onigokko

«В общем, у нас большой опыт отсутствия опыта. »

— Как-то… как-то мне не нравится сегодняшний Хибари-сан… Кей опасливо оглядывается, будто причина её беспокойства может неожиданно очутиться прямо у неё за спиной. — Да ладно? — тянет Химе, флегматично поднимает брови и даже не отрывает глаз от очередной книги. На этот раз у неё в руках томик лёгкой художественной литературы, не требующей заострять внимание на терминах. — Какая прекрасная новость. Ты наконец осознала, что любовь зла — полюбишь и козла? — Да не в том дело… — отмахивается Кей, как-то нервно почёсывая костяшки пальцев. — Он какой-то… не такой, как обычно? Более довольный. Прям очень, хотя ещё даже не бил никого с утра… — Не пакостил и довольный? — переспрашивает Химе и на секунду поднимает любопытный взгляд. — И с чего такие выводы? Кей жалостливо выгибает брови. Не то чтобы Кёя всегда ходит злыдней, к тому же — ей прекрасно знакомы многие грани его характера и чудеса мимики, но сегодня, сегодня это его довольство точно обернётся для неё неприятностями. — Интуиция, — загибает палец, — и наблюдение за лицом. Оно у него сегодня прям… прости меня, Хибари-сан, ради бога, прости, — Кей закусывает губу, завершая предложение шёпотом, — прям ублюдочное. Химе хрюкает и заходится ржачем. Слышать от Кей, которая постоянно грудью защищает Хибари Кёю от звания полного обмудка и лишь мягко над ним подтрунивает, такое — уморительно. — Невероятно, — она смахивает слезинки с уголков глаз, приводит в порядок дыхание и откладывает книгу окончательно. — Я даже не знаю, бояться ли мне за тебя или радоваться. Кей совершенно серьёзно бьётся головой в парту. — Я напугана? У меня паранойя — мне чудится, что он смотрит на меня. Типа, постоянно. Химе опирается подбородком на скрещенные пальцы и со смешинкой во взгляде выдаёт: — А может, он в тебя просто влюбился? Кей поднимает голову, смотрит на неё ошалелыми глазами. — Не-а. — Так уверена? Кивает: — Ага. — Беда-беда, — иронично качает головой Химе. — Именно, — Кей, как болванчик, кивает ещё раз. — У меня аж спина чешется. Химе, Химе, Химе! — вдруг гнётся она через парту. — А что, если… Хибари-сан понял, что я предатель?! И уже готовит мой котёл?! — Пфе! — зловредно выдыхает Химе. — Скорее рак на горе свистнет, чем этот полудурок допрёт, что дважды два — четыре. А ещё твоё место на том свете — этажом выше. Таких дураков в Ад не пускают. — Почему это? — Ты достанешь всех грешников и Сатану в том числе, — улыбается, — а ещё мы с Масамуне уже зарегистрировали тебе столик с видом на Эдем. — Мы идём куда-то обедать? — вернувший в класс Сэтору, предвкушающе светится. — Нет, просто кое-кто слишком рвётся в преисподнюю. Вот, отговариваю, — поворачивается к нему Химе, одновременно с этим сжимая меж пальцев недовольные щёки Кей. — Хотя я не против поесть блинчиков после уроков. — Блинчики? — сияет Сэтору. — Я люблю блинчики! Мы же пойдём сегодня? Оба смотрят на Кей, задавая взглядом очевидный вопрос. — Сначала нужно посмотреть, взяла ли я с собой кошелёк — это раз. И не запряжёт ли меня сегодня на вечность Хибари-сан — это два, — Кей пожимает плечами и тянет виноватую лыбу. — Ну, если что — можешь занять у меня, — наивно предлагает Сэтору. — За… нять?.. — О нет, — вздыхает Химе, тут же легонько стукая подругу по макушке корешком книги. — Угомонись и приди в себя. Тебе не кредит взять предложили. — Она переводит уставший, но неудивлённый взгляд на Сэтору и объясняет: — У неё сдвиг на деньгах и долгах, лучше даже не предлагай… — Это ловушка… Возьмёшь десять йен и вот уже будешь должен сто, — хрипит Кей, потянувшись к своей сумке за кошельком. — А если взял взаймы один раз, то возьмёшь и ещё. И ещё… Смотрит в кошелёк. Кошелёк смотрит в неё. — Мне хватает! — поднимается как ни в чём ни бывало, с улыбкой от уха до уха. Сэтору переглядывается с совершенно невозмутимой Химе и, обескураженно улыбнувшись, выдыхает. Понятно. Ладно. Запомнили. — Тогда