onigokko

Его избили так абсурдно и нелепо, что Тецуя даже не знает, смеяться ему или плакать. Глава отпинал его за сущую случайность, которая, как ни странно, возможно просто его смутила. Тецуя трёт подбородок, заклеенный пластырем, и поправляет ворот гакурана с некой ностальгией в кончиках матёрых пальцев. Прошёл всего год с тёмных времён Средней Нами, когда он чувствовал, что может безнаказанно делать всё, что захочет: прогуливать бесполезные уроки и курить в здании школы, не опасаясь наказаний от безразличных учителей. Драться в скучных классах, сбивая ёрзающие змейкой по комнате парты, и просто быть хулиганом. Ведь эта школа понимает только язык силы. И к её благу новый ученик класса 1-А на нём прекрасно разговаривает. — Курить на территории школы запрещено. На выглаженном рукаве горит красным повязка с броской позолоченной вышивкой «дисциплина». Кёя морщит нос от сигарного дыма и недовольно щурит глаза. — Затушите сигареты и уберите за собой, иначе… — Иначе что? Тецуя не спешит кичиться перед щуплым мальчишкой, предпочитая наблюдать за тем, как семпай с усмешкой рисуется. Он стряхивает окурки Кёе на макушку и выдыхает дымом прямо в резное лицо. Первогодка, явно не отличающийся терпением, молча хватает его запястье. Тецуя промаргивается — и вот уже семпай пригвождён к земле, его рука неестественно выгнута, а каблук начищенных мужских туфель упирается ему в позвоночник. — Это было предупреждение, — Кёя поднимает глаза на остальных, стоящих в стороне. Не то опешившие, не то заворожённые, они отмирают. Смотрят на него, как на чудо-юдо, — по сравнению с их рельефными лицами его черты кажутся чертовски смазливыми — переглядываются и нападают. Да, он дал им понять, что за человек, но гордость-то не резиновая, чтобы с такой лёгкостью гнуться. Лишь Тецуя сглатывает и остаётся стоять там, где стоял. Он продолжает наблюдать: Кёя хмурится, но глаза у него спокойные, лишь поддетые дымкой искреннего недоумения — будто он удивлён их несомненной глупостью. Кёя не ступает лишнего шага, перехватывая стальные тонфа; на землю летит чей-то зуб, слюна, харчки, кровь. Он даже не дерётся — танцует. Тецуя, напуганный и восхищённый одновременно, не замечает, как оказывается тет-а-тет с ним — все остальные в отключке, и Кёя наконец обращает внимание: — Один? — хмыкает, — Не собираешься присоединиться к толпе травоядных? — Есть смысл? — Тецуя кашляет, неловко смаргивая. — Нет. Прибери здесь. Осмотрев скопление под ногами, он немного брезгливо встряхивает оружием, непонятно куда прячет его одним движением и вальяжно проходится по чужим спинам, как по ступенькам. Идёт обратно в здание школы. Тецуя напоследок осмеливается бросить ему в спину вопрос: — Ты вообще кто? — Тот, кто наведёт порядок в этой школе, — не оборачиваясь, отвечает Кёя. Его слегка передёргивает от подобного весьма… высокомерного высказывания. Хибари Кёя точно не страдает от заниженной самооценки и прекрасно знает, чего стоит. — Кусакабе-сан! Яркий голос почти выдёргивает с периферии постыдных воспоминаний и возвращает в реальность. — Хочите печеньку? — предлагает в миг возникшая на пути Кей. У неё тарелка в руках и улыбка от уха до уха. Бледное лицо здорòво горит энтузиазмом. Тецуя сначала слегка тушуется, припоминая вчерашний инцидент в приёмной. Но Кей излучает такую задорно-детскую невинность и ему становится стыдно за свои надумки. Будто между ней и Кёей могло быть что-то серьёзнее неудачного столкновения? Он обдумывает это ещё раз — между двумя