Guilty or innocent?

      Яркое солнце освещало два десятка перронов. Стояли многочисленные составы. По чистому асфальту, который совсем недавно высох от прошедшего дождя, гуляли люди. Шел непрерывный гул и гогот от стоящих пассажиров.       Надев портфель на спину, Алина спрыгнула с состава, мягко приземлившись, и гордо закинула голову, распущенные волосы. Глубоко вдохнула прохладный воздух, после чего повернулась к рыжему, что недовольно натянул на голову капюшон, скрывшись от солнца. Они тут же закурили, пожелали мальчишкам проводникам удачи, и пошли вдвоем за ручку по перрону к вокзалу. Здание имело болезненный желтый цвет фасада и белоснежные колонны, которые, при близком рассмотрении показывали все свои изъяны в виде желтых подтеков и потрескавшейся краски. На крыше гордо водрузилось название города красными буквами, что встречало путников темными вечерами и непроглядными ночами.       Докурив, путешественники прошли многочисленный контроль, не встретив никаких преград, которые не решались бы удостоверением майора внутренней службы и миленькой улыбкой. Выйдя на привокзальную площадь, обошли по правой стороне парковку, проходя мимо десятков ларьков с различной едой, мимо небольшого супермаркета, и остановились перед переходом. Данила осмотрелся, широко улыбнувшись, и сказал: — Далеко идем? — Через дорогу. — С гордостью ответила она ему.       Ее изящная рука указала на девятиэтажное здание четырехзвездочного отеля. Данила лишь хмыкнул, и кивнул. — Мажорненько. Еще и класс люкс небось. — Хуй на рыло и пинок под зад. — Алина кивнула, и пошла в переход, потянув своего рыжего пса за собой, — Люкс ему подавай. Морда наглая. Спасибо, хоть не президентский.       Они перешли по переходу, смеясь друг над другом. Поднялись по ступеням, вдвоем рассматривая красивый облик дорогого отеля. Вошли внутрь, через две стеклянных двери. Небольшая очередь на ресепшене. Пару минут пришлось подождать, съесть пару конфеток из вазы, стоящей на стойке, но все же вскоре они улышали заветные слова: — Доброе утро. У вас номер забронирован? — Да. — Алина положила два паспорта, слегка приподнявшись на носочках, чтобы стойка дотягивала ей хотя бы до плеча, с завистью смотря на Данилу, что вальяжно оперся о стеклянное полотно, подперев голову.       Приятная девушка порылась по десяткам баз, и, найдя нужные имена, вежливо спросила: — Разрешите, я отсканирую ваши паспорта? — Можете даже съесть их. — Улыбнулся ей Данила, — Вам все можно.       Алина ударила его в бок, из-за чего рыжий рассмеялся. Девушка же поправила платочек, рассматривая погоны майора на гостье, и спросила: — Вам номер с видом на вокзал или на город? — На город. — Синхронно ответили стоящие. — На третьем этаже или на девятом? — А тут уже вопрос был посложнее. Девушка заметила легкое смущение на лицах, и дополнила, — Лифты у нас всегда работают. К тому же их три. Можете не волноваться, ходить пешком на девятый этаж не придется. — Тогда повыше. — Кивнул рыжий. — Там будет самый красивый вид.       Еще несколько минут было потрачено на оформление всех документов. Алина немного беспокоилась от того, что с паспортом рыжего что-то могло пойти не так. Но, на ее искреннее удивление, ей вернули оба паспорта без всяких вопросов, дали им подписаться в двух документах, после чего выдали магнитный ключ. — Номер девятьсот двадцать второй. — Девушка показала левой рукой в сторону и сказала. — Багажные комнаты и лифт с лестницей по левую сторону от ресепшена. По правую сторону ресторан и кофейня. — Она кивнула, слабо улыбаясь, — Для жильцов нашего отеля там предусмотрена скидка. Обращайтесь, если что-то нужно будет. И чувствуйте себя как дома.       Данила засмотрелся на очаровашку в платке, но тут же получил от Алины свою порцию «доброты» и пошел налево, засунув руки в карманы. Его подруга же спрятала оба паспорта в карман, а сама с любопытством посмотрела на карточку от двери и сказала: — Что это за хрень? Она тоже прикладывается? — Ой, деревня, тебе надо на вокзале жить. — Рыжий рассмеялся, и вызвал лифт, оперевшись о серую кирпичную стену, смотря на нескольких охранников, что тихо перешептывались, осматривая толпу иностранных туристов, — А ты что, ожидала ключ с биркой от номера четырнадцать ноль восемь, в котором сходят с ума? — Я ожидаю, что ты перестанешь мне грубить, а то останешься без завтрака. — Я там видел одну жральню классную круглосуточную. — Он зашел в лифт, и, дождавшись Алину,  договорил, — Предлагаю в эту ночь нахуярится в говно. — А потом в пять утра идти за карамельным макфлурри? — Алина посмотрела на отражение в зеркале, и ужаснулась своему опухшему лицу, — Боже мой, ну и рожа. — От твоей красоты тут сейчас обои от стены начнут отклеиваться. — Рассмеялся рыжий, и обнял ее сзади, смотря на свое отражение, что тоже выглядело очень болезненно и жутко.       Лифт остановился на девятом этаже. Они вышли, попав в небольшой холл, в котором стояли мягкие диванчики, а за легкими кремовыми занавесками был виден вид на привокзальную площадь, сам вокзал и его десятки путей. С приоткрытого окна тянулся летний ветерок, пуская немного прохлады. Алина пошла первой по полностью прямому коридору с десятками дверей, на которых были позолоченные цифры. Они прошли довольно много комнат, и еще один небольшой холл с кулером с водой, и такими же диванчиками, но так как холл находился на другой стороне, там и вид из окна был другой. Путешественники договорились не спойлерить себе впечатления, и побрели дальше, почти до самого конца. Алина встала у двери, и, осмотрев интересный, ранее ей не встречавшийся замок, только с третьего раза смогла совладать с ним.       Они вошли в компактный номер. Данила тут же бросил кроссовки и пошел к окну. Ухватившись за тюль, резко раскрыл ее, показав великолепный вид на город. Алина охнула, прижавшись к белой кирпичной стенке. — Какая красота.       