Guilty or innocent?

      Пока начальница отдела кадров отправилась за приключениями, начальница колонии оперлась о подоконник, рассматривая отвратительную картину. Она сложила руки на груди, задумавшись о чем-то своем, и сказала: — Петр, найдите мне убийцу. — А убийцу сейчас Ясэмин приведет. — Широко улыбаясь сказал он.       Все трое прислушались к знакомому стуку каблуков. Куницкая вошла в комнату, одетая в мятую до невозможности пижаму, на которой виднелись десятки цветных пятен от вылитого алкоголя. Марина Николаевна жестом пригладила растрепанные, торчащие в разные стороны, волосы, стряхнула с них перья, и, встав рядом с Алиной, сонно осмотрелась. Сейчас на ней был великолепный макияж из недосыпа, дополняемый почти черными синяками под глазами, завершая картину потекшей тушью и бледными тонкими губами. Ее только подняли с койки — это было видно сразу. Но тем не менее она, хоть и не могла устоять на ногах, опираясь на начальницу конвойных, все равно обула ноги в высокие шпильки. — Ваших рук дело? — Холодно спросила Екатерина, рассматривая начальницу.       Алина подняла голову, почувствовав жуткий запах перегара, и нахмурилась. Начальница перевела взгляд сначала на Мескалита, после чего посмотрела на Женю, пытаясь, судя по всему, настроить резко ослабшее зрение. Заняв у всех несколько минут времени, все же сказала: — О, шуба моя. А я ее ищу. — Она усмехнулась, — Не спас Женю твой совет, малая, — Кунцикая улыбнулась, и посмотрела на рядом стоящую, — отомстила нам, за то, что мы с тобой героином не поделись? А, извиняй, нам досталось, и Кате досталось, а ты маленькая еще.       Петр взял протянутый начальницей отдела кадров пистолет, и, повернув его, посмотрел на серийный номер. Куницкая недовольно уперла руки в бока, поняв, что именно ее пистолет держит начальник безопасности в руках. Мужчина раскрыл магазин, и повернулся к начальнице колонии, показав полупустой боезапас. — По кому стреляли, Марина Николаевна? — Недовольно спросила Екатерина, рассматривая начальницу.       Та демонстративно хмыкнула, задумавшись. Едва держась на ногах, крепко схватилась за Алину, цокнув каблуками, но, все же устояв, продолжила изображать мыслительную деятельность. — Две достали из Данилы, еще одна в милашке конвойном, что обозвал меня проституткой. — Она рассмеялась, — Нет, Грачу в лоб не попала. Слишком пьяна была. Промазала. — Четыре значит… — Петр протянул руку, — Алина?       Девчушка расстегнула пятнашку, и достала свой пистолет из кобуры, добровольно передав его в руки мужчины. На удивление хозяйки пистолета, при таком же беглом осмотре стало ясно, что одного патрона не хватало. — О, — Куницкая хитро улыбнулась, и мягко положила руку на плечо девчушке, — что, Женя приревновал, ты его за это и застрелила?       Алина растерялась, не зная что ответить. Петр тяжело выдохнул, закрыв магазин, но оба пистолета оставил у себя. Куницкая щелкнула зажигалкой, закурив, и оперлась о плечо начальницы конвойных. Наблюдая за тем, как Марина выдыхает тонкой струей сигаретный дым, начальница отдела кадров решила выдвинуть свою версию, оперевшись о шкаф, в котором прятался мертвый заместитель: — Лишь бы не работать. Бездари. Мне кажется, Женя его прирезал. Они разругались, он его прирезал… — Она задумалась, переведя взгляд на Алину, — Осознал свою вину. Ему стало страшно от того, что он убил человека. — Потом залез в шкаф от испуга. — Согласился Петр, поддерживая самую идиотскую идею. — Покаялся, и застрелился. — Закончила версию начальница. — Ну конечно, — Марина Николаевна стряхнула пепел на Алину, и та недовольно фыркнула, — Ты как только застрелишь кого-нибудь, сразу в шкаф лезешь каяться. — Она вдруг оттолкнула низенькую бедолагу, и, прошлась вальяжно до шкафа, — А раз вы уверены так, господа начальники, что именно Алина пристрелила моего заместителя, — Она с силой разжала руку мертвого, захрустев его пальцами, и, бросила пистолет к ногам Екатерины, — Тогда это чей?       Стоящая у стенки молча опустила глаза, и посмотрела на номер. Жестом показала Петру подобрать пистолет. Начальник безопасности, тихо с разочарованием выдохнул, после чего поднял брошенное оружие. Сам посмотрел на номер, раскрыв магазин. — Ну он-то полный. Из него не стреляли. Да и это его пистолет. — Петр указал на Мескалита. — Я боюсь спросить тогда, — Куницкая встала за спину Алине, и, положив руки на ее плечи, облокотилась о нее, — а у Мескалита стояк был на Женю? Я за своим заместителем такого не замечала, знаешь ли. — Леонид Юрьевич любил только девочек. — Алина нахмурилась, и отвела голову в сторону, — Если его кто-то пристегнул под видом того, чтобы переспать, а потом перерезал глотку, то таким у нас только вы занимаетесь, Марина Николаевна. — Очень хорошая версия, Алина. — Куницкая наклонилась к ней, и сказала, — Только вот он был моим псом. И повода убивать у меня его не было. Переспать я с ним всегда могла, да вот что-то у меня к нему было одно отвращение. Его слюни на себе не каждый готов выдержать. А вот ты ругалась с ним. И я слышала, как вы ругались в коридоре вчера ночью. Может это твой рыжий пес напортачил, а ты не признаешься? — Данила — не убийца. — Прошептала Алина, подняв медленно карие глаза, и посмотрела на Екатерину Александровну, — Мы вдвоем были всю ночь. Я его никуда не пускаю из клетки. А ругались мы с ним потому, что он считает, что я не способна работать в поле, и мне только бумаги перекладывать. — Ой, как интересно. — Куницкая намотала густые вьющиеся пряди волос Алины на свою руку, и сказала, — А ведь Леонид Юрьевич тоже самое в свое время говорил и Екатерине. Видишь, она смирилась, и сидит с бумажками. Даже не жалуется. А тебе все шило в жопе мешается. — Давайте вы свои склоки потом обсудите. — Екатерина указала на сидящего в шкафу, — Если он выстрелил самостоятельно в себя, то почему не забрызгал содержимым головы весь шкаф? Ведь пуля прошла на вылет. — Все снова обратили внимание на шкаф, — Да и к тому же, слишком мало крови вылилось. — Мозгов у него не было, видимо. — Усмехнулась Куницкая, — Всегда знала об этом. А почему никто выстрелов тогда не слышал? — Она резко повернулась к начальнице колонии, — Ты где была в это время? Твоя комната ведь за стенкой. Ты ушла рано с рабочего места. Где ты была? — Десять часов — не рано. — Екатерина смотрела ей прямо в глаза, — Надежда Ивановна выдала мне горсть таблеток — и я легла спать. У меня ни на что сил не осталось. Я ничего не услышала, даже если тут что-то и было. — А твоя, Марина, с другой стороны. — Петр нахмурился. — Ой да, блять, я же после двух бутылок водки в одно рыло, и еще двух уколов героина — прям становлюсь бабушкой на лавочке, которая всех слышит и всех видит. Петя, не городи хуйни. Посмотри, блять, на меня еще раз, ок? Я даже ровно стоять не могу.       