onigokko

«Птица выбирается из яйца. Яйцо — это мир. Кто хочет родиться, должен разрушить мир».

      — Итак, — Кей ухмыляется. Завязывает на кроссовках решительные шнурки и попутно осматривает спортивный зал. — Операция по примирению двух дураков начинается!       Её план крайне прост:

Первое: притвориться повреждённой.

      — Айй! — шипит Кей, падая на пятую точку. Сэтору, в которого она совершенно случайно врезалась, обеспокоенно оборачивается.       — Ты в порядке? — спрашивает он. — Прости, я тебя не заметил!       — Да, всё в порядке! — улыбается Кей, но при попытке подняться не может удержаться на ногах, сдавленно шипит и мысленно вручает себе Оскар. Сэтору хватает её за руки, осторожно придерживая и с таким беспокойством смотрит ей в глаза, что недоактрисе хочется отвесить себе пощёчину. И она это делает. Мысленно. — Похоже, неудачно приземлилась, — смеётся Кей. — Больновато…

Второе: заставить объект «Тору-чан» сопроводить себя в медпункт.

      — Я отведу Кей-кун в мед-пункт! — как по указке, объявляет он. — Похоже, она подвернула ногу!       — Осторожнее! — кивает физрук, продолжая вести урок.       — Изуми. Изуми! — Казуки пытается достучаться до Химе — та себе на уме пялится на уходящих одноклассников. — Изуми!       Только когда прямо перед её носом проносится мяч, а за ним — и непутёвый одноклассник, она приходит в себя:       — Да?       — Я, конечно, понимаю, что ты очень волнуешься об Эйко, но у нас тут… — увернувшись от очередного шального мяча, продолжает Казуки, — очень опасный урок. Масамуне доведёт её до медпункта, не беспокойся.       — Я не волнуюсь, — буркает Химе и возвращает взгляд к ней, будто ничего не случилось. — Продолжим.       Окада — школьный врач, что всегда на месте, — сегодня приболела. Так что медкабинет открыт, но пуст, о чём Кей прекрасно знает.       — Ну, ты как? — усадив подругу на кушетку, не перестаёт паниковать Сэтору.

Третье: начать допрос.

      — Не бойся, Тору-чан! — лыбится Кей и показательно спрыгивает прямо на «повреждённую» ногу. — Я в полном порядке.       Сэтору застывает, перезапускается и недоуменно косится на «гениальную» симулянтку после прогрузки.       — …Так, погоди. Тогда зачем?       — Есть разговор.       Кей давит на его плечи и сажает на место, где была минутой ранее. Сама падает на стул, вещает:       — Прости, на перерывах я занята, поэтому пришлось на уроке. Так вот, ты должен рассказать мне всё, что случилось вчера. Потому что мне хватило дня, чтобы сойти с ума с вами. Вы с Химе обязаны помириться!       — Ну… — Сэтору нервно сглатывает, жмёт плечами. Смотрит в решительные глаза Кей. Вздыхает: — Хорошо. Я расскажу.       Будь на его месте Масамуне Сэтору из прошлого — мелкий бы сбежал, забыв о Ледяной Принцессе, ведь сказочной деве не место в его несказочной треклятой жизни. И топить её лёд — дело неблагодарное, там и руки выморозишь к чертям, и сердце.       Но сегодняшнему Сэтору плевать, что там бубнит под нос этот хлюпик. Большому хлюпику нужны его Изуми и его Кей-кун. И он тоже хочет быть нужен им, поэтому цепляется за тот крошечный шанс, мелькнувший в их разговорах, в перепалках, в обёртках мятных леденцов. Сэтору, чёрт дери, докажет этой глупой гордой Принцессе, что он серьёзен. И что его чувства к ним — не игра.       — Вчера… — Быть жалким собой надоело.       Внимательно слушающая его Кей выглядит серьёзнее обыкновенной. Даже мягкие черты её грубеют и лицо совсем походит на мальчишеское; становится понятно, почему Хибари так и не понял подвоха.       Она не сразу говорит, когда Сэтору смолкает, обдумывает что-то и отвлечённо пялится в свои руки, замком скреплённые на коленях.       — Боже-боже. — Наконец, нестеклянные глаза щурятся и больше не дёргают пульс тревогой. Кей горько тянет тяжелеющие слова, будто подруга стоит рядом и может внимать: — Глупая Химе. Лучше о себе бы волновалась.       Громко вздохнув, качает головой и поднимает к нему неловкий взгляд. Едва улыбается и не совсем понимает как лучше сказать:       — Ты прости, Тору-чан. Это не твоя вина, правда. Просто ты случайно задел не лучшие её воспоминания. — Кей повторяется, чтобы наверняка проняло: — Правда. Ты не виноват.       И это повторение почему-то задевает больше всего. Хочется, да не можется выдохнуть с облегчением. Пальцы вжимаются в ткань штанов, а в него плотнее вжимаются её правдиво-острые слова:

— Ты ни меня, ни Кей совершенно не знаешь.