Она оставила свои берцы, подойдя к другу. Встала рядом, рассматривая грандиозный вид. Вдалеке сияли два небоскреба. Золотые купола церкви, сотни крыш и домов. Слияние разных архитектурных стилей, которые идеально сочетались. Хрущевки и сталинки стояли бок о бок с девятиэтажками и пятиэтажкам, следом сменяемые сорокаэтажными панельными «стенами». И бесконечное голубое небо без единой тучки. Прижавшись к рыжему, девчушка взяла его за руку, любуясь видом. — Тебе же скоро идти по своим делам? — Да, к одиннадцати. — Она посмотрела на часы, на которых было почти девять, и ее резко осенило, — Я первая! — Нет! — Данила рассмеялся, и толкнул ее на большую двуспальную кровать, — Под дождем помоешься, сучка. Я первый! Я четыре года не мылся нормально!       Они повозились, громко смеясь, но все же Данила успел спрятаться в ванной комнате первым. Алина же уселась на край кровати, тяжело дыша, рассмотрев прекрасный интерьер. Картины со сдержанным пейзажем. Кирпичная кладка, холодные тона. Серый мягкий ковер, темно-синие плотные шторы. Подняв голову, она посмотрела на свое отражение в большой плазме. Перевела взгляд, насчитав двенадцать розеток, и, охнув, пошла ставить всю технику на зарядку. Нужно было зарядить вообще все. И смартфон, и наушники, и часы. Расстегнув портфель, она встала у небольшого стеллажа в узком коридорчике. Пять полок из белого дерева, и импровизированная перекладина с шестью вешалками. Она разложила несколько своих вещей, после чего завалилась на кровать. Укрылась мягким и теплым одеялом, которое пахло лавандой. Прикрыв глаза, любовалась великолепным видом. Немного подумав, сделала фотографию, тут же отослав ее секретарю. Ту долго ждать не пришлось. Она отправила фотографию, на которой был виден ее рабочий стол, заваленный делами и документами. Алина рассмеялась, и сладко зевнула. Повернув голову, она услышала странный звук, похожий на шлепанье ласт, и начала громко хохотать. — Матерь божья, так вот какой ты без слоя грязи и пыли.       Данила вышел раскрасневшийся, укутавшись в черное большое махровое полотенце, и встал у окна, слегка склонив голову. С его волос капала вода. Он выглядел счастливым. Алина подошла к нему, и ухватилась за край полотенца. — Не трогай меня, грязнуля. — Презрительно хмыкнул рыжий. — Ой, от мальчика не должно пахнуть лавандой. — Я могу себе позволить. — Он гордо вскинул голову, и широко улыбнулся. — Я взрослый, почти тридцатилетний человек. Я могу себе позволить, чтобы от меня пахло лавандой, а мои волосы пахли клубничным десертом. И меня никто не остановит. Не вожусь с грязнулями. Иди отсюда.       Алина лишь хмыкнула, отправившись в ванную, и раздеваясь на ходу. Данила перевел взгляд от упавшей формы майора на пол, на свою босую ногу, на которой висел браслет. Он его начал раздражать. Хотелось снять с себя этот поводок. Перестать давать всем понять, что с ним что-то не так. Он посмотрел на свои чистые руки, под бледной кожей которых проступили паутинки голубых вен. Парень тяжело выдохнул. Он все ждет, когда ему станет противно от самого себя, и от вранья этой маленькой девочке. Подойдя к зеркалу, он выпрямился, расправив плечи, и посмотрел на свою шею с разочарованием. Провел пальцами по выпирающему кадыку. Опустив взгляд, закрыл глаза, тяжело выдохнул. Все ему верят не от того, что он хорошо врет, а от того, что люди слишком сильно ему доверяют. Быть может признаться ей? Или не стоит?       На второй круг его размышлений, вышла Алина. Она подошла к нему, поправив свои мокрые, до жути кудрявые волосы, протянув стоящему руку. Он взялся за нее, и наклонился, мягко поцеловав подругу. — Теперь я чистая. И готова запачкаться о тебя. — Прошептала она, смотря в его зелено-голубые глаза. — Алина, у тебя есть от меня какие-то секреты? — Вдруг спросил стоящий, закрыв плотно шторы, и проведя по влажной прямой спине девушки. — Есть. — Она его кратко поцеловала, запустив руку в темно-рыжие волосы, — Но ты о них скоро сам узнаешь. За меня все скажут мои поступки.       Она мягко попятилась назад, и уселась на край белоснежной кровати. Данила навис над ней, мягко прижав. — Я люблю тебя, Данька.       Рыжий лишь кивнул, и вдруг сказал то, что она не ожидала услышать, хоть и слышала раньше, но при других обстоятельствах: — А я люблю тебя, Алинка.       Он уселся сверху, оставив полотенце на полу. Кажется, он нашел ей занятие на следующие полтора часа. Быть в этих теплых объятиях. Быть любимым. Быть окруженным заботой и поддержкой. Без единого осуждения.       Оставшись во власти легкой усталости, он укрылся одеялом с головой, махнув на девчушку рукой. Довольно растянулся в полный рост, развалившись на кровати, наслаждаясь мягкостью матраца и чистейших простыней. Закрыв крепко глаза, он тихо сказал, что дождется ее тут.       Алина с неохотой вылезла с кровати, и пошла одеваться. Причесалась и накрасилась. Надела парадную форму, и, пока рыжий спал, примерила его кроссовки. Они были ей жутко большие, но ей довольно сильно понравилась такая модель. Она пожелала себе заиметь когда-нибудь похожие. Все же обула свои берцы, протерев их влажной тряпкой от дорожной пыли. Посмотрев на свое серьезное отражение, она спрятала удостоверение в нагрудный карман формы, взяла всю технику с зарядки. Застегнула часы, набросила на шею пару наушников. Прошлась по номеру, и, мягко оперевшись рукой о кровать, поцеловала рыжего в щеку. Со спокойной душой девчушка пошла на выход.       Алина вышла из номера, решив не брать ни свою пятнистую куртку, ни портфель. Взяла только свой паспорт и нужную папку с бумагами. Опустив голову, пошла по длинному прямому коридору отеля, собираясь с мыслями. Медленно ступая берцами по темно-красному ковру, она думала о том, как же все пройдет. У нее было дикое желание позвонить кому-нибудь «из своих» и спросить помощи. Но нельзя было ни на кого надеяться. Видимо, это ее бремя. И ее испытание. Но вот музыка в наушниках прервалась. Девчушка запихнулась в маленький лифт, и, оперевшись о металлическую стенку, на который висела табличка с анекдотами дня, а рядом с десятками фотографий вкусной дорогой еды, приняла вызов. Прекрасно узнав голос Инны Борисовны, она вывалилась из лифта, быстро пройдя мимо стойки ресепшена, внимательно внимала речи: — Алина, я понимаю, что ты там очень классно отдыхаешь, но у нас мир в огне!       