Все медленно перевели головы к Алине. — Не надо на меня так смотреть. Я же говорю — была с Данилой. Мне было не до убийств. — Ее стоны слышали конвойные на втором этаже, — Петр махнул рукой, — Бесполезно, она тут не причем. Она сразу от него на рабочее место пошла. — Он нахмурился, — Надо узнать из чьего пистолета пристрелили Женю. Найдем одно, найдем и второе — убийцу. Но я все равно не знаю, кому будет под силу перерезать глотку Мескалиту. Он же сильный, и он явно очень сильно сопротивлялся убийству. — Начальник покачал головой, — И что тут делает ваша шуба, Марина Николаевна? — Лежит. — Она усмехнулась, — Он замерз и пришел за ней ко мне. Я была не в состоянии ему перечить. Он что-то меня спросил, а я согласилась. Я даже не знала что он хотел от меня.       Начальница отдела кадров внимательно смотрела на Екатерину, что выглядела не так, как обычно. Она стояла нахмурившись, не проронив ни слова, и рассматривала лежащее тело Мескалита, оперевшись о стену. Что-то в ее взгляде было не так. Словно она уже наметила для себя примерных подозреваемых, но ждала еще каких-то вариантов от остальных. — Что такое, Екатерина Александровна? Что вас беспокоит? — То, что у нас за ночь убили двоих людей, а у нас даже подозреваемых нет. — В общежитии нет камер. И если никто из вас ничего не видел и не слышал — тогда у меня нет вариантов. — Петр выдохнул, — Алина, где был твой пистолет? — А может стреляли вообще не из него? — Она опустила голову, — Мой пистолет остался в моей комнате. Я же не пойду к заключенному с боевым табельным? Я больная, но не настолько. — А кто тебя знает. — Куницкая отвернулась, громко чихнув, и снова оперлась о ее плечо, — У нас тут Ясэмин изначально нормальных не принимает. Мы все тут не очень здоровы. — Петр, через три дня дайте мне хоть какие-то подтвержденные доказательства. — Она, наконец, перестала подпирать несущую стену, и пошла вон из комнаты. — Пиздец. — Устало сказал начальник безопасности, — Дайте ей. Я тебе где их возьму?       Все лишь молча улыбнулись, поняв, что задача была поистине невероятная. Петр лишь предупредил обоих начальниц, что они обе под подозрением, и, подхватив начальницу отдела кадров под руку, ушел с ней. Куницкая опустила голову, посмотрев на Алину, и сказала: — Я не убивала, не смотри на меня так. — Я тоже не убивала. — Алина посмотрела на Мескалита, — Вот теперь будем отпираться как захотим. — Первый раз с тобой согласна. — Начальница снова щелкнула зажигалкой, закурив, и дала подкурить Алине, — Тут презумпция невиновности не работает. Не в том месте находимся.       Расследование шло полным ходом. Петр во всю перебирал варианты, складывал результаты исследований, чтобы уже через пару дней начальнице предложить хотя бы список подозреваемых и хоть какой-то результат. Было найдено и место, в котором убили Евгения. Его убили в собственной комнате. Вся его кровь забрызгала полы. Результаты показали, что пуля была в него выпущена именно из пистолета Алины, но тот факт, что она весь вечер и всю ночь была с Данилой — взяли свое. Проверили и всех, кто за два часа до и после выходили из общежития. Но вопросов стало не меньше, а только больше. Трех дней мужчине не хватило. Расследование затянулось.       Ровно через неделю было собрано собрание поздно вечером, уже после окончания рабочего дня. Все начальники с трудом выгреблись из-за своих заваленных работой столов, чтобы придти на поклон начальнику колонии. Они расселись по своим местам, внимательно посмотрев на Екатерину, что увлеченно что-то подписывала. Ее внимание, когда все собрались, привлекла Марина Николаевна, которая была бы рада уже снова пить, да это сборище прервало все ее планы. — Гражданочка, я тут не молодею. — Воскликнула она, махнув рукой, и Алина едва успела пригнуться, чтобы не получить в лоб, — Давай бегом. — Прошу прощения, — Екатерина слабо улыбнулась, и указала на Петра, — Каковы итоги? Можете озвучить список подозреваемых.       Все синхронно повернулись к начальнику безопасности, но тот, лишь перебирал документы, боясь поднять голову, и виновато сказал: — Нечего сказать, Екатерина Александровна. — Он пожал плечами, — У меня нет такого списка.       Алина повернула голову, и посмотрела на то, как начальник колонии отрицательно покачала головой, сжав в руке ручку. Екатерина убрала волосы за ухо, и, поднявшись со своего места, оперлась о стол, задав резкий вопрос, своим привычным ледяным тоном: — То есть вы хотите мне сказать, что у нас убили двоих заместителей начальников, а вы даже примерно не можете сказать кто это мог быть? — Она нахмурилась, — Будем ждать, пока еще кого-нибудь убьют? — Она прошлась взглядом по заместителям, что начали тихонько перешептываться, прижавшись к стенкам и стеллажам, — Интересный способ. — И прекрасная экономия федерального бюджета. — Прервала ее Куницкая, развалившись в своем кресле, и посмотрела на Алину, — Отличная ведь идея — дождаться пока еще кого-нибудь убьют. Вдруг убийца наследит? — Не надо на меня так смотреть. — Алина отвернулась от нее, — Мои руки чисты. Я не умею людям вредить, в отличии от вас. — Евгения застрелили из твоего пистолета, Алина. — Вступил на поле брани Петр. — Ты должна хотя бы вспомнить у кого есть доступ к твоей комнате. Кто знает где ты живешь. Иначе ты станешь главной подозреваемой, — Он отрицательно покачал головой. — и можешь забыть о командировке.       Девчушка запаниковала, осматривая свои руки. Она не могла никому на вредить. Она никого никогда не убивала. Резко поднявшись с кресла, она оперлась руками о стол, и сказала дрожащим голосом: — Я никого не убивала. Вы все знаете об этом. Осудите меня за связь с осужденным, — она подняла трясущиеся бледные руки, и сказала, смотря на Куницкую, — но я никого никогда не убивала. Единственная убийца среди нас всех, это вы.       