сорванцами? Сюр. Да простит его Глава, но для Тецуи они с девочкой, конечно, безмерно уважаемые, но всё же — подопечные. — Благодарю, — со вздохом он тянет и небольшую улыбку. Причудливое угощение съедается быстро, и комментарий не заставляет себя ждать: — Вкусно! — Спасибо! — Кей счастливо лыбится шире, принимая похвалу, и оставляет немного повеселевшего товарища позади. — Пока, Кусакабе-сан! Сейчас другие девочки угощают мужскую часть их класса после урока домоводства, а Химе, всё-таки угостив парочкой своих рогаликов ноющего о несправедливости Сэтору, отправила её похвастаться перед Кёей своими чудесными навыками хозяйки и… «Постараться признаться…» — вздыхает Кей, клюнув головой. — Я даю тебе неделю, — Химе строго щурит глаза, — или ты признаёшься сама или уже я расскажу Хибари о том, как за ним почти год бессовестно сталкерила одна девчонка. Сэтору, как и ошеломлённая Кей, едва не роняет из рук свой долгожданный блинчик. От кого-кого, а от Химе таких слов они точно не ждали. Кей шлёпает губами, как сом, не зная, что ответить. Вроде обидно, а вроде — по фактам. Поэтому выкручивается: — Н-но… я ведь не могу так просто подойти к нему и сказать это! — Почему не можешь? Потому что предательница? Потому что страшно просто сказать два слова? — Это уже слишком… — вступается Сэтору, но Кей качает головой. Химе давит на больное и давит справедливо, честно. Такая вот позорная правда. — Да, — кивает пристыженно. — Кей, не неси чепухи, пожалуйста. Я, конечно, Хибари терпеть не могу, но эту твою мямля-сторону перед ним — вдвойне. Тоже мне, нашла из-за кого волноваться. Она недовольно и так по-детски выдвигает нижнюю губу, покачивает ногой, закинутой на колено, и злобно откусывает большой кусок блина. Сэтору на эту «вульгарную» сцену тихо прыскает за плечо. — Ты хаотичная и смелая, — закончив жевать, внезапно начинает Химе, заставляя поднять на себя виноватые глаза, — так чего медлишь? Уже сколько длится эта недодрама? Сама ведь понимаешь — чем дольше будешь скрывать правду, тем труднее потом будет признаться. Если затянуть — всё скомкается в настоящую катастрофу. Это закон манги. Кей помнит, Кей понимает. — Я признаюсь ему, обещаю, — она начинает бормотанием, но потом со вздохом, внезапно набирает в грудь запал: — Ты права! Это не по моим правилам — так долго хандрить! Сэтору жуёт блинчик: — Ваша Санта Барбара заменяет мне личную жизнь. «На словах-то всё просто…» — Кей стоит напротив двери приёмной и несмело переминается с ноги на ногу. — «А на деле, блин…» Кей думала о Кёе особенно много вчера, особенно много — под одеялом. Так что ли звёзды сошлись — Химе заговорила о признании в те же сутки после «тудум»-момента. Ей стыдно по-весёлому и по-грустному одновременно. И вшивая неделька теперь кажется чудовищно коротким сроком, и её волнение растёт с каждой отложенной секундой, и это позорное признание шумно дышит в спину. — Вдох… — Кей стучит в дверь чётко, громко и несколько раз. Больше без предупреждения она ни за что не войдёт. — …Выдох. — Заходите. «Авжвждввжвжда». — Хибари-сан! Она задевает носом обувки ковёр, спотыкается. Поднимает глаза с пола на Кёю. Оборачивается, ступнёй поправляет ковёр, оборачивается. Смотрит на Кёю. Лыбится. — Печенье офигенное, знаете. Я старалась. Хочите? — По глазам видно — не «хочит». Кёя наблюдает за ней взглядом чертовски уставшим. — Где твоя повязка? — без лишних вступлений кивает на пустой рукав. — Оставила в сумке. Не хочу запачкать! — Кей расправляет плечи, гордо приосанившись. Он