Девчушка прошла сквозь двойные стеклянные двери, и встала на лестнице, рассматривая зеленый летний город, глубоко вдыхая теплый воздух. Десять утра. Двадцать два градуса теплоты. Яркое голубое небо. — Никто не сомневался. — С грустью сказала она, спрятав телефон в карман, а карман застегнув, — Вас нельзя на пару минут оставить. Что случилось? — Марина Николаевна теперь подполковник. И, кажется, нам всем пизда.       Алина резко остановилась посередине большой лужи, и прошептала: — Только не это. — Она стала Катиным заместителем! — Вскрикнула секретарь, — Алина, нам пизда! Увольняйся пока не поздно! — А что с Екатериной Александровной? Она живая?       Майор продолжила свой путь, мысленно заставляя усилившуюся паранойю заткнутся. У нее не оставалось сомнений в том, что Марина Николаевна все же добьется своего любой ценой, но была надежда, что она потерпит хоть чуть-чуть. Но Алина только два дня назад покинула колонию, а там уже все по-другому. — Она слишком молчаливая. Даже для своего обычного поведения. — Секретарь беспокойно ходила по приемной, перебирая в руках ключи от кабинета начальника колонии, — Что-то мне подсказывает, что дело дрянь. — Погодите пока заявление на увольнение писать. — Алина побрела по солнечной стороне мимо сталинских высоток, любуясь красивым городом, заставившим своим шумным и оживленным дорожным трафиком сделать голос в наушниках громче, — Она же сказала, что к нам мэр приедет. И как? Приехал? Что в итоге? — Та ничего. — Инна Борисовна встала у окна, и рассматривала молчаливую картину того, как Куницкая стреляет по Грачам на вышках, — Как он ушел, Катя совсем замолчала. Из нее слова не вытянешь. Скажи мне, Алина, ты ведь для нее поехала в командировку в эту колонию? — Не могу сказать. — Алина тяжело вздохнула, — Может быть да, а может быть и нет. Не обращайте на нее внимания, она всегда молчаливая. Из них с Кашиным никогда слова не вытянешь. — Алина, она за два дня ни слова не проронила. И, причем, даже собрание не собрала по поводу того, что Куница теперь ее заместитель. Знаешь, бля, будто все так и должно быть. Ничего любопытного. Никаких, мать твою, объяснений!       Девчушка повернула руку с часами, остановившись на переходе. У них время почти двенадцать. Нахмурившись, она уставилась на знак, и спросила: — А где Екатерина Александровна сейчас? У вас же во всю рабочий день. Это у нас только десять утра. — Она сегодня не приходила. У себя в комнате сидит. Я даже приходить к ней боюсь. — Пойдите и спросите что случилось. Она вас не пристрелит — она не умеет стрелять. — Алина усмехнулась, — Не мне вам рассказывать, что ее не стоит бояться. А вот новость о том, что Марина Николаевна теперь ее заместитель — очень плохая. Я прям не знаю какая новость может быть еще хуже. Петр нашел убийцу? — Нет. — Секретарь на несколько секунд отвела взгляд от происходящего перед административным зданием, а когда посмотрела снова, Куницкой уже не было, но мимо здания пробежала медик, — Видимо за это его погон Катя и лишила. Он теперь у нас старший лейтенант. А был ведь мужик капитаном. Говорят, его совсем с концами хотят скинуть. Не удивлюсь, если ты приедешь обратно, его уже не будет. — Я сколько не думаю, все равно не могу даже предположить, кто мог убить Леонида Юрьевича. Никому из девушек не под силу запрыгнуть на высокого, пыщущего здоровьем мужчину, и вонзить ему в горло нож, разодрать его, а потом еще и в сердце вогнать с такой силой, что ребра переломать. — Алина, нахмурившись посмотрела на рядом с ней стоящего подростка, который, видимо, грел уши, и тут же пригрозила ему кулаком, из-за чего мальчишка убежал в страхе, — Меня, видимо, тоже уволили. — Может это все-таки Куницкая? — Она так не действует. — Алина пошла дальше, рассматривая прекрасный городской пейзаж чужого города, — Не ее метод. Но знаете, что меня смущает? — Она встала на мосту у забора, поправив волосы, и уткнула взгляд в глубокую синюю воду, плескавшуюся внизу, — Что Надежда Ивановна не давала в тот вечер Екатерине Александровне никаких сильных таблеток. И снотворного тоже. Только обезболивающие и немного успокоительных на травах. — Алина, ты ебанулась на Катю подозрения вести? Этот человек боится брать в руки даже канцелярский нож, а ты говоришь о том, что она убила Мескалита? — Я не об этом. Конечно, ей это будет просто не под силу. — Девчушка нахмурилась, сгорбившись и сказала, — Но если она в тот вечер и ночь не спала — то могла как минимум слышать убийцу, а как максимум увидеть его. Они же с Мескалитом жили в соседних комнатах. Там стены картонные. Там чихнешь так, что всем на этаже будет слышно. И если Леониду Юрьевичу дали бы его командирским голосом выразить свои возражения по поводу своей неизбежной кончины — она бы это услышала. Я боюсь, — Алина закрыла рукой лицо, — что она знает кто убийца, но покрывает его. И я знаю только одного человека, чьи выходки Екатерина Александровна пропускает. — Куницкая. — Прошептала секретарь.       Женщина стояла опустив обе руки, и, развернувшись, резко вскрикнула, выронив телефон. Прямо перед ней стояла Марина Николаевна, что была в своей любимой длинной черной шубе, и выглядела она очень злобно. Она глубоко и тяжело дышала, крепко сжав руку с пистолетом в руках.       Алина же, лишь удивилась тому, что звонок резко прекратился, и, пожав плечами, продолжила любоваться набережной и широкой рекой. Идти было не сильно далеко, а времени ей хватало. Встреча с начальником чужой колонии была назначена на одиннадцать, а судя по часам, только недавно было десять. Девчушка нахмурилась от яркого солнца, продолжив думать о своем. Она решила не пользоваться пока метро, и погулять. Не скоро ей еще представится возможность побывать в столь необычном отпуске, изучая чужой город. Во всех версиях что-то не стыковалось.       