Ее резкое высказывание заставило всех сидящих растеряться. Она медленно села обратно, придвинувшись к столу, крепко закрыв руками лицо. Петр повернул голову и сказал, смотря уже на Куницкую: — А у тебя был мотив, Марина. — Мне хватает психики не реагировать на случайные вбросы. — Она лишь усмехнулась, качаясь на кресле, — Я много тут кого хочу убить, но вы, к сожалению, пока все живы. — Женщина внимательно смотрела на него, — Доказательства давай. — Марина Николаевна права. — Екатерина Александровна развела руками, откинувшись в своем кресле, — Случайные оскорбления и обвинения, быть может и эффективны, но не среди первоклассных юристов и управленцев, которые собрались тут. — Она поправила волосы, и сказала, — Вы меня огорчаете, Петр. Даю вам еще четыре дня. Алина Даниловна, — Холодный взгляд начальницы медленно переместился на подчиненную, что тут же убрала руки от бледного лица, стараясь справится с волнением, — не бойтесь, в командировку я вас отпускаю. Только решите вопрос с тем, кто примет бразды правления вашим отделом на ту неделю, пока вы будете отсутствовать. — У меня нет выбора особо. — Алина уперла взгляд в стол и, тяжело вздохнув, сказала, — Марина Николаевна справится. За неделю не добьет этих несчастных бедолаг. Раз за две недели удержала колонию, то неделю держать и конвойных, и поварих с уборщицами — силы хватит.       Начальница колонии искренне удивилась такому выбору, переведя взгляд на Куницкую. Она побоялась, что Алина попала все же под ее тяжелую руку, и ее заставили совершить такой выбор. Та же, с деловитым видом поднесла указательный палец к своим ярким губам, жестом показать Екатерине молчать, и вдруг усмехнулась. — Спасибо за доверие, девочка. — Она потрепала начальницу конвойных за распущенные волосы, — Уж не гарантирую, что все будут в целости, но постараюсь по Грачам пьяной не палить. — Начальница юридического хотела уже было возмутиться, но Куницкая тут же не дала ей и слова сказать, — Тебя не спрашивали. Она высказала свое мнение. Заткнулась.       Внезапный переход на оскорбления решила прервать начальник колонии. Она постучала ручкой по столу, отрицательно покачав головой, показав Куницкой свое недовольство, и сказала, осмотрев всех сидящих: — Информирую вас, что дорога до колонии теперь чиста. Завтра утром придет машина с продовольствием, прошу все проконтролировать. Петр, будьте любезны, завтра днем приедет мэр города на экскурсию, пропустите его, пожалуйста. — Она перелистнула лист ежедневника, что даже слегка хрустел от исписанных клеточек, заполненных аккуратным, воздушным почерком, и сказала, — Разрешаю завтра утром начать день с двенадцати часов. Все мы люди, у всех есть свои заботы вне трехметрового забора. Но, прошу вас, не приходите даже с алкогольным опьянением. Начальник отдела кадров, будьте добры, проследите. Не пускайте никого, кто не готов будет к работе. Даже на территорию.       Собрание окончилось мирно. Через два часа, почти в восемь, все начальники вышли довольные. И так быстро побежали за своей одеждой, что едва не сбили служивых ниже рангом с ног. Все похватали свои куртки и сумки, тут же побежав табуном вниз. Главные ворота с грохотом открылись, и пять машин на полной скорости выскочили на чистейшую асфальтированную дорожку. Начали перебирать свои вещи и «городские» служители, собираясь на последний автобус, что скоро должен был проехать мимо.       Алина же осталась сидеть. Ей было некуда торопиться. Она медленно перебирала документы, внимательно в них вчитываясь. Услышала тихие шаги, и подняла голову, посмотрев на раскрытую дверь, рассматривая тень, приближающуюся к ее кабинету. На пороге встала Екатерина Александровна молча прошла внутрь, закрыла за собой дверь, и, прижав к себе папку с гербом города, встала около ее стола, ничего не сказав. Она уже была одета в гражданскую форму, видимо, тоже собравшись домой. — Чем я могу вам помочь? — Осторожно спросила девчушка. — Охрана вокзала предупреждена о том, что ты пойдешь с оружием. Тебя пропустят. К Даниле тоже вопросов не будет. Ни у наших, ни у транспортников в другом городе. — Она раскрыла папку, и положила перед девчушкой четыре билета. Немного подумав, все же положила рядом с ними растрепанный паспорт с обгоревшим уголком. — Данилу уже заковали. Пока собираешься — отдай свои часы Петру. — Она мягко кивнула, — Это для твоей собственной безопасности. — Последнее, что она положила на стол, это был табельный пистолет. Но она так и не взяла его в голые руки, сжав ледяной металл краем темно-синего свитера. — Что? — Едва слышно спросила Алина, и подняла самый верхний билет. — Машина будет ждать тебя через час. Данила уже ждет тебя. Можешь даже не переодеваться. — Начальница тяжело выдохнула, и, закрыв свою папку, подняла голову, — Еще вопросы?       Карие глаза пробежались по строчкам. Это был билет на имя Данилы. Поезд со знакомым номером. И он отправляется уже через три с половиной часа. — Но… — Удачной поездки, Алина. — Она вложила в ее левую руку небольшой листок в клетку, и, развернувшись пошла на выход, — Торопись, жемчужный Лексус ждать не будет.       Когда девчушка подняла голову, начальница уже исчезла. Вот и появился повод заторопиться. Им нужно было еще заехать домой, да еще и не к себе. Схватив свою пятнистую куртку, она набегу начала ее застегивать.       Вылетела с кабинета, захлопнув его, и, побежала вниз. Бросила Петру свои умные часы на бегу, на которые он ей поменял ключ от камеры, и тут же побежала в общежитие. Налету переоделась, побросала в портфель все нужные документы, сложила билеты и оба паспорта. Бросила сверху удостоверение. Пистолет спрятала в кобуру, что привычно сдавливала плечи. Сверху на документы швырнула несколько элементов одежды. На сборы ей понадобилось двадцать минут. Она застегнула свой официальный китель. Надела сверху пятнистую куртку. Схватила портфель и пропуск. Закрыла дверь в комнату, а ключик бросила в карман, бегом отправившись во второй блок.       Как только она выскочила, то провалилась в полную темноту. Не горел свет на вышках Грачей. Молчаливые силуэты стояли, грозно наблюдая с высоты. В обоих блоках был выключен свет. Поднялась жуткая метель. Температура ощутимо упала. Необъяснимые холода появились буквально за три часа. Она уходила на собрание, и было чуть тепло. А сейчас, уже, яркий экран смартфона показывал минус пятнадцать.       