***
Машина мэра города быстро пролетала через пробки. Илья осторожно рассматривал перебинтованную руку начальницы, и тихо спросил: — Ты мне не хочешь рассказать, что происходит в вашей поганой колонии? — Это место где я работаю. — Екатерина устало закрыла рукой лицо, отвернувшись от него, — Не называй его так. Я просто не имею контроля над Куницкой, и она делает то, что захочет, тогда, когда захочет. Если она захочет стрелять по своим, я даже не могу ей начать перечить. У нее своя власть, у меня своя. И вся наша колония — двойной мир. Каждый из работников выбирает с кем из двух представителей высшей власти он согласен. Либо я, либо она. Сколько я сижу на месте выше Куницкой — все равно прекрасно вижу, что власти у нее гораздо больше, чем нужно. Но сделать я с этим ничего не могу. — Так будь умнее — отойди. — Илья рассмеялся, — Никогда не понимал этой вашей бараньей натуры. Вот упрутся рогами друг в друга, и ни один, ни второй не уходит. И вот вы будете стоять так, пока одна из вас не умрет. — Все проще. — Начальница слабо улыбнулась, рассматривая плывущий в окне пейзаж, мысленно виня себя за поступки, — Очень скоро у Марины Николаевны закончится терпение, и она просто убьет меня. Либо сама, либо прикажет любому из своего подчинения убить меня. Пока я сижу там, где сижу — я ей помеха. Когда во главе колонии был Сергей Геннадьевич ситуация была стабильнее. Он остужал пыл Куницкой, и давал мотивацию действовать мне. — Так куда он делся? — Илья запустил руку в светлые кудряшки начальницы, наклонившись к ней, и наслаждаясь легким, едва ощутимым ароматом свежести и тонкого запаха ириса, — Я слышал, что он так и не принял бразды правления «семнашкой». — Я не знаю. — Екатерина мягко убрала его руку от себя, и, выпрямив спину, сложила руки ладонями внутрь, опустила голову, — Я искренне надеялась, что мне кто-то даст хоть кусочек информации. Но увы, чем дальше мы уходим от шестого ноября, тем меньше информации становится. Все забывается. Воспоминания растворяются. Уже некогда да и незачем его искать. Момент упущен. Война бессмысленна. — Катя, — Илья мягко оперся о ее плечо, перейдя на едва слышный шепот, — уходи за мной в «семнашку». Или давай я заберу Куницкую. Я не могу видеть, как ты мучаешься. Я не могу видеть твоей слабости. Не могу вынести твоих слез. Начальница уже было хотела ему что-то сказать, но промолчала, отвернувшись. Закрыв руками лицо, она лишь вздрогнула, когда его руки коснулись ее волос. Она прекрасно поняла его слова. «Не могу видеть твоей слабости». Она не должна быть такой. Ей стыдно быть такой слабой. Ей уже стыдно плакать и жаловаться. Задержав дыхание, она погрузилась в свои мысли. Неужели все так и закончится? Неужели это и правда конец? Неужели она смирилась со словами Куницкой, которая всю жизнь ей говорила, что Катя ничего не стоит и ничего из себя не представляет. Скорее всего так и было. Она бесполезна для колонии. Бесполезна для себя. Пора принять единственно верное решение. Сдаться. — Чем же я могу помочь тебе? — Мне уже ничем не помочь. — Екатерина быстро закрылась руками, давая бинту впитывать слезы. Решила отвлечься от поганых мыслей, объясняя свою позицию, с надеждой на то, что мэр ее поддержит. — Я изначально выбрала не ту сторону, Илья. Наш конфликт строился не год и не пять. Просто у меня своя четкая позиция. Я считаю, что нельзя издеваться над заключенными. Что они такие же люди. Я понимаю, что в судебной системе могут допускаться ошибки. Они редки, но они бывают. Потому что везде играет человеческий фактор. И у меня в подчинении такие же люди. У них у всех есть родители, дети, братья и сестры. Они должны получать равноценную оплату вложенным силам. Очень многие из них месяцами служат в колонии, не имея возможности уехать домой. А есть Куницкая. Которой плевать на людей и на их чувства. Ей нужен результат. Все. Максимально быстро. Плевать какими силами. Она будет заставлять других работать на износ. Но сама никогда даже печать не поставит. Илья, это бесполезно. Я не могу отдать управление колонии в руки Марины Николаевны. Не потому, что я хочу власти. А потому, что я хочу чтобы в людях видели людей. Без разницы в звездочках на погонах или статьях на лепне. — Я не согласен с твоей позицией. — Илья нахмурился, закинув ногу на ногу, и начал расстегивать пиджак, лениво растянувшись в кожаном кресле, — Ты не можешь равноценно обращаться со мной и с уебком, который убил сорок два человека, изнасиловал шестерых детей, а по утрам питался сгнившими органами убитых им людей. — Я могу. — Екатерина подняла взгляд, и с болью посмотрела на него покрасневшими глазами, — Ваша проблема в том, что вы не можете. Тысячу раз судимый убийца и наркоман может быть бесконечным ублюдком, но он все равно человек. Перед законом все равны, Илья. — Ты же сама знаешь, что это не так. — Он рассмеялся, — Я лучше потрачу миллионы деревянных на то, чтобы улучшить что-то для законопослушных граждан, чем что-то для любой из колоний. — А я лучше потрачу деньги на то, чтобы в бараках крыши залатать, чем буду обновлять автопарк для начальников и их заместителей. Я прекрасно катаюсь, если надо, на трамвае, а свою зарплату делю на премии тем, кто реально работает. — Катя, такая позиция не работает. — Илья мягко потрепал ее по волосам, и крепко прижал к себе, — Катя, моя ты родная. Всем насильно мил не будешь. И никому ничего доказывать не надо. Надо жить как обычные люди. — На мне погоны полковника. Я уже не могу и не хочу жить как обычные люди. Она посмотрела в его глаза, и, отвернувшись, тяжело выдохнула. Илья мягко повернул ее голову к себе, мягко поцеловав, тихо прошептал: — Забудь со мной, что ты начальник колонии. Забудь ты о своих погонах. Будь со мной человеком. Маленькой хрупкой