно и серьезно ответил он.       Собеседница растерялась. Нужно было вывести его как-нибудь из его состояния.       Рыжий же поправил волосы, подняв голову, но смотрел сквозь нее. В этот раз он выглядел уставшим. У него начали проходить синяки на руках и ногах, но, судя по всему, они ушли в синяки под глазами. Заключенный выглядел так, будто его лишали сна уже несколько суток подряд.       Данила же своим внимательным взглядом наблюдал за тем, какое впечатление он производит. У него не оставалось никаких сомнений — девочка не просто так приходит к нему. Она заинтересованна в нем. Этим стоит воспользоваться. — Чего вы хотите? — Осторожно спросила Алина, насторожившись.       Данила хмыкнул, и задумчиво провел рукой по своей больной шее. — Тебе ведь интересно со мной разговаривать, верно? А мне с тобой — не особо. Но я могу сыграть твоего лучшего друга, но — за небольшую плату. — И какую же?       Данила жестом подозвал ее к себе. Девушка подошла, и наклонилась к нему, заранее спрятав руки за спиной. Рыжий убрал ее прядки волосы, и тихо прошептал ей на ухо: — Ты знаешь, у меня очень давно не было девушки…       Алина посмотрела испуганно ему в глаза, прекрасно поняв, на что он намекает. Выпрямившись, она опустила голову, и посмотрела на свою подвеску, задумавшись. — Вы же прекрасно знаете, что нам нельзя иметь связь с заключенными, даже «общую».       Рыжий покачал головой, начав кусать губы, и сказал: — А ведь это не мои проблемы, верно? Я получил предложение, и озвучил цену. У всего в этом мире есть цена. У нас акт обмена услугами, а не дурацкий акт альтруизма. — Я не готова такую цену платить.       Данила кивнул, медленно поднявшись с койки. Собеседница задрала голову, смотря на него испуганно, уже готовясь убежать. Рыжий потянулся к ее подвеске, но девушка отшатнулась. Он сделал шаг ближе, и успел схватить за нитку, рассматривая колечки внимательным взглядом. Одинакового размера: черное и белое. Он был уверен, что где-то видел это черное кольцо. У кого-то на указательном пальце. Но не мог вспомнить на ком.       Стоящий плавно опустил руку, и коснулся пальцами мягкой девичьей щеки. Алина боялась каждого его действия, просто потому что знала, насколько яростным он может быть. Но с другой стороны он был одним единственным, который заставил на себя обратить внимание. На остальных ей было все равно. Он ведь не один мальчик в округе. Вокруг нее всегда были те, кто хотели быть с ней. Но она всегда отказывала. Потому что не интересно. Банально. Предсказуемо.       Рыжий прекрасно видел, что она его боится. Стоит, почти не дыша, наблюдая за каждым его действием. Он намотал на палец несколько легких прядей ее волос, и потянул к себе.       Горячее дыхание обожгло замерзшую кожу. Он производил великолепное впечатление. Алина опустила голову, чувствуя его совсем невесомые прикосновения к своей щеке. — Меня не волнует. — Спокойно сказал он, — Если ты хочешь и дальше раздражать меня — будь добра играть по моим правилам. — У тебя не может быть своих правил. — Дрожащим голосом ответила Алина, рассматривая его шею, с несколькими шрамами, — Ты заключенный. Ты подчиняешься, а не подчиняешь.       Данила мягким жестом поднял ее голову, и отрицательно покачал головой. Она ошибается. Он всегда только подчиняет. Для этого он создан. Угнетать. Властвовать. Презирать. Избивать. Убивать.       Он хмыкнул, сделав паузу, и с размаху ударил Алину по щеке. Даже его половины силы было достаточно, чтобы она свалилась на пол. Ослабевшие ноги ее не удержали. Девушка тут же схватилась за краснеющую часть лица, завыв. Данила сделал несколько шагов к ней, и склонил голову, ухмыляясь, словно дикий зверь. — Проваливай либо подчинись.       Он переступил ее, словно бесхозную вещь, и снова мягко устроился в своей койке. Поправил подушку, уперев пустой взгляд в потолок.       Алина медленно села на колени, опустив голову, и не могла толком придти в себя. Было очень больно. На нее еще никогда не поднимали руку, да и не били с такой силой. Пересилив в себе желание заплакать, и сдаться, она медленно поднялась, и вышла из камеры. Конвойный тут же закрыл железную дверь, и охнул: — Алина, ну что же ты?! Пошли, пошли я тебя отведу к начальнику. Тебе нельзя в таком состоянии работать. — Я нормально, — отмахнулась она, и облокотилась о перила, крепко закрыв глаза, — наверное. — Пошли. И не спорь.       