вали к своему Сатане и отпрашивайся. — Химе закидывает ногу на ногу и скрещивает руки на груди. — Сегодня. Мы. Идём. Есть. Блинчики, — Дёргает пальцем в такт каждому произнесённому слову. — Никакие отговорки не принимаются. — Я постараюсь! — энергично салютует Кей, а потом только вспоминает, что сегодняшний Кёя её слегка волнует. — Ааа, стрёмна… Она сглатывает, но отважно шагает к выходу из класса — прямиком в кабинет Главы Дисциплинарного комитета. — Хибари-сан, надеюсь, вы скоро поправитесь и вернётесь в свою привычную недовольную норму… — Знаешь, до блинчиков ещё несколько уроков, а я уже есть хочу. — Сэтору провожает Кей взглядом и только потом склоняет голову к плечу, с заманухой в глазах щурится: — Пошли в кафетерий? — Ну ты и обжора, — усмехается Химе, а он фыркает, закатывая глаза. — Ладно, возьму себе дынную булочку. — Вашу ручку, моя Принцесса, — галантно склоняется Сэтору и тянет губы в ухмылочке. Именно что ухмылочке — мягко-ублюдочной. Химе, как ни в чём не бывало, кладёт свою руку в его протянутую ладонь, отвечая таким же саркастичным выражением лица. — Ты, видимо, уже свыклась со своим «титулом», — улыбается Сэтору, выводя её из класса, словно даму в центр зала на танец. И класс у них такой, что всем уже как-то пофиг, что кто чудит. Все такие же чудилы — привыкли. — Возможно. Ну и раз уж ты — мой паж, то, пожалуй, я могу даже смириться с этим, — хмыкает Химе. — Хей, я рыцарь! — Скорее, мальчик для битья. Она смеётся над его надутым лицом и вытягивает ладонь из нежной хватки.

***

— Эйко-сан? Кей вздрагивает, резко оборачиваясь на неожиданный оклик. — А, это вы, Кусакабе-сан… — выдыхает она, расслабленно сгорбившись. — Вы сегодня более нервная, чем обычно, — отмечает её непривычную дёрганность. — А, это… Просто Хибари-сан сегодня какой-то… — не успевает закончить она, как Тецуя тут же поддерживающе восклицает: — О, вы тоже заметили! Да, Глава сегодня в хорошем расположении духа, — приосанивается он, поднимая густые брови. — Такое редко бывает, поэтому комитетские новички и остальные ученики всегда чувствуют какой-то подвох. — А он есть? — Кей выжидающе заглядывает в совершенно спокойные глаза семпая. — Не совсем. Когда Хибари-сан только вступил в должность, было что-то подобное. Тогда он переворотил всю школу и взял большинство хулиганов под свой контроль, — ностальгично вспоминает Тецуя, решая опустить подробности о том, что почти все те хулиганы — ныне и есть состав Дисциплинарного комитета. И он сам — в том числе. Не то чтобы Кей не видит и не понимает, кто на самом деле все её товарищи, но Тецуя всё равно по-родительски старается её оберегать от всякой всячины, вроде тех же драк. Она ему правда нравится — и как приятный в общении человек, и как ответственный член комитета, что вдвойне приятно. — В общем, ученики тогда трепетали. Сейчас обвыклись уже, но до сих пор не расслабляются. — Мда… — вздыхает Кей, качнув головой. — Но сейчас-то нечему радоваться. Чего он такой довольный? Меня аж мурашки пробирают, хотя когда он злющий-презлющий — даже не колышет, — морщится она, потирая плечи. — Не думаю, что это связано со школой на этот раз, — предполагает Тецуя. Всё-таки, не только же вокруг неё крутится мир Кёи. Наверное?? — Возможно… — кивает Кей и делает глубокий вдох, собираясь с силами. — Ну, пожалуй, я уже пойду в самое пекло. Удачи, Кусакабе-сан! — улыбается она и машет ему ладонью. Он тоже ей машет и тоже улыбается в ответ. Они расходятся у лестницы: Кей более уверенно шагает к приемной, а Тецуя идёт дальше делать свои комитетские дела. Вице-президент, как никак — всегда занят. Но позже ему также нужно будет наведаться в приёмную. Итак, Кей, приёмная и Кёя прямо за дверью. Разговор с Тецуей помог ей немного расслабиться и сбросить лишнее напряжение, но всё равно довольно взволнованная Кей как-то совсем позабыла, что перед тем как войти, принято стучаться. Она медленно тянет за ручку и тихо открывает