девочкой, которую нужно защищать и любить. Ты можешь со мной побыть слабой. Я не воспользуюсь тобой. — Он покачал головой, — Мне это не интересно. Я просто забрал тебя с работы, потому что ты очень устала и вымотана. Мы попьем горячего чаю, поужинаем и ляжем спать. И завтра ты проснешься с завтраком в обед, от того, что впервые за долгое время вышло солнце. — Его теплые руки скользили по бледной коже, — Катя, девочка моя. Ничего не бойся, слышишь. Нет ничего невозможного, когда за дело берется мэр города и начальник исправительной колонии. Я тебе обещаю. Машина остановилась около его дома. Екатерина спряталась в свое офицерское пальто. Крепко ухватилась за его теплую руку, опустив голову. Они поднялись в квартиру. Илья медленно закрыл дверь. Помог даме раздеться, и отставил ее легкие осенние сапожки в сторону. Сам же снял с себя пиджак и рубашку, надев растянутую футболку. Катя оперлась плечом о белый косяк арки, наблюдая с усталой улыбкой за тем, как мэр готовит чай. — Иди, можешь пока руки помыть, и устраивайся где захочешь. С неохотой Катя пошла беззвучно в ванную. Постаралась не смотреть в свое отражение. Потратила пару минут на рассматривание золотых завитков на краях зеркала. Поджала губы, едва поборов в себе желание разбить проклятую стекляшку. От обидных мыслей отвлек Илья, что раскрыл дверцу кухонного гарнитура, с любопытством перебирая пальцами по многочисленным бутылкам с дорогим алкоголем, спросив: — Кать, тебе чай покрепче или послабее? — Он усмехнулся, — Просто у меня есть один необычный сорт. — Он достал с полки хрустальную бутылочку с коньяком, — Он очень интересно пахнет, когда настоится. — По желанию. — Послышалось с ванной. Илья слабо улыбнулся, выливая коньяк в кружку. Бросил несколько листочков смородины, и налил сверху совсем немного воды. Себе же налил чистый виски. — Вот и посмотрим, Марина Николаевна, обманула ты меня или нет. — Беззвучно прошептал он, и, приказав системе умного дома закрыть шторы, пошел на диван, — Вот и проверим… Илья уселся перед Екатериной, что сидела совсем скованно, поджав под себя босые ноги, и смотрела на язычки пламени в камине. Вложив в ее руки кружку, он рассмеялся, заметив настороженный взгляд. Начальница заправила за ухо прядь, и сказала: — Ты меня напоить хочешь? — Она отрицательно покачала головой, — Я же говорю, у меня желудок больной. Мне нельзя пить. — Это правда чай. — Илья рассмеялся, — Просто сорт такой, с очень резким ароматом, чем-то напоминающим алкоголь. Блондинка нахмурилась, и, сжав в руках чуть теплую кружку, принюхалась. Чай заваривают горячей, но не кипящей водой. Как минимум черный. Чуть больше чем всегда. Да и она, перепробовав десятки различных сортов чая и всевозможных трав, прекрасно знала, что такой запах ничего не может давать. Настолько ярко выраженный аромат алкоголя только у алкоголя. Она еще раз принюхалась. Скорее всего это коньяк. — Я не дурочка, Илья. — Она тяжело выдохнула, — Я же сказала, если мне нельзя пить, то не стоит меня спаивать. — Доверься мне. Екатерина поджала губы, и посмотрела в собственное отражение в кружке. Нет. Проверять на нем свое поведение при алкогольном поведении сегодня не хотелось. Позорится перед мэром города стоит только если ты в этот же вечер покончишь с собой. Таких планов у нее пока не было. Но еще не вечер. Она отставила кружку, не поднимая головы. Илья придвинулся к ней. Мягко притянул к себе. Начал целовать, заставляя хоть чуть-чуть расслабиться. Но сегодня был не его день. Но он же не просто так стал мэром города. Мягко сжав тонкое хрупкое запястье, он заставил ее улечься. Екатерина все же поддалась, хоть и не сильно любила быть снизу. Она прекрасно почувствовала, как руки мэра стали уж слишком горячими. Обжигающими. И слишком крепко держали. Он прижал ее к дивану всем телом. Силой заставил открыть рот, быстро влив в нее содержимое своего стакана. Екатерина попыталась его скинуть, но сил не хватило. Закашлявшись, она скривилась, понимая, что обожгла себе все горло. Прекрасно почувствовала злость внутри, но вовремя ее сдержала. — Не надо искать дурнее себя. — Прошептала тихо она. Выдернув свою руку, начальница с силой скинула его с себя. Гордо поднялась с дивана. Она прекрасно почувствовала слабость. Таблетки выпитые несколько часов, чтобы хоть чуть-чуть успокоится дали сбой. Их залили небольшим количеством воды, а следом алкоголем. Это было единственное что упало в желудок за несколько дней. И это дало сбой. Она хотела было уйти, но тут же оступилась, пошатнувшись. Илья мягко словил ее в свои объятия. Екатерина крепко обняла его за шею, с легкостью отвечая на поцелуй. Не соврала, чертовка. Сказала ведь, что эта милая очаровашка не пьет, потому что хватит и половины бутылки пива, чтобы она опьянела, а не потому что проблемы со здоровьем. Не контролировать себя в пьяном состоянии — прямой путь ноги протянуть. — Тихо, тихо. — Илья усмехнулся, — Немного веселья тебе не повредит. Можешь мне доверять. Больно не будет. Илья искренне поразился настолько быстрому опьянению. Искренне позавидовал, что ей надо настолько мало, чтобы напиться. Оставив подругу на диване, он сходил за еще одной бутылкой. Вернулся, и, завалившись рядом, сам начал хлестать прямо с горла. Сегодня, кажется, будет одна из самых веселых его ночей.***