      — Кей-кун, расскажи мне.       — М?       — Пожалуйста, расскажи мне побольше о вас. Я хочу понять — почему? Что именно случилось? — Сэтору хмурится, пялясь в чуть ошарашенное лицо напротив, — Я больше не хочу обидеть её или тебя случайно брошенной фразой. Ведь даже не пойму, что наделал. — Он почти молит: — Пожалуйста… Я больше не хочу быть лишним. Не хочу быть вам чужим, поэтому…       — Поняла.       Тактильность Кей говорит за неё. Прохладная ладонь ложится на его плечо и легонько сжимает, встряхивая. Будто возвращает в реальность. Она улыбается ему и его словам, а после того, как друг кивает робкой улыбкой в ответ, садится на кушетку рядом и перехватывает юношескую руку в свою. Утыкается виском в плечо, взъерошенная, поднимает голову:       — Я счастлива, что тебе не всё равно. Правда, спасибо огромное. — У Сэтору мнётся лицо, и Кей в панике вскидывается, размахивая рукой: — Н-нет-нет! Ох, не плачь, пожалуйста, я не хотела!..       После глубокого вздоха он вмазывает ладонями себе по лицу, а после — и по её щекам, чуть слабее.       — Не плакса я, угомонись, — бурчит Сэтору, гуще хмурясь. Честно, со стороны выглядит очаровательно уморительно. И она не может сдержаться. — Ну не смейся!       — Прости, прости, — гикает Кей, закрывая покрасневшее от смеха лицо. — Просто я рада, что ты в порядке.       Его деланно-надутое лицо разглаживается, и Сэтору сам покрепче сжимает холодную руку. Этот его жест быстро усмиряет её разгулявшуюся весёлость. Кей не сникает, но заканчивает дурашества.       — Ну, наверное… пора начинать рассказ? — тянет почти нехотя и тут же объясняется: — Обычно истории легко мне даются, но тут… я даже не знаю, хорошо ли это? — Кей запинается и молчит чуть-чуть. Сэтору уже готовится отговаривать её, если так тяжко даётся — ничего не поделаешь, не хочется давить. Но она всё же подбирает слова: — Не буду оправдываться: пускай не хорошо. Я хочу, чтобы ты знал, а перед Химе обязательно извинюсь.       Кей заглатывает воздух, как в последний раз.       — В общем, понимаешь, у неё не к тебе именно неприязнь какая-то. Она просто… немного избегает людей.       — Немного? — Сэтору скептично и немного тоскливо выгибает бровь.       — Немного больше, чем немного, — соглашается. — Химе всегда была такая прямая, как рельса, и резкая, почти беспощадная. Но знаешь, есть такое клише: холодные чёрствые с виду люди внутри мягкие и пушистые. Вот это про неё. Плачущей почти не увидеть, потому что она упрямая и всё терпит, держит в себе. Но сёдзе-манги и грустных книжек это, конечно же, не касается.       Они вместе выдыхают смешок, переглядываясь: «правда?» — «правда-правда».       — Падкая на романтику, она даже немного встречалась с одним мальчиком в началке. Нобу-чан был замечательный, — вспоминает Кей, и голос у неё льётся тише, мягче. — Тихонький такой. Им с Химе одни книжки нравились, и они вместе в один хор ходили почти под ручку. Ей он очень нравился, простой, несмелый, в этих его очках. И она ему — тоже. Кстати, моя Химе уже тогда была самой красивой и наиболее очаровательной!       Кей гордо выдыхает.       Сама она в начальной школе была, точно диковатый мальчишка. Ни соответствующего вида, ни поведения. И разыгрывать роль парнишки ей нравилось. Короткостриженные волосы больше не лезли в глаза, и никто не ругал за непричёсанность. Никаких юбок с беспокойством о том, что кто-то увидит бельё, и никаких докучающих взрослых с этим дурацким поучающим тоном. Мама никогда не говорила ей, что она ведёт себя неправильно. А своей маме Кей верит больше, чем чужим людям. Просто чужих людей больше и они надоедливые.       Тогда легче было быть не столько мальчиком, сколько просто не быть Кей.       