«Итак, всё в этом мире шло своим ходом — за исключением всего остального, что решительно шло наперекосяк».
Кей чувствует себя самым жалким и беспомощным человеком на планете. Химе виртуозно находит отговорки, чтобы уйти из класса или игнорирует её, будто так и надо. Никак не подступиться. Когда хочет, чёрт возьми, Изуми Химе динамит Кей похуже Хибари. А Сэтору, что на уроках, что между ними, прячет голову в руках и ни на что не реагирует. Его страшно трогать — вдруг станет хуже? Кей судорожно ищет пути подхода: осторожные, хлипкие, чтобы не задеть. Проходит один урок, потом второй, она лишь моргает — и уже звенит последний звонок. Друзья уходят, а в голове всё так же пусто.
— Чёрт! — ругается Кей и бьётся своим глупым лбом о стол. В голове каша — невкусная и пресная, заглушающая всё извне. Ну и как тут работать? — Хибари-сан? — тянет она почти жалостно, повернувшись к нему. Её единственная надежда и спасение отвлекается от бумаг.
— Что?
— А почему документов так много? Я уже почти неделю всё разбираю, а они никак и никак… — Кей смотрит на стопку, что Кёя взял на себя, и изнурённо вздыхает: — Даже вы уже начали разбирать их, хотя после моего прихода больше не прикасались. И вообще, разве Дисциплинарный комитет занимается таким?
— Какая разница? — Кёя хмурится — до чего дотошная. — Твоя задача разобрать всё в краткие сроки. Остальное маловажно.
Кей вновь тяжело выдыхает.
— Их просто так много, что у меня уже в глазах двоится, — объясняет она, отлепив бумагу от щеки. — Да и знать, сколько ещё примерно нужно разобрать, было бы неплохо…
Кей потягивается, хрустит позвонками, точно старуха, и падает на спинку кресла. С ужасной неохотой она продолжает копаться в стопках бумаг — страшно думать, сколько деревьев вырубили ради всей этой гадости. И лес перемучали, и Кей заодно. Перед глазами мельтешат абзацы, предложения, буквы; как только она откладывает очередной лист, память закономерно стирает всю информацию, будто детскую травму. И всё же, кое-что щекотит опухший мозг: Кей почему-то хорошо запоминает цифры. К примеру, теперь ей известно, сколько краски было закуплено для предстоящего фестиваля и сколько в этом году новичков у бейсбольного клуба. А ещё — почему уволили противного математика, но это так, скорее приятное напоминание.
Кей немного забавляет поток этой разномастной информации, и стоит ей на секунду задуматься об этом, как она сразу понимает:
— Хибари-сан, мы что, разбираем архив?
— Да, — коротко отвечает Кёя. Раз уж Кей сама додумалась, смысла отрицать нет. Главное, чтобы она больше не приставала с раздражающими распросами.
— Но зачем? — тянет Кей, вопреки его желанию. Ей просто интересна причина. Да и не студсовет ли таким занимается?..
Кёя трёт виски — связался он, конечно, с полезным, но крайне дотошным ребёнком.
— Из-за землятрясения неустойчивый шкаф задел близстоящие, и все документы перемешались между собой. Всё. Вопросов больше нет?
— Понятно, — Кей бьёт кулаком о ладонь. — Никак нет, Хибари-сан! — и наконец смолкает.
Кёя сменяет суровый взгляд красноречивым закатыванием глаз и мысленно благодарит богов за то, что помощница угомонилась и спокойно занимается поручением. Поменьше бы ей болтать да чудить, и, может, выйдет дельная подручная. Кёя смотрит на её усердно высунутый язык и усмехается — точно дурочка.
Спустя пару часов, когда солнце потихоньку клонится к горизонту и небосвод смазывают тёплые тона, Кёя заканчивает со своей частью документов — их Кей доверять нельзя. Он стучит собранной стопкой по столешнице и перед уходом в архив строго наказывает:
— Продолжай работать.
