Guilty or innocent?

      Через два дня непрерывных раздумий и тяжелой работы с утра и до утра — пришло время сделать свой выбор. Спрятавшись с головой под одеяло, закрыв руками лицо, Алина беззвучно плакала, представляя, что ее ждет. Она решила согласиться, но это как с горькой таблеткой. Ты, кажется, уже смирился с тем, что она будет горькой, и даже выпил ее, но вот она остается на языке, заставляя морщиться и искать чем запить нестерпимую горечь.       Часы издали короткий писк, давая понять, что уже девять часов утра. Ей нужно вставать на работу. Свалившись вниз со второй полки, Алина отпихнула ещё тёплый тяжелый ком одеяла. Собрала волосы в неопрятный пучок. Бросила чайный пакетик, босиком ступая по пустой комнатке в общежитии. Ужасное состояние подавило все настроение и все жизненные силы, заставляя чувствовать себя выжатым протухшим лимоном.       Собравшись, девушка направилась в административное здание. Медленно поднялась на третий этаж и села рядом со своим начальником. Мескалит развалился на мягком диванчике, вытянув свои худые ноги в берцах, и смотрел пустым взглядом в потолок. — Вы, двое, выглядите как с креста снятые. Краше только в гроб кладут. — Ага, — улыбнулся Леонид секретарю, — осталось решить только, кто из нас Дисмас, а кто Гестас. Иисус у нас уже есть.       Начальник сладко зевнул и положил голову на плечо Алины, закрыв глаза. — Боже мой, Мескалит, — с улыбкой сказала Куница, — что ты делал всю ночь, что сейчас так зеваешь?       Брюнетка уселась на стол секретаря, поправив светло-голубую рубашку, заправленную в узкую юбку. Мескалит хитро улыбнулся ей и кинул взгляд на Алину, которая выглядела «помятой». — У меня сегодня с утра пораньше уже очередь? — Спросила заместитель, переступив порог приемной вся в снегу. — Вы, двое, подождете минут десять и пойдете. Алина, останься пока. Хотя, я уже знаю твой ответ.       Заместитель отряхнула темно-фиолетовую, благородного оттенка рубашку и пошла к себе. Марина Николаевна недовольно хмыкнула, когда дверь захлопнулась, и проворчала: — Где ее носило, что уже почти десять, а она только сейчас пришла? — Ой, Маринка, отстань от человека. — Махнул рукой Мескалит, — Ты-то в двенадцать дай бог припрешься, а в три уже уедешь домой дрыхнуть дальше.       Через десять минут противно заверещал телефон. Оба начальника взвыли, а секретарь громко рассмеялась и, отхлебнув кофе, ответила в трубку: — Улица пролитых нефтепродуктов. Кто нужен?       Алина улыбнулась и провела рукой по рукаву кителя Мескалита. — Ого, понравился? — Усмехнулся он, — Ничего, скоро будет лучше, чем у Куницы. — Лучше, чем у меня, не будет. —  сказала сидящая, картинно задрав нос, и спрыгнула со стола, — У меня индивидуальный пошив. Это в твоем костюме, оставшемся с лохматых годов, семеро померло, восьмой донашивает. Пошли, нас на расстрел ждут.       Оба начальника скрылись за дверью. Их не было почти час, и, когда они вышли, секретарь тут же пригласила Алину в кабинет. Девчушка поднялась с дивана, вошла внутрь, тут же закрыв за собой дверь, и устроилась на кресле перед заместителем начальника. — Я готова на это.       Блондинка кивнула, не отрывая головы от какого-то документа. Минут десять прошли в полной тишине, лишь иногда заместитель переворачивала листы, вчитываясь в текст. — Ты понимаешь, что он сделает тебе очень больно? — Понимаю. — Кивнула Алина. — Ты понимаешь, что он будет идеваться над тобой так, как ему ни вздумается? — Понимаю. — тихо произнесла девушка. — И что одним разом все не закончится, понимаешь? — Понимаю, — Снова сказала она, — я сама соглашаюсь на это. И все последствия буду расхлебывать сама.       