За несколько часов в колонии стало очень шумно и буйно. Но никто не мог дозвониться до заместителя начальника, просто потому что она была занята. Занята воспитанием младшего начальствующего состава в виде Алины, которая лежала выгнувшись, и пускала от удовольствия слюни на пол. Куницкая же уже давным давно оделась, сидя на своем столе. В одной руке у нее была бутылка белого вина, а в другой сигаретка. Откинув мешающиеся прядки с лица, она сделала затяжку, и сказала: — Да, у Дани вполне неплохой вкус. — Стряхнув пепел в сторону, она мягко спустилась на пол, и, медленно делая каждый шаг, цокала каблуками по деревянному полу, — Итак, девица, я не хочу больше об тебя руки пачкать. Отвечай сама. Она была уже явно навеселе, даже не смотря на то, что находилась на рабочем месте, а не на больничном или в отпуске. Но как будто ее этот факт когда-то смущал. Сделав затяжку, Марина Николаевна в очередной раз отклонила звонок на конференц-телефоне. Поняв, что собеседница не особо в состоянии что-то внятное сказать, она вдруг цокнула шпилькой прямо около ее головы. Алина слегка вздрогнула, и, перевернувшись на бок, прикрыла руками свое оголенное тело. Внезапно издала стон положив голову на пол. Ее затуманенный взгляд прошелся по идеальной фигуре. — Что, Даня тебя никогда не доводил до такого состояния? — Марина вдруг рассмеялась, — Сучара рыжая. Я блять ему еще покажу, сука. Как блять меня до слез доводить, так все окей. А как эту Фросю Форточкину, так хрен. Ладно, блядина рыжая. — Начальница раскрыла одну из дверц шкафа, и поправила свою идеально ровную стрелку. Засмотревшись на свое отражение, она расхохоталась, — Красавица какая. — Что вы хотите от меня? — Подала голос Алина, пытаясь дотянуться до своей рубашки, — Господи, да что ж такое. Боже, да за что. Она попыталась хоть чуть-чуть подняться с пола, упершись в него двумя руками. Марина Николаевна грубо наступила на ее голое плечо, вжав обратно в пол, и, стряхнув на девчушку пепел, сказала: — Кто был этот уебок, которого расстреляли в двадцать седьмой? — Вы и сами все прекрасно знаете. — Алина сжала руки, не понимая как теперь в таком состоянии хоть куда-то двинуться с места, — Я вам все равно ничего не расскажу. — Ты хочешь повторения? — Марина нажала шпилькой чуть сильнее на позвонок, из-за чего начальница вскрикнула, — Ну раз нет, тогда рассказывай. Мне не интересно, чем жил этот бомжара с инвалидностью. Мне не интересно че по чем. Мне интересно, наврали ли мне, что это был сын Кати? — Она хмыкнула, — Просто в паззле что-то не сходится. — В Екатерине Александровне очень много чего не сходится. Куницкая вдруг громко расхохоталась, и сказала: — Ага, особенно ноги, когда она пьяная. Это ж надо, бля, так быстро пьянеть. — У меня есть одно предположение. Она скорее всего пьет таблетки, которые нельзя мешать с алкоголем. — Алина крепко закрыла глаза, — Там есть и такие, от которых бутылка пива покажется бутылкой водки. — Она тяжело выдохнула, — Надежда Ивановна могла дать ей их после того случая, когда вы над ней поиздевались, чтобы она подписала приказ на ваше повышение. — Да ты ж моя девочка, — Куницкая мягко присела рядом, и начала поглаживать рукой по голове, — и все-то ты знаешь. Прям следишь за мной и за моими выходками. — Я сама лично доставала из нее нож. — Алина нахмурилась, — Надежда Ивановна все сделала правильно. Просто с расчетом на то, что Екатерина Александровна никогда не пьет. — Ой, ну да. Она прям такая же трезвенница, как и я. — Сидящая громко хохотала, — Ой, бля, не смеши меня, у меня пресс болеть начинает. Что не так с Катей? Скажи мне, ты видела, как она плакала? — Екатерина Александровна не плачет. Ей не страшно, не больно. В ней нет чувств. — Знаешь, я вот очень наивная в свой почти полтинник, — Марина скользила рукой по вьющимся волосам, поражаясь их мягкости, — но вот с этим ты меня не наебешь. В Кате есть чувства. Просто она их прячет. И прячет настолько профессионально, что я уверена в том, что никто в этой блядской колонии, да во всей стране, не может угадать того, что творится у нее в голове. — А разве эта защита является лишней? — Алина осторожно поднялась, и села на колени, оперевшись рукой об пол, поражаясь тому, как ее до сих пор мелко трясет, — Она в повседневности, да и вообще по жизни не демонстрирует своих эмоций, чтобы ее никто не мог прочитать. Ей опасно выглядеть испуганной, растерянной или какой-то еще. — Она тяжело выдохнула, — Она же начальник всей колонии. Она может делать что угодно, лишь бы это было не во вред интересам самой колонии. — То, что она на первом же свидании отдалась мэру города, который прослыл ушлым блядским пидорасом, Казановой с шести сантиметровым хуем — вот прям совсем не на вред колонии пошло. Мы по ее блядской милости теперь козлы отпущения на всех собраниях. Из-за того, что она не подумала, и отдалась ему. — Избавьте меня от мыслей о мэре, ладно? — Алина слабо улыбнулась, и посмотрела на Куницкую, — Вы знаете, почему она это сделала. — Потому что заебалась быть в одиночестве. — Куницкая кивнула ей, — Понимаю. Я за той же целью за многое беру в натуральном размене. Я сама себя прекрасно защищаю. Быть от кого-то зависимым — опасно для жизни. — А вот от вас защититься не получится даже за спиной президента. — Алина усмехнулась, — Вот вы же сами все знаете. Я вам ничего нового не скажу. — Куда делся Алексеев? — Тут же спросила Куницкая, рассматривая, как Алина медленно одевается, — Ты должна знать. Ты ведь знаешь, где лежит ключ с белой биркой. — Я не знаю. — Алина пожала плечами, — От этого ключа толку нет. Никто не будет хранить труп в кабинете бывшего начальника. Я переслушала очень много разных версий о том, что могло стать с предыдущим начальником колонии. Ни одна из них мне не показалась нормальной. И поэтому я сейчас тут с вами. — Она повернула голову, слабо улыбнувшись, — Чтобы с Сергеем Геннадьевичем не случилось — я сделаю все, чтобы с Екатериной Александровной такого не повторилось. И я буду падать перед вами на колени, закрывать ее собой от мэра города, но я сделаю все, чтобы она просидела не один десяток лет в кресле начальника колонии. Это ее место. И других мнений я не приму. Так же как и других людей. — Катя никак не связана с