Подхватив ее под руку, молодой человек, у которого она имени даже не знала, быстро провел ее в административное здание, прямиком к кабинету начальника. Тихо постучавшись, он затянул ее внутрь.       Алина встала у двери, совсем растерявшись. Благо, за нее все скажут. Она чувствовала, как несколько соленых капель стекли по щеке. — Что случилось? — Спросил Мескалит, сидящий за своим столом.       Мужчина сидел гордо выпрямив спину в парадной форме, с серьезным взглядом. По правую сторону от него стояла заместитель начальника колонии, опираясь обеими руками о край громоздкого стола. — А ты как думаешь? — Спросила у него заместитель, — Смотри, как ей все лицо разбили. Кашин? — Да, он самый. — Спокойно сказал конвойный, видимо, даже не зная, с кем разговаривает, — Он ударил ее так, что она даже с ног свалилась. Был приказ не трогать его, — он пожал плечами, — Я думал она знает, что он очень опасен.       Алина провела языком по губам, и почувствовала привкус крови. Мескалит повернул голову, и вопросительно посмотрел на заместителя. Та выпрямилась, оперевшись о стену позади себя, сложив руки на груди. Начальник конвойных жестом прогнал своего служивого, и указал на мягкое кресло перед собой. Девушка медленно прошла, и села, тут же приложив ледяную руку к красному следу. — Он меня начинает раздражать. — Устало выдохнул Мескалит, — Екатерина Александровна, давайте что-нибудь с ним сделаем? — Например что? — Блондинка развела руками, — На смертную казнь наложили мораторий. Алина, о чем вы с ним так мило беседовали?       При взгляде двух начальников, ей стало окончательно не по себе. Остаточное желание что-нибудь сказать куда-то ушло. Она опустила виновато голову. Вся правая сторона была ярко красной, а по нижней губе стекала кровь. Сидящая заправила упавшие пряди за ухо, крепко закрыла глаза, и шмыгнула носом. Слезы сами потекли вниз, даже не спрашивая ее желания сейчас расплакаться. — Он сказал мне подчиняться. Я сказала, что он заключенный, а значит, что скорее он должен меня слушаться, а не я его. — У него другое мнение. — Пожал плечами Мескалит, — Это он тебе за это так двинул?       Алина кивнула, и подняла растерянный взгляд на заместителя. Стоит ли ей что-то озвучивать, или она не правильно ее поймет? Или же стоит сначала определится, готова ли она такую цену отдать за общение с человеком, который об нее ноги вытирает. — Так, Алина, иди ко мне в кабинет, и попроси Инну Борисовну дать тебе что-нибудь. Я сейчас приду, и мы с тобой все обсудим.       Худенькая женская рука протянула ключик. На колечке, кроме обычного ключа, висела еще и черная бирка. На ней не было ни номера кабинета, никаких опознавательных знаков. Алина кивнула ей, забрав ключ, и пошла в приемную. Вставив ключ в дверь, на секунду замерла, и посмотрела на секретаря. — Алина, у тебя все хорошо? — Да, я думаю все в порядке. — Дрожащим голосом сказала она. — А чего тогда дрожишь? — Женщина подперла голову рукой, и посмотрела на стоящую, — Помощь нужна?       По коридору послышались неспешные шаги. Алина отрицательно покачала головой, и быстро открыла дверь кабинета, после чего зашла внутрь. Оба окна вдоль кабинета были открыты на распашку. На дела и стоящие на них цветы иногда падали снежинки, занесенные сквозняком с улицы. Девушка прошла мимо длинного стола и остановилась около пустого места заместителя начальника. Ее резко посетило дикое желание усесться в это кресло. Оно явно жестче и неудобнее, чем у Куницкой, но это было кресло заместителя начальника колонии.       Алина засомневалась последнее время в том, что есть кто-то выше этой несчастной заместителя. Не может начальник не переступать порог своего же заведения несколько месяцев. Какой из него тогда начальник? Медленно подойдя к окошку, она скрестила руки на груди, и посмотрела на прекрасный вид. Оба окна кабинета выходили на глухую лесную чащу. Многовековые ели и сосны тянулись вверх. Их колючие ветви покрыты снегом. Белоснежная пустыня окрасилась в красновато-оранжевые цвета заходящего солнца. Фиолетовые облака с ярким желтым краем проплывали мимо. Прорубленная внутри леса достаточно широкая дорога уходила очень далеко вперед. Кажется, если забраться на крышу, над всем этим ужасом, то можно увидеть и огромный город-миллионник, который жил своей жизнью. Кажется, там никто не хотел знать о том, что творится на северной части, в нескольких десятках километров. — Рассказывай, что у вас случилось.       