Пробежав в блок, она понеслась наверх, по коридорам. Конвойных не было по коридорам, но не смотря на это стояла полная тишина и мрак. Все служивые давно покинули это место. Все, кто могли. Остальные разошлись по кроватям. Приказ, отданный начальником колонии мог быть понят не правильно, и был понят и исполнен неправильно. — Что случилось? — Шепотом спросила Алина сама у себя, раскрывая камеру полученным от начальника безопасности ключом, — Я конечно не трус, но боюсь.       Данила поднял голову, сидя на краю своей койки. На нем был все тот же ватник. Он рассматривал свои босые ноги, а именно правую, на которой был нацеплен браслет. — Я ожидал ошейник. — С улыбкой сказал Данила, и взял протянутую руку, поднявшись, — Ты чего такая перепуганная? — Я не поняла, почему так темно, и почему резко зима вернулась. — Она крепко прижалась к нему, уткнувшись в черную футболку, — Мне так страшно. — Если нас расстреляют за то, что мы покидаем территорию колонии, то это хотя бы смешно будет. — Данила потрепал ее волосы, — Пошли. Умрем, так в одной могиле сгнием. Я тебе уже приготовил поминальную шутку.       Алина все же пошла с ним на выход, крепко держа за руку. Данила шел молча, осматривая непривычный полумрак, стоящий во всем втором блоке. Ни одного конвойного у облезлых железных дверей. Ни одной собаки, гуляющей по коридору с тихим рычанием. Никто не торопил и не оскорблял. Их выпустили из блока без проблем. И это пугало несчастную начальницу больше всего. Она ожидала услышать сопротивления в свой адрес.       Они вышли вдвоем на улицу, освещаемую лишь луной, которую постоянно загораживали тяжелые тучи, что быстро уходили под влиянием сильного ветра. Под ногами хрустел снег. Все те же молчаливые фигуры на вышках. Единственная оставшаяся машина уже стояла у главных ворот. Жемчужный Лексус уже давно притаился, выключив фары, и ждал последних пассажиров. — Жутко тут, когда никого нет. — Сказал задумчиво Данила, подняв воротник ватника, и крепко сжал теплую руку девчушки, вторую спрятав в карман, — Тут и так жутко, а так прям совсем фильм ужасов. Только не говори, что мы пешком пойдем. — Мы поедем на машине Куницкой. — С опаской ответила ему Алина, — И лучше бы мы шли пешком.       Алина раскрыла дверь машины перед заключенным, осмотревшись. Данила нырнул первым. Девчушка оперлась рукой о холодный металл, внимательным взглядом осмотрев пустую территорию. Заметила изящный силуэт, сиявший своими кудряшками и офицерским пальто, который на доли секунды осветила луна. Но вот поднялась пурга, скрыв силуэт за снегом. Когда ветер утих, уже никого не было. Девчушка обернулась на тяжелые шаги, и протянула Петру ключ от камеры. Мужчина застегнул на ее запястье ее умные часы с силиконовым ремешком, и улыбнулся стоящей. — Ничего не бойся. Наши знакомые из транспортной безопасности не кусаются. Главное выгляди уверенно. Об остальном Екатерина договорилась. Удачной поездки, Алина.       Девчушка с гордостью отбила предложенную ей пятюню, слегка успокоившись. Села в машину, закрыв дверь, и тут же замерла. Главные ворота начали открываться. Алине протянула сигарету изящная рука с десятками украшений. Она ее забрала и закурила. — Боитесь, что я сбегу? — Катька дала мне выгодное предложение, поэтому я согласилась вас провести. — Она закинула голову, слегка изогнувшись и вытянув длинные ноги, — Я была бы рада, если бы ты сбежала вместе со своей собакой. Я бы вас обоих пристрелила бы со спокойной душой, да и дело с концом. — Куницкая сидела в черной шубе на переднем сидении, куря свою тонкую сигаретку, создавая легкую дымку, — Пса за попытку бегства, а тебя за невозможность его остановить. — Завидуй молча, Куница. — Сказал рыжий, и улыбнулся, когда Алина положила голову на его плечо, крепко закрыв глаза, — Вот едешь пить, вот и едь. — У меня даже сил нет с тобой сейчас разговаривать. — Она выдохнула дым, — Так что молчи, и любуйся городом, пока он не в клеточку.       Машина своими фарами едва освещала себе дорогу сквозь сильную метель. Данила внимательным взглядом рассматривал пейзаж в окне. Его было так необычно видеть. Необычно было то, что машину просто так выпустили с территории. Что везде в колонии погасили свет, нарушив одно их трех главных правил. Что полторы недели держалась теплая погода, заставив снег таять, но вот снова холода, снова метели. Но ничего. Скоро они погреются. Он не просто так попросил именно два дня на поездку. И до сих пор не был уверен, дали ли ему эти два дня полностью.       Его взгляд смотрел на покрытые снегом еловые лапы. На резко побелевших проводах сидели замерев немногочисленные птицы. Скрипящие льдины, что медленно смерзались в одно привычное плато, пряча под своим белым покровом ржавую арматуру, мертвых рыб, остатки человеческой жизнедеятельности и первые признаки экологической катастрофы. Машина вывернула из тайги, на большое просторное шоссе почти через час. Данила взял протянутую ему бутылку с алкоголем, и сделал несколько глотков. Довольно затянулся сигаретой, отдав вино хозяйке, медленно опустил руку вниз, и повернул ее вверх ладонью. Алина положила свою руку внутрь, и слабо улыбнулась, когда он сжал ее.       Пейзаж города так изменился за четыре года, пока он сидел. Данила внимательным взглядом рассматривал покосившиеся деревенские домики, что сначала хотели снести, а теперь решили реставрировать. Больше не строили сорокаэтажные дома, идущие ровными рядами. Сияя как попугаи уродливыми фасадами, не выдерживающими резкой смены погоды, облезая, замерзая и расплываясь, высотки медленно перекашивались в разные стороны, покрываясь трещинами. Несколько таких районов, в которых тридцатипятиэтажные здания перекосились и свалились на замерзшую землю, все быстро отчистили. Людей расселили в комфортное и просторное жилье. Самим же домам повезло меньше. Вместо них, в кварталах стояли красивые, максимум пятиэтажные здания, с закрытыми дворами. Они выглядели красиво, были украшены большим количеством зелени, длинными зелеными аллеями. Мимо них проехал новенький скоростной трамвай. Новые районы лишены вечных пробок. Под землей извиваясь бегут новенькие составы метро, каждые четыре минуты увозя людей с работы и на работу.        