Сергеем? — Марина положила руку на ее плечо, не дав надеть кобуру. Ей было слишком любопытно, и она не хотела ее отпускать. — Я не знаю. — Снова, как попугай, сказала она, — Мальчик мне ничего вразумительного не сказал. Вы убили его зря. Да, не удивляйтесь, я знаю прекрасно, что это ваши выходки. Только вы так действуете. Я пыталась десять минут услышать хоть одно целое предложение. Но все его мысли были разрозненным комком. Знаете, единственное что я поняла, так это то, что больше у нее слабых мест не осталось. — Алина кивнула, стараясь не выдавать то, что все ее слова — одна большая ложь. — Теперь у нее нет ни единого надежного человека. Нет ни единственной живой родственной души. У нее нет рядом мужа. Нет рядом надежного возлюбленного. — Она повернула голову, смотря в карие глаза начальницы, — Вы смели в могилу все ее окружение. Сломали ее физически и морально. А она все равно не сдается. И я не понимаю, почему вы ей не гордитесь. Она ведь ваша воспитанница. Почему вы унижаете ее? По какой чертовой причине вы настолько сильно ее ненавидите? Марина Николаевна лишь опустила голову. Алина прекрасно увидела едва заметную грусть на ее лице. У Куницкой не нашлось ответа в первый раз за долгое время. Она лишь затянулась последний раз сигаретой, и потушила ее об край стола. Девчушка тяжело выдохнула, дополнив свои мысли: — Теперь вы больше не сметете ее с должности за то, что ее близкий человек находится в местах лишения свободы. Вы не увидите ее слабых мест. Я вам не позволю. Я лишь попрошу вас об одном одолжении. — Девчушка тяжело выдохнула, — Отступите от нее. Это бесполезно. Она не покончит с собой. Она сильна и точно знает что и зачем делает. Она умный человек и с ней опасно иметь дело. — Катя уже не будет бороться. Не обманывай ни меня, ни себя. — С улыбкой ответила Куницкая. — Пускай она не будет бороться. Но я — другая. — Ты существуешь тут, потому что я тебе это позволяю. И я убью тебя тогда, когда захочу. Ты станешь не первой и не последней в моем молчаливом списке убитых. Сейчас для меня грань между врагом и другом размыта, Мкртчян. Катя тоже пыталась бороться, но я уничтожила ее. Не ступай на дорогу войны со мной. Я все равно построю эту колонию так, как мне захочется. И в ней ни тебе, ни ей места не найдется. — Я не такая как она. — Алина кивнула, — Я лучше. Я лучше умру в борьбе, чем проживу всю жизнь в вашем рабстве, Марина Николаевна. Я положу любую цену, но я окончу эту войну. Я бросаю вам вызов. — Она выпрямила спину, поправив пятнистую куртку, — Бросайте это гиблое дело. Это ваш последний шанс. — Знаешь, Алина. — Начальница подняла голову, и вдруг улыбнулась, — Ты вернулась другим человеком с командировки. Как бы ты не отнекивалась — это прекрасно заметно. Кашин плохо на тебя влияет. Смелость заразная штука. — Она кивнула, — Готовься, когда тебе это все выйдет боком. И прежде чем бросать мне вызов на неравную борьбу горного орла и клопа, начни с себя. Используй свой шанс. — Женщина сложила руки на груди, загадочно улыбаясь, перешла на едва слышный шепот. — Не начинай со мной войну. Я все еще готова быть твоим союзником.***
Ближе к вечеру, в пятикомнатной квартире мэра города, уже отлетело на пол несколько бутылок с коньяком, бренди и виски. Что один, что второй участник грандиозной вечеринки социофобов, просто лежали на полу в чем мать родила, и любовались камином. Екатерина положила голову на плечо Ильи, аккуратно скользя пальцами по его коже. — А говорила, что не пьешь. — Илья вдруг рассмеялся, прервав устоявшуюся тишину, — А кто, бля, из нас, выхлебал бутылку с виски? Это ты во всем виновата. — Никто не обещал легкой жизни. — Едва слышно ответила собеседница. — Тогда я всем говорю, что ты виновата во всех моих бедах. Что бюджета города ни на что не хватает, что губернатор охуевшая скотина… — И молоко у коров тоже из-за меня скисает. — Екатерина согласилась, — Без проблем. Но только ты несешь ответственность за мое здоровье, ведь ты сам принял решение меня напоить. Когда мне станет хуже, то виноват уже будешь ты. — Куницкая сказала мне, что ты мне врешь. Мне так сказали. Все, — он наигранно от нее отвернулся, — я тебе больше не доверяю. — А ты побольше Куницкую слушай, Илья. — Екатерина кивнула, — Не елозь, ляг и замри, мне дурно. Мэр рассмеялся, прижав подругу к себе. Перебирал пальцами ее кудрявые волосы, наслаждаясь легким ароматом духов. Скользил теплой рукой по бледной холодной коже. Катя же закрыла глаза, наслаждаясь его поглаживаниями, и, недолго подумав, тихо спросила: — Почему именно я? — Потому что ты очень умная девушка с четкой позицией по любому вопросу. Я готов доверить тебе любую тайну, прекрасно зная, что ты один из немногих людей в моем окружении, в моем подчинении, который может удержать эту тайну. Блондинка задумалась, и тихо сказала: — Обычно у людей есть более веские поводы, чтобы так с порога предлагать быть парой, а то и сразу мужем и женой, чем простое доверие. А еще, открою тебе тайну: два человека и тайна — начало любого заговора. Для нас с тобой обвинения в заговоре непростительно. — Если я захочу, то любой суд и любой прокурор встанет на нашу сторону. Мне закон не помеха. Я его не нарушаю. Я готов доверить тебе свои секреты, Катя. Готов доверить тебе свою жизнь и судьбу. Так же как и воспитание будущих наследников престола. Илья с любопытством посмотрел на Екатерину, что растерялась, и осторожно приподнялась с него. Уперла руки около его головы, нависнув сверху, с подозрением смотря на мужчину. — Мы не в то время живем. Власть не передается по наследству. И я тебе это могу сказать, как никто другой. Ни тебе, ни мне дети не нужны, Илья. Ни у одного из нас нет времени ими заниматься. Теплая рука мэра прошлась по впалому животу. Илья прикусил