Заместитель кивнула и тяжело выдохнула, отложив документ. — Хорошо, раз ты готова сама нести ответственность за свои поступки. Это выдающееся личностное качество, когда ты сама принимаешь и признаешь все свои поступки. Обычно этого избегают. Тогда Данила полностью в твоем распоряжении. Дальше действуешь сама. Только сделай так, чтобы он тебя не сразу убил, и не начал душить. Ему это нравится.       Девчушка испуганно посмотрела на нее. Но отступать было некуда.       Она решила придти к нему вечером, после ужина. Подошла к камере и жестом попросила конвойного открыть. Тишину нарушило лёгкое бряцание металла. Алина была совсем вся бледная, как полотно, и прятала руки за спиной, пытаясь не выдать их трепет.       Снова она вошла в эту холодную камеру, и снова за ней, застонав, захлопнулась тяжелая дверь. Конвойный сладко зевнул и побрел вниз. Алина медленно прошла внутрь, остановившись перед Данилой. Тот затянулся сигаретой. Подняв взгляд, он безразлично посмотрел на гостью. Выдохнув белый дым через нос, рыжий стряхнул пепел, опёршись спиной о ледяную стену. — Ну, что стоишь тут перед мной — бледнеешь и волнуешься? — Спокойно спросил он, повторив затяжку, — Всегда поражался таким людям, как ты, которые излучают свои уязвимости. Выдают себя, выставляя все страхи напоказ. Ожидая, что я причиню тебе вред, не поощряешь ли ты его тем самым? — Вы сами создаете такой образ, чтобы вас все боялись. Скажите, не противно ли вам от себя самого? От того, каким вы бываете. — Нет. — Он пожал плечами, — Хотя я понимаю, что должно было бы. Оно было у меня раньше. Я ненавидел себя за то, каким чудовищем существую. Даже раздумывал о самоубийстве. Удержала меня мысль, что моя смерть не опечалит никого. Поэтому решил не отступаться от сделанного. Это все сделал я, своими руками. — Потушив сигарету, рыжий медленно поднялся, и подошел к Алине достаточно близко, — Нет смысла отрицать этого. Соответствовать образу конченного уголовника гораздо проще, чем доказать, что ты нормальный человек.       Алина потянула к нему руку, и коснулась его щеки. Данила смотрел на нее абсолютно холодным взглядом, чувствуя теплые касания женских рук. Он наклонился к ней, и Алина, не сдержавшись, сама первая поцеловала его. Рыжий отвечал ей, развязав ее волосы, давая волнистым прядям опустится на плечи. — Я согласна на ваше предложение, Данила Владимирович, — Прошептала она, обняв его за шею, перебарывая в себе страх.       Заключенный кивнул, и задрал ее голову. Девчушка смотрела не отрываясь в его глаза, расстегивая свою форму. Пятнистая куртка упала на пол. — Сдаешься мне? — Сдаюсь. — Согласилась она, расстегивая свою рубашку, — Сегодня вечером я вся ваша.       Данила не сдержался, и улыбнулся. Первый раз он встречал настолько верную жертву. Алина снова его поцеловала, мягко обняв за шею, запустив руки в его рыжие волосы. Ей отвечали мягко, проводя ледяными пальцами по приятным изгибам талии. Заключенный отстранился, облизнув свои губы. Он схватил ее за воротник голубой рубашки, и толкнул со всей силы в стену. Девушка охнула, и завалилась на пол. Рыжий поднял ее, ударив головой об стену. — Не надо! — Вскрикнула она, почувствовав резкую боль, и то, как кровь потекла по лицу, — Не надо, прошу!       Данила лишь усмехнулся, завалив ее на пол, и начал пинать своими ботинками. Алина закрылась ногами и руками, громко завыв. Заключенный схватил ее за волосы, приподняв от голого бетона, и с размаху ударил по лицу. Она не успела вовремя закрыться ослабевшими руками, всхлипывая, крепко закрыв глаза. — Не надо, умоляю.       