Машина летела на полной скорости по главной дороге, наплевав на все правила дорожного движения. Они пронеслись мимо здания администрации города. Когда он его последний раз видел, то здание выглядело так, будто стояло в Блокадном Ленинграде, и чудом пережило несколько бомбардировок. В прошлом оно стояло перекосившееся от старости, скидывая на прохожих все свои старые фрески с давно умершими вождями и лозунгами. А сейчас же оно стояло в идеальном состоянии. Новенькая ровная краска. Все фрески и лепнина были восстановлены. На них грозно смотрели все те же умершие вожди. Красивая подсветка вековых елей. Напротив — большая площадь с красивым ледовым городком, радующим как взрослых так и детей. Сияющие подсветкой фонари, протянутые гирлянды, ледяные фигурки зверей создавали ощущение волшебного царства.       Но вот машина свернула к дому напротив администрации. Алина повернула голову, удивившись, и приподнялась, крепче сжав татуированную руку заключенного. Она ведь не говорила, куда нужно ехать. И Данила тоже. Значит они приехали не туда, куда нужно им. — Завтра даже не смей меня будить. — Лениво сказал Куницкая, приобняв бутылку, — Все, нахуй, хочу забыть, как эти уебки выглядят. Через пару дней приезжай. — Будет сделано. — Лишь согласился водитель, остановив машину около подъезда.       Куницкая повернулась к сидящим сзади и сказала, смотря на Данилу: — Удачной прогулки, пес. — Удачной охоты, куница.       Заключенный улыбнулся ей в ответ. Женщина лишь усмехнулась и вышла с машины, даже не застегивая шубу, медленно побрела по свежему снегу к дому. Водитель аккуратно развернул машину и сказал: — Куда едем, Алина Даниловна? — Нулевой причал, дом тридцать седьмой.       Данила поднял голову и перевел взгляд на девушку. Это адрес его родного дома. Машина понеслась дальше, петляя по четырехполосным улочкам с десятками удобных переходов, иногда подскакивая на лежачих полицейских. — Зачем мы туда едем? — Задал вопрос рыжий, и с любопытством посмотрел на Алину, что немного порылась в портфеле, но все же достала связку ключей, — Откуда они у тебя. — Я много сил и времени потратила на то, чтобы сейчас их тебе отдать. — Алина улыбнулась, — У нас не сильно много времени осталось, но у тебя есть двадцать минут. — Она пожала плечами, — можешь одеть что-нибудь другое из домашнего гардероба. И, скорее всего, у тебя найдется что-то лучше этих валенок.       Он взял протянутые ключи и, повернув их, посмотрел на висящий тряпочный оберег в виде небольшой куколки с красным платочком. Молча согласился, зазвенев связкой, откинулся в удобном кресле. Они проехали два района, и остановились около нужного дома. Алина лишь скромно опустила голову, давая понять, что он свободен, и она с ним не пойдет. Рыжий выбрался с машины. Довольно пошел в подъезд, получив осуждение бабушек, что заседали привычно на лавочке, обнимая свои клюшки и варежки. — Здравствуйте, прекрасные дамы. — Сказал Данила, проходя внутрь. — Опять алкашить пришел! — Громко воскликнула самая крикливая бабушка, — Все матери расскажу, вот она со смены придет!       Рыжий отправился наверх, по стоптанным ступенькам, вдыхая до боли родной запах. Сейчас он был один, и мог себе позволить выпустить чувства. Родной дом. Никогда не работающий лифт. Поднимался он медленно и тяжело.       В этом доме его взяли, когда он был свободным семнадцатилетним подростком. В этой квартире его потянули в отделение и в этот, уже четвертый или пятый раз. В этом доме топтались наряды полиции. Пачкали ковер сотрудники скорой помощи. Были даже вежливые люди в пластмассовой форме, и ступали по этим коврам и лапы служебных собак. Если ему дадут возможность — он даст первому работнику службы исполнения наказания пройтись по этому ковру.       Он все же открыл родную дверь даже в полумраке лестничного пролета. Устало расстегнул ватник, и, не включая свет, разулся, оставив свои ватные сапоги у двери в кладовку. Его движения были медленными. Он делал все с ощутимым трудом, словно не веря своим глазам. Каждый, заходя, чувствовал лишь запах вечной пыли, запах тяжелой утраты. Мрачную атмосферу неблагополучной бедной семьи. Данила же почувствовал другой аромат: нежных маминых дешевых духов и, едва слышимый, аромат вкусного обеда. Медленно ступал босиком по пыльному ковру, проходя в единственную комнатку. Привычно пригнулся от висящих простыней и полотенец, растянувшихся на веревке в коридоре. Длинный проход к кухне и ванной комнате всегда был заставлен всяким хламом: разнообразными коробками из-под обуви и старой советской техники. Пыльный ковер под ногами. Давно забытый Дед Мороз висящий на белой двери, ведущей в кладовку. Мамины драные тапочки, а рядом ее единственные зимние сапоги. Шагал по единственной комнате, вытирая слабыми руками потекшие слезы. Отвел глаза от неразобраной елки, весь покрывшийся красными пятнами. Недошел несколько шагов до собственной кровати, упав от бессилия. Упал на колени, и, не в силах подняться, горько заплакал, растянувшись, на полу.       Законсервированный музей давно развалившейся страны нагнетал атмосферу давно ушедшего искалеченного детства. Красно-коричневый пыльный ковер, висящий на стене. Напротив — длинная советская стенка, у которой некоторые дверцы были обломанные. На оставшихся, еще живых дверцах же, прижатые тонкими металлическими рейками, находились фотографии маленького рыжего счастливого мальчика и его матери. За стеклами, и вафельными полотенцами с давно ушедшими символами года, прятались разнообразные элементы все той же ушедшей эпохи. Вот где-то прятались в темноте тяжелые пыльные тома старых писателей, желтые страницы которых были отпечатаны еще в прошлом веке. На полочке сверху — расположилась большая коллекция пыльных игрушек. Еще выше — полка с огромной коллекцией старых потертых икон, возвышавшихся над маленькими игрушками из-под киндер сюрприза. Пингвинчики, приведения, бегемотики — все были заняты своим делом, хоть и погребенные под привычным серым слоем. За дверцей с небольшим зеркалом, прятались еще полки, на которых притаился хрустальный сервис на двенадцать персон. Малахитовый чайничек. Стеклянные игрушки в виде зверей. Стопки и бокалы со звездочками, и легким золотым кружевом по краям. Покрасневшие глаза уставились на стоящий диван. Это место его мамы. Скрипучий, но чертовски удобный, он стоял тут с момента заселения этой панельки, медленно покрываясь детскими игрушками, которые он когда-то любил, но обменял на других. Игрушечный тигр, голубая собака, кролики, зайчики, мишки — все смотрели на него с осуждением. Замершие часы на ободранной скрипучей табуретке без одной ножки. Старая швейная машинка Зингер, что таинственно скрипела механизмами по ночам, пробуждая маленького Данилу, что боялся окружения комнаты. У окна стояла двуспальная кровать, на которой он мог вытянуться во весь рост. Неудобная, но скрипучая, что собиралась по праздникам или когда оба обитателя квартиры уезжали в отпуск. В последние года ее так никто не трогал. На изголовье сидела игрушка-лягушка, одетая в черную рубашку, покорно ожидая своего рыжего мальчишку, что схватит ее за лапу, и побежит на балкон — любоваться вечным замерзшим городом, рассматривающий своими зелено-голубыми глазами тяжелое темно-синее небо, на котором иногда, в хорошее время, можно было рассмотреть звезды.       