Но даже со своей маленькой идеологией, Химе ей нравилась. Даже больше — она зацепила её взгляд с самого первого дня. Красивая, аккуратная, женственная — Принцесса, как она есть. Кей не сильно тяготела к такому образу для себя, но других девочек за такое желание не осуждала. Быть такой, как Химе, ведь очень классно. Тут не поспоришь. А она и не спорила, наслаждаясь тем, как приятно от подруги пахло цветочным шампунем и любовалась фасонами красивых платьев. Кей вообще любила наблюдать, в особенности и последствии — за краснелками друзей.       С Нобу, может, они и не стали так сильно близки, но он ей тоже нравился. И нравится до сих пор.       Сэтору мягко улыбается, слушая рассказ Кей. Столько тепла и трепетности в её голосе он ещё не слышал. И как ведомый, он сам поддаётся ностальгии, оседающей где-то под рёбрами, тянущей такой, солёно-сладкой.       — Так всё шло своим чередом, эта парочка продолжала, безумно смущаясь, ходить за ручку. А потом я сама влюбилась в Хибари-сана, и была уже их очередь наблюдать за моими краснелками. Думаю, тогда я была похожа на помидор — овощ, который ничего не понимает, но становится всё краснее и краснее с каждым днём. Как же я рада, что уже выросла из этого… Было бы весьма проблематично продолжать смущаться от одного его вида, — Кей неловко чешет щёку, укоряя себя за детскую глупость. Не то чтобы сейчас она блистательно умна, но тогда… тогда была, мягко говоря, глупой. — Так вот, после того, как Хибари-сан уже поступил в среднюю школу, я немного подуспокоилась и начала чаще гулять с Химе.       Настрой с ностальгичного резко оборачивается иным. Не смотри он в её лицо — подумал бы, что Кей сковывает страх. Но стихнувшее вмиг тепло тогда пошло бы по её оголённым рукам мурашками, а вместо них — одна лишь промёрзлая ненависть и взгляд в никуда.       Бесчувственный голос рассказывает, что причина всего тянувшегося берёт начало летним вечером, когда фонари не зажигались вплоть до ночи. Стандартная история из учебника: не идите за взрослыми, предлагающими конфеты.       — И мы не пошли. Но ни в одной строчке не говорилось, что голос отнимается от страха. Ни в одной. — Кей горбится, сжимает челюсти и тянет слова через зубы: — И что убежать трудно, даже если ты очень быстро бегаешь.       Она могла бы сбежать. Но лишь в одиночку. Могла бы ринуться за помощью. Но кто сказал, что успела бы с ней вернуться? И Кей побежала следом, ведь времени думать было чертовки мало для её не самой соображающей в критические моменты головы. Она вообще не думала — она просто испугалась и ринулась к Химе, которая всегда прятала от кошмаров.       Пускай даже кошмар и держал её в своих руках.       — Не важно, кем бы я не прикидывалась, сил всё равно не хватало, как бы не брыкалась. Но важно, что меня с мальчишеской избитой рожей посчитали лишь помехой, а Химе в сарафане и с милым лицом — целью. И мой тупой мозг только недавно понял, — Кей роняет сиплый, на грани с истеричным, смешок, — что её хотели изнасиловать.       Сэтору не знает, как реагировать. Ужас в холодных ладонях ощущается буквально физически — Кей сдавливает его пальцы неосознанно, до онемения. Кажется, до хруста. Ей тяжело говорить: воспоминания ещё свежи и плотным комом стоят в глотке. Тот летний вечер не так уж далеко, он продолжает дышать в спину и бить током по хребту.       Кей вспоминается звон в голове. Она его отчётливо слышит, но совершенно не помнит дату события. Совершенно.       — Но всё обошлось. — Кей ослабляет хватку. Будто только что заново всё пережила и, наконец, в безопасности. — Мимо проходивший старшеклассник спас Химе, и того ублюдка благополучно посадили. Всё обошлось… но, похоже, оставило последствия. Химе теперь боится парней, да и чужих людей вообще. Даже Нобу-чан… он не смог продолжать смотреть на то, как она нервничает и не может расслабиться рядом с ним, как раньше. И решил, что будет лучше ему оставить её. Так мы… и разделились.