Убийца сначала напал на Мескалита. Потом, видимо, пошел к Евгению. Зачем — неизвестно. Убив беднягу, убийце хватило сил протянуть девяносто килограмовое тело по коридору, не оставив следов, и спрятать его для чего-то в шкафу, да еще и вложить в его руку пистолет Леонида. Мескалит явно сопротивлялся своей смерти, и скорее всего явно возмущался. Его должны были слышать обитатели этажа. Или, как минимум, комнаты внизу. Но комната внизу, на третьем этаже, принадлежала Инне Борисовне, которая в тот момент была на рабочем месте и благополучно спала. Почему проверили камеры только за два часа до и после убийства? У кого хватило наглости влететь в чужую комнату, даже зная чья она, и взять чужой пистолет? У кого хватило хладнокровия, чтобы убить двух людей за полчаса, а то и меньше. У кого хватает смелости молчать о произошедшем, сидя за столом среди начальников и заместителей? И не планирует ли убийца еще больше трупов? Что им движет? Почему именно этих заместителей убили?       В раздумьях, девчушка прошла большое пространство города. Прошла мимо нескольких торговых центров, огромной городской администрации, быстрым шагом преодолела большую пешеходную улицу, и, ориентируясь по знакам, пошла дальше. Она прекрасно знала, что знак, указывающий на главный стадион, названный в честь города, стоял напротив исправительной колонии. Очень удобно. Добралась она вовремя. Без пяти минут уже проходила мимо забора, с любопытством его рассматривая. Заметила несколько вышек с местными Грачами. Интересно, тут для них тоже есть свое название? Или каждая колония в чем-то уникальна?       Остановившись на блок-посте, она показала в окошко охраны свое удостоверение, и сказала, что ее ждет начальник колонии. Через пару минут за ней пришли. Судя по всему за эти пару минут звонок от сидящего в будочке мужчины преодолел несколько кабинетов, и задержался в нужном. — Алинка, девочка моя! — Послышался бодрый голос, хоть и слегка шепелявящий, — Ну, иди ко мне, не стесняйся!       Девчушка прошла через белые ворота, и тут же обнялась с родной бабушкой. Она была такого же роста, как и незваная гостья. У нее на плечах были такие же погоны майора. Это была старушка, выглядящая почти на семьдесят. Она имела благородный стальной оттенок седины, а редкие волосы собраны в классическую прическу, подвязанную белыми лентами. Головным убором была пилотка. Женщина имела такие же карие глаза, и все ее морщинистое лицо покрыто веснушками. — Бабуля, — Алина рассмеялась, когда теплые руки бабушки потерапали ее за щеку, — как я с тобой давно не виделась! Вот, гордись мной! Я теперь тоже начальник! — Ой, точно, — Женщина махнула на нее рукой, и сказала. — спина у меня больная, уж выпрямляться не буду, — она отдала ей честь, и, смеясь, сказала, — Добро пожаловать в исправительную колонию номер двадцать семь, майор Мкртчян. Рады видеть у нас такого красивого начальника конвоирования, режима и надзора. — Та перестань, бабуля. — Девчушка взяла ее под руку, рассматривая просторную территорию перед большим административным зданием колонии, — Ты у нас все так же в заместителях в отделе кадров ходишь? — Конечно. Я же не дура в начальники лезть. У меня шестеро детей, пятеро внуков и два правнука. И все такие дураки как ты. Как там мой несчастный Даниил? — Работает. Тоже начальник. Мы все начальники, одна ты непонятно кто. — Ой, да знаю я, какой из тебя начальник. — Бабушка махнула рукой, — Слышала я об обстановке в вашей колонии. Начальница колонии у тебя новая — очень красивая девочка. А старого начальника колонии жалко. — Она кивнула, — Хороший мужик был, очень трудолюбивый. Не любил бездельников на рабочих местах. — В смысле жалко? — Алина остановилась около лавочки, и уселась на нее, поправив задравшуюся штанину, — Его перевели в семнадцатую колонию же вроде, он теперь там начальник. — Ну, здрасте. Нельзя перевести того, кого нет. — Она пожала плечами, — Ему еще чуть-чуть времени, и его объявят без вести пропавшим. Ты уже сколько служишь? — Вот, — Алина задумалась, и кивнула, — в октябре будет два года как. А что не так? Я слышала, что он не так давно пропал. Что, все настолько плохо? — Есть у меня одна теория на этот счет, но это потом. И какого это, когда начальник колонии — женщина?       Алина поднялась, и пошла дальше, с любопытством изучая высокие вышки Грачей. Главное административное здание имело такой же болезненно-желтый цвет как и здание вокзала, хотя по какой-то причине выглядело гораздо приличнее. На улицу выходили белые деревянные рамы. Парадная входная дверь была не железной, и до жути скрипучей как у них, а деревянной. Они вошли в просторное здание, свернув направо. Видимо, бабушка вела ее к начальнику колонии. — Очень хорошо. — Она кивнула, — Она понимающий и хороший человек. Я, правда, Сергея Геннадьевича не застала, но уверена, что он тоже хороший начальник. — Он бы тебя не пустил в начальники, моя дорогая бездельница, — бабушка сухо усмехнулась, ведя гостью через таблички с лучшими работниками, — Это, вроде, у тебя в колонии главный коррупционер округа в начальниках сидит? — Куницкая? — Ответила вопросом на вопрос Алина, — У меня. — И как ее еще не пристрелил никто? — Бабуля покачала головой, шаркая ногами по бетонному полу, — Такая вредная баба. Она в соседней колонии работала. Слышали мы про нее. Выгнали ее из нашего округа с таким скандалом, что мама не горюй. Но, видать, начальники твоей колонии совершенно не против… Я слышала, что ты сюда по важному делу приехала. Могу я тебе чем помочь? — Не знаю пока. Смотря что ваш начальник ответит. У меня-то неофициальная работа. Так что, как пойдет.       Они прошли по извилистым коридорам, обсуждая семейные мелочи. Бабуля все жаловалась на больную спину и маленькую зарплату с пенсией, а Алина ей в ответ жаловалась, что ее не уважают, но все равно гордилась тем, что легко жила и на четыре тысячи оклада, и на две. Когда бабушка сказала ей, что оклад у всей страны фиксированный, и горадо больше, чем она получает на деле, Алина очень расстроилась. Но хватило ее ненадолго — она остановилась перед дверью приемной начальника колонии. — Дальше сама. Если что — зови.       Алина собралась с силами, и открыла дверь приемной. Ее встретил большой и просторный кабинет, в котором все было максимально строго. Никаких цветов, никаких занавесок. Только темно-синие жалюзи, десятки полок с нормативной информацией, и очень грустным секретарем, что сидела уперев покрасневшие глаза в один из двух мониторов. — Ожидайте, Алина Даниловна, вас позовут. — Сухо овтетила секретарь, — Господин Майоров пока занят.       