— Йеп! — салютует Кей, продолжая корпеть над большей частью бумаг.
Работа несложная, но муторная — жуть! Рано или поздно любого вывернет от вида печатного текста и однообразных белых листов. Кей ещё чуть-чуть сидит, но всё же не выдерживает: спрыгивает с кресла и вымучено потягивается всем телом.
— Моя спина… — кряхтит она, нагинаясь то вперёд, то вбок, то назад. — Старость — не радость, эх.
Кей открывает окно, впуская в комнату свежий весенний воздух и вдыхает полной грудью — хорошо-то как! Она разводит руки в стороны и счастливо улыбается, будто случилось что-то очень замечательное. Мелочь, а приятно. Кей кружится на месте, сцепив вытянутые руки в замок над головой, и со смешком падает на диван.
Достаточно сидеть крючком! Пора и честь знать, растянувшись на горизонтальной мягкой поверхности.
Не успевает Кей и минуты поваляться, как, услышав за дверью шаги и скрип поворачивающейся ручки, оперативно переворачивается. И падает на пол с глухим «бах».
— Эйко-сан? — в догонку ей роняет Тецуя и продолжает немного ошарашенно сжимать ручку.
— А, это вы, Кусакабе-сан… — бормочет Кей, поднимая голову. — А я тут это… упала. Случайно, — отсмеивается она и ловко поднимается. Отряхивается, прокашливается и, будто ничего не случилось, спрашивает: — Вы что-то хотели?
— Да, — Тецуя приходит в себя, поднимая взгляд, и осматривает комнату. — А где Хибари-сан?
— Он вышел недавно. Наверное, понёс документы в архив.
— Понятно. Спасибо! — торопливо кивает он и спешно уходит. Кей лишь успевает открыть рот, чтобы что-то спросить, и тут же закрывает его, подобно речному карпу.
— М-да… — тянет она и снова падает на диван.
Яркие оранжеватые лучи солнца назойливо лезут в глаза и щекотят лицо, заставляя густые брови хмуро изогнуться. Кей морщится и сползает пониже, скрывая лицо за холодными руками. Сухие глаза накрывают подрагивающие веки, и она переворачивается на бок, мысленно обещая себе обязательно продолжить через пять минут. А может, и десять…
***
— Ну я же случайно… Подумаешь, заснула…
Кей трёт ушибленный лоб и не понимает: как только Кёя так больно бьёт одним лишь пальцем?
— И всегда именно в лоб! — негодует она, продолжая думать вслух.
Солнце лениво спускается ещё ниже, вытягивает чернеющие тени и греет лицо. Кей наступает на свою тень: развлекается, втаптываясь в неестественно длинные конечности, кривляется, смотря под ноги.
Наконец-то дом.
Ступив за порог своей комнаты, она небрежно сбрасывает сумку под стул и валится на кровать. Усталость стучится под веками, покрывало высасывает последние силы и даром, что в школе Кей проспала целый час. Пробуждение, кстати, оказалось крайне болезненным. Во-первых, потому что она перепугалась разбудившего её голоса и свалилась на пол (ещё раз), а во-вторых — Кёя выглядит куда более устрашающе, если смотреть на него снизу вверх.
Кей всё трёт свой несчастный лоб и с неприязнью посматривает на стол, заваленный изрисованными бумажками, скомканными черновиками, разложенной аптечкой, которую она так и не удосужилась сложить, учебниками и другим неприкосновенным хламом. А ещё там стоит кактус. Её любимый безымянный кактус с прозрачным бисером на иголках.
— Не хочу! — тянет она, свернувшись клубком, и обнимает подушку. Домашние задания Кей откровенно не любит, но всегда прилежно
или не очень выполняет. Не позволяет строгая совесть, живущая в её голове отдельным организмом и частенько звенящая осуждающим колокольчиком.