вздыхает и наконец смотрит в тарелку с печеньем. Котья морда угадывается — форма не то чтобы сложная, но кривоватенькая. Одно ухо у котьих морд, что примечательно — левое, перечерчено глазурью. Как у Инферно. Кёя критически, по-кондитерски осматривает уже взятое в руки печенье и кусает крошащееся ухо. — Слишком сухое. Ты пожалела яиц и с мукой переборщила, — замечание делает, но угощение доедает. — Угум… — Кей берёт одно, будто не сама пекла, и закидывает в рот полностью. Жуёт осмысленно. Кистью стирает крошки со рта. — И правда. Вы хорошо разбираетесь в выпечке! — Получше тебя уж точно. — Без предвзятости, только факты. — Ну что вы за злыдня такая! — Кей не обижается, потому что его манера выражаться всё такая же зазнайская. Это забавно само по себе, и она улыбается: — Я же вас хвалю. — Не нуждаюсь в похвале от назойливых травоядных, — фыркает он, жестом отмахиваясь не то от тарелки, не то от «хозяюшки». — Гадости какие говорите, Хибари-сан, — всё с тем же смешком в голосе продолжает Кей: — Какая назойливость? Кёя дёргает чёлку слишком резко. — Такая, которой ты целоваться к спящим людям лезешь. Ответа не следует. Шестерёнки крутятся. Она понимает, что он не спал тогда ни единой секунды. — Н-не… — Губы дрогают. Кёя в жизни не видел, чтобы цвет лица так быстро менялся. Кей молчит. Кажется, не дышит. Руки у неё плотно жмутся к туловищу, а сжатые кулаки подрагивают. Живописные эмоции так явно и так ярко сменяют друг друга, скачут туда-сюда, из крайности в крайность. Кёя на это смотрит внимательно, сложив руку на руку. Колбасит её знатно — он сначала даже не понял, что Кей так по-простому чудовищно смущена. «Забавно». Кёя щурит глаза. Выдох у него чертовски походит на смешок. Внутри Кей кричит. Кричит долго, с надрывом, без приличных слов, и думает, что терять всё равно нечего. Поэтому на удивление ровно и спокойно говорит: — Мне взять ответственность? — И тишина. — Или вас больше никто в мужья не возьмёт?.. Вопреки неокрашенному голосу, рожа у неё горит на пару тонов ярче. Кёя смотрит на Кей. Кей смотрит на Кёю. Шутка (а шутка ли?) была лишней. Вот она уже по губам читает начало его излюбленной клыкастой цитаты, вот хватает печенье и пихает ему в рот. Приговор. — Только не это! Не цитата, а спусковой крючок для смерти от стыда. Кей хватает тарелку и бежит. Бежит и орёт. Кёя давится как печеньем, так и собственным невообразимым желанием убить это травоядное. Раздражение — это слабо сказано. Разъярённый кашель сопровождается щелчком тонфа. — Загрызу до смерти! Как ответственная девочка и член Дисциплинарного комитета, Кей бегает по коридорам лишь в экстренных ситуациях. И сейчас — именно такая, очень экстренная, очень ситуация. — Не бегайте по коридорам! — прикрикивает она на бегущих впереди неё мальчишек. — Но ты ведь сама бежишь! — два ученика слегка сбавляют обороты и, понимая, что сейчас она их не то догонит, не то перегонит, отходят в сторону. — Я не бегу, я избегаю смерти! И если не хотите присоединиться ко мне, то тормозите, блин! — оборачивается к ним Кей, а потом её лицо искажается в гримасе ужаса с не успевшим выветриться стыдливым румянцем. И бежит быстрее. — А ведь дело говорит! — посмотрев за плечо, парниша резко тянет одноклассника за рукав и припечатывает к стенке рядом с собой. — Сделай вид, что тебя не существует! — шикает он и, пытаясь слиться с текстурами, задерживает дыхание. Мимо злобно несётся ещё более страшный, чем обычно, Глава комитета. — Эйко Кей! Загрызу до