Девчушка уселась на кожаный диван, прижав к себе черную папку с документами. Перевела взгляд на точно такую же табличку на двери, которая висела и у Екатерины Александровны. Только эта табличка уже имела немного другое содержание. «Начальник исправительной колонии номер двадцать семь Управления Федеральной службы исполнения наказаний: Майоров Александр Юрьевич.» Она перевела взгляд в окно, и увидела четыре больших блока. И почему в этих окнах была видна колония, а в их окнах виделся только бесконечный лес?       Из кабинета выскочил высокий мужчина с погонами капитана, хлопнул дверью, громко начал матерится, и, размахивая какими-то постановлениями, покинул приемную. Секретарь продолжила одной рукой печатать, а второй взяла трубку конференц-телефона. Через десяток минут, Алине объявили, что ее ждут.       Девчушка поднялась с дивана. Поправила свою форму и идеальную прическу. Она была накрашена очень строго, и старалась выглядеть великолепно. Постучавшись, пошла в кабинет. Тут же сделала глубокий вдох, почувствовав приятный аромат мужского одеколона, и подняла накрашенные глаза от черной паркетной доски, кратко кивнув сидящему за большим столом начальнику. Тот почти сразу понял, что стоящая не из его подчинения, и раз других чужаков не было, он тут же радостно сказал, отложив из рук серебряную ручку: — О, Алина Даниловна! Рад встрече.       Начальник колонии поднялся из-за стола, и подошел к ней. Это был мужчина давно в возрасте. На его плечах были погоны генерала внутренней службы, а форма была похожа на ту, что носила ее начальница. Он был таким же седовласым, и имел красивую прическу с небольшой, такой же седой бородкой. Крепко пожав протянутую руку, он жестом предложил ей занять любое место за приставленным столом. У этого стола, прилегающего к главному, было место уже для двенадцати человек. Алина уселась по правую сторону, положила свою папку с документами. Выпрямила спину, слабо улыбнувшись, и сказала: — Спасибо, что согласились меня принять. — Ну, — начальник пожал плечами, — из вашей колонии просто так не приезжают в командировку. И, раз в этот раз вы без роты лучших конвойных, значит у вас очень серьезное дело. Чем я могу вам помочь?       Алина, не ожидавшая такого быстрого перехода к делам, даже на пару секунд растерялась. Осмотрев кабинет, серый и пустой, с десятками наград за спиной начальника, она перевела взгляд на генерала, и сказала, слабо улыбнувшись: — Хочу поговорить с несколькими вашими заключенными. У нас в колонии недавно был бунт, который очень быстро прекратили без сильных потерь. — Она отвела взгляд, опустив почти двенадцать трупов, и сказала, — Скажем так, мой начальник колонии опасается, что в вашей колонии может произойти тоже самое. — Хм, да, я слышал про это. И слышал, как вы в одиночку смогли обезвредить особо опасного преступника. — Он кивнул, сложив руки перед собой, периодически перебирая золотое обручальное колечко, думая о чем-то своем. — Приятно удивлен вашим способностям. Но в нашей колонии такое исключено. Я, конечно, дам вам разрешение, и выделю вам человека, чтобы вы успели уложится в сегодняшний день…       Алина тут же протянула ему все документы, которые дал ей Петр. Начальник колонии потратил десять минут, все внимательно прочитав, и поднял трубку. Набрав четырехзначный номер, он попросил поднять из архива дела четырех заключенных. Несколько бумаг он оставил у себя, а остальное отдал, слабо кивнув, и спросил: — У вас теперь начальник колонии госпожа Новикова? — Так точно, генерал. — Алина выглядела очень серьезной и сосредоточенной, но ноги предательски тряслись. — Я слышал, что она хочет побороться за звание лучшей колонии всей страны в этом году. — Он усмехнулся, — Очень смелое заявление, учитывая то, что в прошлом году ваша колония была одной из самых худших. Откройте мне секрет — каким образом она добилась таких результатов? Она вот, на награждении, не захотела мне признаваться. Может вы мне расскажете? — Государственная тайна под грифом секретно. — Алина загадочно отвела взгляд.       В кабинет вошел мужчина, с четырьмя толстыми делами и положил их перед Алиной. Сложил руки за спиной, ожидая дальнейшего приказа. — Алина Даниловна, знакомьтесь, это Николай Алексеевич — наш руководитель отдела конвоирования и надзора. Он будет вас сопровождать, и познакомит с теми, кого вы хотели увидеть. Их личные дела лежат перед вами. К сожалению, вы знаете порядок. Ничего выписывать и фотографировать из этих дел нельзя, так же как и выносить их из этого кабинета. Ознакомитесь, когда захотите. — Хочу сначала ознакомится с делами, после чего уже пойду к самим заключенным, с вашего позволения.       Начальник конвоирования лишь покорно кивнул, и сел напротив нее. Начальник колонии продолжил заниматься своими делами, не обращая на них никакого внимания. Алина перебрала дела, внимательно изучая фотографии, прицепленные к форзацам скобами. Пролистала внимательно два дела, изучая их больше для того, чтобы найти какие-нибудь интересные истории. Это и правда была колония для «бээсников». Так звали бывших служащих. Полицейских, таможенников, прокуроров, судей, и прочих людей, которые служили закону, но в какой-то момент решили его ослушаться. Открыв очередное дело, она замерла, увидев на фотографии молодого блондина с голубыми глазами и тонкими губами. Переведя взгляд, она опустила голову, скрыв улыбку. Попался. Алексеев Кирилл Александрович. Она раскрыла толстое дело, искренне удивившись тому, что у него была такая серьезная статья. Его перевели сюда из колонии для несовершеннолетних, как только ему исполнилось восемнадцать. На данный момент времени ему было двадцать один. И у него была вклеена в дело справка об инвалидности. Мотивом для перевода именно сюда значился пункт, что мальчик подрабатывал летом во благо полиции. Очень странный мотив. Она начала листать внимательно страницы с фотографиями с места преступления. Три тела, и все с пулевыми ранениями. Никто так и не нашел орудие преступления. Составлен четкий портрет со слов очевидцев.       