дверь, впопыхах думая, что скажет на вопрошающий взгляд серых глаз. Но, к её ли счастью (?), Кёя совершенно спокойно и безмятежно дрыхнет на диване, слегка хмурясь на лёгкий скрип петель. Кей всё так же тихо закрывает дверь, не зная, что делать, подпирает её и думает. «Будить или не будить?» Она прекрасно помнит, что гонцу с плохими вестями отрубали голову в первую очередь. Ну а тот, кто разбудит Главу комитета без веской причины — сам проспит недельку другую. В больнице. Случай в три часа ночи не считается — то была исключительно экстренная ситуация. Так что будить его она не слишком спешит. Но в голову, помимо почти что отсутствующего инстинкта самосохранения, внезапно бьёт ещё и воспоминание о том, что Кей влюблена. А влюблённость, сродни дурости, делает из человека бесстрашного идиота. Некий здравый смысл мог бы сейчас заорать «НЕТ! НЕТ! НЕ ЛЕЗЬ, ОНО ТЕБЯ СОЖРЁТ!» настоящим капсом, который уважающие себя серьёзные авторы в своих литературных произведениях обычно не используют, но у Кей этого здравого смысла нет, а автор — бешеный, поэтому… Кей осторожно крадётся к дивану и с лыбой смертницы изучает спящее лицо. — Хибари-сан, вы спите? — тихо-тихо спрашивает на всякий случай. Ответа не следует. Сглотнув, она ступает ближе, едва не стукаясь коленками о ноги Кёи и осторожно к нему склоняется. — Точно-точно спите? Вместо слов — размеренное дыхание и в такт тиканью часов подрагивающие длинные ресницы. Кей отмечает, какие на самом деле изящные, отчасти даже феминные черты лица имеет такой грозно-хмурый Глава комитета. И раздаёт всем люлей с этим красивым лицом. «Ёмаё, — думает Кей, — ёмаё. Катастрофа же, куда такой хорошенький?» Она прикусывает губу, дебильно щурясь и прикладывая пальцы к подбородку. Краш, конечно. Кей перестаёт выделываться, будто никого нет, хотя Кёя буквально дрыхнет напротив. Ну, дрыхнет же. Опуская всё, ему идёт быть спящим — почти не иронично — не меньше, чем раздражённым. Поддавшись влиянию внезапной смелости, она дёрганно, будто не до конца уверенно, но всё-таки тянется рукой к бледному лицу. «Пунь!». Кей легонько жмёт пальцем на кончик его носа, кое-как сдерживая смешок за вздутыми щеками. Если упустит такую прекрасную возможность — себя не простит. Пускай даже велик шанс того, что рук после этой авантюры она лишится. Кей ненадолго успокаивается, думая о том, насколько далеко сможет зайти, попутно не разбудив Кёю. В груди часто постукивает — от смущённого волнения, дикого умиления и страха казни одновременно. Нельзя давать на попятную, когда она уже переступила черту морали. Кей ужасный человек, Кей это знает и осторожно зарывается пальцами в гнездо на голове Кёи. «Мягкие! Мягкие! Мягкие!» Она лыбится так сильно, что челюсти сводит. Волосы у него чистые, густые, приятные на ощупь. Кей мягко их перебирает, забывая обо всём: о благоразумии, о причине, по которой вообще сюда пришла, и, конечно, о том, что гладит по голове самого опасного пятнадцатилетку в городе. Так или иначе, для неё — или в ней? — мало что изменилось с тех пор, как она впервые повстречала его в парке. Кёя может быть деспотичным тираном для всех остальных, но не для Кей. Дело не в его к ней «особом» отношении, потому что ей знакома и боль его вонючих тонфа, и тяжесть руки, и строгий порядок в рядах комитета — она знает, что он засранец, каких поискать. Она это принимает. И всё равно в её глазах он просто вредный, зазнавшийся мальчишка с этим его забавным «загрызу до смерти». Кей смотрит на него, как шут на короля, Кей не боится расправы и, может, в том вся тайна, весь секрет. Характер его, конечно, отвратный. Не сахар, да. Но приторно сладким Кёя не был бы самим собой. Человеком, в которого ей довелось упасть, прям как в английском, который она учит по песням, так вот просто — «fall in». Упасть в него было весьма легко. Поэтому сейчас внутри продолжает беситься ребяческий искристый восторг, заполняя всё свободное место меж рёбер. Кей