Слышится лёгкий, но отчётливый стук, заставивший Кей дёрнуться от неожиданости и сжать одеяло. Дверь с тихим скрипом распахивается, являя ей любопытное лицо Мисаки.
— Привет разбойникам!
— О, мам! — восклицает Кей, подобравшись, и усаживается по-турецки. — Ты сегодня рано!
— Да, я, — довольно подчёркивает Мисаки. — А ты чего в форме валяешься?
— Сама только вернулась, лениво… — объясняет Кей и валится лицом в подушку.
— Трудишься, да? — Мисаки садится у ног дочери и, секунду подумав, добавляет: — Я тоже. И устала, как чёрт, так что двигайся! — Она, словно ребёнок, плюхается рядом с Кей и хватает её за плечи. — Сильно устала, малёк? А то выглядишь откровенно не очень, да и синяк твой здорового вида не прибавляет.
— Да, — сознаётся Кей, складывая руки на спине матери. Мисаки улавливает тоску в протяжном вздохе и не медля спрашивает:
— Что уже случилось?
— Ну… ребята поругались. А я даже не знаю, что и случилось то…
— Тору-кун и Химе-тян? Они же неплохо ладили, — припоминает она оживлённые рассказы дочери о школьных буднях. — Ты говорила с ними об этом?
— Пыталась… — вздыхает Кей. — Химе отговаривалась и избегала меня, а Тору-чана я сама боялась трогать… он был таким подавленным, что казалось — начнешь об этом разговор, и ему станет ещё хуже.
— М-да… — огорчённо кивает Мисаки. — Но поговорить с ними как-никак надо. Словами. Через рот.
— Знаю, но… как-то неловко… — мнётся Кей. — И словами через рот тяжело. Я, конечно, попробую, но вдруг ничего не получится?
— «Ничего» точно не получится, — поглаживая её по волосам, пытается в поддержку Мисаки. Ей это до сих пор тяжело даётся. — И откладывать в долгий ящик тоже нельзя. Они же твои друзья, чего бояться? Не укусят же они тебя?
— Химе может… — грустно усмехается Кей, и женщина роняет смешок. — Но ты права, я постараюсь завтра. Только с ней придётся запариться. Она так просто не захочет говорить.
— Тогда просто нужно запереть комнату и бежать будет некуда!
Кей будто осенило:
— А это идея!
Мисаки тут же жалеет о сказанном:
— Только не увлекайся. Ты же не собираешься правда запирать их где-нибудь? — спрашивает она, смотря на её задумчивое выражение лица. В этой маленькой непробиваемой черепушке уже точно начал складываться очередной блестящий план.
— …Нет? — Кей строит лицо совершенно ничего не замышляющего человека.
— Смотри мне… — недоверчиво косится Мисаки. — Кстати, а как там Хи-кун? — предовольно щурится, ловко соскочив на другую, более приятную тему.
Мисаки раскусила её почти сразу, так что изредка подразнить дочку не упускала возможности. В первое время малышка Кей очень смешно краснела и запиналась.
— Кёя-ниисан мне не нравится… не нравится… я, скорее, люблю его! К-как друга, конечно! Как человека! К-как…! М-мама, не смотри на меня так! Я оговорилась!
— Как всегда строгий и вредный… — коснувшись лба, бурчит Кей. — Но он у меня ещё попляшет!
— Мой маленький трансвеститик активно строит планы по захвату сердца мальчика? — смеётся Мисаки.
— Мам! — недовольно пищит Кей, заливаясь румянцем. — Не называй меня так. Я уже давно не притворяюсь мальчиком! Это был переходный возраст…
— Мой трансвеститик! — во весь голос ржёт Мисаки, ещё сильнее сжимая её в крепких объятиях. — Какой же ты у меня малёк дурной. Такой маленький и тако-о-ой дурной.
— М-ммм! — фырчит Кей.