губу, повернув голову в сторону, наслаждаясь мягкими поцелуями в шею. — Выходи за меня, Екатерина. Блондинка подняла голову, и посмотрела ему в глаза. Прекрасно поняв, что он не шутит, она лишь осторожно слезла с него, и, не в состоянии полностью подняться на ноги, аккуратно доползла до дивана. Забравшись на него, закинула ноги на спинку, а сама, закрыв рукой глаза от полумрака, спокойно ответила: — Ни в коем случае. Я слишком много труда вложила в то, чтобы стать Новиковой. И становится госпожой В. я не хочу. Так же как и быть твоей тенью. — Тогда в глазах общественности ты точно такая же шлюха, которая пользуется своим положением, чтобы спать с мэром города и заставлять его делать то, что будет выгодно тебе. Никого не напоминает? — Ой, захлопнись. — Екатерина усмехнулась, — Плевать мне на общественность. Я прячусь за тремя заборами, двадцать одной вышкой, пятью лестницами и ударопрочными стеклами. Мне некогда и незачем думать о том, что обо мне подумают твои люди. Это твоя забота. Мне главное успевать следить за своей работой и своими людьми. — Ну вот когда в твоем подчинении будет три тысячи человек, а заключенных будет ровно двадцать тысяч, тогда я приму твои слова к сведению. — Он перевернулся на бок, и рассматривал начальницу колонии, что лежала вся покрасневшая, замерев в одном положении. От алкоголя, видимо, ей хотелось говорить так же сильно, как и уснуть. — Что значит «много труда, чтобы стать Новиковой». — Это не моя фамилия. — Катя дышала медленно и с большим трудом, потирая пальцами переносицу, — Она у меня другая. И отчество не мое. Я решила себе оставить только имя. Я всю жизнь была Катей. Но Катей меня звали не те люди, от которых я хотела слышать такое обращение. Это было так давно. Еще до того, как я в колонию пошла работать. — А почему ты сюда пошла работать? Ты же всю жизнь в «одиннадцатке», верно? — Не унимался Илья, — И раз это было так давно, то тогда сразу задам вопрос. Что молодая красивая девочка потеряла в мужской исправительной колонии? — А разве это важно? — Она повернула голову, одарив его печальным взглядом, — Любые воспоминания, Илья, приносят боль. Не важно какие и о чем. Просто так сложились карты. Потому что в судьбу я не верю. — А как тебя зовут? — Илья медленно сел на колени, подставив теплу от камина свою голую спину, — Какого твое истинное имя с отчеством? — Екатерина Сергеевна я. — Дрожащим голосом ответила блондинка, и отвернулась от него, вытянув ноги. — А мою фамилию никто кроме меня уже не знает. Нет больше людей, которые знали меня, когда я носила другую фамилию. А свое свидетельство о рождении я сожгла. У меня нет отца. У меня нет матери. У меня есть только работа в колонии, должность полковника внутренней службы, переломанная судьба… — Она тяжело выдохнула, — Если меня снимут с должности, моя жизнь будет окончена. Потому что кроме работы у меня жизни нет. — У тебя есть я. Перестань грустить. Тебе надо срочно налить еще. И снова ткнуть тебя в пол лицом за то, что ты позволяешь себе говорить такие глупости. — Илья, я не хочу. — Мне все равно, что ты не хочешь. Я хочу тебя напоить. Должность мэра города выше должности начальницы колонии. И ты моя девушка. — Он сходил еще за бутылкой, и, сев рядом с ней, мягко склонился, слабо улыбнувшись, — Пей. Это приказ.***
Прошел вечер, сменившись на темную непроглядную ночь. Ливни шли не прекращаясь, заливая все, что можно было. В колонии начало затапливать все подвальные помещения. Наряды конвойных и заключенных были на страже. Одни караулили свои рабочие пространства, подставляя ведра около станков. Конвойные же бегали по архиву, расплескивая берцами воду, спасая бумажную документацию. Те же, кого эта паника обошла стороной, мирно спали по своим койкам. Алина медленно шла около первого блока, сложив руки за спиной, и вела беседу с Данилой. Рыжий засунул свои руки в карманы новеньких ватных штанов, идя не под крышей, а рядом, давая теплым каплям скользить по волосам и коже. Весь его ватник и черная футболка промокли насквозь, приятно охлаждая кожу. — Знаешь, Дань, мне кажется, что я не выдержу ее бойни. Ты даже не представляешь что днем было. — Что же? — Рыжий слабо улыбнулся, прислушиваясь к шуму воды, бегущей по черепице на крыше, по листьям деревьев, по лужам и асфальту. Он любил дождь. Особенно, когда длинная зима окончилась, и ливень смывал сугробы, разводя вместо них бесконечную грязь. — Куницкая опять доебалась до тебя? — Я теперь хотя бы знаю от чего так громко кричала начальница колонии. — Алина отвела взгляд, чувствуя, как ее накрывает волна стыда, — У Марины Николаевны уж сильно шаловливые ручки. И она слишком многое умеет ими делать, и слишком любит везде хватать. Поэтому я охрипшая. — Она кивнула, — Попасть под нее, равносильно что на работу в порноиндустрию устроится. Даже с тобой спать и то легче, когда ты пьяный, а я нет, чем с ней. Это просто пиздец. Я работаю в приличном отделе и мне нельзя матерится, но это правда пиздец. Данила лишь усмехнулся, решив промолчать о своих прогулках в ее кабинет сегодня днем. Как-то не хотелось расстраивать Алину сегодня. Ей уже досталось достаточно. Он решил свернуть не в сторону второго блока, а обходить дальше первый блок. Алина, как послушная лошадка шагала рядом с ним, раздумывая о том, чем бы еще таким с ним поделится. И вдруг ее осенило. — Начальница колонии сказала, что сдается. Дань, я не знаю что сделать. — Убей ее. — Лишь предложил он, шагая по луже, — Она сдалась. Убей ее. — Дань, вот ты ебанько? — Алина подняла голову, — Человека всю ее жизнь терроризировали, унижали, а с недавнего времени еще и насилуют. Я бы тоже сдалась. — С тобой поступали точно так же. Но вместо этого ты стала озлобленной вредной сукой. Разодралась с новым начальником