смерти! — Не-е-ет! — уже за поворотом тянется обречённый выкрик больше смущённой, чем напуганной Кей. Она до сих пор не отошла после вчерашнего. — Я же попросила! — И что это только что было?.. — Парниша ошарашенно отлипает от стены. — Междоусобица? — Во прикол… Кей редко бегает так быстро, поэтому даже для маленького краешка её сознания, единственного, которое сейчас не кричит в панике, остаётся загадкой — как ещё ни одного печенья не выпало из тарелки? Феномен. Но, к её сожалению, корпус не бесконечен, рано или поздно она должна будет либо подняться по лестнице, либо выбежать на улицу через пожарный выход, чтобы Кёя не смог поймать её. А это означает значительное замедление. А это означает смерть. «Да это же снова… наши догонялки!» — весьма... неожиданно всплывает в мыслях. Конечно, просторные улочки Намимори и парковый лабиринт сменились на узкие школьные коридоры, поношенные шорты и футболки заменила школьная форма, а вместо привычного ласкового «Кёя-ниисан» теперь с губ срывается больше задорное, нежели уважительное «Хибари-сан». Но это всё ещё их любимая игра в салки, в которой они всегда вели счёт вровень. И оба помнят, за кем была последняя победа. «На этот раз я поймаю тебя, маленькое тупое травоядное». Как гром среди ясного неба, Кей осенило. Возможно, не вовремя и спонтанно, но она знает, как признаться. — Хибари-сан! — кричит она так, чтобы Кёя мог услышать её даже через несколько метров, разделяющих их. — Я!.. Искра, буря, молниеносная смена кадров: не успевает она закончить своё эффектное признание, как на повороте её бесцеремонно хватают за шкирку — «э?» — и быстро впихивают в кладовку под лестницей. Когда Кей наконец может нормально посмотреть на того, по чьей воле сейчас сидит среди швабр и моющих средств, то слишком громко удивлённо выдаёт: — Ямамото-тян? Такеши машет рукой, жестом призывая её быть потише. — Погоди чутка… — прислушивается к звукам снаружи. И выдыхает, когда в дверь небрежно стучат. За дверью их встречает дуэт встревоженного Тсуны и недовольного Хаято. — Хиии, я так рад, что Хибари-сан не заметил нас и пробежал мимо… — Тсуна потирает покрывшиеся колючими мурашками плечи. — Эйко-сан, ты очень быстро бегаешь, тебе чертовски повезло! — Ох, ребята… — Кей сменяет опешившую гримасу лёгкой благодарной улыбкой. Всё-таки она выбрала не самый… подходящий момент для признания. — Спасибо, что спасли! — Да не за что, — улыбается Такеши, мягко похлопывая её по плечу. Хаято без лишних комментариев закатывает глаза, копаясь в кармане брюк и нащупывая там пачку сигарет. — Десятый, я на минутку! — оговаривается он прежде, чем выйти на улицу через пожарный выход. — Курить вредно, но мило, что Гоку-тян заботится о твоём здоровье, — Кей добродушно качает головой на растерянность Тсуны. — Но разве это не запрещено на территории школы? — Запрещено, — кивает, — но можете считать, что я ничего не видела. За моё спасение вам бонус! «Эйко-сан злоупотребляет своими полномочиями… — думает Тсуна, — хотя она злоупотребляет ими намного более безобидно и законно, чем Хибари-сан…» — Чёрт, Гокудера потратил наш бонус! — смеётся Такеши, и Тсуна наконец расслабленно выдыхает. — Тогда не хочите ещё печенек? — предлагает она и мальчишки легко соглашаются. — Я до сих пор не могу понять, как они и тарелка смогли выжить в этом забеге… — Думаю, это потому, что они вкусные! — довольно хомячит Такеши и под шумок берёт ещё одну сладость. — Было бы жалко, если бы они оказались на полу. — Это уж точно! Я же так батрачила