«Ты никогда не узнаешь, что зависим, пока не попытаешься бросить».
— И ты думаешь, — Химе недоверчиво, почти скептично щурит глаза, — что она ему нравится? — Только предполагаю, — отсмеивается Сэтору. Понедельник. Пока Кей нарадоваться не может своему возвращению в комитет, шастает на переменах к Рёхею и возится с котёнком, что они нашли на пару с Хибари, Химе припирает друга к стенке не столько телом, — его она даже не трогает — сколько взглядом. Некомфортненько. Она вот-вот нарекла бы Мизуки с Иноэ потенциальными жертвами для её ежедневного сёдзе-одобрения и поощряющих взглядов, как Сэтору шепнул ей на ухо: — Мне кажется, ты не на тех «так» смотришь. И Химе выпала. Не стала распрашивать в гуще события о подробностях, лишь шлёпнула его по рёбрам с хлёстким «Потом поговорим». Возможность перетереть о канонах этого класса предоставилась весьма быстро. — Ну, и с чего такие доводы? — настойчиво продолжает она, будто это неотложный вопрос жизни и смерти. Её личной, кажется. Мало ей Хибари? Держать под контролем второго — кошмар наяву. — Ну, ты никогда не обращала на старосту внимания во время уроков? Химе выгинает бровь, отгоняет резкое «нафига?» и односложно бросает: — Нет. — Так вот, — почёсывая шею парой пальцев продолжает Сэтору, — он смотрит на неё. Бывает улыбается ещё, знаешь, ну… — и смущённо замечает, — когда Кей глупости всякие творит: типа, сползает почти под парту, кусает что-то. Но как-то, не знаю… Он на других так не смотрит. Обычно на неё только, я имею в виду… — И этот человек ещё что-то говорил. — Химе припоминает весенний разговор Иноэ с девочками. О том, что глупо наедаться бабочек в этом возрасте. А сам, хах. — Ладно, твоя теория имеет резон. Она складывает руки на груди и подпирает стенку поблизости. Сэтору выдыхает и расслаблено сползает всё по той же злосчастной стенке. Поворачивается и на её задумчивую хмурость кивает: — И что будем делать? — Нельзя доверять твоему непрофессионализму. — Эй! — Сначала я посмотрю сама, а потом… Предложение Химе не заканчивает. Вслух, по крайней мере. Расспрашивать её Сэтору не решается: кажется, что если он получит ответ, тот ему в любом случае не понравится. На лице подруги концентрация серьёзности чувствуется, будто слой жирного крема-штукатурки, и он мягко тычет ей в щеку, улыбаясь. — Эй, Принцесса, не будь такой букой-колюкой. — Без рук. Её фырчащая улыбка его успокаивает. Как назло, на последнем уроке Кей не появляется. Наверняка бесится в комитете или снова прогуливает с Сасагавой и маленькой серой животинкой. Закономерно, проверить Иноэ не составляет возможности. Химе бурит взглядом его спину, машинально выписывая условия уравнений. Вот-вот, и выжжет на рубашке плешь. Староста трёт шею и единожды оборачивается. На следующий день Химе ранним утром звонит Сэтору и, пока он сползает с кровати, утягивая за собой одеяло, объясняет: — Кей сегодня дежурит у ворот. Хочу застать их вместе пораньше. — Теперь я понял, кто научил её, — зевает он, — сталкерить. Химе цыкает в трубку. Может быть, лезть в личную жизнь Кей неправильно… но когда, собственно, их это волновало? Сэтору — живое доказательство того, что их длинные носы всё же чуют, когда действительно нужно вмешаться. Психолог Химе хвалит её успехи во взаимодействии с людьми. Она пока не может назвать компанию Савады и тех же одноклассников «друзьями», но ей говорят: всё в порядке. Это не страшно. Главное, что Химе чувствует себя в безопасности. И тактильный контакт даётся легче, опять же, благодаря Сэтору. Он неосознанно стал её второй зоной комфорта в школе. С ним легко, с ним, как говорит Кей, классно. Но чужой напор иногда выводит из себя. Ямамото правда «хороший бейсбольный придурок», правда «клёвый» и поддерживающий, но такой развязный. Он думает, что они сблизились. И он прав. Только шажок этот был недостаточным для плотных уз, зато безразличие растоптал конкретно. Такеши бесит Химе. Поэтому любезностью на его дружелюбность она ответить не может. Это бесчестно — лицемерить, когда человек искренне к тебе тянется. Химе не собирается обнадёживать его. Она просто ему улыбнулась, потому что он похож на Кей. С этими его тёплыми глазами и заразительным громким смехом. Парнишка-ловушка для неприступных девчонок. Только у неё уже есть собственное холодное солнце, карликовая звезда, пускай не такая яркая, как тот же Такеши. Они вообще чертовски похожи. Но он популярный, а у