Все то же напряжение в кабинете. Все те же испуганные лица начальников и их заместителей, увидевших, что Куницкая снова схватилась за оружие. Только этого не заметила Екатерина. Она стояла выпрямив спину, и не сводила взгляд с выразительных глаз Марины Николаевны, что дышала глубоко, готовая в любой момент применить оружие.
— Успокоится, Марина Николаевна. Никто не против, чтобы вы занимали это место. — Она сложила руки на груди, и отвела взгляд, — Просто вы займете его не сейчас.
Начальница спрятала оружие, и молча села обратно. Она решила, что потом сама лично с ней поговорить. Без свидетелей. Она еще возьмет свое. Екатерина мягко развела руками, и тоже села. Опустив голову, тихо сказала:
— С кандидатурой Петра, начальника безопасности все согласны?
Все молча согласились. Начальники и заместители надели обратно свои кители. Начальница отдела кадров шумно выдохнула, когда поняла, что второе массовое увольнение прошло мимо, лишь слегка потрепав ее нервную систему. Мысленно загордилась ей, поняв, что очередной конфликт был максимально тихо решен.
— Тогда поступим так. Сейчас моим заместителем будет являться он. — Екатерина подняла голубые глаза, и осторожно добавила, смотря на Куницкую, — Раз такое решение всех устроит. Пока я буду на своем рабочем месте — он будет занят своими обязанностями. У меня пока нет подходящей кандидатуры, чтобы сменить его.
— Будем надеяться, что вы не уйдете на больничный и откажетесь от отпуска. — Улыбнувшись сказала начальница юридического отдела, — Потому что других мы не готовы видеть в этом кресле.
Екатерина открыла свой ежедневник, и, отвернулась от Куницкой, прекрасно поняв ее намерения. Жаль, что она не может попросить себе личного охранника, чтобы не быть убитой в собственной кровати. Совещание пошло дальше. Пока новая начальница очерчивала дальнейшие перспективы — всем стало легче на душе. Вот мэр города пообещал увеличить финансирование до конца года. Вот тут губернатор со следующего года будет выделять больше денег на содержание, перекрыв недостаток финансов у района.
— И зарплаты всем вам поднимутся. — Екатерина посмотрела на часы, и, с улыбкой, сказала. — Через два часа увидите насколько. А теперь к обязанностям — Алина Даниловна, — она указала на девчушку ручкой, — предоставьте мне сто человек личного состава.
— Нихуясебе, — задумчиво протянул Мескалит, оперевшись о плечо Жени, — посмотрю я кого она выберет.
— Марина Николаевна, вы тоже. От вас тоже сотня человек.
— Я вам где столько людей найду, которых от работы можно отвести? — Нахмурившись ответила начальница, почти лежа на столе, — У меня штат не бесконечный.
— А кто именно вам нужен будет? — Алина растерялась, — У меня много разных специалистов.
— Специалистов у нас то может и много. — Мескалит оперся о ее плечо, и тихо прошептал на ухо, — А вот тех, кто хоть что-то сделать сможет — человек десять.
— Нам будут строить еще два блока. Все двести человек, которых вы выделите, будут переброшены на стройку.
— И сколько народа мы уже будем содержать? — Поинтересовался Петр.
— Полторы тысячи человек.
— Япона-ж мать… — Куницкая захотела подняться, но Мескалит ее придержал, — Вы что, обалдели товарищ полковник?!
— Штат ваших с Алиной Даниловной людей будет увеличен так же существенно. Вам бояться не за что. — Екатерина Александровна сложила руки перед собой, рассматривая записи в ежедневнике. — Губернатор хочет сделать из нашей колонии лучшую колонию в стране. Он дает нам финансирование и все средства, а мы в ответ должны дать результат.
— О да, погоня за результатом, дорогая полковник, — снова возникла Куницкая, но Мескалит снова не дал ей встать, — уже свела одного из начальников в могилу. Вы же сами понимаете, что это все потянет за собой такие проблемы, что мы не выкрутимся из них. Та нас потом всех пересажают, как картошку, за невыполнение вашего плана!
— Начнем с того, что у нас умирают заключенные, — недовольно сказала начальник отдела кадров, — у нас каждые три недели умирает один из работающих. И мы по-прежнему не знаем куда исчез Сергей Геннадьевич.
— Он теперь не наша забота. — Ледяным тоном ответила Екатерина Александровна, чем повергла всех в шок, — Нам некогда думать о том, куда он пропал, и расследования проводит уж точно не та служба, в которой мы с вами работаем. — Она подняла серьезный взгляд, — Я жду от вас результата. С первого числа следующего месяца я накладываю запрет на ношение оружия всем, кроме отдела Алины Даниловны, и начальников отдела. Всех заместителей попрошу оружие сдать.
— На меня за прошлый месяц трижды нападали! — Возмутился Евгений, — Мне предлагаете в рукопашную с заключенными биться?
— А ты за шубу Марины Николаевны прячься. — С легкой улыбкой ответила Алина.
— Я смотрю, что Леониду Юрьевичу не помогло за тебя спрятаться. — Евгений поправил китель, — У меня лицо красивое.
— У меня тоже было. — Мескалит отвел взгляд, шмыгнув разбитым носом, — Понаставили тут дверей. Не пройдешь.
Все громко рассмеялись. Екатерина Александровна слабо улыбнулась, опустив голову, и вычеркнула очередную строчку.
— Хватит ржать надо мной! Это все мое начальство.
— Да, твое начальство прям в силах тебя так избить. — Алина кивнула. — Кто тебе виноват, что ты ступенькой промахнулся?
— Меня Марина Николаевна толкнула! — Гордо воскликнул Мескалит.
— Я тебя сейчас пристрелю, если ты не заткнешься. — Прошипела Куницкая, продолжая полулежать на столе, подперев голову рукой, а босые ноги оставив на полу, около шпилек, — Я до тебя не дотрагиваюсь. Боюсь, что тупизна через прикосновения передается.
Мескалит уже было хотел возмутится, но все снова громко рассмеялись.
— Не сходятся у вас показания, Леонид Юрьевич. — Тихо ответила Алина, — Вы уж определитесь, кто из нас двоих виноват, что вас теперь только запасной выход из туалета ставить сторожить.
— Женщины во всем виноваты! — Воскликнул Мескалит, и посмотрел на Екатерину Александровну, что подняла взгляд, — Ой, извините, вы не женщина.
— Смелое заявление, — Слабо улыбнувшись сказала Екатерина Александровна, подперев голову рукой, — а вы на практике удостоверились или слухам верили?
Все повернули головы к Мескалиту, что тут же растерялся, и оперся о Женю. Тот резко сделал шаг в сторону, из-за чего лейтенант едва не завалился, лишившись опоры, и вдруг воскликнул:
— На практике! — Он отряхнул форму, и растерялся, — Для меня начальники — не люди. — Когда он заметил, как Алина потянулась к своему пистолету, тут же одумался и протараторил, — Ой, ну то есть…
— Екатерина Александровна, не обращайте внимания. — Алина повернулась обратно к столу, — Это наш местный юродивый. Вынуждены принять его на службу согласно закона по трудоустройству инвалидов.
Все снова громко расхохотались. Мескалит обиделся, отвернувшись. Женя же покосился на него с недоверием, и осторожно отошел.
Остаток собрания прошел спокойно. Когда всем раздали ворох новых обязанностей, отчитали за неисполнение старых, Екатерина попросила Алину задержаться, а остальных отпустила. Полковник больше испугалась того, что ее прямо сейчас к кресту прибьют, и решила защитится.
Когда все вышли, Алина подошла к столу Екатерины Александровны, ожидая приказа. Блондинка взяла тяжелый том дел Данилы в руки, и, сказала:
— Веди сюда своего бедолагу. И можешь не волноваться — снимешь с него наручники и пойдешь. Инна Борисовна тебе скажет, когда надо будет его забрать.
— Хорошо. — Она с любопытством посмотрела на начальницу, — Вы что же, первый раз принимаете у себя в кабинете заключенного?
— Первый раз за все время, пока я тут работаю — я принимаю кого-то, кто не носит погон. Необычное чувство. — Екатерина пожала плечами, — Все бывает в первый раз. Раз ты с ним справилась — значит и я смогу.
Алина лишь отрицательно покачала головой, и пошла на выход, расстегивая свой китель:
— Вот только мне, чтобы растопить его сердце понадобилось два года. И не десять, и не тридцать раз я получала от него. Он не раз ранил меня, уродовал, пинал, насиловал и ломал как физически, так и морально. — Она оперлась о дверь, и слабо улыбнулась, — И я очень надеюсь, что ему тоже самое не захочется сделать с вами, госпожа полковник.
Девушка закрыла дверь, и, удивившись, посмотрела на черную табличку с золотыми буквами, охнув от неожиданности. «Начальник исправительной колонии номер одиннадцать Управления Федеральной службы исполнения наказаний: Новикова Екатерина Александровна». Немного подумав, она повернула голову к секретарю, и сказала:
— Теперь я знаю, что никого страшнее нее нет.
— Слава богу до тебя дошло. — Улыбнулась ей в ответ секретарь, продолжая вязать на рабочем месте, — И зря ты спасала эту кобру. Скажи спасибо, что она не села в кресло заместителя. А то бы тут сейчас все грязь доедали.
Алина с грустью согласилась, и пошла во второй блок. Щелкнув своим пропуском, она поднялась на второй этаж, шагая мимо одинаковых камер. Конвойные не без интереса рассматривали свою начальницу, что сияла официальной формой и погонами капитана. Жестом попросив конвойного открыть, она громко крикнула:
— Кашин, к стене.
— Я не знаю такой команды. — Ответил рыжий, укутавшись в одеяло.
— Потыкай палочкой в свою собаку, вдруг она померла уже. — С улыбкой предложил начальнице взрослый и статный конвойный.
Алина указала рыжему на противоположную от кровати стену. Данила с неохотой поднялся. Надел свои порванные валенки. Заправил футболку в ватные штаны, и надел лепень. Встал к стене лицом, сложив руки за спиной. Девчушка застегнула на его руках наручники и сказала:
— Как спалось тебе?
