нервы – осень.
Руслан открывает глаза, и над ним только полукруглый металлический потолок вагона. Больно. Голова пульсирует, взрывается болью. Руслан дотрагивается до виска – на пальцах остается кровь, почти черная в темноте. Он пытается встать, но мешает лежащее на нем тело какого-то мужчины. Скинув его, Руслан с трудом сохраняет рассудок и силы, чтобы встать на ноги и хотя бы осмотреться. Кромешная темнота в вагоне выглядела жутко, то, что по всему вагону разбросаны кровавые тела – пугало до чертиков, а отсутствие Юлика – сводило с ума. Нужно сделать шаг. Осторожно... Руслану больно – виски и запястья, и ноги заплетаются, мешая друг другу. – Есть кто-нибудь живой? – слова рвано вылетают с облачком пара. Громко говорить почему-то не получается – голос тихий и хриплый. Никто не отвечает, а кроссовки с рифленой подошвой тихо ступают дальше по вагону. Руслан снова прикасается куда-то в область лба и ногтем натыкается на разодранный край чего-то острого. Острого, как осколок. – Блять... Одно резкое движение – и маленький прозрачный осколок звоном отдается в ушах, падая на пол. Голова взрывается болью. Кровь течет по щеке и капает на растегнутую куртку. Темно в глазах и не хватает воздуха. Руки бьет крупная дрожь. Паника по венам бежит – он явственно чувствует хватку страха на горле – внутри зудит-просит вернуться домой. Он с трудом переставляет ноги, хватается ладонью за перекладины сидений, но все же встает в центре вагона. Выбраться. Выбраться. Выбраться. Понять, где застрял, где Юлик и как выбраться. Понять, что пока есть за кого рвать горло и ногти, всегда есть шанс спастись. Понять, что даже здесь он не один. Как бы не стучало о ребра глупое сердце.***
У Юлика в грудине зудит. У него острая нехватка чего-то жизненно необходимого, чего-то нужного, /кого-то/. У него потеряно где-то на уровне сознания; на душе давит сотнями паскалей, иглами идёт вдоль позвонков. Руслан. Где он? Идти обратно по цепочке вагонов, силой открывать межвагонные двери так, до крови из-под ногтей, и выкрикивать его имя. Игнорировать выживших людей, плюя на свои принципы – найти его. Может, позвонить? Связи нет... Как они могли оказаться настолько далеко друг от друга? Или он что-то пропустил, пока шел..? Он же умный, он это чувствует – эфемерный холод по позвонкам, вдоль нервной, прямо в мозг. – Где же ты... Сердце у Юлика внутри делает кульбит, разгоняя застоявшуюся кровь.***
Циклично. Руслан не глупый. Руслан приспосабливаться умеет лучше других. Трупы сбивают с ног, утягивают в липко-мерзком страхе за собой, пока за ребрами беспомощно клацает. Раз за разом он в панике стаптывает ноги в истеричном беге в вагоне, чтобы потом медленно вернуться на то же место, чтобы потом слепо-немо-глухо существовать ещё чуть дольше. Реальность давит на плечи тоннами воды, и Руслан все чаще и чаще тонет, с трудом удерживаясь на спасательной кромке воды, захлебывается отчаянием и таким очевидным «мы все умрем», что сил не остаётся вовсе. Где он? Где он? Г д е о н ? Связи нет, голоса – тоже. Попытаться открыть двери? И межвагонные и входные – сил не хватит. А вот окно разбить – хватит. Со всей силы. Костяшки в мясо. Колени в кровь. Зато выбрался из вагона. Люди. Идут ровной кучкой человек из двадцати вперед. Такие же напуганные. И Руслан идёт следом, прокусывая губы до ржаво-соленого привкуса во рту. Толпа толкает куда-то обратно, не дает думать, и Руслан остро чувствует, как падает на дно пропасти равнодушия и страха. Но… – Не может быть... Но всего в паре