— Да откуда я знаю, что у вас на уме?

      Сэтору понимает. Теперь всё понимает. Почему у Химе была такая реакция. Почему она никогда не шла на контакт. Почему всегда дёргалась, когда кто-то, кроме Кей, касался её. А он не заметил. Для Химе Сэтору до сих пор потенциально опасен, и ни о какой дружбе и речи быть не могло и не может.       Он прячет лицо в ладони, опершись локтем о ногу. Вымучено трёт лицо, поднимает взгляд на Кей, которая продолжает сжимать его левую руку. Она молчит и выглядит взволнованной. Ей действительно было тяжело открыться, тяжело рассказывать о прошлом дорогого человека и о своём прошлом — тоже.       Кей винит себя перед Химе за то, что без её ведома всё разболтала. Это бесчестно и оправданий этому нет. Кей жмурится, сомневаясь, что приняла верное решение, но всё равно очень хочет продолжать быть с Тору друзьями. Не хочет во второй раз терять третьего, для неё совсем не лишнего.       — Спасибо, Кей-кун, — он улыбается ободряюще, хоть и немного несмело. — Прости, что тебе пришлось рассказывать подобное и снова переживать тот день.       — Ничего, — мотает головой, — знаешь, стало даже как-то легче. — Кей громко выдыхает и резко опускает напряжённые плечи. — Я ещё никому так об этом не рассказывала, поэтому всё как внутри копилось. Напоминать об этом Химе не хотелось и без надобности трепаться — тоже. Поэтому сейчас, впервые чисто-начисто говоря об этом, я наконец почувствовала, что всё позади. Что тот день закончился уже давно. За это… спасибо тебе, Тору-чан. — Она вымученно улыбается.       Сэтору роняет сиплое «да не за что», приобнимает её за плечи и гладит по волосам, тихо-тихо приговаривая:       — Вы молодцы. Всё хорошо, Кей. Ты очень смелая. Ты умница.       Кей не плачет, но его слова солью сыпят на глаза. Холодные пальцы цепляются за мальчишескую футболку, и она утыкается макушкой ему в шею.       — Спасибо.       «Форсмажорные обстоятельства», — думает Кей, крепче сжимая замок рук у друга за спиной, и решает немного повременить со следующим пунктом.

Четвертое: посвятить объект «Сэтору» в детали плана.

***

      — Прошу прощения, Йошино-сенсей, мне поручили взять ключи от класса 1-Б.       Кей прячет руки за спиной, стоя в учительской и немного рискуя.       — Зачем? — интересуется молодой классрук, поправляя очки и откладывая обед в сторону. Ей так не хочется обманывать, разочаровывать, предавать его веру в свою трудолюбивую ученицу, но план есть план.       — Извините, я сама правда не знаю. Хибари-сан просто попросил принести их, — она разводит руки в стороны — мол, какая жалость.       — А, Хибари-кун, да? Ну раз так, то хорошо, держи!       Кей берёт из его рук ключ на колечке, кланяется и покидает учительскую ровным шагом. Когда ты в бегах — не смей бежать, да?

Пятое: раздобыть объект «ключ».

      Она сжимает железку в кулаке, вскидывает голову к потолку и мысленно извиняется перед Кёей в низком поклоне. Но только мысленно, потому что, узнай он, её не спасёт никакой рояль из кустов — смерть от рук строгого Главы будет неизбежна. А умирать Кей очень, очень не хочет.       — Простите, Хибари-сан, за то, что я пользуюсь вашим именем и превышаю свои полномочия… Но это во благо наших учеников! — воодушевлённо шепчет она и закусывает губу почти до крови. — Обещаю, я приготовлю вам самый вкусный шоколад на День Святого Валентина!       — Ты с кем болтаешь, Эйко?       Кей вздрагивает и от неожиданности роняет ключ на пол. Кидается за ним, поднимает и только потом оборачивается на своего невольного визави. Из резко сжавшися лёгких тянется облегчённый вздох:       — Сасагава-сан, чего ж вы так пугаете…       — Ты ведёшь себя экстремально подозрительно… — щурится он, отчего у Кей конкретно так поджимает. — Что-то обронила? — спрашивает Рёхей, роняя тяжёлый взгляд на покрасневшие сжатые кулаки.       — Свою совесть, — тихо-тихо бубнит Кей, перед тем как уже громче добавить: — Да так, запасная булавка выпала.       И в открытой ладони действительно оказывается позолоченная булавка. Фокусники обычно не раскрывают своих секретов, но гениальность этой неимоверно тупой перестраховки поистине… гениальна.       Издав металлический отзвук, дурацкая железка её спалила, поэтому мозг Кей не придумал ничего лучше, чем за секунду найти аналог и провернуть аферную аферу: вынуть запасную булавку из кармашка и спрятать ключ в туфле.       Последний теперь преспокойно, но не очень удобно валяется под ступнёй.       Рёхей, конечно, — не Кёя и даже не член комитета, но никакие свидетели ей точно не нужны. Да и раздумывать о том, кто за спиной, времени совсем не было. Так что все ниндзя мира могут официально гордиться своей последовательницей, хах.       — Идёшь в клуб бокса? — интересуется Кей, ловко меняя тему. — До сих пор ищешь участников?       — Да! — отвечает Рёхей на оба вопроса разом. — Но я экстремально настроен найти больше способных ребят! Не хочешь присоединиться, Эйко? В тебе есть дух экстрима!       Он уже не первый раз зовёт её к себе, с тех пор как узнал, что они учатся в одной школе. Клуб бокса с его… тяжёлой руки является общим, но даже редкие заинтересованные в этом спорте девочки просто-напросто пугаются энтузиазма Сасагавы. Как и многие мальчики.       — Прости, Сасагава-сан, но я уже в экстремальном Дисциплинарном комитете, — Кей запускает пятерню в волосы. Она нагло тырит его коронный оборот речи, особенно часто используя в разговорах с ним же. — Но если увижу в ком-то экстремальный дух, сразу приведу его к тебе!       — На самом деле я уже приметил одного, осталось только заставить его вступить! — Рёхей лишь ярче загорается своей идеей фикс и энергично ступает дальше, напоследок растрепав её русые космы. — Спасибо, Эйко!       — Удачи, Сасагава-сан! — Кей машет ладонью. — Интересно, кто же этот экстремальный человек?