Рыжий хитро ухмыльнулся, и пошел на выход. Конвойный закрыл за ними пустую камеру, и сказал:
— Та не научится он говорить. Попугая себе заведи.
Алина рассмеялась, и, не дав Даниле никому нагрубить, повела его в административное здание. Они вдвоем мирно шагали мимо строя, что пошел на обед. Зелено-голубые глаза рассматривали большую территорию колонии, но постоянно останавливались на великолепных вечнозеленых елях и соснах, гордо возвышающихся за забором с колючей проволокой.
— Ты определился со своим желанием? — Полюбопытствовала Алина, ведя его по асфальту, а сама шагая в берцах по мокрому снегу, — И не передумал к ней идти? Ты же презираешь все высшее начальство колонии.
— Они меня тоже презирают, — Данила хмыкнул, — наша взаимная ненависть существует только в этих стенах. Как только выходишь, и встречаешься с кем-то из служивых за забором, в свободной обстановке — они все такие же люди.
— Хорошо, что ты это понял.
— К тому же — я с вашей особой не знаком. Кто ее знает, может она мечтает со мной переспать не меньше, чем Марина Николаевна.
— Избавь меня от мыслей об этом. — Алина мягко отвернула его голову от себя, — Даже знать не желаю кто там хочет с тобой переспать.
— Марина Николаевна довольно неплохая. Опытная, это сразу чувствуется. — Он рассмеялся, и, увернувшись от пощечины, сказал, — Это она мне все о тебе рассказала. Мне было интересно, тогда, два года назад, кому же я вдруг понадобился. Столько лет сидел и никому я не нужен был. А тут кто-то мной заинтересовался. Я был заинтригован. Мое любопытство взяло надо мной верх, и я переспал с ней, в обмен на информацию о тебе.
— И много же ты обо мне узнал?
Данила встал перед большой лужей, и, посмотрев на Алину, слегка пригнулся. Девчушка запрыгнула ему на спину, чем шокировала всех Грачей, что за этим наблюдали. Рыжий пошел по луже согнувшись, чтобы не свалить начальницу в воду. Когда она спрыгнула на асфальт, начала громко смеяться, едва не упав в подтаявший сугроб.
— Данила, ты похож на свинью.
Заключенный задрал нос, и вальяжно пошел дальше. Он замочил все валенки со штанами по самое колено. Алина потянула его за руку, отведя от очередной лужи, поведя снова по дороге.
— Много. — Сказал рыжий, продолжив разговор, — Что у тебя день рождения в августе, к примеру. Что ты была девственницей, я тоже знал. Знаю, что у тебя красный юридический диплом. Знаю где ты раньше работала. И даже знаю, что у тебя полноценная семья, с бабушками, дедушками, матерью и отцом. — Он тихо выдохнул, отведя взгляд, — Тогда я понял, что насколько мне больная тема семьи, настолько она больная и для Куницкой. Я слышал, ты ей жизнь спасла.
— А она в ответ на меня Мескалита натравила. — Алина кивнула и остановилась у входа в здание. Закурила сама и дала закурить рыжему, расстегнув его руки. Они сели на корточки около лесенки, любуясь мрачным весенним небом и возвышающимся над колонией лесом. — Мне предлагали ее бросить умирать. Но я не смогла. — Девчушка поправила китель, вытянув руки, и стряхнула пепел на снег, — У нее передоз был. Я с огромным чудом угадала нужную баночку, и не остановила ей сердце, когда она немножечко так прекратила дышать. Она мне поведала историю о том, как ей не легко было.
— И что? — Рыжий повернул голову, смотря на то, как Алина загрустила, — Ты считаешь, что это оправдание тому, что она сейчас делает?
— Я не знаю. — Честно призналась Алина, — Я ненавижу ее всем сердцем. Ненавижу ее поступки, ее поведение, и все, что она делает. Но ей переломали всю жизнь. Узнай я полную ее историю — быть может я бы смогла на твой вопрос ответить. Но сейчас — я не знаю.
— Если тебе интересно — спроси ее об этом. — Данила затянулся сигаретой, и поправил растрепавшуюся прическу, — Она многое расскажет. Да просто ее никто ни о чем не спрашивает. — Ты же любишь падших людей с помойки доставать. — Он перевел на девчушку свои зелено-голубые глаза, — Может пришла пора и ее очередь? Ты уже у всех в душе побывала. И у меня. И у своей главной начальницы. А узнаешь что про Марину — расскажи мне.
— Чтобы ты этим воспользовался?
— Она мне не враг. — Данила слабо улыбнулся, отвернувшись, — Но и не друг. Но мне любопытно не меньше твоего.
Они переглянулись и докурили в тишине. Алина снова застегнула наручники на Даниле, и повела его внутрь здания. Видя, как она ведет заключенного в одиночку, все работающие на трех этажах чуть головы не свернули, рассматривая столь необычную пару. А когда Данила, пригнувшись, вошел в приемную начальницы колонии, по коридору послышались перешептывания. Марина Николаевна, что стояла и подпирала свою дверь плечом, молча проводила рыжего взглядом. Открыв бутылку с мартини, она пошла к себе в кабинет, разочаровавшись в собственных мыслях.
— Етижи пассатижи. — Прошептала секретарь, медленно подняв голову, и посмотрела на Данилу, — Матерь божья…
— Здравствуйте. — Данила улыбнулся, и показал ей наручники, — Спокойно, я не кусаюсь. Я ручной.
— Ой, а можно тебя потрогать? — Инна Борисовна тут же подошла к рыжему, и изумленно задрала голову, — Мать твою. Та ты реально больше двух метров. Вот ты лошадь…
Данила лишь молча кивнул, чувствуя себя цирковой обезьяной, и наклонился. Секретарь потрогала его волосы, провела рукой по веснушчатой щеке, после чего села обратно, загадочно улыбнувшись, набрала своего начальника. Заключенный выпрямился обратно, и посмотрел с гордостью на Алину, что поправила его ватник.
— Екатерина Александровна, а к вам пришли. — Секретарь усмехнулась, — Данила Владимирович Кашин, кто же еще.
Алина дождалась согласия, и подошла к двери, замерев. Данила удивился, прочитав табличку, но ничего не сказал. Девчушка раскрыла перед ним дверь, давая ему войти, потом вошла следом. Рыжий уселся за стол, на ближайшее место с левой стороны, и протянул руки своей девочке. Алина пригладила его волосы, и, расстегнув наручники, беззвучно пожелала ему удачи, и тихо ушла, закрыв дверь. Дала секретарю знать, что будет в соседнем кабинете. Собралась с силами, отправившись в кабинет к Марине Николаевне, уже готовая быть убитой на месте.
Данила поднял голову, положив руки на темный дубовый стол. Засмотрелся на прекрасный пейзаж, открывающийся с распахнутых настежь окон. Медленным взглядом осмотрел роскошные цветы, что заняли все подоконники, несколько свободных полок, и стояли даже на шкафах. Большинство из них цвело, наполняя кабинет яркими красками и великолепным нежным ароматом. Рыжий прекрасно заметил, что у начальницы висела одна единственная награда, под портретами первых лиц государства и директора службы исполнения наказаний. Он был поражен и тем, сколько документации хранилось в четырех стеклянных шкафах. И ни на одной полке он не заметил даже легкого слоя пыли. Перевел взгляд с окружения на стол начальницы. На большом черном дубовом столе стояли два монитора, все облепленные напоминалками. Столешница была завалена многочисленными документами, бумагами и папками. Около клавиатуры валялся растрепанный бумажный уголовный кодекс. Его искренне удивило увиденное, особенно после чистейшего стола Марины Николаевны, и ее серого и пустого кабинета. Тут даже дышалось чуть легче, чем везде.
Наконец, он спустя почти пять минут, посмотрел на стоящий силуэт к нему спиной. Кудрявые блондинистые волосы. Идеально ровная осанка. Данила нахмурился, не поверив в то, кто стоит перед ним.
— Здравствуйте, Екатерина Александровна. — Спокойно сказал Данила, не отрывая от нее взгляда.
— И тебе здравствуй, Данила Владимирович. Давно не виделись.
Она медленно подняла голову и повернулась к нему, наградив сидящего привычным холодным взглядом. Заключенный едва заметно улыбнулся, прекрасно узнав ее. Он осмотрел ее. Сейчас она другая. Еще более худая, но все такая же бледная. На ней идеально сидел китель с золотыми ветвями и погонами полковника. Его взгляд заметил и посиневшие руки, что имели такой же оттенок, как и ненакрашенные губы. И снова удивление. Она стояла перед ним ненакрашенная. Но при этом выглядела ни чуть не хуже чем остальные.
— Я знаю, чего ты хочешь от меня. — Начальник медленно подошла к своему столу, и села в кресло.
— Даже так? — Данила продолжал ее рассматривать, почти не двигаясь, и лишь слегка склонил голову, — Ваше всевидящее око выбрало из трех сотен заключенных именно меня. Я польщен. — Он подпер татуированной рукой голову, рассматривая ее тонкие пальчики, прекрасно заметив, что они были не накрашены, но имели довольно благородный фиолетовый оттенок, — Если вы думаете, что я попрошусь на свободу — вы ошибаетесь, госпожа полковник.
Екатерина отрицательно покачала головой, и спокойно ответила, сжав в руке ручку:
— Я знаю, что свобода тебе не интересна. Иначе бы ты удовлетворил свои желания на предыдущем этапе, — она сделала паузу, убрав мешающиеся пряди за ухо, — в кабинете у Марины Николаевны. Но раз ты был упорен в своем желании поговорить лично с начальником колонии — я готова выслушать тебя.
— Разговаривай я всего лишь с заместителем начальника, то, думаю, было бы не так эффектно. — Рыжий улыбнулся, — Вам идут эти погоны. Вам идет эта форма. И я прекрасно знаю о том, что вы только недавно вступили в эту должность. — Он кивнул, — Когда я тут сидел в прошлый раз, вы бегали по архиву, а сейчас уже сидите передо мной начальником колонии.
