«Самой большой лечебной силой обладают дружба и любовь».
Кей приходит в школу гораздо позже обычного, падает головой на парту и бьётся лбом, не издав и звука. — Что с ней?.. — интересуется Сэтору у Химе, как ни в чём не бывало читающей учебник. — Даю девяносто девять и девять процентов того, что за ночь она осмыслила свой вчерашний поступок и теперь безумно смущена. Теперь стало стыдно, да? — уже громче добавляет она специально для Кей. С её стороны доносятся какие-то невнятные звуки, похожие на бульканье. — Ты что-то поняла? — спрашивает Сэтору, смотря на лохматую русую макушку. — Она… — Просто подаёт признаки жизни, — поясняет Химе и перелистывает очередную страницу. — Через часик другой уже должна быть в норме, окунувшись в социум. — То есть, Эйко-кун просто загналась, пока была дома? — Бинго. — Химе закрывает учебник. — Просто нужно её растормошить. — Вау, — выдыхает Сэтору. — А ты хорошо её знаешь! — Он улыбается, вновь повернувшись к обессиленной Кей. И смотрит ещё так — Химе сразу не очень нравится. — Это круто, Изуми. Правда. Она пытается понять, о чём он думает. Даже подавленное настроение Кей сейчас беспокоит её меньше, чем Масамуне Сэтору и его нарочитая открытость. Вроде просто мальчик-одуванчик с этими глупыми заколками и природно-красными щеками. Но воспоминания о их знакомстве вызывают больше сомнений, нежели сочувствия. Химе решает не рубить с плеча. Пока что. — Мятный леденец? На перерыве после первого урока Сэтору подходит к Кей, протягивая конфету в прозрачной обёртке. — Можно, — зевает она, принимая угощение, и, зашелестев обёркой, закидывает в рот. — Прохладненькая… Сэтору улыбается, смотря на плавно умиротворяющееся лицо Кей. Она холодцом расползается по парте и, как только догрызает леденец, спрашивает: — А где Химе? — Уже пошла переодеваться. Пойдём тоже. — Он хлопает её по макушке, призывая начать собираться, и топает к выходу. — Подожди, Масамуне-чан! — Кей поспешно скидывает все вещи в сумку и, хватая спортивную форму, нагоняет Сэтору. — Думаешь, она всё ещё дуется на меня за то, что я вчера сделала? — Даже не знаю, — поддразнивая, тянет он. — Не думаю. Наверное, просто хочет проучить, чтобы ты больше так опрометчиво не поступала. — Она такая упертая зануда! — фыркает Кей, возмущённо прыгнув на ходу. — Будто я на эшафот пошла, а не к своему же другу. Да и вообще! Я сама со всем прекрасно справляюсь, уже не маленькая… Сэтору тянет уголки губ вверх. — Не устаю умиляться вашим отношениям, — вздыхает он. — Тоже хочу такого друга, чтобы без зазрения совести мог назвать его засранцем! — Хей, — Кей легонько пихает его в бок, — мы с Химе вообще-то тут, с тобой! — Но вы такие друзья-друзья, Эйко-кун, я просто чувствую себя третьим лишним! — Сэтору хватает Кей за голову и, притянув к себе, безбожно лохматит кулаком макушку. — Аййй! — задорно восклицает она, пытаясь выбраться из хватки. — Да и такое ощущение, что Изуми меня просто терпит, — отпустив голову Кей, признаётся Сэтору, почёсывая шею. — Масамуне-чан… — Кей поджимает губы. — Я… — Ну, мне нужно переодеться. Давай, Эйко-кун! Юноша машет рукой и скрывается за дверью мужской раздевалки. — Ага… — хмурится Кей. В ней растёт чувство напряжённости и недосказанности между ними, по массе равное всем совместно проведённым дням. — Чёрт. Он перебил её специально.***
Когда школьный день наконец кончается, ученики начинают плавно расходиться по домам и клубам. Лишь дежурные остаются в классах, разделяя между собой обязанности. — Я пойду. Не твори глупостей, — тянет Химе вместо прощания и уходит. — Да-да, пока! Будь осторожна по дороге! — хмыкает Кей, махнув ей ладошкой. — Я полью цветы, — обращается уже к Сэтору. — Хорошо. Тогда вытру доску. Пару минут в классе царит молчание, разбавляемое лишь бульканьем воды в лейке и глухим звуком трения губки о доску. Пару раз хлопнув в ладоши, Кей плетётся к доске и спрашивает у Сэтору, где журнал. — Тут валяется, — кивает он в сторону учительского стола. — Нашла. — Кей усаживается за свою парту и начинает заполнять пустые столбцы. — Если