метров от него мелькают до боли знакомые узкие плечи, легко-лисья походка и испуганные глаза. – Юлик? Парень откликается с третьего раза. Не один, он рядом – мнимой надеждой на лучшее идет по венам. Но ему, если честно, хватит и такой, чтобы не уйти на дно вновь. Юлик мчится к Руслану и отмечает, как тот изменился. Колени разбиты несчетное количество раз, покрытые свежей кромкой ран; костяшки кровоточат, а губы обветрены настолько, что улыбаться больно. Руслан обнимает со всей силой, до скрежета в ребрах, до ускорившегося пульса; пальцы цепляются за футболку, путаются в толстовке меловые и со сломанными ногтями. Юлик перемолот не меньше, только притворяется гораздо успешнее. В рюкзаке пачки таблеток, взятые у отца; он точно имеет какой-то пунктик, но признаваться в этом никому не желает. Самый первый вагон и пара последних – повалены – не перебраться. Остается ждать, а люди в страхе смотрят друг на друга и судорожно стирают с кожи и одежды кровь – свою или чужую – без разницы. Руслан сел в проеме открытых дверей вагона, свесив ноги, и помог забраться Юлику. – Мы где-то оступились, – Руслан курит, опустив голову вниз, пепел опадает на рельсы, Юлик лишь вскидывает бровь, – что с нами не так? – Все так, просто не везет, – он все еще любит давать советы, те, которые не нужны никому, наполненные глупостью, а не здравым смыслом. Руслан не смотрит на него, но смеется отчаянно. Юлик кладет голову на его плечо и сжимает ладонями локоть. Руслан давится словами и задыхается от нехватки смысла между ними. Юлик для него – счастье без границ, настоящее, пламенное, горячее, от которого по коже ожоги и шрамы на душе. – Я волновался за тебя, – повисло где-то в воздухе. – Сейчас самое время позавидовать ребятам, знаешь. Горькая ухмылка кривит губы Руслана, но лишь на пару мгновений, всего несколько секунд и он возвращает себе маску наигранного безразличия на сущность. Он готов закатывать глаза и перебирать сотню-тысячу вариантов на спасение, но молчит. Юлик молчит, лишь подолгу разглядывая что-то ему одному понятное на стене напротив. Руслан тоже молчит, думает о чем-то и утыкается холодным кончиком носа в волосы Юлика, чья голова все еще лежит на его плече. А потом взрывается, встряхивает плечами, чтобы Юлик поднял голову, и смотрит прямо в карие глаза. – У меня есть идея. Самая хуевая, но все же. Руслан отчаянный – отчаявшийся, – дикий и упрямый, рвется в бой, не задумываясь, бросает себя в первые ряды неизменно умирающих. И Юлик должен признать, что сам так вряд ли сможет – не его стиль, не его образ жизни. А здравый смысл почему-то спазмами скручивает мышцы не только за себя любимого. – Куда пойдешь? На верную смерть? Вдруг, там еще взрывчатка на таймере есть? – А тут не смерть? Тут еще хуже. Неизбежность молчанием разливается между ними; путь один, и они оба это понимают. – Если я выживу... Руслан обрывает сам себя, затыкает человеческую – все еще чувствующую – часть глубоко под метры цинизма и эгоизма, но уверенно шагает вперед. Взбирается по вагону, встает на поверхность. Он всегда был плох в любовных чувствах, он хочет хоть раз сделать все правильно. Едущий навстречу поезд свечением жжет сетчатку глаз, скрывая знакомо-родной разворот плеч и такие же неестественно темные глаза. Кровь бешеным пульсом по артериям, одно движение – и он внизу, прямо напротив едущего поезда. 'Руслан Тушенцов' – можно прописывать в амбулаторной карте, как диагноз на всю оставшуюся жизнь; узнал один раз – застрял на веки-вечные, и это не лечится.