— Ближе к делу, Данила Владимирович. — Она заглушила звонящий телефон, — Что же ты хотел от меня?
— У меня к вам много вопросов. Алина доходчиво мне объяснила, что у меня есть возможность попросить у вас что-то одно. Но про вопросы — разговора не было. Разрешите? — Полковник молча согласилась, рассматривая его разорванный и дырявый ватник. — Сначала ответьте мне, к чему все это молчание? Почему вы ни подчиненным, ни заключенным не даете на себя посмотреть?
Начальник тихо выдохнула, и, немного расслабившись, откинулась в кресле, продолжая перебирать в руках ручку. Ей понадобилось пару минут, чтобы сформулировать мысль.
— Я сторонник того, что чтобы управлять людьми из тени. Если все будут знать кто я такая — повышается уровень угрозы, а мне это не нужно. — Она пожала плечами, спокойно отвечая, и прекрасно видя его слегка голодный взгляд, — Я не хочу, чтобы все знали о моих слабостях и недостатках. Да и хочу наблюдать за работой людей, чтобы они не догадывались о том, какую должность я занимаю. Предпочитаю, чтобы мои подчиненные видели только мои действия, и оценивали только их. Остальное — лишняя трата времени.
Данила согласился. Интересная позиция. Спорить с ней ему не очень хотелось.
— Почему вы никогда не принимали у себя заключенных? Я знаю, что я единственный — кого вы приняли за все время работы в этом месте.
— Потому что не хочу свой кабинет превращать в проходной двор, который есть у Марины Николаевны. Я вижу поступки заключенных, и имею о каждом достаточно информации, содержащейся в личных делах, чтобы знать — куда их определить, какую работу дать, и в какой из двух блоков посадить. Лично общаться — пустая трата времени и снова появляется риск, который мне не нужен.
— Я понимаю, почему вы не любите риск. Риск быть застреленной на рабочем месте — никому особо не нравится. Но мне кажется, что если для вас большую опасность представляют ваши подчиненные, а не заключенные — с вами что-то не так. — Он наклонился ближе к столу задумавшись о чем-то своем, и сказал, — Я помню, что вы не умеете сопротивляться. — Данила тут же улыбнулся, и отрицательно покачал головой, не дав начальнице и шанса возмутится, — Не делаете вид. Алина делает вид, что не сопротивляется. Вы же не умеете давать отпор. И при этом у вас не было пистолета, поэтому вы даже выстрелить в меня не смогли, как это сделала Марина Николаевна. — Он начал загибать пальцы, — Еще я заместил, что если вы собираете всех сидящих во втором блоке, то у конвойных и начальников чудесным образом пистолеты и автоматы меняются на дубинки. Причем, когда две недели правила Куницкая — такого не было. — Его внимательный взгляд прекрасно заметил почти невидимый страх в ледяном взгляде Екатерины, — Раскройте мне тайну — с чем связан ваш страх к оружию? Я прекрасно вижу, что и сейчас на вас нет ни кобуры, ни рядом пистолета нигде нет.
— У меня нет табельного. — Екатерина отвела взгляд, — Отпираться я не умею, ты прав. А страх к оружию у меня появился только на службе.
— Каким образом вы вообще, не умея давать отпор и носить оружие забрались так высоко?
— Взятки. — Спокойно ответила женщина, расстегнув свой китель, — Я работаю с документацией. Я не работаю в поле. Эти знания бесполезны. Тратить время на них мне некогда. Оружие я не ношу по личным причинам.
— Боитесь, что тоже не успеете вовремя сдержать гнев и пристрелите кого-нибудь? — Он нахмурился, и прекрасно увидел как она растерялась. Он попал в точку.
— Я не злюсь. У меня нет такого качества. Так же как и радости. Я нейтральна.
Заключенный лишь усмехнулся, и чуть съехал в удобном кресле, положив ногу на ногу.
— Идеальный госслужащий. — Он кивнул, — Занимательно. Я слышал от Марины Николаевны о том, что вы уже один раз слетали с должности до архивариуса. Я был удивлен, что вы уже добирались до начальских кресел, но вас успели вовремя столкнуть. Почему это случилось?
— У меня давняя вражда с Мариной Николаевной. Предыдущий начальник колонии решил, что ее слухи по поводу меня — правдивы. Но она ликовала не долго — я довольно быстро вернулась в строй.
Данила сложил руки вместе, улыбаясь. Он видел, что ей от его вопросов стало неуютно. И когда она сняла китель, оставшись в голубой рубашке, это лишь подтвердило его доводы. Ей не хочется быть в этой должности, и ей жмут эти погоны.
— Что, считаешь, что я не достойна занимать этого поста? — Спросила Екатерина, выложив ручку из рук.
— Нет. Достойны. Но вы не выдерживаете хватки Куницкой, и по вам это видно. Вы все равно боитесь ее. — Он поправил волосы, — Быть на две ступени выше, а все равно бояться. Она будто вас еще ребенком запугала, вы выросли, а страх не прошел. Вам не победить в этой войне, уж извините. Я видел обе стороны конфликта. У вас слабая психика. Вы не выдержите.
Начальник снова поднялась из-за стола, и встала к нему спиной, смотря в окно.
— Твои планы на Алину, — Она поправила несколько листов у пушистого папоротника, задумавшись о чем-то своем, — они серьезные? Я могу тебе ее доверить?
— Хороший вопрос, после всего того, что я с ней сделал. — Данила усмехнулся, — Да, я думаю то, что между нами происходит — довольно серьезно. Замуж, конечно, не буду звать, но за девушку ее уже можно считать. Пока она меня не бесит — можете не волноваться за ее здоровье.
— Все-таки сдался под ее обаянием. — Екатерина снова сложила руки на груди.
— Она вкусно готовит, приятно пахнет, красиво выглядит и дает с ней спать в любой момент, как мне захочется. Для меня — достаточно. Я многого не прошу — я же не Марина Николаевна.
Полковник улыбнулась, и молча согласилась. Немного подумав, она решила немного сменить тему:
— Алина сказала мне, что ты похоронил мать. Поэтому не торопишься на свободу?
— Поэтому. — Данила рассматривал ее фигуру, — Не вынесла она, когда меня четвертый раз посадили. Умерла через полторы недели после приговора. Заболела пневмонией и не хватило ей силы выкарабкаться. Больше по ту сторону забора у меня никого нет. Тут я полезен. Тут мои руки и мозги нужны. Тут я работаю, и за четыре месяца около шиноперемалывающей машины, — он усмехнулся, — даже все пальцы на месте. Тут у меня есть крыша над головой, и даже не дырявая, что большая редкость для колоний. У меня есть вкусная еда. А с недавнего времени есть еще и Алина, которая вообще гасит последнее желание возвращаться туда, где ходят люди куда хотят, и не просыпаются под гимн и лай собак.
— Ты поднял бунт, потому что хотел отомстить за свои семь лет сверху?
— Когда я выйду мне будет тридцать пять. Это будет следующий день после моего дня рождения. — Он внимательно следил за начальницей, что медленно обошла свой стол, и встала чуть ближе к нему, — Конечно я был в ярости, когда узнал, что на меня повесили убийство невинного парня. Мало того, что его посадили по ошибке, так еще и убили тут ни за что. Если бы Алина меня не остановила — минимум двоим начальникам я бы нанес смертельные раны.
— Ты даже знаешь, кто на тебя повесил это дело?
— Знаю. — Данила поднял зелено-голубые глаза, внимательно посмотрев на начальницу, — Вы. И господин Леонид Юрьевич, что спровоцировал драку, пустив слух о том — что убитый был крысой. — Он отрицательно покачал головой и сказал, — Меня не обманешь, Екатерина Александровна. У Марины Николаевны свои способы борьбы со мной. — Он отодвинул воротник футболки, и показал ей след от огнестрела в плече, который до сих не зажил толком, — Она не боится вступить со мной в открытую схватку. Это не ее метод.
— Ты опасен для общества, ты это понимаешь?
— Половина тех, кто сопровождает меня в этой колонии — опасны для общества. Адекватных начальников тут я тоже не видел. Про Марину Николаевну даже упоминать не надо. У нее все, от бесконтрольного гнева, до алкоголизма. У Леонида Юрьевича тоже есть сдвиг — он не понимает отказов, и разучился думать головой. У Петра, начальника безопасности, постоянный страх, что вы его скинете с должности, вплоть до паранойи. У Алины тем более все не в порядке с головой. И, знаете, что-то мне подсказывает, что вас в человеческое общество тоже выпускать нельзя. Вы звереете в колонии не хуже тех, кто за решетками сидит. Так что все относительно, полковник.
— Ты говоришь обо мне так, будто знаешь о мне все.
— О вас никто ничего не знает. — Данила пожал плечами, — Знаете, я пока за два года старался дотянуться до вас, ничего толком не узнал. Я даже не знал как вас зовут. У конвойных даже нет точного определения вашего имени. Вы очень много дали мне информации о себе на наших двух встречах. Тогда на первом допросе, когда ко мне пришла Алина, — Он поднял взгляд, — там ведь именно вы стояли. Что вы хотели увидеть?
— Твое поведение. То, как ты с ней обращался, пока она была рядовой, и боялась тебя — стало одной из четырех причин, почему ты сейчас сидишь в одиночной камере.
— Почему вы мне ничего не ответили?
— Я ненавижу тратить слова в пустую. Так же, как и время.
Данила повернулся к ней, сняв с себя ватник, и положив его на стол. И прекрасно заметил ее взгляд.
— Он удобный. И на плечах погоны не жмут. — Рыжий улыбнулся, — Вы вроде бы не суеверная — можете примерить. — Он подпер голову рукой, еще немного съехав в кресле, — А на нашей второй встрече — я прекрасно прочувствовал все ваши слабости. Слабость к оружию. Слабость к проявлению физической силы. Слабость к унижениям. Полная неспособность дать малейший отпор. — Он усмехнулся, — Мне хватило двух минут. Я даже не думал, что Куницкая меня обманула.
— О чем ты?