эти два урока, чтобы приготовить их! — соглашается Кей, в полной мере осознавая, насколько было бы обидно, если бы её творение сгинуло где-нибудь под ногами учеников. Ещё и убирать потом пришлось бы. — Можете взять ещё, если хотите, — тормошит она стеснительного Тсуну. Он немного напоминает ей Нобу, и потому Кей неосознанно привыкла к нему даже быстрее, чем к Такеши и Рёхею. — Бери, не тушуйся, Тсуна-чан! — Спасибо! — Неловко, но он всё же хватает сразу несколько печенек. — Очень вкусно, Эйко-сан! Сказать, что ему до жути приятно — ничего не сказать. Не каждый день же он оказывает услуги девушкам и впоследствии подвергается закармливанию вкусняшками до смерти. Хотя Хару может поспорить с подобным заявлением, но в последнее время она слишком занята в своей школе — даже не наведывается в гости. Кей дружелюбно улыбается, заставляя Тсуну сжаться всем телом и смущённо ссутулиться. Пускай она похожа на мальчишку, но даже так — всё же девочка. — Знаешь, Эйко, — неожиданно начинает Такеши, спасая друга от переизбытка внимания к его персоне, — ты мне очень напоминаешь мою подругу, — он стряхивает крошки со рта и рук. — Правда? — Кей любопытно поднимает брови. — А кого? Я её знаю? — Не думаю. Она уже как год с лишним живёт в другой префектуре. Но мы часто созваниваемся! Так вот, Аки раньше иногда пекла разные вкусности, вот мне и вспомнилось! Да и вы обе — две егозы с шилом в одном месте, ха-ха! — Сам ты с шилом в одном месте, Ямамото-тян! — притворно обиженно ворчит Кей, тыча его в бок, но тут же искренне радостно добавляет: — Кстати, здорово, что, даже будучи далеко друг от друга, вы всё ещё близки. — Ага! Мы друзья детства, и раньше были совсем не разлей вода! — Такеши улыбается и характерно сцепляет руки за головой. Идиллию прерывает писк Тсуны, который тут же хватает Кей за плечо: — Он понял! Он-он сюда! Идёт! Хибари-сан! Ещё более злой и опасный, чем прежде. — Бежим! — ссыпав оставшееся печенье в кармашек затисканного школьного фартука, Кей толкает двери пожарного выхода и тянет за собой трясущегося в ужасе Тсуну. Кёя же не постыдится загрызть до смерти любого, кого встретит на пути. Оставлять мальчишек здесь — почти умышленное убийство. — Надеюсь, у вас уже был опыт многочасового побега с препятствиями? — Нет! — Тсуна наконец понимает, почему Кей всё ещё цела и невредима, с таким-то неугомонным характером в непосредственной близости к Хибари. Она, чёрт возьми, просто быстро бегает! — Вперёд-вперед! Гокудера, у нас забег! — всё так же беззаботно кричит Такеши, проносясь мимо него следом за друзьями. Хаято ошалело пялит им в спины, выронив сигарету от негодования. — Куда ты тащишь Десятого, дисциплинарная девчонка?! — бежит к ним, нагоняя. И да, он всё ещё не запомнил её имя. — Загрызу до смерти… — уже слышится где-то позади. Тсуна, с ног до головы покрытый мурашками, всех четверых мысленно хоронит: «Нам конец…» — Господи, — Тору наблюдает за всем этим из окна классной комнаты и близок к тому, чтобы начать грызть подоконник. — Сохрани их души… — Души-то сохранит, а вот с остальным не уверена, — с ухмылкой подмечает Химе, облокотившись на оконную раму рядом с другом. — Хотя бы за Кей-кун побеспокоилась, бессердечная ты Принцесса… — ворчит он, сщурившись на неё. — Кей не привыкать, — она дёргает плечами. — Да и мне кажется, ей более чем весело. — Химе с добрым вздохом смотрит, как русые локоны задорно подпрыгивают и ловят собой тёплый солнечный свет. — Она же так давно не играла в свои любимые салочки.