— Апчхауий! — Десятый! Вы заболели?! — Нет-нет, Гокудера-кун! Просто пыль, наверное…

      Утихнувшая и осмелевшая, Кей шагает, мыча себе под нос очередную мелодию. В приёмную входит уже без стука, нагло и по-хозяйски; смотрит на Кёю на диване, на стоящего рядом Тецую с докладом, лыбится. Плюхается на своё — Главы комитета — кресло, катится вбок, но спешно хватается за стол и возвращает себе гордое место посередине.       — Хорошенько поработаем, Хибари-сан, Кусакабе-сан! — Кей тянет это энергично и радостно, будто берёт в руки не заевшие бумажки, а любимую книжку.       — Эйко-сан сегодня в необычайно хорошем расположении духа, — тянет Тецуя, немного отвлекаясь от своих заготовленных отчётных строчек. — Вы всё-таки согласились пойти с ней на свидание?       — Нет, — фыркает Кёя. Уже его правая рука знает от том, что её заело с этим «свидание, свидание, свидание», будто она умрёт, если раз в день не спросит его отказа. — Но если она полна энергии, то хорошо. Быстрее закончит. Главное, чтобы не шумела.       Кей своим бесконечным мельтешащим присутствием уже развила в нём привычку. Почти не вызывают недоумения её диковатые выходки, но вздохи тянут один за другим. Такой утомительный ребёнок.       Тецуя кивает. Эйко Кей — личность… странная, но действительно полезная. К тому же — не робкого десятка, чертовски упрямая, раз смогла вступить в комитет. Главе не нужен был секретарь, да и Кей далеко не таковой. Она работает, как сортировочная машина, избавляет от кип бумаг за рекордное время почти в одиночку. Пока ей поручена эта волокита, остальные комитетские и Хибари в том числе могут заниматься своими делами.       Так, за несколько дней она своими упрямостью и усердием добилась уважения Тецуи. Остальные ожидаемо недоверчиво и пренебрежительно к ней относятся. Сама Кей этого пока не замечает — очень устаёт, волочится вечером по коридорам едва живая, из последних сил отдавая честь дежурным на выходе.       — Хи-ба-ри-сан! — чеканит Кей, складывая голову на стопку бумаг. — Эта партия уже готова.       — Ты в курсе, что прошло только пятнадцать минут?       — Да! — довольно кивает она. — Я ещё на прошлой перемене почти разобрала, так что оставалось не так много. Всего-то стопка!       — Но эта стопка была с вашу голову… — добавляет Тецуя.       Зазнавшаяся ухмылка рассекает бледное лицо.       — Хе. Вы думали, что за неделю возни со всей этой безбожной рутиной я не разработаю особую технику по быстрой рассортировке? Ха! А я разработала!       — Это же просто диагональное чтение? — больше скептично утверждает, нежели спрашивает Кёя.       — Как и ожидалось от Хибари-сана, бинго! — Кей наводит на него пальцы-пистолетики, склабится: — Таблица Шульте, бессчётный материал для практики, — хлопает по стопкам и стучит пальцем по виску, — и мои гениальные мозги. — Кёя фыркает. — Всё сделали за раз-два! Так что благословите великую Эйко Кей-сама!       Она пафосно хохочет, а потом, на очередном вдохе, бьётся головой о стол. Тецуя вздрагивает.       — А теперь можно мне перерыв после последнего урока? — Синяки под её глазами будто ярче играют синевой, и Кей почти сползает с кресла, вяло шествуя к дивану. — Пожалуйста, Хибари-сан, разве ваш верный трудолюбивый помощник не заслужил?       Ещё немного, кажется, и она жалобно, по-щенячьи заскулит.       — У тебя полчаса после звонка, — небрежно уступает Кёя.

Шестое: получить запас времени.

      — Спасибо, Хибари-сан! Всем бы такого доброго Главу, какой у Дисциплинарного комитета! — Кей тянет лыбу, отдаёт честь и кланяется в одно действие. У Тецуи невольно уголки губ тянутся выше и он поспешно прикрывает рот рукой, отворачиваясь.