Полковник взяла предложенный ватник. Провела ледяной рукой по ткани, и, немного подумав, надела его. Слова Данилы были правдивы — он гораздо удобнее, чем ее китель. И ткань мягче, и движения ничего не стесняет. Правда на ней все довольно сильно висело. Она опустила голову, и посмотрела на список статей на левой стороне.
— Я о том, что меня на вас натравила тогда Марина Николаевна. Леонид Юрьевич пришел ко мне, отдал мне мой нож, который у меня отобрали, когда брали в этот раз. И он же мне сказал о том, что вы мелкая подчиненная. Чтобы проверить их слова я и оставил след на щеке. — Он пожал плечами, — Должен был знать, насколько высокое начальство могу свалить с ног. Сейчас я даже горд собой.
Данила поправил волосы приятным жестом, сидя перед начальником колонии в промокших штанах, хлюпающих водой валенках, и футболке, выставив напоказ свои израненные руки. На его запястьях были черные следы от наручников, но они так долго болели, что он перестал на эту боль обращать внимания.
— Итак, — тихо сказала Екатерина Александровна, усевшись на кресло рядом с ним, решив пока не снимать уютный ватник, что был похож по ощущениям на одеяло, — о чем ты хочешь меня попросить? Озвучивай свое желание.
Заключенный сел в кресло нормально, не отводя от нее глаз. Пару минут смотрел на нее нахмурившись, и сказал:
— Я хочу попросить у вас разрешения покинуть колонию. Из родного дома забрать вещи. Мне нужно будет покинуть город. — Он позволил себе показать свою грусть, и перешел на шепот, — Я хочу отправится на могилу к матери. Я не попал на ее похороны. Но скоро будет уже три года, как она погибла.
— Сколько времени тебе потребуется?
— Полтора дня мне ехать на поезде в сторону города, в котором она погибла. Двух дней там мне хватит.
Полковник с неохотой поднялась, и сняла с себя ватник, отдав его Даниле. Молча прошла до своего рабочего места, после чего показала заключенному его том дел, который едва могла удержать одной рукой. Он был бы очень рад его почитать. Ему было слишком интересно, что эдакого ему туда вписали.
— Ты понимаешь, что с твоим грузом вины, и с нынешним сроком — тебе нельзя покидать территорию колонии.
— Я мошенник, я подделывал документы, — Он выпрямил спину, щелкая пальцами, — Я избивал, я грабил. Но я никого никогда не убивал. Ни свое первое преступление, ни последнее — я не признаю. — Он показал ей изуродованные руки, смотря в глаза, — На моих руках есть краска с фальшивых свидетельств. Есть грязь воровства. Но на них нет чужой крови. Я не убийца. Я отдаю себе отчет в том, что делаю, и признаю все, что я совершал. Но лишнего я на себя не беру. — Данила надел ватник, и почувствовал приятный и нежный аромат духов, на несколько секунд растерявшись, — К тому же я делаю вам всем тут одолжение, что гашу конфликты внутри второго блока, не даю заключенным разрешения набросится на ваших бедолаг в пятнистых формах. И помогаю вашим начальникам, исполняя их прихоти, давая считать им, что я их личный пес. — Он отрицательно покачал головой, и задрал ее, оголив шею, — Но на мне ошейника нет. Я свободен. И лишнего я не прошу.
Полковник села в свое кресло, и достала чистый лист бумаги. Когда она услышала слова заключенного о том, что он тут всем оказывается помогает, и делает одолжение, она вдруг нахмурилась, и спросила ледяным тоном:
— Торгуешься, чтобы попасть на свободу, которая тебе не нужна? Делаешь нам одолжение, что даешь людям бунтовать? Прости, Данила, но этого недостаточно.
— А разве я недостаточно долго сижу смирно, и не проявляю свои зверские желания? Разве я не заслужил в ваших глазах право на то же условно-досрочное? Разве я не достоин не получить еще один надуманный срок, а отсидеть свое, встать и уйти.
— Сколько насилия ты причинил Алине? А сколько раз ты грубил конвойным? Нарушал внутренний порядок, прогуливаясь там, где тебе запретили. Быть может ты забыл, что пытался задушить Марину Николаевну? А нападение на меня, как на заместителя начальника колонии — должно было стать витком в твоем уголовном деле, чтобы сослать тебя на территорию крайнего севера, и не в колонию, а в тюрьму.
— Я мог навредить гораздо больше. Но положительных дел сделал больше.
— У меня другое мнение. — Подытожила Екатерина Александровна, и положила перед ним бумагу и дала ручку, — От всех я слышу только плохое о тебе. И мой собственный опыт наблюдения дает мне достаточно информации. Ты по-прежнему опасен для общества, Данила, так считает большинство. — Она оперлась о кресло, болтая в воздухе ногами, и поправив воротник своей голубой рубашки, — Пиши.
— Что мне вам написать? — Он опустил голову, — Чистосердечное признание?
— Зачем оно мне? — Полковник слабо улыбнулась, — Ты уже осужден.
Данила сжал ручку, и медленно поднял глаза. Немного подумав, он тихо сказал:
— Какая интересная формулировка. Так вот, о ком говорила Алина. — Он перевел взгляд на начальницу колонии, — Вот кто единственный в колонии считает иначе.
— Я отдаю себе отчет в том, что ты физически не мог совершить своего первого убийства. И знаю, кто совершил твое последнее убийство. Но по причине, которую я тебе уже озвучила — ты будешь оставаться здесь. Напиши заявление о том, что хочешь покинуть территорию колонии. Напиши дату, город, в который ты поедешь, количество дней, которые ты потратишь на дорогу, и количество дней, которые тебе нужно провести в другом городе. Оно формальное, и будет чисто для меня. Никто о нем не узнает, так же, как никто не узнает о том, что ты сегодня тут мне сказал. Можешь не беспокоится на этот счет.
— Я знаю, что вы прекрасно храните тайны. Я в ответ — сохраню ваши. Так ваше решение по моей просьбе — положительное?
— Об этом тебе завтра скажет Алина. Сейчас я ответа тебе не дам. Напишешь, и можешь быть свободен.
Данила опустил голову, и начал молча писать заявление. Екатерина же набрала секретаря, сказав ей о том, что уже самое время искать начальницу конвойных, чтобы отправить заключенного в его комнатку.
Все эти два с половиной часа разговоров, Алина сидела у Марины Николаевны. Она пришла не с пустыми руками, и положила ей на стол ее любимую шоколадку. Заместив, что начальница обрадовалась подарку, и тут же проглотила кусочек, все же решила найти себе место.
— Марина Николаевна, — Алина сидела у хозяйского стола, смотря на то, как начальница пьет мартини прямо с горла, — можно с вами поговорить?
— Ну давай. — Она отвлеклась с неохотой от бутылки, прожевывая шоколадку, и легла в кресле, закинув ноги на стол, — Че хочешь, начальница конвоирования от простой начальницы административно-хозяйственной деятельности? Бумаги пару коробок вне общей очереди?
— Марина Николаевна, я слышала от вас о том, что вы пережили в жизни. — Алина расстегнула свой китель, — Можно послушать полную историю?
— По поводу? — Она сильно загрустила и снова потянула руку к бутылке, но девчушка ее забрала себе, — Сучка. Что ты хочешь узнать? Не знаю, что я там тебе рассказала, но это пиздежь.
— Я знаю о потере вашей семьи. Я сожалею о случившемся.
— А я не особо. — Марина смотрела на нее с грустью, уже изрядно пьяная, — Ну случилось и случилось. Че изменишь теперь?
— Почему вы сменили столько детских домов? Я догадываюсь, как вы туда попали, но почему так много?
— Знаешь, когда я попала в первый детский дом, то даже не знала, как меня зовут. Я всегда, все свои четыре года отзывалась на «Эй, сука» и так далее. У меня не было никаких данных о том, кто я и что из себя представляю.
— Сколько вам было?
— Четыре года где-то. Я не уверена до сих пор, что мне тогда было четыре, но в детском доме не стали разбираться, и въебали случайную дату. — Она пожала плечами, и сказала, — Мариной я стала, потому что всех шестерых девочек, которые попали в тот же день вместе со мной поставили в шеренгу. Кто отчитался на «первый» — стали Машами, а кто на «второй» — Маринами. Николаевна я, потому что директор детского дома был Николаем.
— А почему Куницкая?
Марина вдруг улыбнулась, но все же отобрала бутылку. Осушила ее до остатка, и тут же забросила следом кусочек шоколадки. Заворочалась, сняв с себя китель, и, швырнув его в Алину, следом швырнула и рубашку, оставшись в одной юбке и босиком. Девчушка растерялась, прижав к себе ее вещи, и снова уставилась на ее черные синяки от наркотиков. И почему она их раньше на них не обращала внимания? Или их попросту не было?
— Потому что в ментовке, куда я попала немощной заикой, работал опер по работе с несовершеннолетними по фамилии Куницкий. Он мне подарил черную ленточку, которую вплел в мои, тогда еще длинные волосы. На ней была изображена золотая куница. — Марина закинула голову, — Символ достатка. А следом, через недельку после того, как я привыкла к нему и начала доверять ему, он подарил мне еще и первый поцелуй, а следом и первую ночь.
Алина в шоке раскрыла рот, не ожидая такого развития событий. Марина Николаевна снова бросила ноги на стол, изящно изогнувшись, и закинула голову, потерев шею. Она говорила обо всем так легко, и единственное, что подсказывало, что этот опыт был травматичен для нее — легкий оттенок грусти, который, видимо, пришел с ней вместе с алкоголем.