вместо воздуха будто сглатывает ком всех волнений, и снаружи остаётся только маленькое счастье от провёрнутой шалости. Минус сто к Интеллекту, плюс сто к Отваге, она цомкает Кёю в чёлку. Совсем невесомо, едва касаясь сухими губами. Так же быстро, как прильнула, отстраняется и роняет пару слов, которые так долго ковыряли сердце изнутри. — Прости меня. Так просто, лишь потому что он дрыхнет, пускай не выглядит беззащитно даже во сне. Кей тепло улыбается, но не знает сможет ли так же, когда попросит прощения у него не так трусливо — в лицо Кёе, который не спит. Который сможет посмотреть с отвращением, злостью, ненавистью и ответить так, как она того заслуживает. Кей убирает руку нехотя, всё же понимая, что уже слишком долго имеет наглость касаться человека без его разрешения. Кей убирает руку нехотя, потому что знает, что может больше никогда к нему не прикоснуться. Эгоистка «Прости меня». — И за что же? — Кёя резко открывает глаза, перехватывая тонкое запястье и на мгновение успевая поймать её улыбку. Горько-сладкую, талую, как лёд на солнце. Он, конечно, не спал. Не спал уже тогда, когда она спросила «не спит ли он». Ему было интересно. Занятно узнать, что сделает Кей, если он не воспрепятствует. Держать лицо в подобии умиротворения давалось тяжелее с каждым её действием, когда внутри он уже был готов отвесить ей смачный щелбан. А потом сделать то, что нормальные люди называют «покушением на убийство». Но все замыслы как-то помутнели, когда взгляд на секунду поймал это странное лицо и глупо-тоскливую улыбку. Кей тем временем вскрикивает. Звучно так, по-паникёрски, отшатывается и путается в собственных ногах, легко теряет равновесие, спотыкаясь о кофейный столик позади. Но — к счастью ли? — Кёя её ловит. Держит за талию, крепко сжимает запястье. Ватные ноги неловко согнуты между его коленями, грудь у них — в грудь, как в бальных танцах. И лицо его как-то незаконно близко, Кей на него таращится до предела раскрытыми глазами, жмёт губы плотно-плотно и стремительно краснеет. Смотрит не в глаза, чтоб не помереть сразу — опускает взгляд на губы. Становится хуже. Она сглатывает, когда Кёя оголяет зубы, чтобы торжественно-убийственно ей объявить: — Загрызу до смерти. Кей жмурится больше от собственных непристойных мыслей, чем от страха. Кожей чувствует эту фразу через его дыхание, ёжится. — Ой, простите! — боковым зрением Кёя успевает узнать человека, тут же судорожно захлопнувшего дверь приёмной. Над ним сегодня что, решили поиздеваться? — Пфф… — Кей прикрывает рот свободной от его пальцев рукой. Пытается запихнуть свои смешки обратно во внутрь сжимающегося от хихиканья живота и выходит у неё плохо. — Вы бы видели своё лицо, Хибари-сан… — уже давится смехом Кей, теряя свои страх, волнение и здравый смысл разом. Его лицо пару секунд назад взаправду было непередаваемо: обычно щурые глаза непривычно выпучены, брови изогнуты почти под прямым углом, а рот перекошен и приоткрыт. Прям картинка в пэинте — hbariкyoya.doc Кёя чувствует, как дёргается его глаз, а на виске пульсирует жилка, когда вновь поворачивает голову к дрожащей от смеха Кей. Сделав шаг в сторону, он бесцеремонно роняет её на пол, после пренебрежительно похлопывая ладонью о ладонь под непрекращающиеся истеричные смешки. — Если ты всё ещё хочешь закончить учебный день живой, — Кёя щурится, напрягаясь всем телом от кипящих внутри злости и раздражения, — не смей попадаться мне на глаза сегодня. Она затыкает рот руками и усиленно кивает, радуясь, что из-за упавших ей на лицо волос не может в полной мере впитать взглядом всю ту смертоносную ауру, которой её щедро одаривает Глава комитета. Кёя тяжёлой походкой направляется к двери и хлопает ей так, что Кей на полу обдаёт ветерком. Он останавливается в двух шагах от приёмной, тяжело вздыхает, взлохмачивает волосы и крайне недовольно цокает языком. Это должны были быть его догонялки, и это он должен был застать её врасплох.