Так они лежат ещё минут десять, распрашивая друг друга о последних событиях и обнимаясь. Кей тепло. Что так, что на душе. Мисаки редко приходит так рано, иногда задерживась на работе дотемна, поэтому она очень ценит моменты, когда они могут вот так просто поваляться, бездельничая, и поболтать. Кей крепче обнимает её, мысленно повторяя:
«Люблю, люблю, люблю».
— Ну, я пойду посуду помою, — нехотя встав с кровати, потягивается Мисаки.
— Эх, там была посуда? — тут же вскакивает Кей. — Я не заметила! Мам, давай лучше я помою!
— Лучше раздевайся и уроки делай! — оборачивается женщина, хватая дочку за нос. — Как попросишь что-то по дому сделать, так сразу «миу-миу-не хочу-устала», а как сам пойдёшь делать, так сразу «я сделаю!»! Ну что ты за ребёнок такой, а? — показушно негодует она.
— Твой ребёнок! — улыбается Кей, и Мисаки, мягко толкнув, валит её на кровать. Девочка хохочет, а она довольно хмыкает и шагает к двери.
— Сначала еда или уроки?
— Уроки, — не вставая с кровати, Кей стягивает ленту и начинает расстёгивать рубашку.
— Хорошо. Кстати, я купила пирожные! Много пирожных! Так что поспеши, иначе без тебя всё съедим! — лыбится Мисаки и уходит.
— Пирожные… — предвкушающе сглатывает Кей.
Полчаса спустя она наконец откидывается на спинку стула и довольно выдыхает. Как хорошо, что им сегодня задали такие пустяки, и половину можно вызубрить прямо на уроке. Домашнее задание
недобросовестно выполнено, так что Кей победно вскидывает руки, закусив губу, — персональный Ад закрыт до завтрашнего дня.
— Через двадцать минут будет готово рагу! — кричит Мисаки с первого этажа.
— А что с супом? — Кей выглядывает из-за двери.
— Да какой-то он мутный, я его вылила! А то ещё ночью в туалет бегать будем! Я такое больше готовить не буду… к чёрту…
— М-да…
Кей возвращается на кровать. Пружины противно скрипят под грузом тела. То ли дело — футон… Она немного скучает по футонам и времени, когда они с Мисаки стелили их у окна и смотрели на звёзды. Обе не очень разбирались в астрономии, но было красиво. Очень.
Кей неосознанно пялится в окно: изучает тёплое небо, чужие крыши, деревья и кота. И кота…
«Стоп».
Кота?
Он важно сидит на ближайшей к окну ветке и размеренно крутит хвостом вправо-влево, вправо-влево. Его жёлтые сощуренные глаза спокойно пялятся в её лицо. И она тоже любопытно осматривает незванного… гостя? Дёрнув когда-то порванным ухом, он вальяжно вышагивает прямиком к ней. Кей поспешно открывает окно нараспашку, упираясь животом в подоконник. Под весом чёрной тушки начинает прогибаться ветка — она волнуется.
— Упадёшь ведь!
А он не ведёт и усом. Только застывает и требовательно смотрит на неё, словно просит разрешения войти. Кей, слегка опешив, улыбается и вытягивает руки — ждёт, чтобы поймать.
— Прыгай!
Оттолкнувшись лапами, он приземляется на подоконник, и Кей неловко опускает руки. Её смутил кот — круто, невероятно, просто
замечательно, блин. И всё же, она не может сдержаться и откровенно залипает. Шерсть лохматая, но ухоженная, а взгляд такой зазнавшийся, прошибает почти щекоткой. Кей роняет смешок в ладонь: «Наверное, от хозяина».
Кот же, будто невзначай принюхавшись, мяукает. Как-то так… несвойственно для такой надменной морды.
— А вы, Кот-сан, и впрямь домашний, как я посмотрю, — замечает она небольшой ошейник с адресником и, присмотревшись к надписи, поднимает бровь: — Ин… Инферно?