безопасности, наорала на всех, всех сравняла с грязью. И это только за один рабочий день, который, бля, еще не закончился. — Он задумался, и спросил, — А хули, начальница колонии сменила в отношении меня гнев на милость, и теперь разрешает меня выгуливать? — Нет, просто ее в колонии сейчас нет. — Алина засмотрелась на то, как заключенные стоят под ливнем и разметают лужи, что едва не навернулась в похожую лужу сама, — Только об этом никто не знает. И если Куницкая узнает о том, что ее вышестоящего начальства нет на месте — это будет пиздец. Она нас тут за пару дней похоронит всех. Мне просто стало жалко начальницу колонии, и я позволила ей уйти с мэром города. Думаю, я ей этим не навредила. Надеюсь, у нее сейчас все хорошо. — А куда делась та очаровательная дама с приемной? — Ее убила Куницкая. — Алина тяжело вздохнула, — А еще убили предыдущего начальника безопасности, а вместо него взяли какого-то невнятного мутного Колю, который вообще нихера не вдупляет. Колхозник, блять, какой-то. Протеже Куницкой. Что б ему кость поперек горла встала, уебок комнатный. — Она сложила руки на груди, не поднимая головы, — Просто пойми. Раз начальница колонии сдалась, то есть какая-то причина. Неужели потеря близкого человека настолько сильно по ней ударила? А вдруг она умирает, но не хочет никому об этом говорить. — Почему тебя это так беспокоит? — Потому что она сказала, что отдает колонию в мои руки. И я остаюсь один на один с Куницкой. Я просто сказала ей, что буду защищать Екатерину Александровну до самой смерти. И теперь получила то, что хотела. — Чего же? Алина остановилась, и наконец подняла голову.Они стояли позади обоих блоков, откуда открывался вид на трехметровый забор с колючей проволокой, несколько вышек, а следом бесконечный лес. Девчушка поджала губы, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Ей было страшно. Было больно. Было очень обидно. — Я хочу получить такую власть, чтобы можно было менять жизни людей в лучшую сторону. Я хочу помогать им. Хочу знать, что все мои действия приведут к тому, чтобы жизнь всех вокруг меня стала лучше. И если колония станет действительно моей, если Екатерина Александровна отдаст мне все полномочия, которыми обладает сама, я смогу все изменить. Это смысл моей жизни. Я устала быть виноватой. Я хочу быть лучше. Данила лишь отвел взгляд от нее, слабо улыбнувшись. Она даже не понимает куда лезет, и насколько много проблем и ответственности хочет взвалить на себя. — Ты готова пойти на убийство Куницкой? Неужели ты думаешь, что именно она виновата в том, что происходит тут? — Я готова. Ее смерть окончит десятки смертей, которые тянулись за ней все ее десятки лет. Данила, не покрывай убийцу. — Она нахмурилась, смотря на рыжего, но тот лишь отрицательно покачал головой, — Что тебе опять не нравится? Считаешь, что Куницкая не виновата в этом? — Да, я считаю именно так. Я с тобой тут не согласен. Поверь мне, Алина, не Марина проблема всех бед. Она лишь последствие. Так же как и вечно умирающие заключенные не являются причиной негативного отношения к вашей колонии в рамках страны. Виновата как раз та, которую ты возводишь в лики святых. Алина, начальница колонии виновата, и предыдущий начальник колонии. Они дали Куницкой столько полномочий. А теперь бояться ее успокоить. У твоей лучшей подружки есть все условия, чтобы остановить Марину, но вместо этого она берет и сбегает, оставляя тебя один на один с Куницей. Она отдает тебе колонию не потому, что верит в тебя, а потому что до нее дошло то, что она виновата в этом, и хочет скорее уйти от ответственности. Все вы, блять, одинаковые. Одна пизже другой. И это мое окончательное мнение. Как бы ты не любила Марину — в происходящем она не виновата. В этом виноваты оба начальника колонии. Если бы не их похуизм, то ничего бы этого не было. А твоя блондинка, сейчас, взяла и сбежала, повторюсь. Сейчас она не спрячется за бумагами. Сейчас она не может наврать тебе, а потом сказать, что такого не говорила. Сейчас она может только резко встать и уйти, оставив вас наедине, и вернуться тогда, когда одна из вас перегрызет другой глотку. И с ней-то уже вести сотрудничество. Поверь мне, Алина, — он опустил голову, посмотрев немного злобным взглядом на девчушку, — без разрешения начальницы колонии Куницкая не смогла бы действовать так, как действует сейчас. Ты видишь не ту угрозу. И борешься не с теми людьми. — Мне все равно. — Алина отвернулась от него, — Я считаю, что Екатерина Александровна делает все правильно. И никто меня пока в этом не переубедил. Даже когда она врет, то делает это не зря. В борьбе со злом оправдываются любые средства. Победу можно брать любой ценой.***
Следующее утро было все таким же дождливым. В административном здании кипела работа. Работали и станки в одном из рабочих зданий колонии. Заключенным лишь выдали резиновые сапоги, в надежде на то, что если их ударит током, то хотя бы не насмерть. Никто кроме двух-трех людей на вышках, и Алины не знал о том, что начальницы колонии не было. Все работали больше из страха, что в случае даже кратковременного случая безделья, они получат за это. Начальница конвойных же вызвала к себе на разговор одного из заключенных из второго блока. Пока его вели, она быстро листала страницы его личного дела, пытаясь понять размах всех событий жизни заключенного. В общей сложности шестнадцать убийств, четыре из которых были совершены в состоянии аффекта. Из последнего — двойное убийство из-за ревности. В шоке рассматривая фотографию с места убийства, начальница даже не услышала с первого раза стук в дверь. Она решилась выполнить предложение Данилы именно тогда, когда начальницы колонии не было на рабочем месте. И тот факт, что она, одна из нескольких людей, кто знал об