«Прости меня».

— Загрызу до смерти… — шипит Кёя пустоту перед собой и достаёт тонфа. Пора вбить одному человеку, что после пары стуков стоит всё же дождаться разрешения на вход. А с этой… с этой он потом разберётся. Смех данной этой стихает вместе со звуком стремительно удаляющихся от комнаты шагов. Её взаправду рассмешило его лицо, поэтому между истерическим смехом и онемением от волнения организм без колебаний выбрал первое. Кей плавно отнимает размякшие ладони от губ, сглатывая при виде чёткого красного следа на её бледном запястье. — Почти загрыз, — мычит она, поджимая колени, и скрюченными пальцами закрывает покрасневшие разгорячённые уши. Впервые кажется, что это его «загрызу до смерти» уже не звучит так забавно, как раньше. А если бы сгореть от смущения было возможно, то от неё бы уже и угольков не осталось. — Какая я ду-у-ура тупа-а-ая!.. — взвывает, пряча лицо в коленях. И то, что она валяется на полу, сейчас волнует её меньше всего. А вот его глаза и губы в тот момент почти довели до инфаркта, хотя жалоб на сердце прежде совершенно не было. Кей уже однажды сбежала по похожей причине, но на этот раз чувство врезалось в мозг ярче и глубже. Ей просто резко и внезапно, чудовищно сильно захотелось его поцеловать. Вот именно такого злого, да. Вот именно такого Хибари Кёю. «Кошмарищееее! Это всё Химе со своими сёдзями, блин!» Кей снова взвывает, окончательно растрёпывая свои и без того соломенные волосы.

***

— Неудачно полила цветы? — спрашивает прежде жующий булочку Сэтору. Он удивлённо смаргивает на красное лицо подруги, с которого ручьём течёт вода, капая с ресниц, носа и подбородка. — Умылась. Просто сегодня жарко даже... как-то, — отводит взгляд, нервно потрёпывая ворот рубашки. — Так ты отпросилась у Хибари? — встревает Химе, тоже откусывая кусочек от своей булки. — Вроде того… — хихикает Кей, наконец направившись к своему месту. — Сегодня идём есть блинчики! Сэтору с Химе тут же переглядываются и победно дают друг другу «пять». — Блинчики! — кивают синхронно-довольно. Кей вязкой субстанцией растекается на парте, свешивая ослабшие руки за её границы. Такие вот «вещи» сведут её в могилу. «Хибари-сан, ты придурок с острыми зубами… И очень красивыми глазами… и губами, мягкими, наверное… И волосы пушистые такие, тоже мягкие… и руки приятные тёплые… ой-й-й!..» Она стукается лбом о парту и затихает, пытаясь думать о чём-нибудь другом. О том, что впереди ещё целых два урока, например. Но пример выходит плохой — Кёя всё равно сидит в её черепушке на правах особого гостя сегодняшнего дня. И, похоже, он вообще не собирается покидать её мысли. — Эйко, объясни-ка нам, что значит «капитуляция»? — раздражённо поправляет очки учительница истории. Она не терпит подобной расхлябанности на своих уроках. — Прекращение сопротивления одной из армий для окончания военных действий, — Кей неловко поднимается на ноги, кое-как отлепив себя от парты. Она, может, и медленно идёт ко дну со своей любовной паранойей, но учебники, между прочим, тоже читает. — Вооружённых сил, — поправляет женщина и возвращается к основной теме урока. Кей без сил кивает и падает обратно. «Мне срочно нужно капитулировать. Иначе он меня… загрызёт до смерти!» За данной мыслью эхом проносится последняя фраза, от которой уши вновь незаконно теплеют. Кажется — из них вот-вот повалит пар, сопровождаемый громким протяжным свистком, как у поездов. Позже на полях тетради потихоньку вырисовываются забавные раздражённые закорючки. Кей тихо посмеивается в свой локоть, штрихуя лохматую причёску и добавляя к полоске рта острый треугольный зуб. «А что? Вполне похож». Художница из неё, конечно, так себе.