onigokko

«Тайна — та же сеть: достаточно, чтобы порвалась одна петля, и всё расползётся»

Кёя, как человек, любящий уединение и тишину, теряет оставшуюся часть своего покоя, когда в новом учебном году в класс 1-Б попадает ученица по имени Эйко Кей. Оставшуюся, потому что Сасагава Рёхей его одногодка. И теперь одна из неугомонных причин его складки меж бровей является членом Дисциплинарного комитета. А значит — он собственноручно, размашисто и совершенно добровольно подписал себе приговор. Лучше бы Кёя не закрывал глаза при усмешке и руки держал в карманах. Теперь у него заключён контракт с демоном — самым неуправляемым и одновременно покорным чертилой. Эйко Кей — прилежная ученица, держится стабильным среднячком, не хулиганка, даже приходит в школу едва ли не раньше него. И вроде бы — что не так-то? Нервы Кёи вкрадчиво поясняют: дотошная, активная, прямая, как рельса, дуболобая девчонка!! Именно с двумя восклицательными, потому что одного недостаточно. Но именно за эти качества, как иронично бы ни было, она и попала в комитет. Выполнила невыполнимое, обыграла его глумливое ехидство и выбила свою алую повязку. Итак, Кёя не может отрицать, что работает она ответственно. Ноет, правда, чудит, но работает. Причём очень даже неплохо. На задворках сознания он даже пророчит ей судьбу квалифицированного ассистента. Правда с её-то характером… Но он же терпит? Терпит. Вытерпит и какой-нибудь бессонный начальник. Только вот сейчас Кей — его помощник, и мысли о её будущей карьере пролетают за секунду в тот момент, когда она приходит с докладом по выполненному поручению. Исчезают, кстати, так же быстро. Вздох. Иногда Кёя думает, что самое спокойное время в его жизни было до появления в ней ребёнка, застрявшего на дереве. Чёрт его дёрнул тогда подойти позлорадствовать. Ушёл бы и жил дальше спокойно до появления Сасагавы Рёхея. Хотя, там был котёнок — его он точно не мог оставить в руках у несносного мальчишки. Он буквально свалился ему на голову. Составляй Кёя ранги — первое место в списке самых дотошных и приставучих людей несомненно занял бы Эризава Кей. Сасагава и Эйко дружно делили бы второе, потому что он громко орёт, а она приглашает его на свидания. Меньшее из двух зол выбрать сложно, поэтому Кёя не выбирает. И предпочёл бы вообще ничего из этого не выбирать. Но, пф, заканчивалось бы всё только на этих троих. Первые месяцы второго года приносят ему не только ещё одну чудачку. У Главы Дисциплинарного комитета их теперь целый набор: Савада Тсунаёши — бесполезное травоядное, с недавних пор имеющее свойство собирать вокруг себя других очень раздражающих травоядных. Гокудера Хаято — переведённое травоядное с комплексом личного раба Савады, в остальное время — типичный хулиган с рожей преступника. Ямамото Такеши — среднестатистическое травоядное, что вполне может принести Средней Нами славу на областных матчах. В один день он почти нарушает дисциплину, едва не покончив с собой на территории школы. Чем Кёя, кстати, чертовски возмущён. Дополнительным раздражителем числятся ещё двое: Масамуне Сэтору с этим его непонятным взглядом, уходящим в сторону и сдавленным гиканьем. Он постоянно шастает то с Эйко, то с Изуми Химе. Последняя же сверлит надменным взглядом, глаз не отводит, недовольно фыркает и кривится, проходя мимо. Раздражает [1]. Но главным беспокойством всё же является Эйко Кей — маленькое тупое травоядное, мельтешащее под носом каждый божий день, несколько часов в сутки, с этой её улыбкой от уха до уха, неслыханной наглостью и бесстыжими наивными глазами. И рядом с ней к нему вечно цепляется непонятное дежавю. Оно, кажется, растёт с каждым днём и скоро станет табличкой с надписью: «Она кого-то напоминает, я знаю кого, но даже думать об этом не хочу. Раздражает [2]», вспыхивающей каждый раз, когда на горизонте будет мельтешить Кей. А она как раз мельтешит. — Хибари-сан, я всё сделала! — довольно сообщает, стандартно растянув широченную лыбу. — Не хотите сегодня пойти!.. — Нет. — А!.. — И завтра. — Понимание с полуслова — тоже развитие отношений. Кей