***

      — Казуки, прости, не могли бы мы поменяться дежурствами? — Сэтору складывает ладони в умоляющем жесте.       — Масамуне, ты буквально меня спас! А я уже было хотела просить кого-нибудь поменяться, — Казуки так удачно для него соглашается.       Все приготовления завершены, остаётся лишь самое сложное: начать действовать.       Звенит звонок с последнего урока — сигнал начала операции. Кей и Сэтору, как ни в чём не бывало, складывают сумки. Казуки ретируется быстро, даже не предупреждая Химе о смене — её привычную спешку они мысленно благодарят.       — Химе, пока? — Вялое «угу» и шуршание губки по доске за ответ. Кей сжимает лямки сумки, скрывая от самой себя тремор ладоней, и шагает на выход. Руки назло не слушаются, запирая вторую дверь, но щечком она обрывает все мосты. В класс возвращается, когда в нём остаются лишь нужные люди. Подруга всё трёт чистую доску, натирая ту, кажется, до дыр. Кей сглатывает.

Седьмое: привести план в действие.

      — Химе, нужно поговорить.       — Уже ведь попрощались. Что такое?       Ладони монотонно схлопывают меловую пыль, Химе оборачивается и тут же хмурится. Рядом с Кей стоит Сэтору, прячет руки в карманах и смотрит ей прямо в глаза.       — Я не хочу, чтобы всё было так. Не хочу смотреть на сёдзе-сопли в несколько десятков глав. Вы должны помириться! — настаивает Кей, сворачивая пальцы в тугие кулаки. — Не хочу, чтобы мои друзья ссорились и не мирились! Не хочу смотреть на это и ничего не делать. Поэтому сегодня я заставлю вас помириться. И никакой сырости больше не будет.       — Я тоже много чего не хочу, — взбрыкивает Химе, складывая руки на груди. — Окей, Кей, дружи с ним, я не запрещаю. — Будто может? — Но он твой друг, не мой. Не буду я с этим идиотом мириться.       Сэтору напрягается, но упорно молчит. «Рано, — думает, — рано, терпи. И так доболтался до скандала». Прикусить бы язык.       — Химе, послушай меня. Я видела со стороны, как вы общались. Не улыбайся ты с ним, мы бы не стояли здесь. Ты смеялась, ты ругалась с Тору-чаном, почти как со мной, — не отступая, твердит Кей. — Ты его не боялась. Понимаешь, ты не боялась.       — Не помню такого, — Химе упрямо гнёт своё.       — И Нобу-чана тоже не помнишь?       По плечам рассыпаются мурашки, но она не подаёт виду, что Кей задела.       — Что, мне снова смотреть, как у меня на глазах рушится всё, чем я дорожу? Как друзья расходятся? Да черт возьми, — сквозь зубы цедит Кей, — я бы не настаивала так, будь вы, как ты и Кёя-ниисан. Но вы не такие, совсем не такие! Вы общаетесь по-другому, вы сами по себе, и без меня — тоже друзья.       Кей труднее даются вдохи. Мысли путаются и кипят, нехотя слетая с заплетающегося языка. Она не создана для серьёзных разговоров и, честно, ей страшно.       — Да почему я вообще должна общаться с кем-то, кроме тебя? — Химе срывает голос в непривычном скрипящем тоне. — Мне и так хорошо! Мне комфортно. И меня это полностью устраивает. Кей, у меня есть ты, я не одиночка или что-то вроде. Мы прекрасно…       — Но на мне мир клином не сошёлся.       Тонкие пальцы тянутся к русым волосам, попутно трут лицо и рвут кривую чёлку. Кей жалобно тянет:       — Химе, я не могу вечно быть рядом. Что если я, ну, умру? Что если я просто не смогу оставаться с тобой? Неужели ты и дальше будешь продолжать бояться тех, кто добр к тебе и не желает ничего плохого? Я знаю, что тебе тяжело. Я лучше всех это понимаю. Но если отвергать каждого, лучше не станет.       Кей подаётся вперёд и крепко-крепко обнимает Химе. Хмурится ей в грудь, сглатывая плотный колючий ком. От волнения ноги немеют и ладони прошибает потом. Тяжелее ноши не придумаешь — идти против подруги, против почти сестры. Против её злодейки.       По импульсу-привычке, Химе тянет руки, чтобы обнять в ответ…       — Я делаю это ради тебя. Ради вас двоих. Потому что на самом деле, вы похожи больше, чем ты думаешь.       Но не успевает. Кей почти отлетает от неё и тянет неестественно широкую лыбу. Отходит дальше и дальше, в один момент оборачивается к ней спиной и тихо бросает Сэтору напоследок:       — Надеюсь на тебя.       — Я не подведу, — бормочет он, не двигаясь, пока сама Кей бежит к выходу.       — Что ты… Куда?!       Щелчок всё объясняет. Химе кидается к другой двери, но та не поддаётся — уже закрыта.       — Кей, ты нормальная?! Да чёрт возьми, а ну, быстро открой и прекращай этот цирк! Кей, твою мать!       Кей сползает по двери и мысленно извиняется, закрывая уши. Жмурится.