Тут же её лицо принимает сначала откровенно удивлённое выражение, а затем безумно радостное. Такое дурное, невообразимо глупое имя могли дать ему только они. Это Инферно! Её,
их Инферно!
— Инферно! — кидается к нему Кей, уже готовая затискать зверьё до смерти. — Как же я ску… — Но тот предусмотрительно складывает лапу ей на лоб, останавливая порывы нежности. — …чала. — Кей недовольно дует щёки, складывая руки на груди. — Весь в Хибари-сана! Тебе достались все его черты! Мог бы и от меня что-нибудь взять!
Она на самом деле не сомневается, что Инферно её понимает. Даже будучи дрожащим комком шерсти, он уже тогда смотрел
больно умными глазами. Иногда даже слишком.
— Ну, и как же ты меня нашёл? — недоумено спрашивает Кей, остыв. И, будто в ответ на вопрос, ей на глаза попадается небольшая бумажка, прикреплённая к ошейнику.
Я люблю сбегать из дома. Пожалуйста, скажите мне идти домой и лучше не берите на руки. Я царапаюсь и кусаюсь.
Кей хихикает и, словно проверяя, мягко проводит рукой по макушке. Инферно подаётся навстречу и мурчит, узнавая прохладные руки, когда-то исцарапанные и искусанные, но всегда с осторожностью и нежностью его держащие. Он до сих пор помнит особое тепло и приятую морозь этого человека. Растрёпанный хвост медленно мечется из стороны в сторону — Инферно скучал, но немного злится.
Глупый, глупый человек.
— Любишь сбегать от Хибари-сана, да? — Кей мягко улыбается. — Я тоже. Ну… хоть что-то ты да взял от меня.
Она опирается щекой о кулак, продолжая гладить Инферно. Кей тоже соскучилась по этому маленькому злому комочку, который уже давно вырос и стал вести себя, как настоящий господин. Видимо, влияние Кёи.
Только спустя приличное количество нежностей Кей понимает, что его нужно вернуть домой. Но он, похоже, так не думает, не желая покидать её. Хотя она уже несколько раз просила!
— Ну же, Инферно, наш Хибари-сан будет волноваться. — А он, не слушая, балдеет на коленях. — Ах, игнорируешь меня значит? — уперев руки в бока, супится Кей.
Она берёт пушистого гордеца на руки, хватает олимпийку, висящую на стуле, и на всякий случай всё же проверяет обратную сторону жетона с адресом, будто дом Хибари мог съехать по карте. Не съехал.
— Всё верно, — кивает и топает вниз по лестнице.
— Куда это ты? — удивлённо спрашивает Мисаки, выбравшись в прихожую. Кей быстро шнурует свои кроссовки и запрокидывает голову, поднимая беглеца над собой, и во всей красе показывает матери.
— Инферно сбежал от Хибари-сана, нужно его вернуть! Я быстро!
Мисаки таращится на не понятно откуда взявшееся зверьё.
— Тот котёнок? — и восклицает, метнувшись на кухню: — Постой секунду!
Кей, дёрнув плечами, встаёт с генкана и поудобнее перехватывает Инферно. Тот совершенно не сопротивляется, спокойно наблюдая за происходящим, — вырос.
— Вот, держи! — передав ей небольшую коробку, щёлкает пальцами Мисаки. — Передай Хи-куну гостинцев и привет от меня. — Она было тянется погладить Инферно, но тот лениво цапает её за руку, и улыбка сменяется надутой хмуростью: — Вот же гадость! — Мисаки ничего не остаётся, и она гладит дочь вместо кота: — А ты не задерживайся. Уже темнеет.
— Угу! Спасибо! — утешающе бросает Кей, смотря на немного разочарованное лицо матери. Та явно хотела потискать пушистого гордеца. Это у них — Эризав — семейное. — Я туда-обратно!
— Давай! — машет ей Мисаки.