что, это ты заполнял, а то у меня почерк корявый. — Подстава, Эйко-кун! — смеётся Сэтору. Он разворачивает соседний стул и садится рядом, свесив скрещенные руки на спинке. Наблюдает за ладонью, ведущей грифелем кривые иероглифы и про себя думает: «и правда, ужасный почерк». Апрельский ветер играет со светлыми занавесками и тянется своими вездесущими ручонками к их русым макушкам. Сдавшись, Кей заправляет передние пряди за уши и продолжает усердно писать, изредко останавливаясь, чтобы размять руку. — Масамуне-чан. — Сэтору вопросительно угукает, продолжая смотреть на то, как быстро она выводит иероглифы. — Те парни… они тебя травили? Он молчит, замирая на пару мгновений, и пялится на руки Кей. А когда поднимает глаза к её лицу, то тут же вздыхает. — Хей, я в порядке, не делай такое лицо. — Плотно сомкнутая линия губ и густые брови, сведённые на переносице — Кей серьёзна. — Просто они не сильно меня любили в начальной школе. — Масамуне-чан, мы ведь друзья, да? — сглатывает она. Сэтору заторможенно кивает. — Тогда, доверься мне, пожалуйста. Эм, — запинается Кей, откладывая карандаш в сторону, — возможно, мы знакомы не так долго, чтобы доверять друг другу… Но я не хочу, чтобы ты чувствовал себя напряжённо рядом с нами. Я правда, правда хочу стать твоим настоящим другом, чтобы без угрызений совести называть тебя засранцем. Да, как-то так… Кей поднимает взволнованный взгляд на Сэтору, а он всё молчит и рассеянно смотрит куда-то через неё. Она скрещивает ноги под стулом и ждёт его ответа. — Не бойся, ты можешь рассказать мне, — вновь сглатывает Кей через целую минуту тишины. — Точнее, я хочу, чтобы ты рассказал мне. Я слышала, что они говорили о тебе. Сэтору тянется к шее, не думая. Трёт её, сминая ворот, и ведёт ногтями белые полоски. Рот мелко подрагивает, а глаза судорожно ищут что-то на парте. — Считаешь меня мерзким? — наконец сипло спрашивает он. В голосе не то глухая издёвка, не то усмешка. Сэтору хочет уйти. Кей вдыхает: — Я считаю, что это они мерзкие, — хмурится она ещё больше и сжимает руки под партой в кулаки. — Никто не должен осуждать кого-либо, только потому что он не вписывается в их гиперправильный мир. В начальной школе я действительно хотела стать мальчишкой, — признаётся Кей. — А ещё лучше — кем-то совсем другим. Считала, что это лучше, чем быть мной. Ещё я влюбилась в Хибари-сана, к которому все боятся подойти ближе, чем на метр. Можешь считать, что я тоже неправильная, или как ты себя называешь. — Кей тянется к вспотевшей руке, неотрывной от расчёсанной шеи, и обхватывает мизинец Сэтору собственным. Ей дедушка рассказывал, что мизинцы соединяют души — потому и обещания дают скрепив два пальца. — Минус на минус же плюс, верно? Так что нам с тобой по пути, Тору-чан. Поверь мне, ты классный, ты хороший, ты замечательный. И мне очень нравится быть рядом с тобой. Кей улыбается. Так, как умеет только она. Вздёрнув прямой нос и оголив зубы. Совсем не женственно, по-детски, но Сэтору почему-то от этой несносной улыбки легче. Странное щемящее ощущение… но чертовски приятное. Он чувствует, как взор застилает влагой и начинает усиленно тереть глаза рукавом. — Спасибо, мне тоже. Сэтору давит шумный всхлип. Кей молчит, отпуская его ладонь и продолжает заполнять журнал. Ему нужно немного времени, чтобы подчинить себе эмоции и собрать мысли в кучу. Она подождёт. Кей умеет ждать. Сильный поток ветра из окна вскидывает шторы и мягко касается их лиц. Сэтору слушает размеренное чирканье карандаша, смотрит на белёсые руки Кей и успокаивается. Даже вскрики членов спортивных клубов сейчас кажутся чем-то таким родным, привычным, убаюкивающим. — Я закончила. — Кей закрывает журнал и поднимает к нему тёплые глаза. Под ними синяки с прошлой жизни, как она любит шутить, но её ласковый взгляд они ничуть не портят. — Пойдём, Тору-чан? — Да. Пошли уже домой, Кей-кун, — улыбается Сэтору, покрытый красными пятнами, сопливый и лохматый. Он поднимает свою сумку, плетётся к двери и, дождавшись там Кей, как обычно спрашивает: — Хочешь мятный леденец?