— Кей-кун, позволь мне самому поговорить с Изуми.

      — Удачи, Тору-чан, — сипит она и сжимается всем телом.       Кей не любит ссоры, не любит ругань. Звенящие в перепонках крики гоняют кровь в висках, бьют кувалдой по пульсу. Она боится этого так сильно, что самой противно — не способна ни помочь, ни примирить, ни даже просто успокоить.       Говорят, что Эйко Кей храбро-безбашенная, да? Брехня. Всё брехня. Кей надеется, что друг справится, иначе она за зря поступила, как последняя дрянь.       — Изуми, — окликает Сэтору, неловко прокашливаясь. — Ты можешь не говорить со мной, но хотя бы выслушай. — Химе показательно закрывает уши и отворачивается. Он возмущённо вскидывается и почти кричит: — Изуми Химе, ты настоящая упрямая засранка и бестолочь!       — Что вякнул, а?! — уже готовая кинуть ответным обзывательством, она оборачивается. Но Сэтору довольно ставит руки в бока и улыбается:       — Вот теперь я узнаю ту Изуми, с которой общался. Нетерпеливую и острую на язык. А не овощ, который постоянно избегает всех и вся.       — Кого ты назвал овощем, придурок?       Химе злится и не понимает, что творится в его голове. Чего он вообще хочет добиться? Масамуне что-то не больно похож на того, кто хочет помириться.       — Пораскинь извилинами, — цитирует её же, скрестив руки на груди.       — Ах ты злопамятная собака… — сквозь зубы цедит Химе, сжимая кулаки. Но Сэтору вновь улыбается, но на этот раз без дразнящего вызова в уголках губ. Теперь — с облегчением.       Кей за дверью непонятливо дрожит — «Тору-чан, какого…»       — Уж лучше продолжай меня оскорблять, чем игнорировать, — сознаётся он, почёсывая шею.       Ему больше нравится слышать эти резкие колючие ругательства, чем не слышать ничего вообще. Сэтору глубоко вздыхает, обрывая прелюдию:       — Прости меня. Я не хотел тебя обидеть и тем более пугать.       Он сгибается в поклоне.       Химе молчит. Никак не может понять его, потому всё же решает выслушать. Да и лёгкая дрожь в теле исчезла — она сама не заметила, как потерялся в пререканиях тремор.       — Кей рассказала мне, что случилось год назад.       «Вот как», — думает Химе, хмурясь. Чертовски обидно.       — Но не вини её, пожалуйста. Это я настоял. Мне, правда, хочется узнать вас побольше. Да, я какой-то левый пацан, и для тебя, наверное, совсем уж чужой. Но ты и Кей… я считаю вас своими друзьями. И поэтому не хочу, чтобы всё так закончилось.       Сэтору больше не хочет терять друзей. Он продолжает гнуть спину, игнорируя затекающее туловище, и продолжает:       — Прости, что так вышло. И раз я без твоего ведома узнал не самые лучшие подробности твоей жизни… то я, как бы… правдой за правду, равноценный обмен, — сглатывает Сэтору, и Химе скептично поднимает бровь. — Я не могу убеждать тебя, что не все люди «такие», потому что, — он жмёт плечами, — они такие. Но лично за себя ручаюсь. Клянусь, я никогда не совершу с тобой подобного и даже думать о таком не смогу, потому что…       Пауза.       — Потому что… ну, ты знаешь, ну ты должна понимать, ну, наверное… — У Сэтору краска приливает к ушам и шее, не говоря уже о разгорячённом лице. Он заглатывает побольше воздуха и криком выдаёт: — Потому что я по мальчикам!       — Тору-чан, ты такой молодец… — Кей тихо ноет под дверью, зная, с каким трудом ему далось это признание.       — По… мальчикам? — ошарашенно переспрашивает Химе. Сначала не совсем понимает: а это-то тут причём?       — П-по м-м-мальчикам… — заикаясь, кивает.       — По мальчикам, — повторяет она с нечитаемым выражением лица и замечает, как его уши заливает большей краснотой.       — Да по мальчикам он, по мальчикам, все уже поняли, — бормочет Кей, чувствуя волнение друга.

— Мы с Тору-чаном друзья, да и я не в твоём вкусе, да?