Кей сажает недовольно мяукнувшего Инферно в корзинку, теснит его коробкой со сладостями и выводит велосипед за калитку.
— Поехали!
Сумерки медленно, но верно смазывают небо густой тьмой, а прохладный ветер развлекается, сдувая с лица волосы. Кей крутит педали, иногда посматривая на чёрную макушку, спокойно сидящую в корзинке. Видимо, поездка ему нравится. Она возвращает взгляд к дороге и невольно улыбается. Кажется, должно случиться что-то хорошее. Кей нетерпеливо пушится, будто воробей, и дышит энтузиазмом, цепко хватаясь за мелькнувшую в груди смелость, точно за руль велосипеда. Она хочет
ему признаться. Очень-очень хочет сказать: «Я вернулась, Кёя-ниисан!». И надеется, что он её простит.
— Угх! — усерднее разгоняется Кей, взволнованно сглатывая. Она вернётся, она вернётся к нему с Инферно!
Несмотря на то, что Кей давно не ходила по этой дороге, в памяти до сих пор свеж путь к большому традиционному дому с камоном на воротах. Даже если голова забудет, ноги вспомнят и приведут. Она уверена.
— Инф-кун! — слышится неподалёку. — Инф-кун, ты где?
Женщина в традиционной одежде и пурпурном хаори, сложив руки на уголках рта, выкрикивает сокращение знакомой клички. Кей снижает скорость, резво спрыгивает с велосипеда и шагает к ней.
— Извините, вы случайно не этого блудника ищите?
Аме оборачивается на неё, а после роняет взгляд на кота и радостно хлопает в ладоши.
— Ах, как я рада, что он нашёлся! — улыбается она, благодарно кланяясь. — Спасибо тебе большое.
— Да ну что вы! — кивает Кей и тянет улыбку в ответ. Виновник торжества теперь смирно сидит на руках и лениво наблюдает за их разговором. — Инферно заглянул ко мне в гости, так что я хочу вернуть его Хибари-сану.
— Никогда не видела, чтобы Инф-кун давался кому-то, кроме Кёи, на руки… — признаёт Аме с неким восхищением. — А ты случайно не… — Она задумчиво склоняет голову и щурится, приложив палец к подбородку. У всех Хибари чертовски плохая память на лица, о чём они едва ли подозревают. Живут как-то, и ладно. — …Кей-чан, что постоянно хвостиком ходил за Кёей?
— А?! — орёт Кей, подавшись вперёд. — Как вы узнали?
Аме мягко смеётся в кулак.
— Теперь, вновь услышав этот яркий голос, я уверена, что это ты, Кей-чан. — Последняя недоумевает — прежде она не видела этой женщины. Заметив немой вопрос на её лице, Аме спешит объясниться: — К сожалению, мне не доводилось с тобой разговаривать, но я частенько слышала задорные выкрики и видела лохматую русую макушку, что постоянно крутилась рядом с моим сыном. Да и маленький бездомный котёнок давался на руки только двум своим спасителям.
— Так вы мама Хибари-сана? — взволнованно глотает Кей. Она не очень хорошо определяет сходства между людьми, но эти чернильные волосы и чистое серебро глаз…
— Да, я его мама, — кивает Аме, наблюдая за тем, как ярко и искренне отражаются эмоции на ребячьем лице. — Спасибо, что дружишь с Кёей.
— Ааа, ну что вы, Хибари-сан! — краснеет Кей и от волнения ляпает: — Это вам спасибо за него!
Аме замирает на секунду, а после смеётся. Румянец липнет не только к лицу, но и к ушам Кей, когда она понимает, что слетело с её языка. Она кривит губы, закрывая свой болтливый рот ладонью и выгнув брови, сводит глаза к переносице. Неловко вышло. Очень, очень глупо и смущающе. И всё же, заглядывая в повеселевшее лицо женщины, Кей тоже несмело смеётся.