Она поджала под себя ноги, заплакав. Но ее за волосы протащили подальше от стены. Данила уселся на нее сверху, быстро сдергивая одежду. Девушка попыталась дать ему отпор, дав неплохого леща, но заключенного это только раззадорило. Он прижал ее руки к ледяному полу, и впился зубами в теплую шею. Алина глубоко вдохнула, дернувшись. От него пахло очень приятным ароматом, который точно останется ярким отпечатком, словно засос на шее. — Заткнись и не вой, иначе я сделаю тебе еще больнее. — Прошу, не надо, — она выгнулась, громко заплакав, — я ведь сдалась. Я не сопротивляюсь. Просто сделайте что хотите, умоляю, не надо больше боли. Я не смогу ее выдержать.       Рыжий злодей лишь рассмеялся, и стянул с нее штаны. Алина выгнулась, сжав ноги вместе, пытаясь не смотреть на него. Данилу это конечно же не остановило. Он крепко зажал рот девочке рукой, а второй заскользил по горячему дрожащему телу.       Она дернулась, почувствовав резкую боль, и завыла. Схватилась за него, ободрав голую спину ногтями. Было больно, очень очень больно. Все тело изнывало и ломилось от этих ощущений. Последняя надежда, что он сжалится на над ней, улетучилась. Он не давал ей времени для отдыха. Действовал очень жестко и быстро. Не давал даже отдышаться, периодически нанося ей удары по лицу. Слезы текли рекой, вместе с кровью из оставленных ран. — Да хватит выть, — Резко сказал он, схватив ее за горло, — хватит. Просто перестань выть. Я не хочу слушать вой, а хочу слышать стоны удовольствия.       Алина приоткрыла рот, боясь открыть глаза, и отрицательно покачала головой. Она чувствовала только боль. Этим невозможно было наслаждаться. Это было самым обычным издевательством. — Так будь чуть ласковее. — Едва слышно прошептала она дрожащим голосом.       Данила рассмеялся, и снова ударил ее, теперь уже кулаком. Алина взвизгнула, заплакав. — Я ненавижу тебя. — Закричала она, — Мне же больно! — Да мне поебать. Ты игрушка. — Он дернул ее за волосы, и посмотрел в глаза, — На тебя всем наплевать. Повинуйся и заткнись.       Он снова зажал ей рот, продолжая в том же темпе. Через два с половиной часа все попытки хоть как-то сопротивляться происходящему закончились. Она лишь только судорожно дрожала, крепко схватившись за него, слушая его едва слышные постанывая. Была только одна мысль о том, чтобы это все закончилось. Никакими словами не передать того, как сильно она пожалела о том, что согласилась.       Когда все закончилось, Алина запустила руку в рыжие пряди, и посмотрела ему в глаза. Данила был все так же холоден к ней. Она наклонила его к себе, и поцеловала. Данила наслаждался поцелуем с солоноватым от слез привкусом крови на разбитых губах. Отстранившись, он приятным жестом поправил свои волосы, и щелкнул зажигалкой, закурив, даже не поднимаясь с нее.       Эта тишина так давила. Алина молча наблюдала за тем, как он курит, и думала о том, что же ей дальше делать с этой всей ситуацией. Она даже не уверена, что сейчас поднимется с пола. И он даже не поможет ей подняться. Вот же кому нельзя давать никаких поблажек. Она только дала свое согласие в том, что подчиняется ему, и вот через два с половиной часа лежит чуть живая с разбитым лицом, кучей синяков, с растяжением запястья, и изнасилованная. Усталость настолько сковала все тело, что появилась боязнь уснуть и не проснуться. Нужно было напиться, и тогда все легче бы переносилось.       Рыжий медленно поднялся с нее, и не спеша оделся. Сладко зевнул, усевшись на край своей кровати. Дотянулся до лежащей пятнистой куртки, начав рыться по карманам. Вытащил пачку сигарет, отложив несколько себе, и достал смартфон. Алина перевернулась на бок, закрыв руками лицо. Ей было очень стыдно. Хотелось умереть. Данила снова закурил, и активировал яркий экран, жестом разблокировал его, посмотрев на заставку. Там была фотография, сделанная у кого-то на кухне. На ней, в легкой дымке от сигарет, сидели за столом двое молодых людей, укрытые каждый своим пледом. На фотографии Алина была очень сонная, и судя по всему читала какую-то книгу, держа ее в руке. А по левую сторону от нее сидел молодой человек, сжимавший в руке бутылку с вином, цена которому была не больше двух сотен деревянных. Данила выдохнул сигаретный дым, и присмотрелся внимательнее. Ему показался знакомым этот сонный парень, с черными волосами, и синяками под глазами. Где-то он его точно видел. Где-то до того, как сел сюда в этот раз. Но не мог вспомнить где. — Кто это с тобой? — Он швырнул смартфон на пол перед Алиной. — Мой лучший друг. — Прошептала она, но решила ничего больше не говорить.       