Он пролежал копошась в воспоминаниях, на полу, почти десять минут. С трудом заставил себя подняться. Сменил черную футболку на такую же черную, но теперь на ней сияла вышитая бирюзовыми нитками надпись «Лицемер». Сверху надел черную худи, что сияла кроваво-красными нитками и надписью «Дикость». Схватил лягушку, посадив ее на плечо, и сдернул с зеркала-дверцы простыню, уставившись на свое отражение.       На него смотрел все тот же запуганный ребенок с клеймом убийцы и страхом потери любимой матери. Рыжие волосы торчали во все стороны. Немного подумав, он пошел в коридор. Обулся в свои любимые бело-бирюзовые громоздкие кроссовки, идеально дополнившие его образ. Глубоко вдохнул привычный аромат. Даже не посмотрел в сторону кухни и ванной. Поджав губы, тихо сказал, оперевшись трясущейся рукой о дверной косяк: — Мама, ты же знаешь, что я невиновен. Прошу, прости меня, но мне нужно идти.       Он опустил голову, вытерев рукавом толстовки потекшие слезы. Данила знает, что ему ответит его любимая мама. — Будь осторожен. Как приедешь — позвони. Я же беспокоюсь.       Данила рухнул на колени, и, уперев голову во входную дверь, завыл волком. Руки тряслись. Он был слаб. Вечная и нестерпимая боль взяла свое. Его борьба бесполезна. Он давно потерял последнего близкого человека. Он помнил ее приятный тембр голоса, пускай и с вечными матами. Ее уставший взгляд и все больше морщин с временами. Выпирающие вены на кистях, и десятки веснушек, заполоняющими кожу.       Сделав последний глоток свободы, своего родного дома, он собрался с силами. Спрятал лягушку в карман, и, закрыв дверь, снова законсервировал этот музей боли и потерь. Надев на себя все ту же маску отражающей происходящее в сторону легкой иронии, и скрыв в себе человека, он привычно стал диким голодным рыжим псом, отправившись вниз. Кажется, он уложился в двадцать минут.       Он сел в машину, и довольно улыбнулся. Алина подняла голову, и своей мягкой теплой рукой аккуратно вытерла едва заметный след от слез. Данила крепко к ней прижался, и тихо прошептал: — Спасибо.       Алина довольно кивнула, ухватившись за него. Вдохнула необычный аромат, уткнувшись в его шею. Она помнила его. Так от него пахло, когда он был угрозой для ее теперь уже мертвого друга. Воспоминания порождают старые проблемы, о которых ты, кажется, уже давно забыл, но какая-нибудь маленькая деталь словно откатывает тебя назад во времени. — Ну что, куда едем? — На вокзал. Только, прошу, побыстрее, а то у нас уже поезд приехал.       Данила начал жадно целовать Алину, схватив ее за руку. Наслаждался ее приятным поцелуем, и, с неохотой отстранившись, вытащил лягушку из кармана, протянув ее девчушке, сказав: — Я заметил, что ты забыла свою. Я все равно вырос, чтобы спать с игрушками, но тебе в самый раз. — Он слабо улыбнулся, рассматривая Алину, что первый раз ничего не решалась сказать, — Мне ее бабушка сшила на рождение. Вдруг, я однажды и правда выйду из колонии. Пускай она останется тебе напоминанием обо мне. — Откуда ты знаешь про мою лягушку? — Алина убрала распущенные волосы с лица, и улыбнулась, — Она же у меня дома. Ее никто не видел. — Ты сама мне про нее рассказала, когда пыталась пьяная покурить в окно, пока я держал тебя за ноги.       Они вдвоем громко рассмеялись. — Дурак, блять. — Мелкая, тебе нельзя матрится. — Я тебя сейчас пристрелю, — Алина расхохоталась, — У меня есть пистолет и удостоверение начальника службы конвоя и надзора — бойся меня. — Ну да, ты сначала меня испугай. А то я много чего от тебя видел. — Данила увернулся, не дав себя ударить, и начал щекотать ее, — Ты меня только своей поехавшей кукухой пока пугаешь.       Под громкий хохот, машина быстро преодолела обратно несколько кварталов к центру города, и потратила время, чтобы пересечь самый большой железнодорожный район. Медленно въехала на платную парковку, не заплатив ни копейки. Рыжий медленно вышел, захлопнув за собой дверь, и выпрямил сгорбленную спину. Девчушка встала рядом с ним, уперев руки в бока. — Ты слишком полна энтузиазма. — Он кивнул, — Прямо как мои бедолаги по цеху, которые были уверены, что справятся с шиноперемалывающей машиной, и она не покусает их. — И как? — Она повернула голову, улыбнувшись рыжему негодяю, — Не покусала? — Не покусала. — Рыжий неспеша, засунув руки в карманы, побрел по привокзальной площади, любуясь двумя вокзалами, и шлепая по мокрому снегу своими жутко громоздкими кроссовками, — Одному все пальцы на руке зажевала, а второму всю руку по самое плечо. — Он рассмеялся, — Наивные, блять, все, еще хуже чем ты. Куницкая зря думает, что глупее и наивнее тебя не найдется.       Алина, что пошла рядом с ним, восприняла это все как оскорбление. Ловко перепрыгивала лужи, поражаясь тому, что до этого района, видимо, метель не добралась. Отсюда до колонии было четыре с половиной часа езды, а если еще и умножить на пробки, то время увеличивалось до бесконечности. — А кто еще есть наивнее меня? — Девочка в погонах полковника. — Данила загадочно отвернулся, — Там именно что девочка. Такая же как ты. Знаешь, — Он улыбнулся, закурив, — вы с ней очень похожи одной деталью. — Какой же?       