— Теперь я понимаю — он точно с тобой не скучал, — успокоившись, заключает Аме. — А какая же прекрасная девушка выросла из того сорванца.
— Хибари-сан, вы меня смущаете! — жмурится Кей, завертев головой. Женщина вновь лучится улыбкой.
— Просто «Аме-сан». Мне больше нравится, когда меня зовут по имени, так что не стесняйся.
— Хорошо, А-аме-сан! — робко соглашается Кей. — Раз уж я пришла вернуть Инферно, давайте провожу и вас до дома?
— Конечно, буду очень благодарна тебе.
Инферно, которому уже надоело сидеть на руках, как маленькому котёнку, срывается с рук и медленно шествует вперёд.
— Не беспокойся, он знает дорогу, — заверяет Аме. Кей кивает и хватает велосипед за руль, медленно шагая в темпе спутницы. — Я рада, что у Кёи тогда был такой друг, как ты. Помнишь же, какой он нелюдимый, ведь так? — Кей, добродушно вздохнув, угукает. Прекрасно помнит. — Только ему не говори, — подмигивает Аме, — но признаться честно, я люблю смотреть на его недовольное лицо. Знаешь, Кёя в такие моменты выглядит таким оживлённым и очень смешным, — уже тише добавляет она. — Это лучше, чем смотреть на его добровольное одиночество. Всё же, он невероятно заскучал бы, не будь при нём его «травоядных», — дразнится Аме — она прекрасно знает, каков Кёя в обществе, — и тебя, Кей-чан.
Кей поджимает губы.
Её не за что благодарить. Ведь она просто взяла и оставила его на год. Без предупреждения и нормального прощания. Как гром среди ясного неба, нагрянувшая влюблённость всё
испортила, и как друг она совершенно провалилась. За это её до сих пор грызёт совесть, а неловкость и боязнь признания только подливают масла в огонь. Кей никак не может решиться. «Вот-вот!» — думает она каждый раз, делает шаг навстречу, решительно улыбается
и отступает.
«Ну, зато я пытаюсь, — мысленно усмехается Кей, —
и сейчас…»
И сейчас они вместе.
Кей старается не жалеть себя — это не в её характере. Точнее, она не хочет, чтобы это было в её характере. Сильные люди вызывают восхищение, поэтому Кей пытается быть сильной: бросает вызовы не только ему, но и себе. Быть рядом, разговаривать, неосознанно и неумело флиртовать — она неустанно позорится, не смущённая ни единой своей глупостью (в дневное время). Кей ведёт себя честно, как Эйко, замаливая грехи Эризавы. Заполняет пропасть глубиной в год без общения, наверстывает упущенное и заново создаёт хлипкие узы с Кёей. Немного иные, чем раньше, но весьма схожие. И даже если она пока не набралась смелости, чтобы поговорить начистоту, Кей больше не будет избегать его.
Ей слишком дорог её Кёя-ниисан.
— Как думаете, Аме-сан, Хибари-сан будет рад снова начать со мной общаться? — неловко спрашивает она, склонив голову к плечу. — Ну, уже как с девочкой…
— Я думаю, что он в любом случае будет рад вновь увидеть друга, — уверяет Аме. Кей тут же хочет обмолвиться об одолжении, но поток её беспорядочных мыслей неожиданно прерывает мягкое обращение. И она
забывается. — Вот мы и пришли. Спасибо, тебе, Кей-чан.
— Да не за что, — улыбается она.
Мгновение спустя её лицо царапает недоумением. Кей… точно что-то хотела сказать.
Но что?
— Кстати, Кёя совсем скоро должен вернуться домой. Не хочешь заглянуть к нам на чашечку чая? — ненастойчиво спрашивает Аме.
Кей окончательно теряет ниточку предложения на кончике языка. А потом и вовсе отмахивается от навязчивого чувства. Значит, не так уж и важно было.