Данила поднял голову, удивившись сказанному. Алина с большим трудом медленно села на пол, и начала одеваться. Натянула на себя рубашку, убрав влажные волосы обратно в пучок. — Какой же ты отвратительный. — Выдохнула Алина, смотря на свои липкие руки, — Господи, — она медленно легла обратно, не в силах натянуть на себя штаны, и снова заплакала, — да что же я тебе такого сделала, что ты со мной так обращаешься?       Заключенный усмехнулся, и бросил в нее курткой. — Проваливай, малолетка. Тебе через два часа снова работать.       Девушка собралась с силами и снова села. Медленно оделась, стараясь двигаться как можно меньше. Накинув свою куртку, спрятала смартфон внутрь кармана, поднявшись, шаркая, пошла на выход. Данила щелкнул зажигалкой, рассматривая ее, и сказал: — Ты меня уговорила. У тебя есть право спросить меня о чем-нибудь. Но… — Но задавай вопросы с умом. — Устало сказала Алина, прижавшись к двери, — Я знаю.       Рыжий смотрел спокойно на нее, выдыхая белесый дым через нос. Только красные щеки, да проступивший пот на лбу выдавал его. На его шее даже остались царапины от ее ногтей. Алина застегнула куртку и пошла к себе, раздумывая о том, что же такого спросить. Правда, это случится тогда, когда она поймет и осмыслит то, что случилось. Переборет в себе все позывы отвращения.       Данила же улегся на койку, подложив кофту под голову. Пустой взгляд вновь упёрся в потолок. Теперь стало понятно, откуда он помнил кольцо и этого парня. Не найди он фотографию — не догадался бы. Слишком хороша память на лица и имена.       Это из-за него он оказался тут. Долгое время бодался с ним, столько же тряс с него деньги. Обычный мальчишка был, не богач и не бедняк. С двумя братьями-дебилами и очень красивой матерью. Он-то и знал ее, потому что сама матушка Данилы работала в родильном доме, где и появились все трое. Их матери очень близко дружили. И, скорее всего, родителей самой Алины он тоже знал лично.       Заключенный даже вспомнил его имя. Михаилом звали. Странно, она ни разу не произнесла его. Он не догадывался тогда, что об этой ненормальной Миша вел речь в последний раз. Данила загнал его на крышу, угрожая избить до смерти. Загнал один, через несколько кварталов мчался за ним, периодически догоняя и добавляя синяков. Когда они остались один на один, Миша просил его не убивать, потому что по нему будут плакать, а он не хочет причинять боль другим. Кашин-то не дурак. Так и не убил его. Избил, чтоб парень провалялся в реанимации несколько часов, но, вроде как, остался жив.       На уставшем лице появилась слабая улыбка. Он довел одного до самоубийства, из-за чего отсидел в прошлый раз. Позапрошлый был за финансовые махинации. Он просто дорвался до волшебной технологии, способной превратить бумажку в любой документ, будь то паспорт, свидетельства и прочая лабуда. Молодой был, совсем по неопытности попался. Но зато во время той отсидки сошелся с бандой, которая быстро сколотила ему авторитет и отправила в эту колонию. Тут для него создали райские условия, и теперь стало понятно, почему. Потому что везде есть гнилое звено, алчное до денег, личного самоутверждения и прочей поеботы. Ему это все уже давно осточертело настолько, что он мог путать, в какой из раз за что отсидел.       