не так уж безнадёжна. — И в ближайшее всегда тоже. — А отказ — не приговор. Не для неё. Химе говорит, что лучше медленно, чем вообще никак или очень быстро — так интереснее читать. — Ладно-ладно… — бубнит Кей, покидая приёмную, напоследок бросает детское «бе!» и показывает язык. Она недавно покончила со счётом его вздохов, сбившись в районе сто семидесятых, но этот уже навскидку преодолел отметку двухсот. Кёю её неприкрытая заинтересованность раздражает [3]. У него почти язык чешется тыкнуть этой девчонке в её ошибки. Ну не такая должна быть трогательно влюблённая юная барышня! Не в его представлении, по крайней мере. Не то чтобы у Кёи есть стандарты, но у него есть убеждения, привитые классикой. Он распишет эссе о всех лучших качествах Ямато Надесико и приведёт ещё десяток примеров из литературы, составит график, таблицы, построит схемы. Но ни в одном из этих научных трудов не найдётся ничего похожего на Эйко Кей и её неумелый тупой флирт. И её энтузиазм, и её решительные первые шаги — тоже. Не нравится ему такое, всё не так, всё не по правилам, не по канонам. Ему просто не нравится Эйко Кей — так будет легче сказать. Кёе куда ближе материнское спокойствие и что-то такое, что он в ней сам хочет понять. А может, за спокойствие Кёя принимает её телесную немощность, и в том его дилемма. Опуская вопросы, в нём есть уверенность — Аме он уважает. И любит, не совсем понимая это чувство взаимной автоматической привязанности. Сколько себя помнит, он всегда её любил. Будто просто так, ни с чего. Кёя иногда размышляет, заканчивая тем, что это естественно — она его мать. Её кровь течёт в его венах, его внешность перелеплена с её внешности, может, и любовь к ней засела где-то в ДНК. Правда, тогда подобное должно быть и со вторым родителем, но на острый язык Кёи при воспоминании о нём приходит лишь «высокомерный старик». Хибари Рен раздражает [4]. Раздражает даже больше, чем Эйко, как ни странно. — Этот… — шипит Кёя сквозь зубы, когда под вечер обнаруживает, а точнее — не обнаруживает ни в одной из комнат Инферно. А ведь как корабль назовёшь — так и поплывёт. И почему он только тогда согласился с Эризавой, назвав его так? (Тогда ему думалось, что это чертовски крутое имя) Кёя, конечно, любит животных, но обычно они любят его в несколько раз больше. И слушаются тоже, между прочим. А Инферно хоть и даётся на руки лишь ему последний год, к Кей привязан куда больше. В несколько раз. Он знает это и совершенно не завидует, не глотает и капли наиглупейшей ревности (нет). — Инф-кун снова сбежал? — взволнованно замечает Аме, мечась поблизости. — Подожди, я только накину… — Я сам его найду. Жди дома. Пускай лучше Ичиносе нальёт тебе чай. — Ты слишком печёшься обо мне, Кёя, — она хмурит тонкие брови, жмёт бледные губы. И почему Аме противится таким, казалось бы, совершенно правильным словам, ему не понятно. Совсем. — Я не пекусь, — ворчит Кёя. Обувает начищенные туфли и поправляет ворот рубашки. — Доктор сказал, что в ближайший месяц тебе лучше не напрягаться. Или прошлая неделя в больнице тебе понравилась? — Он ответно хмурится, но тяжелее, покровительственнее. Аме ничем не отвечает и опускает плечи — он победил. — Вот так. — Это всего лишь прогулка на свежем воздухе… — всё-таки не сдаётся. Её сын гиперзаботливый, пускай и говорит, что это не так. Несомненно, она рада этим скупым проявлениям его любви, но не всю же жизнь ей проводить в этом доме. Она ведь не хрустальная, чтобы с неё пылинки пёрышками смахивать и обратно ставить на полку — снова пылиться. — Я ушёл, — сказал, как отрезал. — Ичиносе, дорогая, поставь чайник пожалуйста, — вздыхает Аме, направляясь на кухню. А все пирожные, которые им принесла Кей, в итоге попробовали только она и всё та же Ичиносе. Кёя к ним ни разу не притронулся. «Упрямый. Такой же, как и его отец». А также слишком гордый, чтобы выкрикивать кличку кота. Идёт по улице, будто просто прогуливается, только то и дело в кусты заглядывает. А походка статная — руками не размахивает, спина ровная, ну просто загляденье для как раз