— Простите, Аме-сан, — кланяется она. — Но меня ждут дома. — Женщина мотает головой, добродушно принимая отказ. — И да, — Кей отдаёт коробку с пирожными в руки Аме. — Моя мама попросила передать это и «привет». Надеюсь, вам понравится!
— Ох, благодарю! Передай своей маме спасибо.
— Конечно! — кивает Кей и садится на корточки, наглаживая своё любимое зверьё напоследок. Она тычет в мокрый нос собственным и тютёшкается с Инферно не меньше минуты. И только после прощается, запрыгивая на велосипед, и катится вниз по улице.
— Какой хороший ребёнок. — Аме машет ей в след ладонью и, когда та скрывается за поворотом, спрашивает: — Пойдём домой, Инф-кун?
— Мама, что ты здесь делаешь? — звенит строгий юношеский голос. К дому стремительным шагом подходит Кёя. — На улице уже холодно для твоих прогулок, или ты снова хочешь в больницу? — раздражённо высказывается он, скрывая беспокойство за слабую здоровьем мать.
— Будет тебе, Кёя, — улыбается Аме. — Скоро лето, даже вечером довольно тепло. Да и Инф-кун снова сбежал под ночь, нужно было найти его. — Кёя осуждающе смотрит на умывающегося кота. Этот пушистый монстр снова это сделал. — Но не волнуйся, он быстро нашёлся благодаря кое-кому, — заговорщически щурится она. Кёя выгибает бровь, недоуменно косясь на выражение лица матери. — Кей-чан вернула Инф-куна и даже угостила нас пирожными! Кто бы мог подумать, что маленький сорванец расцветёт в такую милую девочку.
Кёя неверяще хмурится, корча очередную пассивно-агрессивную рожу.
— «Девочку»? Ты уверена, что тебя не обманули? — переспрашивает он. Но Аме настойчиво кивает, продолжая улыбаться.
— Удивлён? — Она почти довольно наблюдает за реакцией сбитого с толку сына. — Кей-чан всё это время была самой настоящей девочкой! — Кёя продолжает скептично хмуриться. — Она такая маленькая, будто почти и не выросла с тех пор. Наверное, всё ещё в младшую школу ходит.
— Во всяком случае, это не важно, — вздыхает он. — Пойдём в дом.
Привычно положив руку на спину матери, Кёя молча ведёт её к воротам. Они проходят во двор, встречаемые приветственно охающей служанкой. Иной раз он бы гаркнул на неё за недосмотр, но ограничивается красноречивым взглядом. Мысль сбивает настрой.
«Девочка, значит…»
Аме трогает грусть, граничащая с разочарованием. Ему будто всё равно — ни азартного блеска в глазах, ни ностальгии. В груди копошатся собственные воспоминания: часами пропадающий на улице Кёя возвращается непозволительно поздно, в непозволительном виде и с непозволительной дерзостью в ухмылке. Уставший, немного помятый, но такой довольный. И свободный.
— Знаешь, Кей-чан сказала, что хотела бы вновь с тобой общаться.
Она его не заставляет — не имеет права. Просто знает, что их общее время для него было особенным. Он им наслаждался.
— Тогда пусть говорит мне это в лицо, — раздражённо бросает Кёя и оставляет Аме в её спальне одну.
«А не исчезает на год, не сказав и слова. Тупое мелкое травоядное… женского пола. Возможно».
Аме вздыхает. Он мог бы проявить немного больше уважения к своему другу. Тонкие брови хмурятся — её сын… такой упрямец!
— Апчхауий! — громко чихает Кей, роняя только снятую кроссовку.
— Всё-таки заболела? — с упрёком замечает Мисаки.
— Кто-то вспоминает, что ли?.. — шмыгает она, подтерев нос пальцем. — Лишь бы не Йошино-сенсей… — ёжится Кей, скидывая олимпийку на крючок. Мисаки вздыхает, смотря на своё маленькое недоразумение, и лохматит ей волосы, прижимая к себе.
— Пойдём уже ужинать.