Он протянул долгие девять лет своей жизни без единого желания. Купался в деньгах, несколько месяцев ночевал на вокзале, любуясь расписными потолками. Был одет в дорогие одежды, позволял золоту холодить кожу на руках и шее. Носил тряпьё, в котором умерло несколько человек. Бегал от полиции, бегал с полицией за пивом. Был одиноким и с сотнями друзей и девушек. Ничего его не прельщало. Ничего не было интересно. Шмотки и баб он отмел почти сразу же. Оставил только кратковременное и дикое животное желание кем-то обладать, кого-нибудь использовать да пойти дальше. После он потерял интерес к деньгам. Босиком ходил по городу, одетым в рваное одеяло, подпоясанный старым свитером. Нежно-голубые фиалки давно покрылись грязью и в некоторых местах сгнили.       Что-то в нем сейчас шло не так. Что-то его сейчас не устраивало. Он захотел встретится с начальником не просто так. Он хочет попробовать выйти отсюда на несколько дней. Потратить сутки на поезде, чтобы посетить родное место. Чтобы поблагодарить мать за то, что она родила его. Пускай он пытался покончить с собой, пускай ему плевать на себя и свою жизнь — эта женщина растила его человеком. Не ее беда в том, что выросло двухметровое рыжее чудовище с ножом в одной руке и пистолетом в другой. Он сам выбрал быть таким. Так удобно. Удобно дотянуть свою жизнь до окончания. Кончать с собой он уже точно не будет. Проживет, как живется, и дело с концом.       Перевернувшись на бок, он закурил, поджав под себя ногу.       Он жалел о том, что был осужден. Предпринимал попытки найти нормальную работу. Но в центре занятости лишь шипели, что сожалеют и у них нет вакансий. Было весело портить жизнь остальным, но он правда пытался встать обратно на ровную дорогу. Но его всегда оттуда сталкивали.       Если он получит разрешение от начальника, и его выпустят подышать — он пойдет дальше. Ничто не помешает поинтересоваться, можно ли скрыть его от всех баз данных. Отчистить историю. Стереть печать сгнившего человеческого отхода и биомусора. Куница говорила, что такой шанс есть. Это вселяло надежду. Ему ведь скоро тридцать. Быть вором в законе можно и в двадцать, и тридцать семь, и в шестьдесят. Иметь все, что пожелаешь. Откупаться от любого служителя закона, окунаться в чистейшие воды личного бассейна, погружаясь в глубь ледяной воды в самый зной. Это можно сделать даже сейчас. Схватить Кулича и сказать, что он хочет денег. Ему они дадутся легко. За час работы он отобьет несколько чьих-то месячных зарплат. За два месяца  — бюджет небольшого города. Это можно сделать. Но черной нефти он хлебнул, измазав руки и лицо, отравив себя и все вокруг. Быть может, можно попробовать роль невиновного? Хотя бы просто попробовать.       Правда, если за это его заставят раскаяться в чем-нибудь, он уже засомневается. Лучше никому не знать, сколько тонн человеческих костей тухнет у него в шкафу.       В раздумьях пролетела вся ночь.       Тяжелая и очень морозная, она разразилась пургой на многие километры вокруг. Надрывно выл ветер, как стаи диких волков, просачивался в дыры ветхих деревянных рам. С утра половина живущих в общежитии почувствовали себя гораздо хуже. Отопление едва ли спасало от низких температур, из-за чего служивые как могли спасались от простуд под теплыми одеждами и одеялами, временами кашляя и чихая. Телефон с утра пораньше уже разрывался. Приказ подняться на третий этаж.       Алина едва собралась в кучу и с трудом открыла железную дверь, тут же нырнув в глубокий сугроб. Выбираясь из первого и тут же проваливаясь в другой, она почти десять минут продиралась до административного здания. Отряхнулась набегу и вошла в кабинет к заместителю.       