      Химе сдавленно хрюкает, закрыв лицо рукой. Потом ещё раз и ещё, не в силах сдержать поток смешков.       — Изуми! — Сэтору резко выпрямляется, открывая вид на свою алую измятую в гневе гримасу. — Какого черта ты ржёшь?! Я тут, блин, распинаюсь, волнуюсь, раскрываю свои скелеты в шкафу, трясу костями! А она нагло ржёт!       — Извиняться не буду, — Химе продолжает смеяться, вспоминая все намекающие моменты. Только сейчас они кажутся такими очевидными. — Ты совершенно точно по мальчикам? Или стебёшь?       — Да! — Сэтору дёргает глазом, еле сдерживая порывы кинуть в эту беспардонную Принцессу сумкой. — Ну, или… не знаю! Я только один раз влюбился. Но скорее «да»… — сдавленно бурчит он, неловко потирая локоть. Волнение от его неожиданного признания медленно сходит на нет. — Поэтому можешь не волноваться. Я уж точно никогда ничего подобного не сделаю. Да даже если бы был по девочкам, то всё равно! Фу, даже думать о таком противно, это отвратительно. — Сэтору пренебрежительно трясёт ладонями. — Я не буду говорить за всех «не таких», но уверен, что Нобу-кун тоже был такого же мнения. И оставил тебя с Кей-кун, потому что дорожил тобой больше, чем своими чувствами.       Химе вздрагивает, виновато хмурясь. В горле колется — «И это разболтала».       — Понимаю, что тебе было страшно. Понимаю, что страшно до сих пор. Если тебе некомфортно с парнями и чужими людьми, то… ох, масло масляное… но ничего страшного. Это нормально. Тебе не нужно по щелку пальцев смелеть и общаться со всеми против воли.       Кей права: они с ней похожи. Сэтору тоже боится. Тоже не вписывается в общество, хотя отчаянно пытается. Для него зеркально ей каждый второй потенциально опасен.       Но стоило ему получить поддержку всего одного человека, и жить стало в разы легче. Наверное, понимание — это то, чего ему всё это время не хватало. Не поучений, а простого человеческого «Я приму тебя любым».       — Прозвучит эгоистично, но, пожалуйста, не отталкивай меня. И скажу заранее: людей, которые захотят к тебе потянуться так же, как я, будет ещё достаточно. Потому что ты… — Сэтору смущённо мнётся, — чудесная.       Расстояние между ними сокращается до двух шагов.       — Изуми, клянусь, я не дотронусь до тебя, пока ты сама этого не захочешь или не разрешишь. Я уважаю твоё личное пространство. Но всё-таки… можно мне просто общаться с тобой? Можно нам подружиться?       Он протягивает руку и несмело поднимает глаза.       Химе внимательно присматривается, не реагирует. Тщательно обдумывает всё сказанное. Сэтору терпеливо ждёт, но от волнения ладонь подрагивает — он действительно напуган возможностью её отказа.       И Химе замечает эту дрожь.       Всё так же прилипшая к двери Кей прислушивается к возникшему затишью с замиранием сердца. Если все их усилия, все их слова пойдут прахом, она не знает, что делать. Кей звучно сглатывает — насильно мил не будешь, да?       Химе гнёт брови. Уверенность в своей правоте тает и, будто крепость, с грохотом и облаками пыли рушится. Обломки катятся, сталкиваясь и разбиваясь, врезаются в носки её туфель каменной крошкой. В носу пощипывает.       Рациональная сторона с самого начала понимала, что её страхи не оправданы, слишком гиперболизированы и мешают полноценной жизни. Это даже глупо — бояться таких же, как она, детей. Но Химе всё боится и прикрывается злобой, ругается, будто готовая укусить каждого, кто протянет руку для рукопожатия. Она уверяет себя, что не трусиха, что просто родителей и Кей хватает. Но дрожь в теле явно не от счастья, и слёзы тоже не от храбрости, как и перцовка в кармане сумки.       Химе, наверное, впервые сама себе признаётся: да, она боится. Да, она не справляется. Даже с помощью терапевта никак не может сдвинуться с мёртвой точки и топчется на месте.       Но стоять рядом с ним почему-то уже не страшно. Он такой нелепый с этими его вечно красными щеками, заколками и леденцами — и это чудо-юдо её до дрожи напугало? Химе выдыхает сиплый смешок.

— Ты смеялась, ты ругалась с Тору-чаном, почти как со мной, ты его не боялась. Понимаешь, ты не боялась.

      Эта чёртова болтушка Кей всё же оказалась права.       Химе хмурится, но с силой хватается за предложенную руку. Сэтору вздрагивает от неожиданности.       — Мы пока не друзья, — бормочет она, отвернувшись к окну со смущённо-раздражённо выдвинутой губой. — Но я потерплю тебя, как одноклассника.       «Цундере», — думают Сэтору с Кей, облегчённо выдыхая всю свою колючую тревогу. Операция прошла успешно.       — Пока, — улыбается он на бледноватый румянец её недовольных щёк.