Какая-то странность была в этом деле. Оно чем-то было похоже на дело Данилы. Такая же морозная ночь. Такой же побег с места преступления, и поимка бедолаги по горячим следам. Даже фотография была, похожая на ту, которую она видела в деле Данилы. Голубоглазый кудрявый блондин стоял подняв окровавленные руки, на фоне белой стены. И все та же подпись карандашом под фотографией «Говорит что невиновен. Не верьте». Десятки доказательств, что в легкую доказали его виновность.       Пролистав последнее дело, которое ей было так же неинтересно, как и первые два, она подняла взгляд на равного по званию, и сказала: — Хочу поговорить с каждым из них. Начните с самого младшего.       Начальник конвойных повел ее из кабинета генерала по тем же изогнутым коридорам. Они шли шаг в шаг. Алина повернула голову, рассматривая мужчину. Он был чем-то похож на Мескалита. Такой же молодой и прекрасно выглядевший. Идеально выбритый, в идеально ровной пятнистой форме. — Расскажите мне о нем. Какого его поведение? Где он обитает? — В бараке на сорок человек. — Начальник пожал плечами, — Опущенец, имеет полосу за склонность к суициду. Ничем особо не выделяется. Пару раз ловили его на том, что он хочет покончить собой. Сами все читали. Подарили нам его ребята из «девятки» — колонии для несовершеннолетних. Мать его мы так и не нашли. Его тут не особо хорошо приняли. Его постоянно избивают сокамерники, и он постоянно моет отхожие места. Бедолага. Думаю, если его тут еще пару раз остановят в его желании покончить с собой, то он дождется окончания своего срока, и просто покончит с собой прям у ворот. Не знаю, что еще сказать. Он очень молчалив. Настолько, что мы долгое время думали, что он немой.       Они вышли с другого хода, и пошли по чистым тропинкам к одному из блоков. Алина охнула, увидев величественные здания и спросила: — Сколько у вас тут заключенных? — Порядка пяти тысяч. Иногда больше, иногда меньше. Большинство проходят тут этапами. — Мужчина говорил очень сухо и четко, — Да, наверное жутко это осознавать, учитывая то, сколько у вас заключенных. — У нас триста двадцать пять — это предел. Больше физически не поместится. Но губернатор выделил нам денег, и через годика три мы будем принимать уже полторы тысячи человек.       Они прошли в один из блоков. Алину поразила идеальная рабочая атмосфера. Тут никто не слонялся без дела. Заключенные не шатались по блокам, лениво прогоняемые конвойными, что периодически просыпались от полудрема. Тут все прекрасно работало. Над головой было пять этажей с камерами. Начальник открыл дверь в комнату для переговоров, и, зайдя первый, дождался Алины. Девчушка села, сложив на стол руки. Начальник конвойных встал около стола, и указал на заключенного, что с трудом сидел. Тут же от гостьи последовал первый вопрос: — Как вас зовут? — Алексеев Кирилл Александрович. Рожден пятого февраля две тысячи четвертого года. Нигде не проживаю, нигде не прописан.— Едва слышно ответил блондин, опустив голову, уперев пустой взгляд на свои посиневшие руки. — За что сидите? — Поинтересовалась Алина, с улыбкой задав тот же самый вопрос, который задавала почти два года назад Даниле. — Сто пятая, пункт второй, подпункт «а». — Прошептал заключенный, и, вздрогнув от сильного удара по сгорбленной спине, сказал уже громче, — Убийство двух и более лиц. — Не стоит. — Остановила его Алина, заметив, как мальчишка побледнел, и кивнула, — Оставьте нас. Хочу общаться с каждым наедине. — Ваше право.       Начальник конвойных ушел, забрав с собой охрану.       Алина провела его взглядом, и, повернувшись обратно, попросила заключенного поднять голову, высказав свое желание посмотреть на него.       Заключенный с трудом выпрямился, и поднял голову, разогнув явно больную шею, подставив на свет свое изуродованное лицо. От него очень сильно несло очень противным запашком. Волосы уже слегка отрасли, походя чем-то на те, которые были у Екатерины Александровны. Только они слишком сильно поредели, и были где-то вырваны клоками. Он выглядел очень жутко. С десятками ссадин, разбитым носом и губами, еще и с синяком под глазом. Высокий и сильно худой, со впалыми щеками. Но и голубые глаза были такими же холодными. — Я знаю кто ты такой. — Прошептала Алина, слабо улыбнувшись, — Я работаю на твою матушку. — Моя мать мертва. — Тут же отпарировал сидящий молодой человек, сжав скованные в наручники руки, на которых гноились воспаленные старые раны, — Не надо мне врать. — Я о той, кто прописана у тебя в свидетельстве об усыновлении. — Девчушка кивнула, — Той, которой ты подарил в десять лет подвеску в виде журавлика-оригами. Ты помнишь ее имя? — Катя. — Спокойно ответил сидящий, опустив взгляд, и сказал, — Но она мне не мать. Она просила меня, чтобы я называл ее матерью. Но моя настоящая мать мертва. — Кто твой отец? Ты знаешь хоть что-то о нем? — Ни секунды не задумываясь спросила Алина, придвинувшись ближе к нему. — Сережа. — Прошептал блондин, недоверчиво смотря в глаза сидящей напротив,  — Это его фамилия у меня. Он так захотел. — Кем тебе приходится Катя?       Парень потратил несколько минут, бегая пустым взглядом по деревянному столу, к которому были прикованы его руки. Он нахмурился, но через секунду его лицо снова было потерянным. Не найдя нужных слов, он сказал: — Я не знаю. — Она жена Сереже? — Она его дочка. — Парень медленно кивнул, собирая последние мысли, поджав свои тонкие бледные губы. Совсем растерявшись, тихо дополнил, — Я его сын. — Он поднял голубые глаза и прошептал, — Кажется, это у вас называется «сестра». Да. Она мне сестра.       Алина тут же в шоке замерла, не поверив его словам. Мальчишка расстроился, заметив, что его слова не обрадовали собеседницу, и виновато опустил голову.       Значит, Екатерина Александровна наврала ей. Это был ее брат. Но между ними была слишком большая разница в возрасте. Семнадцать лет. Это разгадало одни вопросы, но появились новые. Она решила тут же их задать. — Расскажи мне, почему у вас с сестрой такая сильная разница?       Мальчонка заерзал, и попытался поправить на себе ватник. Ему было очень неуютно, он весь покрылся легкой испариной и мелко задрожал. — Я не знаю. Моя мама умерла в тот день, когда я родился. — Он отвел взгляд, сжав руки, и замер, прошептав, — Что-то не так. Я чувствую, что что-то плохое сейчас будет.       