Та что-то обсуждала с Мескалитом у окна. — Доброе утро. — Обратила на себя внимание Алина, поправив пятнистую куртку и пряча закоченевшие руки в карманы, — Вызывали?       Заместитель медленно отвела глаза от собеседника и посмотрела на Алину. Мескалит лишь хмыкнул, спешно вышел из кабинета, растерянно сжимая что-то в руке. Девчушка удивленно проводила его взглядом, после чего уселась за стол, пытаясь унять мелкую дрожь —  На тебе будто все поля в Краснодарском крае перепахали. — Хмыкнула заместитель, отодвинув от себя дело и устало подперев голову, — О чем думаешь сейчас? — Не знаю. Совсем в голове пусто. — Тихо прошептала Алина, пожав плечами, — Он избил меня, оставил столько синяков, сколько на нем самом бывает после хорошей взбучки. Вы знаете, — Она съехала немного в кресле, решая, стоит ли сейчас отпроситься у начальника и уехать в больницу, — мне кажется, с ним стоит поговорить. — Мне не о чем разговаривать с этим. — Заместитель задумалась, — Я примерно понимаю, что он может выпросить право на условно досрочное, но дать этого я не могу. — Потому что не хотите?       Блондинка отрицательно покачала головой и поднялась со своего места. Медленно подошла к окошку, которое по привычке было распахнуто настежь. На ее бледно-голубую рубашку периодически падали снежинки. — Потому что не могу. — Вы ведь только заместитель, — Алина качнула головой, — хотя по вам не скажешь. Мне кажется, что выше вас никого нет.       Заместитель повернулась к ней и сложила руки на груди. Алина посмотрела на нее усталым взглядом, после чего решила дополнить свое мнение: — Даже если я сейчас ткнула пальцем в небо и угадала — то до этого легко догадаться. Ни один начальник не позволяет себе так долго быть в отпуске или командировке, где он там вообще. Пускай у него будет не одна заместитель, а шесть, все равно — он начальник. Без него не должно ничего решаться. А в итоге, раз все контролируете вы, раз все подписываете вы, за всем следите вы, да и работаете вы, видимо, одна за всю колонию, то понятно, что выше как минимум физически никого нет. — Значит, я в тебе не ошиблась. — Слабо улыбнулась заместитель, повернув голову обратно к окошку, — Ты и правда очень внимательная и все замечаешь. Так что от меня хочет этот твой Кашин, раз ты считаешь, что он стоит моего внимания?       Алина застегнула куртку, скользнув глазами по деревянному узору крашеной столешницы, и перевела взгляд на кружку с кофе. Та была бумажно-белая снаружи, и полностью грязная внутри. Налет почти тон в тон совпадал с дымящимся содержимым. —  Не знаю, стоит ли. Я очень пожалела о том, что вчера сделала. Сейчас сижу и ненавижу себя за это. Дала ему поиздеваться над собой, чтобы он пару ночей спокойно спал и не кидался ни на кого. Я не знаю, правда, стоит ли. Но вы начальник… — Фраза о том, что раз я начальник, то я и думаю — не в моём вкусе. — Заместитель закрыла окошко и подошла к шкафу, — Мне хватает Куницкой, которая работает, но не думает. Если тут кто-то один не подумает, то мы все потом будем страдать.       Девчушка невесело усмехнулась и опустила голову на сложенные руки, наблюдая за тем, как заместитель надевает свой китель с блестящими погонами. — Я не знаю, чего он хочет, но я могу спросить об этом. Спросить так, чтобы не давать ложной надежды. — Она пожала плечами, — Он никому не говорит, чего хочет. Просто сказал, что никогда ничего особо не желал, а вот сейчас, в этот раз, у него есть какая-то идея. Что это за идея, как она нам всем может навредить — не знаю. Но могу попытаться.       Заместитель согласилась с ней и застегнула свой китель, ладно севший по фигуре. — Вы мне кажетесь идеальной. — Алина рассматривала золотые ветви на воротнике, — Будто у вас нет плохих качеств. Я их словно не вижу. Вот у всех они есть, а у вас будто нет.       