этом, был ей на руку. — Разрешите, майор? — С улыбкой спросил ее давний знакомый конвойный, которого звали Денисом. — Мы привели вам Захарова. — Да, конечно. Заводите. Она закрыла большой том личного дела, отложив его к остальным пяти, и села удобнее в кресле, положив ногу на ногу. Она старалась выглядеть естественно за своим большим столом, особенно пока за спиной висел двухголовый орел с перекрещенными мечами. Ей было очень страшно из-за возможного риска. И тот факт, что Куницкой, так же как и Новиковой не было на рабочем месте, слегка успокаивал ее. Но не сильно. Девчушка сидела в своей официальной форме, и взяла в руки простой карандаш с широким грифелем, перебирая его. Взглянув на прошедших внутрь конвойных, она на секунду задумалась о том, стоит ли их оставить в кабинете, или же разговаривать с заключенным на едине. Когда в кабинет завели заключенного, вопрос отпал сам собой. Переступив порог, вошел среднего роста молодой человек, котором от силы было лет сорок. Он имел шикарную черную бороду, но был полностью лысым. На нем была черная роба, а с левой стороны был послужной список статей вместе с фамилией и инициалами. — Здравствуйте, Алина Даниловна. — Заключенный сел на стул, что стоял по левую сторону от начальницы, и дал конвойным перестегнуть руки спереди. — Вы сегодня очень очаровательны. Девчушка слабо улыбнулась, и все же прогнала конвойных из кабинета, решив что справится сама. Оперевшись о черное кожаное кресло спиной, она перебирала карандаш в руках, осматривая гостя. Даже как-то не верилось, что он, судя по выпискам из личного дела, обладал невероятной харизмой и свободным нравом. У него было шесть жен, четырех из них он убил самолично, а еще одну постоянно избивал. — И тебе здравствуй, Энгельс Игоревич. — Тут же ответила начальница, решив подражать, в какой-то мере Куницкой, которая всегда к заключенным на «ты», — Я услышала о том, что у тебя есть ко мне предложение. Готова его выслушать. — Знаете ли, очаровательная гражданка начальница, — Заключенный приятно улыбался, но в глаза не смотрел, — я бывал у вашей коллеги, Марины Николаевны со своим предложением, но цена, которую она задрала, показалась мне слишком завышенной. И вот мой хороший друг, Данила Кашин, посоветовал мне обратится к вам. До вас было тяжело добраться, уж особенно сравнивая с легким путем до Куницкой. Но, — он пожал худыми плечами, одно из которых было немного искривлено, — это мне только придало решимости. Видите ли, — Он сгорбился, внимательно рассматривая руки Алины, которые перебирали карандаш, — я устал от этой колонии. Хочу пойти погулять. У меня в этот раз небольшой срок. Всего-то десятка лет. Но, поймите меня правильно, я еще так молод. Мне только сорок четыре. Хочется еще столько успеть… Столько красивых женщин ходит. Столько дел можно еще сделать. А прозябать тут до полтинника так не хочется… — Мужчина первый раз посмотрел начальнице в глаза, внимательно рассматривая ее скромный строгий макияж, — Я готов с вами обсудить цену своей свободы. — Сколько же ты хочешь отдать за нее? — Алина придвинулась ближе к столу, и сложила руки вместе, отложив карандаш. Мужчина вдруг удивленно посмотрел на нее, и, почти сразу же пояснил за свою реакцию. — Обычно начальники предлагают цену, а мне, бедному художнику, лишь дают выбор согласится или отказаться. На данный момент у меня только один миллион. — Он внимательно смотрел на ее реакцию, — Через неделю, если нужно будет, я смогу достать еще один. Алина отвела взгляд в сторону, и посмотрела на большую стопку томов личного дела. Она не знала много это или мало. Вспомнила только слова Данилы о том, что Куницкая берет минимум полтора миллиона, а при хорошем скандале от трех. Но девчушка не знала о том, являлся ли бедолага перед ней известной личностью. И спросить-то не у кого. Но она решила пойти иным путем: — Сколько же тебе предложила Куницкая? — Шесть миллионов. — Он наигранно расстроился, чтобы скрыть то, что он нагло наврал ей, — Откуда у меня такие деньги? Девчушка хмыкнула, постучав ногтями по столу, и посмотрела в оконце, в которым проливной дождь скрывал вышки Грачей, оставив лишь едва различимые силуэты. У нее не было недели. Только пару дней. И то, она даже в них не уверена. Если вернется начальница колонии, то она просто испугается проворачивать это все под ее внимательным взглядом. Так же как и если об этом узнает Куницкая. В первом случае может быть потеряна должность и доверие, а во втором еще и жизнь. Опасная сделка. Либо соглашаться прямо сейчас, либо не соглашаться вообще. — Я согласна. — Алина повернула голову, поправив воротник голубой рубашки, — Неси сейчас деньги, и через час будешь свободен. Заключенный не поверил своим ушам, и тут же упав на колени, резко воскликнув: — О гражданка начальница! — Он склонил голову к полу, словно молящийся, — Ох, спасибо тебе! Алина лишь позвала конвойных, приказав его отвести обратно. Когда мужчину увели, она посмотрела на свои трясущиеся руки, покрывшиеся ледяной испариной. Так как сейчас — ему еще никогда не было страшно. И что ей теперь делать? Каким образом она отпустит заключенного? Что сказать начальнику безопасности? Одни вопросы, на которые ей никто не торопился отвечать. Девчушка подняла трубку конференц-телефона, и набрала начальника смены Грачей. Пузатый мужчина с очень яркой и торопливой речью тут же пришел к начальнице. Гордо отдав ей честь, мужчина уселся около ее стола, внимая речи, которую было трудновато разобрать. Алина волновалась, и мямлила, но ее все равно поняли. — Будет сделано, Алина Даниловна. Но моим парням бы небольшую долю… — Он хмыкнул, — Мы же на себя тоже риск берем. Она поджала губы, и все же сторговалась. Через двадцать минут к ней в кабинет пришел сам заключенный со