— Моего мертвого отца обвинили в педофилии посмертно. Всем было поебать. Никто разбираться не стал. Когда мальчишки из старшей группы узнали о том, что со мной случилось, то всем скопом пришли к нам в группу, и попытались меня тоже отыметь. Одному из них я воткнула вилку, которую украла в столовой, прямо в то, на что они хотели меня усадить. Меня выкинули оттуда со скандалом. Попала я в другой детский дом просто потому, что уехала на электричке зайцем, и начала побираться на вокзале. Менты увидели во мне угрозу. Швырнули меня в следующий детский дом. Там я постоянно дралась, но продержалась пару лет. Когда меня снова попытались изнасиловать, я сломала бедолаге нос, и выломала руку. Снова вылетела, пошла дальше. — Марина задумалась, и сказала, копошась в верхнем ящике, — С третьего меня выгнали за неуспеваемость, и я попала в четвертый. — Она протянула ей руку, давая осмотреть давние шрамы, — Там я и осталась до восемнадцати. Там меня уродовали, но я уродовала в ответ. Я тебе уже рассказывала про эту историю с кабанчиком-главарем. Он сказал, что так определяет дальнейшее место по жизни. Что сильнее всего ранит — там и останешься. Меня его прогноз чуть не убил, но было весело. Все считали, что я сяду, но я попала в колонию через другие двери. Этого, конечно, никто не ожидал. Когда он попал сюда к нам и увидел, что я стала начальником отдела, он сильно испугался. Но я его застрелила, поэтому мне похуй. А Куницкого посадили за коррупцию. Я пришла к нему, переспала с ним, а потом, — она начала любоваться на обломанные ногти, — выколола ему глаза ногтями, а следом этими же самыми руками и задушила. Мне никто ничего не сказал.
— Сколько же народу вы убили?
Начальница нахмурилась, но все же достала из ящика бутылочку с вином. Алина внимательно наблюдала за тем, как она с легкостью открыла бутылку без штопора, и согласилась, когда было дано предложение и ей немного хлебнуть. Сделала несколько глотков, скривившись. Белое полусухое. Она ненавидела полусухое.
— Штук сорок точно. Заключенных было меньше всего. А случайное убийство было лишь однажды — я стреляла по воронам, а попала точно в лоб Грачу. — Она рассмеялась, — Сама стояла ему могилу копала в сорокоградусную жару. В основном — я кидаюсь только на людей, которые мне перешли дорогу или как-то навредили.
— Все эти сорок людей были убиты потому что навредили вам?
— Ну, — она сделала вид что задумалась, а сама затягивала лямку на лифе, постоянно ворочаясь в кресле, — большинство да. Это те самые люди, которые насиловали меня, избивали меня, унижали. Двадцать я расстреляла, трое умерли от потери крови, а остальных я задушила, — Она широко улыбнулась, и протянула ей руки, — любуйся. Вот этими вот ручками.
Алина в шоке смотрела на нее, не веря своим ушам.
— Вы серийная убийца, Марина Николаевна. Вы немножечко с головой не дружите.
— Возможно. — Начальница усмехнулась, — Но мне похуй. Меня никто не останавливает. А те, кто попытался — гниют в земле.
Алина наклонилась к ее столу, оперевшись на него, и внимательным взглядом рассматривала ее. Марина лишь поправила задравшуюся юбку, приложив к виску прохладную бутылку. Немного подумав, капитан решилась задать вопрос, который интересовал ее, да прямо в лоб:
— Мне стоит опасаться за Екатерину Александровну?
— Я боюсь, что тебе стоит опасаться за нее только в том, что у нее мозгов нет. Спать с кем-то и не предохраняться — прямой путь ноги протянуть. — Марина сделала несколько глотков, и рассмеялась, — Хотя, если мэр города засадил ей так, что она от него залетит, я, конечно, посмеюсь, да.
— Откуда вы знаете, с кем она спала?
— Я с ней не первое десятилетие знакома. Она так на мэра смотрела влюбленно, когда тут ходила проверка, что не удивлюсь, если она поддалась на первую же провокацию, и запрыгнула на него. Бояться-то больше не за что. Почти в сорок лет лишиться девственности, это надо уметь. Да и во всех газетах уже обсуждают их романтичное свидание. — Начальница сплюнула, и отставила бутылку, — Человек прожил сорок лет, а такой же наивный, как и ты. Мда. Мозгов у нее и правда не осталось. Кстати! — Марина опустила ноги, и придвинулась к столу, — Скажи мне, тебе тоже Данила больше понравился, да?
— Конечно. — Алина отвела взгляд, — Не люблю быть леденцом, который облизывают.
— Уж если спать с кем-то, тот так, чтобы твои крики вся колония слышала, да? — Начальница хитро улыбнулась, — Отдай мне своего песика? Я его пару ночей поэксплуатирую, — она с трудом выговаривала слова что были длиннее двух слогов, — а потом верну.
— Мой, как вы выражаетесь, песик, изуродовал Леонида Юрьевича.
— Потому что он дебил. Его не жалко. — Марина взяла сигарету в руку, и немного подумала, опустив взгляд, — Пристрелить его чтоль? — Она щелкнула зажигалкой, и закурила прямо в кабинете, выдохнула тонкую струю дыма и сказала, — Спасибо за шоколадку. Моя любимая.
Алина улыбнулась, когда первый раз услышала слова благодарности от нее. Заметив, что сидящая загордилась, Куницкая отвела руку с сигаретой в сторону, и дополнила:
— За то что спасла мне жизнь — спасибо не скажу, так же как и никто в колонии тебе этого не скажет. Все были бы рады, если бы я умерла. И я была бы рада сейчас уже потихоньку быть съеденной трупными червями. — Стряхнув пепел с сигареты, она задумалась, — Подумать только. Ты одна единственная, которой я могу позвонить, когда умираю, и даже не быть убитой. Очень странное дело. Такое же странное, как и то, что Катя принимает у себя заключенного. — Она рассмеялась, — Это все твой хитрый план, да? Хочешь чтобы он убил Катю?
— Не хочу. Екатерина Александровна меня полностью устраивает. — Алина выпрямила спину, смотря на начальницу.
— Было бы это так — ты бы тоже встала против меня. — Куницкая подняла взгляд полный злобы, и, резко наклонившись к ней, схватила за руку с гипсом, и тихо сказала, — Но ты осталась. Почему?
— Против вас, как начальника — я тоже ничего не имею. А тогда на собрании — я просто высказала общую точку зрения. Если бы я сказала, что не против того, чтобы вы были заместителем Екатерины Александровны, они бы меня расстреляли сразу после собрания.
Алина убрала свою руку, и тяжело выдохнула. Куницкая сделала последнюю затяжку, и, бросив сигарету в бутылку с вином, отставила бутылку. Медленно поднялась, крепко держась за стол, чтобы не завалится. Встала прямо перед сидящей, снова опустив задравшуюся мини-юбку, и сказала, оперевшись спиной о стену:
— Ты поразилась тем, сколько людей я убила, верно?
Алина осторожно поднялась, и женщина мягко оперлась о ее плечи, смотря в глаза. Жестом показала ей молчать, и тихо сказала:
— Знаешь, — она подняла свой пистолет, и сжала его в руке, — не будь там столько народу — я бы убила эту выскочку прям тут. У меня уже не дрогнет рука. Я готова стрелять в любого. Я знаю, на что способна. И знаю последствия своим действиям. — Ее улыбка стала очень хитрой, и она прижала пистолет к горлу начальницы, — А вот ты до сих пор не чуешь, сколько дров наломала.
Капитан достала свой пистолет, и приставила ее голой коже Марины. Та продолжила ухмыляться, опустив свободную руку, мягко отведя оружие от себя.
— Не забывай, что пистолет имеет свойство стрелять. И если я снова выживу, — она оскалилась, цокнув белыми зубками, — точно такая же дыра окажется в твоей собачке.
Она отложила свое оружие, и крепко схватила Алину за руку, в которой она сжимала пистолет. Крепко обняла ее сзади, повернув лицом к двери.
— Марина Николаевна, — Алина тяжело и глубоко дышала, боясь любого ее действия, — что вы хотите от меня?
— Я много чего хочу от тебя. — Марина положила свою руку на ее руку, дыхнув горячим дыханием в шею, — Не дрожи, мы тут одни. Не бойся меня.
— Мне так Данила тоже говорил. А потом изнасиловал меня.
Марина усмехнулась, и прошептала ей на ухо:
— Знаешь, нашей Катеньке тоже самое и глава города говорил. И она ему так же доверилась. — Она убрала каштановые вьющиеся волосы, и спросила, — А это не ты ли у нас с брюхом то ходишь? Не от Данилы-то своего ребеночка носишь?
— А вам какое дело?
Алина крепко сжала пистолет, боясь, что сейчас к ним кто-нибудь зайдет. Совет успокоится по какой-то необъяснимой причине не помог. Она чувствовала что начальница крепко держала ее руку, вторую положив на низ живота. Марина Николаевна была настолько горячей, что тепло от ее тела и рук проходило через форму.
— Мне до всего дело есть. Тебя тоже научить, чтобы ты предохранялась? Я тебе что сказала? Что ты будешь уволена.
— Вы мне больше не начальник. Я подчиняюсь Екатерине Александровне. И я вас не боюсь.
— А голосочек-то все равно дрожит. Ты ошибаешься. Ты все равно подчиняешься мне. И даже если станешь начальником колонии — будешь слушаться меня. Потому что в этом проклятом месте есть только одна власть, — она сделала паузу, и прошептала, — я.
В кабинете раздался громкий звонок телефона. Марина Николаевна оттолкнула от себя несчастную, и, рухнув в свое кресло, привычно закинула ноги на стол и взяла трубку. Алина, пытаясь отдышаться, прижалась к стенке. Надо запомнить — не доставать при начальнице табельное. Никогда. Как бы страшно за жизнь не было.
— Иди, девочка, забирай свою собаку.
Марина Николаевна набросила на себя другую, черную мятую до жути рубашку, что валялась на полу. Надела на ноги высокие шпильки, и вытолкнула Алину из кабинета. Капитан быстро пробежалась до приемной, задыхаясь. Перепрыгнув порожек, она оперлась о стол секретаря, и, склонив голову, сказала:
— Инна Борисовна, вы мне только что жизнь спасли.
Улыбнувшись испуганному секретарю, девчушка пошла за заключенным. На ее удивление, когда она вошла, Данила что-то писал, подперев голову, и выглядел словно школьник-двоечник на контрольной. Екатерина Александровна же читала очередное решение суда, занимаясь своим делом. Рыжий отдал начальнице колонии бумаги, и протянул руки. Пока Алина застегивала на нем наручники, заключенный сказал:
— Спасибо за потраченное время.