Она встала на носочки, и подкурила у него, стараясь не реагировать на шокированные лица прохожих, что, судорожно хватали свои чемоданы и сумки, убегая от служивой службы исполения наказаний. — Вы обе боитесь Куницкую. Но я до сих пор не могу разгадать почему. — А ты что, не боишься Марину Николаевну? — Она избила меня, а я в ответ ее ударил. Она выстрелила в меня, я ответ ее попытался задушить. — Он рассмеялся, — Я не вижу за что ее бояться. Она тоже человек. У нее тоже есть свои слабости. Ты о них знаешь. Твоя начальница не знает. — Он пожал плечами, — Обезьяны вместе сила. Можете вдвоем попытаться обрубить золотую коррупционную цепь. Вдруг получится. — Ты сейчас осмелился майора и полковника обозвать обезьянами? — Алина возмущенно посмотрела на него. — Вдруг вы однажды научитесь палками землю рыть и находить общий язык с такими же обезьянами. — Он громко расхохотался, за что получил.       Они вдвоем докурили, и пошли в прозрачную коробочку досмотровой зоны. Десятки людей с большими баулами расходились перед ними. Их серьезный вид заставил всех шумящих детей резко замолчать. Повисла пауза. Алина подошла к рамкам, замерев. Молча достала удостоверение, на котором сиял золотой герб страны. Немногочисленные мужчины, бывшие скорее ишаками, чем отдыхающими, нахмурились. Те, кто уже хоть раз соприкоснулся с этой службой почувствовали в себе неописуемый огонек ярости и несправедливости. — Доброго здравия, майор. — Отдал ей честь главный транспортник, и улыбнулся, — Проходите, о вас предупредили. — Он — со мной. — Алина прошлась сквозь рамку, но та, вместо того, чтобы оповестить о боевом пистолете и полных карманах мелочи, таинственно промолчала. — Служебный пес? — Порода немецкая овчарка. — Огрызнулся Данила, и поправил свой ватник. Он додумался одеть его на изнанку, дополнив гармоничный вид потрепанного жизнью бомжа, а не заключенного. Неаккуратные швы торчали, давая десяткам черных ниток свисать вниз, создавая еще больше неопрятности, — Ну подумаешь, что рыжий.       Он тоже прошел через рамку, которая промолчала о его браслете на ноге. Алина с благодарностью пожала служивому руку, и, побрела вместе с Данилой в здание нового вокзала. Белоснежное, новое и современное, оно абсолютно прекрасно дополняло великолепную привокзальную площадь с местами для отдыха, любования фонтаном, и местом для курения. Они прошли внутрь, и девчушка достала оба билета и оба паспорта, вложив их во внутренний карман куртки. Она уже хотела было пойти дальше, уже скорее прыгнуть в поезд, шустро покинув этот город, но замерла на месте. Данила осмотрелся, в поисках какого-нибудь врага, но никого толком не нашел, искренне не понимая страха подруги. Вокруг лишь суетились люди. Кто-то пытался найти себе место в зале ожидания, бабушки и детишки с любопытством осматривали ассортимент десятков павильонов. Книги и рыба в дорогу; Сканворды и нарды; кофе и алкоголь… — Вот оно как. — Грозно сказал вставший перед ними мужчина, в стандартной одежде железнодорожника. Невысокий, слегка пузатый мужчина с крепкими мозолистыми руками, недовольно насупился, выставляя на показ все свое осуждение, направленное, судя по всему, в сторону Алины, — Чего ты тут забыла?       Данила опустил голову, и удивился. Она знала этого человека. Его поразило любопытство, но он не подал вида, сложив руки за спиной, привычно сгорбившись, рассматривая непонятного мутного гражданина. Когда у Алины хватило силы раскрыть рот, рыжего снова настигло удивление. Она виновато опустила голову, чтобы не смотреть мужчине в глаза, и сказала: — Я тоже тебя рада видеть, отец. — Она повернула голову, и увидела, как к ним неспеша идет и ее мама. Мысленно возненавидела себя за то, что как всегда попалась в ненужное время в ненужном месте, — Я уезжаю в командировку на неделю. Я же вроде бы предупреждала. — Ты думаешь я помню? — Эмоции мужчины вроде были довольно дружелюбными, но что-то с ним было не так, — А это кто?       Данила повернул голову, слегка приподняв брови, и посмотрел на рядом вставшую женщину. Она была высокой и худой. На ней сияла форма железнодорожника, но ее белая рубашка и строгая юбка, а так же аккуратный полосатый платочек дали рыжему знать — она либо проводница, либо кто-то еще, кто служит на пассажирских составах. — Привет, мама. — Алина улыбнулась, — Знакомьтесь. Это Данила, и он мой парень. Мы с ним вместе едем в командировку. — Здравствуйте. — Данила улыбнулся Алине в ответ, и пожал крепкую руку ее отца. — Не обижаешь мне ее? — Вдруг спросил мужчина, засунув руки в карманы. — Никак нет.       Женщина поправила свои густые вьющиеся волосы, собранные в аккуратную идеальную прическу, и осмотрела Данилу. Немного подумав, сказала: — А ты почему не в форме?       Алина резко побледнела, мысленно попрощавшись с жизнью. Но рыжий служивый пес по скидке, а не бракованный. — Не люблю людей ей пугать. В нейтральной одежде оборванца я себя лучше чувствую. — Он гордо кивнул, - погоны не жмут. И мне она не очень идет. — Он опустил голову, выглядя милым примерным мальчиком, — На Алинке лучше смотрится.       Они потратили еще десять минут на разговоры. Данила уверенно парировал вопросы, не выдавая свою истинную сущность в виде трех послужных статей и девяти лет жизни в колонии. Говорить он не разучился. И врать тоже. Он многое для себя почерпнул из этого свободного общения, и, взяв Алину под руку, пошел с ней на выход. Впереди их ждал наземный переход, а там уже и их состав, идущий на юг, покрытый приличным слоем снега.       Выйдя с белого нового вокзала, они попали во всю ту же зиму. На первом пути стоял пассажирский состав, идущий дальше на север. Там, еще выше, есть прекрасные территории, с которыми обоим путешественникам всегда хотелось познакомиться. Плитка на краю платформы была покрыта тонким слоем наледи. Вокзал остался за спиной, и двое медленно шли по хрустящему снегу, не говоря не слова. Алина спрятала руки в карманы пятнистой куртки, на которой были погоны майора. Она смотрела на то, как Данила шагает с ней шаг в шаг. На ней были новые берцы, новая форма, а в кобуре висел пистолет. Она другой человек. И теперь только на ней ответственность за рыжего пса, медленно шагающего рядом. Больше их никто не контролирует. И это было самым страшным. Доверится ему, когда он под охраной, под внимательными взглядам сотен конвойных и Грачей, скованный в наручники было, теперь уже, не так страшно. Довериться ему, когда вокруг не было ни охраны, ни служивых псов, никого кроме нее, было очень страшно. У нее даже рука на него не поднимется. Она не сможет в него выстрелить, если он побежит. Данила же с грустью осматривал притаившегося железного червя, расписанного в цвета монопольной железнодорожной компании. — Твоя мать выглядела очень грустно. — Сказал рыжий, заметив, что девочка слишком сильно погрузилась в мысли. — но она красивая. Ты почти полная ее копия. — Спасибо, — прошептала Алина, и, подняв голову, посмотрела на Данилу. Теперь он не заключенный. Он свободный человек без ограничений по передвижению. Она добилась того, чего хотела. Но все равно опять чего-то боялась и была несчастлива. — Не бойся, твои родители не разочарованы тобой, что ты работаешь в колонии. Это моя мать была разочарована, когда узнала, что я просижу шесть лет и выйду закоренелым зеком со статьей за убийство. — Мне не из-за этого грустно. — она медленно пошла по надземному переходу, с тяжестью ступая по ступенькам, перебирая в руке какой-то маленький предмет, — Знаешь, идея вывести тебя и дать тебе подышать воздухом свободы казалась хорошей. Но сейчас мне страшно, и я жалею о том, что согласилась на это. — Почему же? — Искренне удивился Данила, послушно шагая рядом и не отходя далеко, словно и правда был служебным псом.       