спортивной сумкой на перевес. Алина недовольно подняла на него взгляд, не понимая, что же теперь он от нее хочет. Но мужчина лишь раскрыл один из отсеков, положив перед начальницей две пачки с пейзажами Хабаровского края. — Пересчитывать будете? Алина лишь отрицательно покачала головой, и, взяв трубку телефона, снова набрала начальнику смены Грачей. Тот взял заключенного под свой контроль, и быстро увел. Девчушка подошла к окну, внимательно наблюдая за тем, что происходит, заодно и пересчитывая купюры в пачке. Прямо к зданию подъехала одна из начальских машин с блатными номерами. Начальник смены сначала усадил заключенного, а следом сел сам, общаясь с ним как со старым другом. Через минуту машина уехала. Алина бросила обе пачки денег на подоконник, и задумалась. Миллион за час. Это был самый выгодный час в ее жизни. Через час машина вернулась. Начальник смены поднялся в кабинет, и потребовал свою долю. Отдав ему ровно треть, Алина лишь закрыла за ним дверь. Вернулась к окну, задумчиво перебирая купюры. Они были совсем новенькими и хрустели. У нее не возникало вопросов откуда у мужчины, сидящем в камере на четверых, были наличкой такие большие деньги. У нее не возникало вопросов почему Куницкая брала так дорого. Все вопросы ушли на второй план. Она раскрыла и вторую пачку денег, с улыбкой рассматривая коралловые купюры. Теперь она стала богаче на семь сотен деревянных. Отведя взгляд от жемчужного Лексуса, что медленно проезжал через лежачий полицейский у ворот, она задумалась о том, стоит ли и дальше брать деньги. Стать за час на семь сотен богаче ей хотелось больше, чем месяц грести работу большой лопатой по уши в дерьме, и получить лишь сорок тысяч. Она недолго думая, сложила все купюры в ящик стола, тут же закрыв его на ключ, а сама продолжила работу. Ей захотелось напиться. Остаток дня прошел тихо. Ровно в шесть, спустя час от окончания рабочего времени, начальница конвойных взяла звонящий телефон. Получив приказ пройти в кабинет по соседству, она лишь выложила из карманов ключ с черной биркой, положив его между двух кодексов на полку. Закрыв кабинет, побрела по коридору, и зашла в кабинет к Куницкой. Та лишь стояла в одном белье у зеркала на шпильках, и красила губы в привычный ярко-красный цвет. — Вызывали? — Алина закрыла за собой дверь и оперлась о нее спиной, рассматривая многочисленные засосы на спине начальницы и следы от ногтей. — Ты не надумала ничего по поводу моего предложения? — Она перевела на секунду взгляд от своего отражения на Алину, — По поводу того, чтобы стать моей союзницей. — Никак нет. — Девчушка засунула руки в карманы пятнашки, думая о том, что ее руки провоняли насквозь запахом новых купюр, — Я на стороне Екатерины Александровны. — Ну так Катя не всегда была против меня. — Куницкая приоткрыла рот, любуясь своим отражением, и, закрыв дверь, пошла до стола. Выложив из руки помаду, она взяла черную шелковую рубашку, — Так же как и ты. Ты ведь не стала меня убивать, когда я валялась перед тобой с передозом, пуская слюни на пол. — Женщина набросила рубашку, и быстро наполовину застегнула ее. Закурив, медленно подошла к девчушке, протянув ей сигарету, — Значит ты как минимум с мозгами. Алина сделала затяжку из предложенной сигареты, и отвела взгляд, стараясь не смотреть на ее вычурный вид. — Не все с вами согласятся, что у меня есть мозг. — Она пожала плечами, — Я не хочу никого убить собственными руками. Никого из наших коллег или из заключенных. Ни одна жизнь не должна прерываться из-за моих поступков. Куницкая лишь сдержала смешок. Решила не расстраивать ее фразой о том, что как минимум пятеро погибли от ее поступков, женщина провела пальцами по ее щеке, и сказала: — Ты сама-то в это веришь? — Верю. — Алина подняла на нее взгляд, — Я не убийца. — Ты знаешь кто убил Мескалита, кто убил Женю, кто убил Инну Борисовну и Петра? — Знаю. — Она замерла, — Вы. Куницкая кивнула, и сказала: — Все может быть. Главное, чтобы ты сама в это верила. И в то, что Кашин на твоей стороне, тоже. — Данила на моей стороне. Он мой друг и мой парень. В этом у меня сомнений нет. Начальница не сдержалась, и начала громко хохотать. Алина недовольно нахмурилась, смотря на Марину, что заливалась смехом, едва не выронив сигарету. Махнув на нее рукой, женщина подняла со стола дорогое бриллиантовое колье. Застегнув его на шее, гордо выпрямилась, смотря издалека на свое отражение. Вспомнив о том, что опять забыла про юбку, начальница оделась до конца. Достала со шкафа черную шубку с коротким рукавом, и, набросив ее на плечи, поправила волосы, внимательным взглядом смотря на Алину. Та лишь растерялась, чувствуя себя голым босяком рядом с богатейшим человеком страны. — Алина, быть мне врагом — опасно для жизни. Я буду завтра днем, и хочу услышать от тебя только положительный ответ. Свободна. Как только Алина ушла расстроенная из кабинета, Куницкая набрала начальника службы безопасности, приказав Кашина посадить в ее машину. Закрыв свой кабинет, женщина бросила ключ в карман, и, сжав бутылку виски в руке, спустилась вниз. Подол ее шубки скользил по синей плитке. Женщина лениво прошлась до своей машины, и уселась на задние сидения. Через несколько минут, сам начальник безопасности раскрыл дверь дорогой машины, и отступил в сторону. Данила забрался в машину, и, слабо улыбнувшись начальнице, отобрал у нее бутылку. Алина осталась работать, стараясь не думать даже над тем, чтобы согласится. Стуча ногтями по клавишам клавиатуры, она думала о том, что сама может встать на тонкое равновесие, на котором когда-то стоял Мескалит. Быть сразу со всеми и ни с кем. Когда выгодно, кланяться Екатерине, а когда выгодно, наклоняться к Марине. Скорее всего, это будет правильным выбором. По крайней мере на первое время.