— Первый раз мне его не жалко потратить на заключенного. — Ответила начальник, забрав бумаги, и отложила ее в сторону.
Алина заглянула в глаза Даниле, а тот ей подмигнул, слабо улыбнувшись. Они вдвоем вышли, и дверь снова закрылась. Девчушка растерялась, тут же спрятавшись за спину заключенного, но тот даже не вздрогнул, увидев влетевшую в приемную бестию.
— Привет, Марина.
— Привет, Данька. — Марина Николаевна мягко его оттолкнула от двери, — Хорошо живешь, морда с каждым разом все толще и толще. Уж не на государственных харчах-то наел.
— А как у тебя жизнь пожилая? Сокращается? — Заметив, хитрую улыбку, он кивнул, — А ты уже на пенсии?
— Конечно. На двух. Все, свали, я иду бить лица.
Она распахнула дверь, и быстро вошла в кабинет. Данила любезно, для пущего эффекта, захлопнул несчастную дверь. Алина прижалась к спине рыжего, схватив его за рукав, и беззвучно перекрестилась.
Марина Николаевна же уверенным шагом преодолела кабинет. Екатерина, успев только поднять голову, тихо пискнула, когда начальница схватила уголовный кодекс у нее со стола.
— А ну встала! — Вскрикнула она, — Быстро!
Полковник поднялась с места, оставив все бумаги на столе, и, подняв руки, медленно сделала два шага назад.
— Я тебе сейчас знаешь что устрою?! Ты что ж, малолетка охуевшая делаешь, — Она схватила ее за китель, дернув на себя, — Я ж из тебя сейчас всю душу вытрясу!
Екатерина стояла растерявшись, слегка скользя босыми ногами по полу, даже не пытаясь сопротивляться.
— Ты что, шлюха проклятая, решила против власти попереть!
Она с силой толкнула начальницу. Екатерина свалилась на пол, в шоке смотря на нее, и прикрыв руками все, что она может отбить ей.
— Марина Николаевна, спокойнее, пожалуйста. — Осторожно сказала лежащая, — Без нервов. И желательно не по лицу.
— Я ж тебя тут сейчас придушу, проститутка! Забыла, как выла от моих рук!
Куницкая уселась на нее, и тут же ударила кодексом по рукам. Схватив полковника за тонкое запястье, она прижала руку к полу, и с размаху ударила переплетом по согнутым пальцам. Екатерина закричала, дернувшись, за что получила еще раз.
— Скажи спасибо, что левая! — Марина Николаевна схватила ее за горло, — Сейчас буду бить по второй, поняла.
Лежащая отвернулась от нее и посмотрела на свои переломанные пальцы. Она попыталась ее столкнуть, но когда начальница достала пистолет, и приставила его к горлу, Екатерина лишь замерла, крепко зажмурившись.
— Екатерина Александровна, — воскликнула секретарь, прижавшись к двери с другой стороны, и прислушавшись, — у тебя все хорошо?!
Марина Николаевна склонилась над ней, и прошептала:
— Только ответь хоть что-нибудь не то, и закончишь жизнь самоубийством, потаскуха.
— Все хорошо! — Воскликнула Екатерина, глубоко дыша, — Не беспокойтесь! Отчет не сходится!
Секретарь повернулась к собравшейся в приемной толпе. Перепуганные обитатели третьего этажа шумно бубнили, предлагая женщине пойти и посмотреть лично.
— И пулю в лоб от Куницкой получить! Нет уж. — Инна Борисовна села на свое место, — Сами пожалуйста, мне за риск на работе не доплачивают.
Снова началось обсуждение за дверью о том, нужно ли что-то делать.
Куницкая крепко держала полковника за шею, приставив пистолет.
— Что вы будете со мной делать? — Екатерина раскрыла глаза, внимательно смотря на воссевшую сверху, — Снова на колени меня посадите? Пристрелите меня?
— Твой старый больной дед сидит на своем месте ровно неделю. И либо ты его мирно понижаешь в должности, либо я тебя напою, и толкну в камеру к сорока заключенным, которые добры с тобой не будут. Я буду твоим заместителем, хочешь ты этого или нет.
— Никак нет. — Ответила лежащая, — Вы этого не достойны, сами слышали. Я не хочу таинственно исчезнуть как Сергей Геннадьевич. Я прекрасно слышала от Данилы, как вы решаете дела. Это вы виноваты в том, что его нет, Марина Николаевна.
— Я виновата только в том, — она схватила ее за кудряшки, — что не убила тебя тогда в архиве. Шалава.
— Единственная шалава, шлюха и проститутка из нас двоих, это вы. — Екатерина тут же зажмурилась.
Марина Николаевна ударила ее с размаху по лицу. Грозно восседая на начальнике колонии, она быстро расстегнула ее китель и рубашку. Крепко зажав рот рукой, она прошипела:
— Я тебе сейчас покажу, как грубить мне. Катька, ты стала слишком борзой. Что, запрыгнула как миленькая на мэра? Даже своими мозгами не подумала, блять, ни разу! Шлюха ты малолетняя. Он же, блять, такой известный бабник, что просто тошно. Я к нему даже бы прикасаться не стала. Будь готова, что выйдешь в город, и тут же будешь слышать в свой адрес слова о том, какая ты шлюха. Тогда то, как мы веселились с губернатором и прокурором померкнет. — Она наклонилась к лежащей, видя, как у нее покраснели глаза, — Я — просто какая-то там начальница. Всем плевать на меня. А вот ты теперь — лицо всей колонии. И весь город знает о том, что ты раздвинула перед ним ноги на первом же свидании. — Марина облизнула губы, и прошептала, — Ну же, заплачь. Я хочу увидеть твои слезы. Ты — ничтожество. Ничего из себя не представляешь.
Она вдруг резко поднялась с нее. Екатерина тут же попыталась встать, но Марина вытянула руку с пистолетом, пригрозив расстрелом, и быстро пробежалась взглядом по столу. Схватив канцелярский нож, она снова запрыгнула на полковника, с силой прижав ее к полу.
— Не надо. — Едва слышно прошептала Екатерина, — Ничего между нами не было.
— Кому ты городишь, господи? — Куницкая рассмеялась указав на бледное тело полковника, — Та на тебе свежайшие засосы. Фу, блять, стыдоба! — Она второй раз ударила ее по лицу, — Не удивлюсь, если ты сейчас от него гепатит подхватила, и уже умираешь. — Она рассмеялась, и, прижавшись, провела рукой по хрупким плечам, стягивая с лежащей рубашку, оголяя кожу. — А то и ребенка от него носишь. Дура, блять. Ты бы хоть предохранялась.
— Ничего не было! — Едва ощутимо повысила голос Екатерина, попытавшись закрыться, но снова получила по лицу, закрыв уже его холодной рукой. — Хватит.
— Заткнись. Иначе твоя лучшая подружка Наденька будет доставать твой нож оттуда, откуда детей обычно достают.
— У меня тут нет подруг. — Полковник закрыла глаза, глубоко дыша, — У меня нет друзей. И любовника у меня нет.
— У тебя есть я, девочка моя. А если ты не согласна — получишь пулю в лоб.
Куницкая провела пальцами по впалому животу, медленно раскрыв черный канцелярский нож. Его лезвие опасно сверкнуло на свету. Екатерина задержала дыхание, задрав голову, и тихо завыла, чувствуя, как острое лезвие прорезает кожу. Боль с каждой секундой только усиливалась. Она собралась с силой, и резко вскрикнула. Марина Николаевна заткнула ей рот поцелуем. Чувствуя, как жертва задрожала, она провела рукой по свежему надрезу, а следом, окровавленными пальцами, прошлась по впалой щеке.
— Я дала приказ заткнуться. — Марина улыбнулась, смотря в ее испуганные глаза, — Вот и заткнись.
— Екатерина Александровна, можно к вам? — Грозно спросил Петр, — Я очень срочно.
Блондинка замерла, и посмотрела на Марину Николаевну, что с наслаждением облизывала окровавленные пальцы. Тут же зажмурившись обратно, она сказала:
— Я занята! У меня отчет! Через пару часов заходите.
— Первый раз ты молодец, Катенька. — Марина улыбнулась, — Ну что, — она медленно убрала нож из рук, — Кажется, ты дала согласие на свое изнасилование.
— Дала. — Согласилась начальница, не раскрывая глаз. — Делайте, что хочется.
***
За два с половиной часа беспокойная толпа почти полностью растворилась. Остались ждать вестей из-за двери только начальница отдела кадров, начальник безопасности, и врач, которую позвали просто потому, что опасались за состояние главной начальницы.
— Что ж она ее там, уголовным кодексом насилует? — Задумалась начальница отдела кадров, — Что можно там почти три часа обсуждать?
— Она получает за то, что пошла против слова губернатора. — Петр пожал плечами, — Думаешь, что Куницкая так легко ее оставит? Не, это не тот человек, который просто смирится с поражением.
Когда из-за двери послышался громкий стон начальника колонии, все в приемной молча переглянулись.
— Кажется, Ясэмин, ты права. — С опаской сказала Инна Борисовна, — Видимо, все-таки, насилует.
Они прождали еще пол часа, но уже в полной тишине. Когда из кабинета вышла Марина Николаевна, то сидящие даже растерялись от неожиданности. Начальница стояла на шпильках, с ободранными коленями, вся растрепанная. Ей было плевать, что у нее задралась ее юбка, а рубашка была полностью расстегнута, выставляя на показ темно-синий лиф с кружевами. Куницкая захлопнула дверь к начальнику, и, довольно облизывая пальцы, ушла, грозно цокая туфлями по плитке. Едва не навернувшись на пороге, она лишь громко рассмеялась, и пошла дальше, но уже опираясь о стену.
Врач с опаской на всех покосилась.
— Она что, — Петр с трудом нашел слова, — сейчас вышла от нее полуголая?
— Ты сейчас такой же выйдешь. — Инна Борисовна рассмеялась, и, взяв телефон, набрала начальницу, — Сиди и бойся. Срочно ему. У всех горит.