Начальник колонии внимательно смотрел на данные с камеры, что висела в комнате для переговоров. Там была прекрасная четкая картинка и не менее четкий звук. Он поднял трубку конференц-телефона, и набрал четырехзначный номер, который соединил его с точно таким же телефоном в соседнем округе. Изящная рука с десятками украшений подняла трубку. — Жалуйся, Александр Юрьевич. — Медленно протянула Куницкая, — Я так давно жду от тебя вестей. — У меня они есть. Как раз по поводу твоей просьбе по твоей девочке. Она к нам приехала. И кажется, я даже знаю кто тебе нужен.       Марина Николаевна медленно расплылась в улыбке, закинув босые ноги на стол, и слушая долгую речь начальника двадцать седьмой колонии. Она была так счастлива слышать эту информацию. Была искренне рада. — Я вот знаю, что твой дядя сидит у нас в колонии. Я отпускаю его, но у меня есть условие. Ты согласен?       Мужчина нахмурился, и задумался. Ему хватило тридцати секунд, чтобы дать свое согласие. За такое же время было озвучено желание великой начальницы. — Принято, Марина Николаевна. Люблю с тобой работать. — Взаимно.       Начальник колонии положил трубку, и потянулся к рации, решив погреть уши.       Там, все в той же комнатке, витало легкое напряжение. Мальчонка внимательно смотрел голубыми глазами на Алину, и снова сказал: — Тут не безопасно. Тут что-то не так. — Подожди. Не до этого сейчас. Кирилл, скажи мне, почему твоя сестра так поступила? Почему она тебя усыновила? — Никто не знает, что она моя сестра. Они с отцом сильно разругались. Она ушла расстроенная, и забрала из моего родного дома и меня. Это было очень давно. — Он кивнул, — Мне было четыре. Я знаю это только от нее. — Кирилл задумался, слабо и глупо заулыбавшись, — Я так давно ее не видел. Она, наверное, все такая же красивая…       Алина кивнула, и, тяжело дыша, спросила: — Что случилось той ночью? За что ты убил тех людей? — Этих людей нанял отец. Они хотели убить Катю. Они ее избили у меня на глазах. Мне стало страшно. Я почувствовал в себе злобу. — Голубые глаза снова забегали, ища какой-нибудь предмет, чтобы зацепится за него взглядом, и вдруг начал плакать, — Я взял ее пистолет. Он висел у нее так же, как и у тебя. — Он указал на девчушку, и ее висящий в кобуре пистолет, трясущейся рукой, которая тут же ослабла и разжалась, — Я был зол. Выстрелил им в спины, когда они начали бежать. Я хотел забрать у них деньги, но так и не смог их найти. — Парень покачал головой, — Только руки запачкал и сам запачкался. Темно было. — Он отвел взгляд, и прошептал, — Я поднял Катю с земли, и мы пошли домой. Через пару часов за мной пришли люди в форме. — У Кати было оружие? — Алина расстегнула кобуру и показала заключенному пистолет, — Такое? — Да. — Парень кивнул, — Она хорошо стреляла. Ее отец научил. — Он вдруг заулыбался, и сказал, — Однажды, когда они с отцом были на охоте, Катя убила утку. У нее были очень красивые перья. Из этих перьев она сделала мне ловец снов. — Парень растерялся и прошептал, — А еще она быстро бегала. У нас у папиной бабушки была своя конюшня. Она любила возиться с лошадьми, и когда лошади от нее убегали, нужно было их успеть словить до того момента, когда они убегут в лес.       Окончательно замолчав, парень начал плакать. Его всего мелко трясло. Он что-то неразборчиво бубнил, погрязнув в своих мыслях. Алина же подперла голову рукой. Ничего не сходилось. Словно этот самый Кирилл говорил про двух разных людей. Екатерина Александровна боялась оружия как огня, и никогда его не имела. Она — абсолютно не конфликтный и тихий человек. Девчушка нахмурилась, смотря на то, как горькие слезы капают на металлический стол, собираясь в лужу. Единственное, что сходилось, так это то, что его Катя быстро бегала. — У нее хватало силы остановить лошадь? — Вдруг спросила Алина. — Да. — Кирилл вдруг оживился, моментально перестав плакать, — У бабушки было много лошадей. Они все были с характером. Она легко могла удержать лошадь, которая начинала брыкаться, и легко могла удержаться на ней даже без седла. — Кирилл вытер влажную щеку об плечо, шмыгнув носом, и прошептал, — Она с каждым годом все реже ездила к бабушке в отпуск. Последний раз она у нее была, когда мне было десять. Интересно, как там баба Нина? Наверное, все со своими гладиолусами и картошкой ухаживает. — Он кивнул, — у нее больше ничего не росло. А недалеко от ее дома была заброшенная аптека. Однажды Катя полезла меня оттуда доставать, и распорола ногу. Но ей не было больно. Она никогда не жаловалась.       Алина согласилась. Хорошо, два совпадения. Это не мог быть тот же самый человек. Тот, кого описывал этот Кирилл, и тот, кого видела она — абсолютно два разных по характеру человека. Нельзя было так изменится за пять лет. Она повернула голову, услышав лязг открывающейся двери. Кирилл тут же сжался, опустив голову максимально низко. В комнатку вошел начальник конвойных, и, слабо улыбнувшись, расстегнул наручники заключенного, дав приказ ему подняться. Мальчонка выпрямился во весь рост, и правда, был ростом с Данилу. Быть может, сантиметров пять разница. — Ему сейчас хуже будет. Если хотите, можете поговорить с ним на улице. Там ему спокойно.       Они вышли через десятки блокпостов, через весь блок, через сотню конвойных, и, наконец, попали на улицу. Их снова оставили двоих. Алина сложила руки за спиной, медленно шагая рядом с Кириллом, который аккуратно ступал по асфальту, сложив скованные за спиной руки в замок. — Как давно ты видел отца? — Задала вопрос Алина. — Тогда, когда Катя меня увозила. — Он пожал плечами, — В четыре года. Я его почти не помню. Все, что я помню, связано с Катей. Она заставляла меня хорошо учится, она возила меня на море, и кормила вкусностями. Я был счастлив с ней. Я любил ее. Ближе нее у меня никого не было. — Почему ты пытался покончить с собой? Думаешь, что Катя не примет тебя? Я ведь тут только по ее просьбе. Я приехала оттуда, где она работает. Она беспокоится за тебя. Плачет по ночам, потому что тебя нет рядом. — Мне больно. И мне очень тяжело тут жить. — Кирилл поднял голову, и посмотрел Алине в глаза, прошептав, — Я очень слаб. Ни дня не обходится, чтобы меня не били вертухаи или крысы. Я хочу окончить свои мучения. Катя меня все равно не увидит. Меня отсюда никуда не выпустят. Мне сказали, что найдут сотни статей, по которым продлят мое заключение. Я не выйду отсюда живым. — Почему твоя Катя сменила фамилию? — Она ненавидела отца. Она не хотела, чтобы все считали, что она только благодаря ему работает там, где работает. И она боялась, что все будут знать, что она стала кем-то там важным, только благодаря тому, что ее притянул к себе отец. — Кирилл растерялся, и прошептал, — Я помню, как ей это все тяжело давалось. Она сама всего добилась. И вырастила меня. Проблема в том, что я вырос мудаком, и подвел ее. Если бы не моя вспыльчивость, то сейчас бы этого не было. — Он всхлипнул, — Надеюсь, что у нее все хорошо.       