проходящей мимо Кей. Проходящей мимо с Инферно на руках. — Ух ты ж ёжики! — тихо пискает она, быстро ныряя обратно за поворот, пока Кёя очень увлечённо изучает ближайшие кусты и ветки деревьев. С невиданной скоростью обежав ближайшие четыре дома, Кей резко тормозит, опираясь рукой на колено, и рвано выдыхает. — Инферно, я тебе говорила, что сидеть у меня дома можно только днём и возвращаться к Хибари-сану нужно до заката? Говорила! Так чего ты сейчас строишь из себя ничего не понимающую глупую зверушку?! — щёлкает его по носу, недовольно выдвинув нижнюю губу. — Упрямое чудовище. Это ты в Хибари-сана таким пошёл. Инферно успешно продолжает игнорировать её, делая вид, будто ничего он не делал такого и не его совершенно сейчас отчитывают. Примечательно то, что он считает себя в несколько раз умнее, чем эти двое. Ещё более забавно — они тоже считают, что умнее оставшихся двух в их непутёвом трио. Тем временем Кёя с каждой минутой всё больше убеждается в том, что конец света не настанет, если пушистый монстр разок-другой поночует на улице. Не впервой всё-таки. Вернётся под утро, уляжется ему на лицо — «вот он я, радуйся, человек» — и получит чем-нибудь обязательно. Не тяжёлым, естественно, ведь Кёя животных не бьёт. Просто Инферно особенный. Правда особенный. Он часто видит в нём отголоски человеческого понимания происходящего и замечает дёрганье ушей при упоминании слов "маленькое" и "травоядное". Что-то в его звериной черепушке происходит, что-то в его щёлках жёлтых круглых глаз мельтешит. Инферно понимает. Кёю это никогда не пугало, потому что он никогда не считал животных тупыми. Именно поэтому начал их изучать, именно поэтому не проходит мимо бродяжек на улице. Инферно особенный. Слишком, чтобы долго на него злиться, несмотря на то, что характером тот пошёл в Эризаву — ветреный и непостоянный, будто ничейный, до сих пор бездомный. Кёя правда так думает, но бывают дни, когда даже этот кот даёт погладить пузо и укладывается ему на колени. Иногда спит в кровати — забирается на живот или грудь и тарахтит; очень тёплый, мягкий. Очень любимый. Инферно особенный. Но будь он просто его котом, Кёе жилось бы легче. А так он ещё и живое напоминание об Эризаве. О том, что он сам не заметил, как почти к нему привязался. Потому что Кей был прилипалой и каким-то образом мог его раздражать и развлекать одновременно. Он был рядом так долго и верно, что Кёя не заметил, как привык. Привык и ждал. Ждал неделю, две, три, потом месяц и ещё один. Эризава до сих пор не появился. А Кёя слишком гордый, чтобы кого-то искать и признать, что да, он не просто зол — он обижен. И ему не всё равно. Эризава наглый придурок. Вот что он думает, когда вспоминает о нём. И говоря о памяти, Кёя почти забыл черты его лица, но иногда — в минуты невозможной скуки, конечно — он всё-таки может попытаться представить, какой Эризава сейчас. Возможно, его лицо совсем немного вытянулось, взгляд заострился и сам он стал немного повыше? Наверное, обогнал бы Эйко на пару сантиметров. А потом Кёя неожиданно осознаёт, что всё время их сравнивает. Ну, цвет волос у них одинаковый, ну, глаза у обоих вроде тоже карие, и характеры схожи. Допустим, и имена у них тоже одинаковые. Да, скорее всего, из-за этого. Но уж быть одним и тем же человеком они не могут… Не могут же? «Не могут». Мало ли в Намимори людей с именем Кей? С десяток наберётся точно. Может, они даже родственники, в одном городе всё-таки живут. Ну, и не подойдёт же он к Эйко со словами «Мне кажется, ты очень похожа на мальчишку по имени Эризава Кей. Вы случайно не одно и то же травоядное?». Естественно, нет. Эту его глупость она потом до скончания веков припоминать будет. В общем, Кёя категорически не собирался лезть ни к одному из этих дурацких двойников и строить какие-либо теории. Он же не придурок. «Эризава Кей не Эйко. И Эйко Кей не Эризава. Конец». Кёя коротко мотает головой, продолжая искать Инферно, обводя взглядом деревья, кусты, заборы, и вдруг слышит оклик: — Хи-кун? — Девушка с пакетами смотрит на него с узнаванием. Он её