Екатерина Александровна осталась лежать на полу, не в силах подняться. Она прекрасно услышала звонящий телефон, но тело отказывалось подчиняться.
— Надь, кажется там беда. — Секретарь отрицательно покачала головой, — Она не берет.
— Блять, пидорасы. — Врач с неохотой поднялась, и, схватив чемоданчик, пошла в кабинет, — Заебали вы меня уже. Уволюсь скоро.
Надежда Ивановна закрыла за собой дверь, оставив все любопытные взгляды без информации. Оказавшись в полной тьме, она дотянулась до переключателя, и, услышав едва слышное хрипение, с непониманием осмотрела весь кабинет, медленно проходя дальше. Как только обошла стол, то тут же замерла, едва не выронив чемоданчик.
Екатерина лежала на боку, крепко сжимая в правой руке ручку. Под ее рукой лежал приказ на перевод. Не обращая внимания на захлебывающееся, чуть живое тело, Надежда вытянула приказ, и тут же его прочитала.
Положив бумагу на стол, она вытащила ручку из рук, и перевернула начальницу на спину. Она закатила глаза, тихо хрипя. Врач повернула ее руку, и, заметив свежайший чернеющий след, тут же убрала руки. Поднявшись с пола, женщина взяла телефон, и молча набрала номер Алины.
— Иди сюда. — С грустью сказала врач, — И быстрее, а то она захлебнется сейчас.
Надежда Ивановна уселась в начальское кресло, с отвращением наблюдая за тем, как начальница пускает слюни на пол, перевернувшись снова на бок.
— От тебя я такой хуйни не ожидала, Катя. Жди специалиста по наркоманам. Я к тебе больше не притронусь.
Алина пронеслась по лестнице, и, едва не завалившись в приемной, без объяснения причин, забежала в кабинет, захлопнув дверь. Сидящие еще сильнее испугались за начальницу колонии.
— Вон, глянь, что подружка твоя натворила. — Надежда Ивановна швырнула Алине бутылочку, — Можем подождать, пока ее отпустит, а можем сейчас вколоть.
Девчушка обогнула большой стол, и, встав около хозяйского стола, отпрянула назад от увиденного, растерявшись.
Екатерина Александровна лежала к ним спиной, закрыв голову рукой и волосами. На ней остались следы свернувшейся и почерневшей крови. Вся мелко дрожала, и была бледнее чем обычно. Когда Алина перевернула ее обратно на спину, и убрала светлые волосы лица, то заметила растрескавшиеся, разбитые до крови губы, и кровоточащий нос. Голубые глаза смотрели отстраненно на потолок. Начальница хрипела на каждом вдохе, и была слишком холодной. Девчушка убрала ее руки от полностью голого тела, не веря своим глазам. У начальницы был свежий, едва затянувшийся шрам на животе, а прямо под ребром сияла рана, сделанная чем-то очень острым. Алина медленно обошла лежащую, и аккуратно провела рукой по расцарапанной ноге, отрицательно покачав головой.
— Алина, я воспользуюсь моментом. — Врач поправила косу, и кивнула, — Возьми у нее кровь на анализ. И мне ручку подставь.
— Зачем это?
— Не хочу, чтобы вы вдвоем умерли у меня тут от СПИДа. — Она достала колбу, — Давай, ей все равно чхать на то, что происходит. Судя по стонам, ей кажется что-то очень приятное.
— Не хочу. — Алина нахмурилась, и принялась обрабатывать раны, — Данила здоров. Мне нечего бояться.
— Леонид Юрьевич не здоров. — Врач протянула руку, — А вы обе с ним имели счастье быть. Никто ни о чем не узнает. Я скажу о том, здорова ты или нет — только тебе.
Девчушка все же согласилась, и, сняла свою пятнистую куртку, протянув руку.
— У нее небось кровь грязная, там ничего не понять будет. — Алина тяжело выдохнула, и осмотрела обе руки, — Мда, и колоть не во что. — Она осторожно взяла полковника за руку, присмотревшись к запястью, но то все было изрезано поперек до самого локтя, перевернув руку, она ужаснулась, — У нее все пальцы переломанные. По ней что, мамонт прошелся?
— По ней прошлась Марина Николаевна. Я же говорю, — врач потрясла колбу с черной кровью Алины, усмехнувшись, — подружка твоя. Ты у нас теперь спаситель наркоманов.
— А она ее не просто с наркотиками познакомила, — Алина опустила взгляд, но тут же подняла голову обратно, решив набросить на начальницу ее рубашку, — Не могу я на нее в таком состоянии смотреть.
Врач недовольно цокнула, и бросила Алине стерильные перчатки. Девчушка все же, пускай и с третьего раза, но нашла нужную вену, с которой можно было взять кровь. Отдав женщине колбочку, капитан совсем растерялась, и тихо сказала:
— Надежда Ивановна, я не могу.
— Что случилось? — Женщина наклонилась к девчушке, — Что ты там увидела?
— У нее там что-то внутри. — Алина посмотрела испуганно на врача, — Я боюсь это «что-то» доставать.
Врач развела руками, и сказала:
— Я с наркоманами не работаю. Это принцип. Я не буду к ней прикасаться, особенно зная, что до нее дотрагивалась не только Куницкая, а еще и Леонид Юрьевич. Уж простите. Сама справляйся. Либо оставь все так, как есть.
Алина расстроилась, лишившись последней надежды в лице Надежды. Собравшись с силами, она осторожно ухватилась за скользкий предмет, и замерла, оперевшись свободной рукой о пол.
— Надежда Ивановна, — Карие глаза медленно поднялись, полные искреннего страха, — там нож.
— Он раскрытый?
— Я не знаю. — Алина растерялась, — Если там внутри лезвие — его нельзя доставать.
— Она бы давно бы уже умерла от кровопотери. Вытаскивай.
— Боже, да за что же мне это. Что же мои руки касаются не того, чего я хотела. Сейчас я хотела бы кушать этими руками зефир, и держать теплую кружку.
— А вместо этого…
— Не озвучивайте мне этого. — Алина отрицательно покачала головой, — Не надо. Я лучше просто не буду осознавать этого. — Она все же вытащила нож, и, положив его рядом, тяжело выдохнула, — Мне нельзя матерится. Я работаю в приличном отделе. Но это пиздец.
— Это пиздец. — Врач кивнула, и задумалась, — Я заебусь Кате таблетки выписывать, чтобы она сейчас с чем-нибудь серьезным не слегла. Твое счастье, что Куницкая не додумалась раскрыть его.
Начальница издала тихий стон, и выгнулась. Алина отвела от нее взгляд, раскрасневшись.
— Ой, да ладно тебе. — Врач рассмеялась, — Как Куницкую трогать, так ты с радостью. А как Екатерина Александровна перед тобой такая же валяется, так ты сразу краснеешь. Давай, приводи ее в чувства. Допрашивать будем.
— Ага, пытать с пристрастием. — Алина сняла перчатки, и выпрямила больную шею, — Ей же этого не хватило.
Еще час она потратила на то, чтобы закрыть все полученные увечья, залатать все раны, и привести начальницу в адекватное состояние. Алина решила ее одеть, пока полковник медленно приходила в себя. Заботливо надела на нее белье, привела в порядок волосы, и, набросив рубашку, начала застегивать ее.
— Господи, я что в аду?
Екатерина снова завалилась на пол, и поджала ноги.
— И тебе доброе утро, Катя. — Врач посмотрела на часы, — Ладно, будем считать девять вечера за утро. Скажи спасибо богине наркоманов, что она воскресила тебя.
Начальница закрылась руками, ничего не ответив. Алина тяжело выдохнула, и осторожно спросила:
— Екатерина Александровна, родная, вы понимаете, что в вас был героин?
— А еще во мне были руки Марины Николаевны. — Голубые глаза осмотрели спасительницу пустым взглядом, — Она переломала мне пальцы. Порезала мне руки, угрожала воткнуть нож под ребра, но я ее отговорила. Когда ее руки полезли туда, куда не надо, я ее ударила, и этот нож она мне вогнала куда подальше. К сожалению героин не помог мне это забыть. — Она закрыла глаза, и тихо сказала, — Спасибо, Алина. Я бы тебя в свои заместители поставила.
— Ага, — Врач схватила бумагу, и сунула ее в лицо начальнице, — Это что за хуйня, Катя?!
— Это приказ о переводе. — Екатерина отвернулась, — Читать не умеете?
— Я-то как раз и умею. Катя, ты что, мало получила? Я ж тебе еще раз огрею чем-нибудь тяжелым.
— Простите, а что случилось? — Встряла Алина, и провела рукой по плечу начальницы, успокаивая ее.
— Через неделю Марина Николаевна займет пост заместителя начальника колонии. И если я исчезну точно так же, как это сделал Сергей Геннадьевич, то она станет единственным начальником в колонии. Прошу, никому не говорите. Если поднимется шумиха — она обещала меня прирезать.
— Мало тебе этого. — Врач швырнула обратно листок, и, забрав чемоданчик, с раздражением пошла на выход, — Клятву Гиппократа давала. А так бы убила бы тебя за твои глупые поступки, Катя. Ничему тебя Алексеев не научил. Все так же боишься Куницкой как маленькая девочка!
Врач ушла, хлопнув дверью. Махнув рукой на сидящих, она даже им объяснять ничего не стала, расстроившись.
— Я бы тоже побоялась, если бы мне нож вогнали внутрь. — Алина тяжело выдохнула, — Никто вас не осудит.
— Меня уже осудили. — Она подняла взгляд, и тихо сказала, — Ты готова выслушать мой приказ?
— Конечно, Екатерина Александровна, все, что угодно.
Начальница протянула руки, и, крепко обняв Алину, с осторожностью попыталась подняться. Ноги ее не удержали, из-за чего она упала перед девчушкой на колени. Решив, что так тоже пойдет, начальница застегнула до конца свою рубашку. Алина села перед ней, внимательно смотря на женщину.
— Ты знаешь о том, что у меня есть сын, верно? — Голубые глаза были совсем пустые, — Мой Кирилл.
— Да, я знаю о нем. — Алина посмотрела на подвеску журавлика, которую начальница достала из-под воротника, — Что он означает?