Он остановился перед Алиной, и посмотрел ей в глаза. Он выглядел как узник концлагеря. Ослабший и еле дышавший, парень замер, и спросил то, что его волновало больше всего: — Скажи, у Кати все хорошо?       Рацию взял начальник безопасности, стоящий в кабинете начальника колонии, и громко сказал: — На счет три. Раз.       Алина кивнула, и улыбнулась, сказав: — У нее все хорошо. И она ждет тебя. Она попросила тебе передать, что она любит тебя. Мы найдем способ вытащить тебя отсюда. — Два. — Раздалось в рации.       На всех двенадцати вышках смотрящие схватились за оружие. Не каждый день им разрешают им воспользоваться. — Спасибо, — Кирилл кивнул, — Я надеюсь… — Три!       В колонии резко раздался вой сирены. Тут же был открыт огонь. Засвистели пули. За несколько секунд высокое истощенное тело пронзили десятки пуль. Ни одна из них не задела Алину. Ее и ее форму только забрызгало кровью. С великим хладнокровием служивые расстреляли бедолагу.       Кирилл закатил глаза, и, упав на колени, рухнул замертво перед Алиной, не договорив. Его светлые волосы, бледная кожа и черный ватник быстро пропитывались текущей кровью.       Майор медленно подняла взгляд от тела, раскрыв рот в шоке. Она побледнела, почувствовав в себе слабость и неописуемую пустоту внутри. Доли секунды. Вот человек живой, несколько мгновений, а он уже лежит мертвый в ее ногах. В голове было пусто. Дыра где-то внутри заглушила все вокруг. Не слышала воющей сирены. Не слышала криков, раздавшихся по территории колонии. Аккуратно вытерев рукавом с лица чужую кровь, она опустила голову, посмотрев на свою забрызганную форму и лежащее в ногах тело.       Кажется, именно это и было ее плохим предчувствием. Кажется, она поняла слова Кирилла, что что-то было не так.       Как же хорошо, что ей никто не осмелился сказать, что не все выстрелы были направлены в сторону заключенного. В одном из кабинетов, в полной темноте, лежало еще одно тело, сжимающее в руке табельное. На трупах меркнут любые звезды и должности. В один гроб бросят и заключенного со сроком за тройное убийство, и заместителя начальника отдела кадров. Никто разбираться не будет. Никто не будет ковыряться в костях. Всем плевать.       Это колония. Тут могут исчезнуть люди, и могут исчезнуть без причины. Так бывает. Так случается.       Такова жизнь.       Мертвые не могут оправдаться.

***

      Шагая по городу, Алина обняла оставшиеся две бумаги, которые ей надо было привезти обратно к себе, ее взгляд был абсолютно пустой. Она была полностью растерянна, и шла медленно, чтобы если и заблудиться, то не сильно далеко уйти от нужного маршрута. Она шла и плакала, не зная, что скажет Екатерине Александровне. Что из-за нее погиб Кирилл? Из-за ее кривых рук и дурацких выходок погиб человек. Его расстреляли прямо у нее на глазах. Словно он был врагом Родины. Расстреляли десятки людей. Что ей делать дальше? Как она приедет с такими вестями в колонию? Как она скажет это все начальнице? Не с кем было посоветоваться. Никто не мог дать ей ответа. Она должна сама найти правильный путь. Либо соврать. Либо сказать правду. Другого пути у нее нет.       Она вошла в отель, и, пройдя совсем потерянная мимо ресепшена побрела в лифт. Еле передвигая ногами, ползла по длинному коридору, кажется, выплакав все слезы, которые были. Ей нельзя было ничего говорить Даниле. Ни Инне Борисовне. Никто не должен был знать о случившемся.       Она во всем виновата. Ее выходки убили человека. Из-за того, что она подействовала не думая, теперь мертв человек.       Войдя в номер, Алина оставила обувь на входе, и, пройдя в комнатку, села на край кровати. Данила молча проводил ее взглядом в шоке. Где бы она не ходила, сколько бы он ее не бил и не насиловал, настолько расстроенной и потерянной он ее еще не видел. — Алина, что случилось? — Осторожно задал вопрос рыжий, сев рядом. — Я не могу сказать. — Она рухнула на его ноги, и крепко закрыла глаза. Слезы больше не лились. Ей стало физически плохо. Плакать больше не хотелось. Хотелось умереть. — Я чудовище. — Послышался едва слышимый шепот. — Я самое страшное чудовище в этой ебаной стране.       Она повернула руку, и посмотрела на экран часов. Два. Рыжий склонился над ней, и провел теплой рукой по волосам. Он не понимал что произошло за эти несколько часов. В чем ее форма он тоже не понимал. Алина молчала, и ее взгляд не был радостным. Данила тяжело вздохнул, и крепко прижал девчушку к себе, дав ей схватиться ослабевшими руками за его шею и волосы. Произошло что-то очень серьезное. — Собирайся, сейчас я тебя накормлю и поедем по твоим делам. — Она крепко закрыла глаза и прошептала, — Не обращай на меня внимания. Ладно?       Данила с пониманием кивнул, проведя по ее спине рукой, стараясь утешить. И что-то ему подсказывало, что после того, как он съездит к матери на кладбище — ему тоже не будет радостно. Сидящий прикрыл глаза, и почувствовал потекшие слезы, что проскользили по его голому плечу. Сегодня вечером им нужно обязательно напиться. Иного выхода, чтобы заткнуть великую грусть у него не было. Пускай это было чревато алкоголизмом и запоем на месяц — иного выхода не было. Он напьется сам, и напоит ее. Главное теперь беречь ее, чтобы она не наделала глупостей. Ехать обратно один он как-то не горит желанием.