Блондинка подошла к ней, цокая каблуками, и слегка наклонилась, положив мягко руку ей на плечо и тихо сказав: — У всех есть слабости. Я тоже бываю плохая. Тоже бываю злая, нервная, тоже хочу схватится за табельное, а потом пристрелить кого-нибудь. Но Кашину, как ты заметила, мне не хватило сил дать отпор. Как минимум по этой причине я не хочу его пускать в свой кабинет. Он не предсказуемый, а я не люблю этого. Пока я не удостоверюсь, что он спокоен и готов к диалогу, как человек с человеком, а не как обезьяна в клетке с министром юстиции — я не допущу его. — У меня есть шанс повлиять на вас? — Алина улыбнулась ей, смотря в зеленые глаза, обрамленные синяками от недосыпа и невероятными опахалами густых ресниц. — Только если совсем чуть-чуть. — Заместитель погладила ее по голове и выпрямилась, — Ты так волнуешься, будто замуж за него хочешь. Он же жестокий, неотёсанный и агрессивный, за что его любить?       Девушка пожала плечами и поднялась с места. — Хороший вопрос, Екатерина Александровна. У меня пока нет ответа. Просто… Он привлек мое внимание, когда пытался убить моего лучшего друга. Я не знаю. Давно у меня такой реакции не было. Я уже давно на мальчиков не засматриваюсь и не любуюсь. Но только не с ним. — Ага. — Блондинка рассмеялась и вышла в приемную, после чего закрыла за Алиной дверь на ключ, протянув его секретарю, — Никогда такого не было, и вот опять. — Она расписалась в нескольких документах, прочитав их, и повернулась обратно к Алине, — В общем, я думаю, ты поняла мой вопрос. Неделя тебе срок.       Стоящая кивнула и прижалась к стене, смотря на заместителя. Она же поправила свои светлые кудри и пошла вниз. Мескалит пробежал мимо, бросив секретарю ключи и от своего кабинета, так же сияя погонами. — Куда их понесло таких красивых? — Удивленно спросила Алина, наблюдая за тем, куда складывает секретарь оба ключа, — На прием к президенту? — Если бы… — Мечтательно выдохнула Инна Борисовна, подперев голову рукой, — Катя пошла комментариями сыпать по поводу вчерашней бучи, которую заключенные завели, а Лёня, видимо, ринулся ее подвозить. Негоже подполковнику кататься на автобусе. Блять, вот была бы мокрая тряпка, как въехала бы ему в лоб за то, что к ней липнет, как банный лист. Не к той липнет, подлиза.       Алина расхохоталась, но резко замолчала. Куница расслабленной походкой проследовала в приемную и протянула руку. — Ишь, какая, — хмыкнула секретарь, — опять? — Быстрее, дорогая, — прошипела Марина Николаевна, поправляя на себе мятую черную мужскую футболку, заправленную в полосатые пижамные штаны, — а то как Катька узнает, что ты у нее там делаешь, так будет этот ключ потом съедать. — Серьезный взгляд начальницы уставился на Алину, — Доченька, закрой глазки, не подглядывай.       Алина закрыла руками глаза, но решила подсмотреть, что происходит. Секретарь огляделась и отдала Кунице ключ от кабинета начальницы. Женщина ей кивнула и скрылась за дверью.       Девушка опустила руки, после чего вопросительно посмотрела на секретаря. — И вы туда же? — Грустно спросила она, — Я-то думала, что вы умнее и не будете ей вредить.       За дверью послышались несколько смачных матных оборотов. Секретарь уткнулась в свой монитор, решив ничего не комментировать по этому поводу. Через пару минут Куница вышла из кабинета, закрыв его, и сунула лист с яркой фиолетовой печатью секретарю. — Подписывай. — Та я плохо подписываю, ты же знаешь, — Сидящая растерялась и ткнула на Алину, — Она хорошо за ней подпись подделывает.       Стоящая замерла и тут же спрятала руки. — Значит, ты, — Марина Николаевна схватила девчушку за ворот куртки и ткнула носом в листок, — подписывай. Быстро. — Я даже не знаю, как она расписывается. — взвыла стоящая, — Я никогда этого не видела. — Не ври. — Женщина сунула ручку в посиневшую руку и пихнула ее к столу, — Подписывай, иначе я прикажу Кашину выпотрошить тебя. Он уже раз меня послушался, сыночка-корзиночка, и я надеюсь, что тебе до сих пор херово. Будешь у меня вместо рыбы на обед.       