— Он мне его подарил, когда ему исполнилось десять. Кирилла я усыновила в четыре года. — Екатерина опустила голову, крепко оперевшись руками об пол, не понимая, почему ей так плохо, хотя ничего не болит, — У него другая фамилия. Та, которую я носила раньше. Он — Алексеев. — Екатерина убрала волосы с лица, собирая мысли в кучу, — Так вот, ты сказала, что не понимаешь, почему я его прячу. — Она вдруг всхлипнула, и тихо сказала, — Он сидит в колонии. Он убил троих человек в шестнадцать лет. Получил большой срок. Сидит до сих пор, и будет сидеть еще очень долго. — Закрыв рукой лицо, она скрыла свои потекшие слезы, — Мне, как служащей здесь, нельзя иметь в родственниках осужденного. Никто не знает о том, что он мой сын. И если кто-то узнает, я сама сяду. Я очень давно его не видела. Я очень давно не общалась с ним. Он старше тебя на год. Скорее всего он вырос, и ростом где-нибудь с Данилу. — Женщина растерялась, — Я даже не уверена в том, что знаю как мой мальчик выглядит.
— Вы хотите…?
— Да, — Блондинка подняла голову, — чтобы ты поехала к нему в колонию. Двадцать седьмая. Она находится в том же городе, в который попросился и Данила. Я могу тебя отпустить в командировку.
— У меня в двадцать седьмой колонии работает бабушка. Она заместитель в отделе кадров. — Она кивнула, — Я смогу достать все, что захотите.
— Список того, что я хочу, я тебе напишу, — Она покачала головой, — Я вообще не в состоянии сейчас.
Начальница завалилась на пол, и, вытянув ноги, охнула. Алина осторожно легла рядом с ней, растерявшись, после чего тихо спросила:
— Так значит Данила у вас попросил кусочек свободы? И вы ему ее согласились дать?
— Я бы, при своем желании, вообще бы его больше никогда из клетки не выпускала. — Екатерина пожала плечами, смотря в потолок, — Но я его и не одного отпускаю. Я его отпускаю как твою цепную собаку. Ты понесешь за него полную ответственность. Я поговорю с Петром, и мы повесим на твою собаку поводок. Такой, чтобы было видно, куда он убегает. Я отдам тебе его паспорт, и разрешу тебе его вывести из колонии. Вы поедете без конвоя. И вы поедете так, как едут обычные люди. Всем, кто пристает к тебе, можешь говорить, что ты едешь в командировку.
— А можно поехать на поезде? — Алина с надеждой посмотрела на нее.
— Та хоть на лошадях. — Полковник пожала плечами, — У меня нет денег тебе заплатить отдельно за твое путешествие. Но, я думаю, что твоей зарплаты, которая пришла тебе сегодня, тебе хватит.
Алина кивнула, и, повернув часы, пролистала уведомления, с надеждой посмотрев на сумму, упавшую на карту.
— Да, я думала, что в бухгалтерии ошиблись запятой.
— Это подарок. — Полковник кивнула, — После четырех тысяч оклада, на котором ты сидишь уже три месяца, очень щедро, да? — Она усмехнулась, — Это твой оклад в шесть тысяч. Остальное премии. А сверху, еще такая же сумма прилетела, это на прошедший профессиональный праздник. Я отдала тебе столько, сколько смогла.
— Да, первый раз я получила не пятнадцать рублей на весь месяц, — Алина улыбнулась, — А сто с лишним тысяч рублей. Хорошо быть начальником.
— Если есть, куда тратить эти деньги. — Екатерина задумалась, и сказала, — Я очень надеюсь, что хотя бы в тебе я не ошиблась. Надеюсь, что выпущу заключенного, и он через неделю вернется обратно, и ты вернешься вместе с ним. Я слишком много ошибок совершаю. Я снова начала доверять людям. А теперь валяюсь с героиновой зависимостью, невзаимной любовью, раскрыв все свои тайны случайному заключенному. — Она повернула голову, и посмотрела Алине в глаза, — Если ты все же получишь от Данилы кольцо, то знай, что тебе придется прятать его точно так же, как и я прячу своего Кирилла.
— Так за что он убил тех людей? Еще и троих — не каждому подростку это под силу.
— Он защищал меня. Из-за меня он оказался там.
Алина тихо выдохнула, и спросила:
— Данила сказал, что хочет, чтобы я стала его женой?
— Нет, но он сказал, что между вами все серьезно. Я горжусь тобой. Даже если тобой родители не гордятся — я тобой горжусь.
Алина слабо улыбнулась, и крепко прижала начальницу к себе. Екатерина ухватилась за нее своими ослабевшими руками.
— Я выпускаю Данилу, просто потому что доверяю тебе. И я надеюсь, что ты доверишься мне, когда понадобится.
— Я доверяю вам, Екатерина Александровна. Я предана только двум: вам и Родине. Пожалуйста, что бы с вами не делала Марина Николаевна — не сдавайтесь. У вас хватит сил ее выдержать.
— Даже Данила знает, что это не так. — Екатерина улыбнулась, и посмотрела ей в глаза, — Не будь наивной, Алина, это опасно для жизни.
***
В середине ночи, дверь в комнату Леонида Юрьевича раскрылась со скрипом. К нему вошел темный силуэт, одетый во все черное. Мужчина мирно спал, сжав пистолет под подушкой.
— Я рад тебя видеть. — Прошептал Мескалит, сонным взглядом вошедшего, — Надеюсь, ты с хорошими новостями.
Вошедшему хватило десять минут на все. Через двадцать минут силуэт уже покинул комнату.
***
Следующий рабочий день был в самом разгаре. Петр, на перегонки с Алиной, экстренно решали вопросы, не имея лишнего времени даже на покурить. Работы не невпроворот было и у начальницы отдела кадров, которой приходилось оформлять десять тысяч и одну бумагу для внезапной командировки Алины.
— Блять, — Алина на бегу достала рацию, — где Леонид Юрьевич шляется?
— Мы не видели. — Отчитался начальник смены.
— У нас тоже не было. — Рапортовали Грачи. — Вообще не видели его сегодня.
Резко завернув за угол, Алина побежала на второй этаж первого блока, и сказала:
— Найдите мне его! Где угодно! Он мне нужен! У меня рук не хватает, а этот беспечный шалопай опять где-то шляется.
Через час усиленных поисков заместителя нашли. И вызвали как Алину, так и Екатерину с Петром посмотреть. Когда все трое добрались до общежития, забрались на четвертый этаж, то начальник отдела кадров ухватилась за ручку двери, и сказала:
— Извините, но это зрелище может испортить вам весь рабочий день, господа начальники. Но раз я себе его испортила — бегу поделится с вами полным ведром негатива.
Она раскрыла дверь. Алину толкнули первой, а следом вдвоем и зашли и остальные.
Всем четверым представилась великолепная картина. В комнатке было довольно светло, потому что окошко было распахнуто настежь. Весенняя прохлада полностью овладела комнатой, и сравняла температуру внутри с температурой на улице. На кровати, прямо на одеяле лежал Мескалит. Его руки были прикованы к кровати. Сам же лейтенант лежал в одних шортах в пальму. Все его тело, все простыни и даже рядом стоящая стена — все было залито и забрызгано густой черной кровью. Его шея была перерезана почти полностью, а в груди, с левой стороны, воткнут нож.
— Матерь божья. — Прошептала Алина, едва не потеряв сознание.
Екатерина Александровна тяжело вдохнула, и посмотрела на Петра.
— Что же, у нас снова труп. Идеи есть, граждане?
— Марина Николаевна. — Тут же ответил Петр, — Только она с такой силой орудует. Я не раз уже видел трупы, которые оставались после нее.
— Поддерживаю. — Алина кивнула, — Может быть она. Она признавалась мне, что была бы рада, если бы Леонид Юрьевич умер.
— Но ведь это твой заместитель. — Медленно сказала Екатерина, пройдя в комнату, и посмотрела на нож, нахмурившись, — И ты с ним начала неплохо так конфликтовать.
— А до этого мы с ним прекрасно ладили. — Алина встала рядом с ней, с отвращением рассматривая разрезанную шею, — До того момента, пока он не влез в окружение Куницкой, я его считала очень добрым другом.
Начальник колонии подняла голову, и, посмотрела на Алину.
— Кажется, тебе теперь надо искать нового заместителя. — Она выдохнула с грустью, и, сложив руки за спиной, внимательно рассматривала лежащее тело, — К тому же ты его избила.
— Я его не трогала. — Алина растерялась, — Его избил Данила, и то, не столько избил, сколько с лестницы скинул. — Она пожала плечами, — Извините, но я не собиралась терпеть его дикое желание переспать со мной.
— А вот Данила бы справился легко с ним. — Петр кивнул, оперевшись о стену, — Ему бы легко хватило силы его так разодрать.
Алина повернула голову, и, заметив приоткрытый шкаф, натянула на руку рукав, чтобы не оставить свои следы. Аккуратно открыла дверцу, и, вскрикнув, отошла. Полковник жестом показала ей молчать, встав перед шкафом. В нем лежало тело заместителя Марины Николаевны — Евгения. Молодой человек сидел сгорбившись, укрытый шубой Куницкой, с пистолетом в руке, и простреленным виском. Белоснежный мех был так же забрызган кровью. На теле заместителя были ушибы и ссадины, а на коже длинными полосами растеклась кровь.
— Вызывайте Марину Николаевну, — Екатерина Александровна развела руками, — Двойного убийства мне еще не хватало. — Она повернула голову, и смотрела на растерянную Алину, что вжалась в стену, дрожа словно осиновый лист. — Откуда ты знала, что там второе тело? Ты тоже идешь со мной.
— Не найти такого большого мужчину в таком маленьком шкафу — это надо уметь. — Улыбнулся начальник безопасности, смотря на начальницу отдела кадров, - Не помог, Алина, ему твой совет. Не спасла его шуба Куницкой.
— Прекрасное начало утра. — Устало выдохнула Екатерина Александровна, уперев руки в бока, — Двойное убийство, и ни одной идеи. Просто восхитительно.