Заместитель закрыла за собой дверь, пошла к столу, расстегивая свой пиджак с золотыми ветвями на воротнике и золотыми звездами на погонах. Алина встала боком к окну, опустив голову, и тихо сказала: — Я пыталась выстроить с ним нормальные отношения. Такие, чтобы он начал хоть чуть-чуть что-то рассказывать. И у меня получалось до сегодняшнего дня. — Она выдохнула и закрыла глаза, — Он начал меня расспрашивать о вас. Я ему ничего не сказала, как бы он не допытывался. Все интересовался тем, как вы выглядите, как часто выходите из дома.       Заместитель села за свое рабочее место в черной рубашке и простеньких джинсах. Сложила ноги под себя, устроившись удобнее, после чего повернулась к собеседнице. Ее рука распустила тугой хвост, и кудрявые светлые волосы упали на плечи. Алина с интересом посмотрела на нее, поджав губы. — Чем же я ему так стала интересна? — Я думаю, у него к вам целая куча вопросов. И свои пожелания.       Женщина потерла рукой больную шею, и посмотрела на дело Данилы, которое лежало на краю стола, под ее кружкой. — Я не поверю в то, что он тебя ударил так, потому что ты ему что-то не сказала. Он просто так ничего не делает. Что еще было?       Алина подошла к ней, и сложила руки за спиной, после чего тихо сказала: — Он сказал мне, чтобы я ему подчинилась. — Она поджала губы, шмыгнув носом, — Что хочет меня в качестве своей подстилки. Как грязную наемную девку с улицы. И это все в замен, чтобы он продолжил со мной разговаривать.       Заместитель задумалась, взяв в руку ручку. Алина закрыла глаза, и вытерла потекшие слезы. — Он ведь попросил об этом, — дрожащим голосом прошептала она, — потому что я ему понравилась? Вы ведь говорите, что это все не просто так. — Не будь такой наивной, Алина, прошу, не расстраивай меня. Ты умнее, чем половина штата Марины Николаевны. И ты должна догадаться, зачем он озвучил такое пожелание. Ему не ты нужна, а свое желание показать свою власть. Что он тут имеет свой вес. — Блондинка покачала головой, и взяла лист, придвинувшись к столу, — Значит так, я дам тебе двое суток самое большее, чтобы ты определилась, хочешь ли ты этого сама, или нет. Тут только твой выбор.       Алина склонилась к столу, и осторожно коснулась лежащего кителя, рассматривая золотые ветви. Она бы хотела стать с ним гораздо ближе, но не так и не в таких условиях. Он сделает ей больно, и изогнет так, как захочется, лишь бы показать свою силу. Она ему нужна больше, как игрушка, которой воспользовался один раз, и выбросил. Это было очень грустно. Она боялась его силы. Боялась любого проявления агрессии в ее сторону, а чуть что — сразу убегала. Ее наивность в любви уже несколько раз обожгла ее, и с тех пор она обещала себе, что любые чувства в сторону любви нужно перебарывать и гасить в себе. И все спокойно шло, до тех пор, пока она не увидела это животное, которое заставило на себя обратить внимание. — Эти два дня можешь попросить Леонида Юрьевича давать тебе меньше нагрузку. Он подстроится под тебя. Никто не будет знать кроме меня и Данилы о том, согласишься ты или откажешься. Просто у любого из выборов будут последствия.       Стоящая кивнула, прекрасно это понимая. Она коснулась лежащего кителя своими ледяными пальцами, и почувствовала приятную и очень мягкую ткань. У нее форма была совсем жесткой, совершенно другой даже по ощущению. Быть может любые вещи с кресла подполковника изменяться, по отношению взгляда с кресла простого лейтенанта? Но одно было неизменным — Даниле хватит силы убить как ее, так и заместителя начальника. Ему всего всегда хватает, но он, почему-то, все равно очень несчастный человек, с очень депрессивным состоянием в душе. Иначе он не был бы таким диким зверем. Это просто повод защититься.