Алина всхлипнула и сжала ручку. Посмотрела затуманенным взглядом на бумагу, которая лежала рядом с секретарем, на очень красивую и аккуратную подпись заместителя начальника. Немного подумав, она попыталась вспомнить, как эту подпись ставит ее обладатель. Очень аккуратно и плавно, без резких движений. Все изгибы четырех букв были очень мягкими и скругленными. Задержав дыхание и вытерев текущую слезу, девушка почти в точности повторила подпись заместителя. Куница вытянула из-под ее дрожащей руки бумагу и взяла соседнюю, сравнив их, после чего, нахмурившись, посмотрела на девчушку. — Прям как сама Катька подписывала. — Она широко и довольно улыбнулась, — Расскажешь ей что-нибудь — выпущу Данилу погулять. — Он не ваш дворовой пес. — Дрожащим голосом сказала Алина, смотря ей в карие глаза, — Вы не имеете права с ним так обходиться. Екатерина Александровна обо всем будет знать.       Куница рассмеялась и вытянула руку с дорогими украшениями, указав на камеру. — Потом это в суде расскажешь. Правда, будешь сидеть не тут, это же мужская колония, а на другом конце города, в женской. — Она расхохоталась, — Если эта выскочка о чем-то узнает, вам двоим не несдобровать.       Начальница ушла, довольно ухмыляясь и шаркая кроссовками по плитке. Алина рухнула на диван и крепко закрыла руками глаза. — Да почему же она такая сука?! — Взвыла девушка, — Да как же можно быть такой мразью? Ей самой от себя не противно, господи? — Таким, как она, Алина, всегда живется лучше. Она такая, потому что выросла в детском доме в полной нищете, а сейчас дорвалась до денег, и не может остановиться их грести. Уже не знает, куда их потратить, а все равно гребет и гребет. Ее просто не научили хорошим манерам, и живет так, как посчитает нужным. Нам можно только смириться.       Сидящая кивнула и начала сгибать пальцы, вытирая слезы: — С тем, что у тебя зарплата ниже прожиточного минимума — смирись. С тем, что над тобой издеваются окружающие, когда ты говоришь, что работаешь в колонии — смирись. С тем, что у тебя в начальниках либо мажористая свинья, либо лицемерное чудовище — смирись. С тем, что тебе не оплачивают работу в ночь и в выходные — смирись. С тем, что любой заключенный может кинуться на тебя, избить и изнасиловать — смирись. Что ему за это ничего не будет — тоже смирись. С тем, что тебя толкают под статью — смирись. А есть что-нибудь, с чем я буду рада смириться?       Секретарь задумалась и вскоре совсем загрустила. В приемной наступила полная тишина. Алина покачала головой, расплакавшись. — Как же тут тяжело. Я уже готова уволиться. Не стоит этот Кашин того. — Не торопись с выводами. У всех бывают тяжелые времена. — В этой колонии, — она поднялась, спрятав руки в карманы куртки. — они никогда не пройдут. И чем выше от простых подчиненных вроде меня начинаешь подниматься, то сразу понятно, почему. Что же тогда Екатерина Александровна прячет, если все начальники-подчиненные сгнившие и отвратительные люди? Только не говорите мне, Инна Борисовна, что она самый отвратительный человек тут.       Секретарь подняла на нее грустный взгляд и тихо сказала: — Тогда мне придется промолчать. Просто ты понимаешь это прямо сейчас, а Данила знал все изначально. — Она пожала плечами, — Поэтому он ничего не боится. От отвратительных людей надо либо бежать куда-подальше, либо игнорировать их. Если не знаешь, с кем себя как вести — ориентируйся на него. Просто — она отвела взгляд, — он тоже в некоторых людях ошибается. Особенно в тех, с кем он знаком только по слухам.