знает? — И правда! А как подрос, даже не узнала сначала, — улыбается она, уверенно сокращая дистанцию между ними. — Ну что за юноша-мечта? Кёя выгибает бровь, непонимающе и молча пялясь ей в лицо. Он её не узнаёт, он вообще не понимает, кто это. Девушка продолжает болтать, спрашивая как дела, как поживает Инферно и сам мальчик. И только прислушавшись к её голосу с естественной хрипотцой, Кёя спрашивает: — Эризава Мисаки? Это не девушка. — Да-да, она самая! Это, чёрт возьми, мать Кей. Мисаки пропускает очередной смешок. Щурится снисходительно и так по-доброму, что аж бесит, но решает не комментировать его плохую память. — Так или иначе, рада снова тебя видеть, Хи-кун. Кей, конечно, рассказывает как у вас дела в школе, но лично поболтать всё же всегда приятнее. — В школе?.. — его брови нелепо сходятся на переносице. — Ну, да. Не сильно хоть тебя терроризирует эта егоза? Мне кажется, она почти не изменилась с тех пор, как постоянно ходила за тобой хвостиком с этим «Нии-сан! Нии-сан!», — с теплотой вспоминает Мисаки. Губы Кёи поджимаются в тонкую линию. — А теперь вы даже в одном комитете, почти каждый день видитесь. Она счастливая ходит! Ещё таскает эту повязку, — кивает на его рукав, — почти везде. Даже стирает вручную и наглаживает постоянно. Ну, а свои обязанности хоть хорошо выполняет, не отлынивает? — …Нет. Если бы Кёя был на каплю другую самокритичней, то наверняка бы сказал, что он полнейший придурок. — Тогда вообще замечательно, — Мисаки копается в пакете и достаёт оттуда шоколадку, протягивая — помнит, что ему нравятся сладости. — Спасибо, что заботишься о ней. Благодарная улыбка касается её накрашенных бархатной помадой губ, а глаза знакомо мягко щурятся. Кей не похожа на Мисаки, но тёпло-тёмные глаза и улыбка у них одинаковые. — Спасибо, не нужно, — отмахивается он, но она настойчиво пихает угощение ему в руки. — Пожалуйста, нужно, — хмыкает. Кёя хмурится, посматривая на неё исподлобья. Ему уже пятнадцать, а Мисаки всё ещё заметно выше. И непонятно, в кого Кей такой карлик. — Мне нужно идти. До свидания, — вздыхает он, опуская голову в недопоклоне. — Пока-пока, Хи-кун, — кивает Мисаки, провожая его взмахом ладони. И напоследок бросает: — Ты сильно вырос. Кёя не оборачивается. Идёт дальше более размашистым шагом, сжимает кулак и мнёт шуршащую обёртку. До звания полного придурка ему не хватает всего одного балла за отрицание всего только что услышанного. Но Кёя успешно избегает этого тем, что почти сразу понимает, что к чему и дважды два — четыре. А точнее, Эйко и Эризава — одна и тот же Кей. Математика. — Чёрт, — шипит он. Внутри кипит множество противоречивых чувств, но все, абсолютно все сметает одним. Самым большим и всепоглощающим. Раздражением. — Нет-нет-нет, Инферно! Куда ты побежал?! — шикает Кей, преследуя кота, который легко виляет по улице и, будто издеваясь, иногда останавливается, оборачиваясь и дёргая усами. — Инферно! Твою за лапу! Тут же рядом Хибари-сан где-то ходит! — Она зашуганно оглядывается по сторонам. Вроде, пусто. Вроде. Кёя стоит за деревом, скрестив руки на груди. А всё тайное, в конце концов, становится явным. Он ухмыляется. Конечно, можно застать её врасплох прямо здесь и сейчас, но это не будет так весело. Это будет слишком просто, слишком просто для той, кто водила его за нос. Для этой трусливо-бесстрашной Эйко-Эризавы. Кёя обязательно поймает её, и на этот раз она не сможет сбежать. Кей ёжится и дёргает плечами. Ветра нет, но отчего-то по телу волной проходят мурашки. — Пойдём-ка домой к Аме-сан, пока он не вернулся, — тянет Кей, всё-таки ловит Инферно и крепко обхватывает руками. Он тёплый, поэтому словно ни к чему возникшие мурашки сходят, но подозрительное чувство всё отдаётся глухим зудом в спине. Кей оглядывается по сторонам, прижимает Инферно к себе ещё крепче и бежит вверх по улице. Кёя снисходительно смотрит ей в спину, хмыкает — нашёл обоих своих беглецов. Как удачно. Да, Хибари Кёя плохой детектив. Но раз уж правда сама нашла его, то и он найдёт ей достойное применение. Счёт 1:1 в его пользу.