Они остановились на площадке, с которой открывался чудесный панорамный вид на десятки путей, сходящихся и расходящихся под мирное мерцание светофоров. На шести путях стояли пассажирские поезда, а остальное место занимали грузовые. Несмотря на сильный мороз, окутавший город и все же пришедший завоевывать железнодорожный район, люди мирно вели разговоры, стоя в легких ветровках, летних сланцах и шортах, по колено в снегу. Бритые мужчины громко смеялись, обнимая баклажки с пивом, купленные в ларьке на перроне. Несколько женщин в возрасте прогуливались между поездов, прижимая к себе маленьких собачек, что замерзли и тряслись, состроив на своих милых мордашках невыносимое страдание. К поезду на первом пути, вынырнув из-за черного въезда с территории вокзала, поехала машина с зеленой полосой. Они оба ее узнали. — Ты должен ехать там, с ними, — Алина указала на машину, — под взглядами десятков уродов, которые носят со мной одну форму. Тебя должны запереть в вагоне, который пристегивается в самом конце. Без шанса выйти, с кипятком два раза в день. Быть облаянным собаками, протянутым через десятки этапов, вытрясших все жизненные силы. Быть избитым и озлобленным. И быть там. А не тут. — Но тем не менее, тебе хватило храбрости упасть на колени перед полковником, чтобы она меня выпустила. Поэтому я рядом с тобой. — Данила сделал паузу, и, поджал губы, посмотрел на конвойных с служебными собаками. Немецкие овчарки заходились, громко лая на заключенных, что, словно посылки государственной почты, запихивали в вагон без разбору, стараясь не пугать стоящих рядом зевак. — Знаешь, я горжусь тобой, что ты дала мне эту возможность. — Ты что, Данила, сошел на снисходительность и наконец заметил мою храбрость, которую я с трудом в себе открываю каждый раз, когда хочу помочь тебе.       Ему захотелось улыбнутся и кивнуть, но он не сделал этого, оставшись стоять отрешенно и мрачно. Его взгляд до сих пор не мог привыкнуть к счастливым и свободным людям. Ему каждый раз нужно было больше недели, чтобы к этому привыкнуть. Они двинулись дальше. Спустились на третий перрон. Данила опустил голову, шагая рядом с Алиной, что старалась держаться гордо, и не обращать внимание на многочисленные взгляды внимания. Люди, стоящие с сигаретами в руках, медленно поворачивали к ним свои головы. Замолкали разговоры и смех. Они шли вдвоем молча ровно по середине, и от них все отходили, стараясь не попасть под черные грубые берцы. Несколько бывалых, уже давно когда-то отсидевших, и несколько юристов, что были среди «населения» обоих составов, заприметили нашивку федеральной службы исполнения наказаний на плече у Алины. Девушка облизнула не накрашенные губы, и, достав сигарету, закурила. Данила же шагал медленно, одаривая зевак ледяным взглядом. Из-за того, что на ватнике были короткие рукава, всем бездельникам стали видны его широкие черные полосы синяков, оставленных наручниками.       Они повернули к правому поезду. Толпа тут же отшатнулась, расступившись к проходу в вагон. Многие отошли к середине вагона, а кто-то чуть не свалился под поезд, перекрестившись. Молодой парень проводник, на вид, лет двадцати, замер, непроизвольно прижавшись к грязной стенке вагона. — Добрый день.       Алина кивнула, и расстегнула куртку, нырнув рукой внутрь. Проводник вздрогнул, увидев у нее на поясе пистолет, даже растерявшись, когда девушка протянула ему два билета и два паспорта. Рыжий повернул голову, услышав, что где-то позади него болтают, и все тут же замолкло. Внимательный взгляд заключенного заметил, что к ним уже идут несколько бравых людей из транспортной полиции. Они выглядели явно злее и увереннее. И, судя по всему, они уже не будут так любезны. — Алина, ищи удостоверение. — успел он предупредить.       Проводник отдал девушке документы, и снова уставился на Данилу. Добрые люди с недобрыми намерениями встали по левую сторону от Алины. Девушка устало вздохнула. Как только один из мужчин начал представляться, Алина достала свое удостоверение, и кротко сказала, перебив его, ловким жестом раскрыв свою корочку: — Добрый день, старший лейтенант. Майор Мкртчян. Разрешение на ношение оружия имеется, подпольных заключенных не имеется. Еду в командировку. Еще вопросы?       Данила стоял сложив руки за спиной, и слабо улыбался. Он был горд ей. Она больше не боится чужих людей. Это его заслуги. Ей больше никто не страшен. В ее тонких пальчиках очень солидно смотрелось удостоверение. — А с вами кто? — А с вами? — Отпарировала Алина вопрос на вопрос, заметив, что их битва двух ведомств привлекла не мало любопытных, — У нас у обоих право свободного передвижения. А вы, товарищи, должны помогать мне в этом, а не препятствовать. Свободны.       Она спрятала оба паспорта внутрь куртки, и с поразительной легкостью запрыгнула в вагон. Транспортники растерялись, и, спустя минуту, ушли не с чем. Данила закурил, смотря на испуганного проводника. В качестве успокоения он похлопал по плечу бедолагу, едва не скинув его под поезд. — Почему именно в моем вагоне всегда случаются какие-то перфомансы? — Потому что у тебя фамилия счастливая, господин Новиков. — С улыбкой ответил рыжий. — Чего это? Обычная фамилия, в чем приеба? — Удивился проводник. — С такой фамилией только в начальниках ходить, да людям жизни калечить. А за мою девушку не беспокойся. Она хоть и с колонии в колонию, но проблемы не любит создавать не себе, не остальным.