её Кей никак не выходит поладить с обществом. Скребётся пренеприятное чувство. И, что нехорошо так думать, Химе прекрасно понимает. Такеши очень подбодрил её на следующий день после драки. Он же остановил Кей, ненароком получив заодно, и помог справиться с внезапной трусостью при виде Кёи. Такеши помог. Не Химе. Чёрт. Она снова завидует. Сначала Хибари, потом Сэтору. Позже Ямамото с Сасагавой и даже, чёрт возьми, Гокудере. В этой толпе, куда так стремится влиться Кей, Химе теряется. Это мечта её подруги — почти сестры — отжить на полную за всё время, что она тоскливо смотрела на «полноценных» окружающих. Дикий ребёнок в ней, болтающий с бездомными животными по пути из школы, просто хочет дружить с людьми. И Химе с Нобу её этому научили. Кей попробовала на вкус «дружбу», счастливо засмеялась смехом одинокого волчьего щенка и начала ластиться ко всем, кто приласкает. Химе любит это чёртово чудовище со сточенными клыками и обрезанными когтями. Хочет продолжать быть для неё самой важной. Самой первой. Номером один в списке некровной семьи. Она снова ревнует. Химе касается лба, поправляя чёлку, и косится на шагающего к школе Иноэ. Сэтору под боком продолжает зевать, что-то сипло бубнить, и она, кается, не слушает. — Староста! — громко звенит Кей, вскидывая руку, и внутри у Химе что-то отчётливо ёкает. Эта зубастая улыбка, эти искренние складки под глазами и в уголках губ. А что, если… а что, если Иноэ ей тоже?.. Стоп. — Никогда не думала, что буду радоваться наличию Хибари. — Этакая константа, ориентир. Сэтору понимающе смеётся, пытаясь углядеть выражение лица Иноэ. Но тот стоит ровно, неслышно для них перебрасывается с Кей парой фраз и идёт дальше. Сэтору легонько пихает Химе в плечо и дёргает за запястье, вдохнув полной грудью. — Пойдём. Только Кей пока не будем говорить. А то вдруг зря взволнуем. Химе кивает, приветственно ухмыляясь завидевшей их Кей. На них она не реагирует столь ярко и это колется неприятным чувством меж ребёр. Хочется верить, что это просто показуха для чужих, а им она давно не нужна. Потому что когда видят семью, лишней мишурой не обрастают. — Вы сегодня рано! — тараторит Кей, хватая их за руки и кругами водит сцепкой по воздуху. Химе становится спокойнее от её прохладных прикосновений, а чувства получают пощёчину от разума. У них с Кей особая связь и никто никогда не станет помехой. В кого бы она ни была влюблена, и кто бы в неё там ни был влюблён. Потому что отношения нельзя сравнивать. Химе так зацикливается на ней в последние дни. Она не замечает ни возродившейся проблемы помешанности, ни лекарственного друга. А Сэтору смотрит, а Сэтору принимает тактильность Кей с таким… даже не выражением лица. С неподдающейся пониманию атмосферой дыхания. Не плохой. Просто иной, чем обычно. Он глотает свои излюбленные леденцы едва ли не ежечасно. Фантики от них заполоняют почти все школьные мусорки. Химе тем временем изучает повадки Иноэ. Жесты и взгляды, не только к Кей, но и ко всем остальным. Она наблюдает и завтра, и послезавтра. К пятнице её нервы дают сбой, и слова старосты приходятся почти спасением: — Изуми, знаешь, когда тебе в затылок неустанно пялятся, это очень заметно. — Да? — она настраивает связки для саркастичного тона. Лучшая защита — это нападение: — А ты, выходит, очень профессионально пялишься, как я помотрю. — Оу? — Иноэ тычет большим пальцем на пустующее место Кей. — Оу. Чернильная стойкость в его глазах, сродни безразличию, не выдаёт и капли волнения. Иноэ тянет уголок губ вверх: — Оберегаешь её, как обычно. Мило. — Я, окей… Сэтору, внимательно наблюдающий из-за спины Иноэ, ладонью просит её быть потише и, вероятно, помягче. Химе внимает ему, рационально продолжая: — Я оберегаю её и держу подальше от глупостей. — И я — глупость? — Ты совершаешь глупость, — чеканит Химе, мысленно радуясь, что ей достался относительно смышлёный собеседник. — У тебя нет и шанса. Иноэ лукаво подхватывает её наступательный настрой. — «Нет», потому что ты не хочешь делиться, — рассуждает он, — или потому что Хибари? — Ты же знаешь, что эти дибильные слухи — чушь собачья, и они не встречаются? — Эйко влюблена в него? — он произносит этот вопрос утверждением. И Химе щурится — какой наблюдательный. Всё понимает. — Но он в неё — нет. — И? — Шанс составляет всего долю, — Иноэ со смешинкой во взгляде парирует её ледяной укол, — но он всё ещё есть. Не так ли? — Я спрашиваю: и? — давит Химе. — Это значит, что ты влюблён в неё? — Это значит — да. — Он разводит руками. — И, я надеюсь, ты не считаешь Эйко своей собственностью? Иначе это очень грустно, что ваша дружба сводится к такой нездоровой зависимости. Сэтору видит, как дёргается её глаз, и уже точно знает по тому, как мнётся гранитная мимика — она зла и быдланит. Ему не остаётся ничего, кроме как спокойно дождаться конца. — Эй ты, длинноносый засранец, харе играть в школьного психолога. Но он выбирает ничего и бросается к ним. Осторожно, будто просто идёт поздороваться в середине учебного дня. — Извини, староста, с ней иногда бывает, — смеётся Сэтору, трогая его за плечо. Если он тронет подругу, то она, вероятно, тронет в ответ очень грубо. Не специально, просто на эмоциях. — Химе не со зла. — Понимаю, — совершенно спокойно кивает Иноэ. — Ничего страшного. Друзей не выбирают. — Да нет, я как раз выбрал. Сэтору тянет это по-особому. Тёпло-горько. И оставляет старосту позади, указывая Химе на дверь. — Я пить хочу. Пошли за компанию к автомату? — Ну, пошли. Она вновь зацикливается на ком-то другом и не видит в Сэтору неладности. Вместо того, чтобы посмотреть ему в лицо, она враждебно смотрит в чёрные глаза Иноэ, лучащиеся чёртовым сочувствием. А может, ей просто кажется. Потому что глаза у него на самом деле дохлые и пустые. Будешь вглядываться во тьму, тьма начнет вглядываться в тебя, да?— Я забочусь о вас всех, Изуми. Но не собираюсь зарывать свои интересы в пользу чьей-то эгостичности.
— Я не эгоистка! — роняет она, сжимая пустую пачку сока. Воздух с глухим жалким писком вылетает из жёлтой соломинки. — Ты не эгоистка, — успокаивает её Сэтору, вливая в себя вторую банку газировки. К нему прилипла острая необходимость сжечь горло пузырьками. — Правда так думаешь или поддакиваешь, чтобы не злилась? — Ты сказала Кей признаться Хибари тогда. Если бы была эгоисткой, никогда бы не пошла ей навстречу. Ставить чужое превыше своего, — добродушно хмыкает он, — это точно не эгоизм. — После таких утверждений, знаешь ли, так и чешется засомневаться. — Ох, нет, — смеётся Сэтору, — я же старался в поддержку! — Шучу, — улыбается Химе, смахивая с юбки фантомные пылинки. — Я верю тебе больше, чем Иноэ. Так что не думай, что он может заставить меня выйти из себя. — Разве не уже? — Минутная слабость. Он резко выдыхает, как делают это коты, садится рядом и копошится в карманах. Химе слышит знакомое шуршание фантиков, не глядя принимая на ладонь леденец. Сэтору подсадил их, и теперь они втроём пахнут мятой. Он, кстати, не делится своими сладостями с кем попало — это немного подкупает. Химе пока откладывает новые духи, подаренные на четырнадцатый день рождения, чтобы не перебивали мятную дымку под носом. Для него она, как и для Кей, особенная. Для неё Сэтору тоже особенный. Он ей нравится больше, чем все остальные в этой школе. С этими его сладостями и заколками, и тем, как он прячет в сумку, смущаясь, томики BL-манги. Как читает её и говорит, мол, в жизни так не бывает, и ему совершенно не нравится любовный интерес главного героя. Как признаётся, что усиленно прячет в комнате одолженные ею книжки и читает за ночь, чтобы быстрее вернуть. Это, честно, трогает и забавляет. Сэтору вообще из тех людей, чьи мягкость и уступчивость — выбор. Она понимает это, когда Кей становится в её буднях всё меньше, а его — всё больше. Химе теперь знает: агрессия в нём импульсивна и резка. Химе видит какие разномастные чувства-эмоции могут отражаться на карте от природы краснющего лица. И теперь они её не пугают. Она протянула ему руку тогда и поняла, какие тёплые бывают чужие ладони. А ещё как давно её не касался кто-либо, кроме Кей и родителей. Точнее, как давно она не позволяла. А ему — позволила. И это был первый большой шаг спустя год топтания на месте. Химе до сих пор Химе, но больше не та, что втайне боится людей. Теперь они её злят, как никогда прежде, но ради балбесов вроде него и Кей она терпит остальные миллиарды. Химе больше не отвергает из страха. Только из неприязни. Вновь ругается, потому что бесит, а не потому что надо всем дать знать, что Изуми Химе злая. Показуха в ней кончилась, как сигареты в потрёпанной пачке. Пора бы закончить и его: — Сэтору. — Ну, длинно же, говорю. Тору! — Сэтору, — игнорирует оправку, — ты дурак. — Почему это? Химе смотрит в глаза, туда, в глубину, в самые точки-зрачки. Он выгинает бровь, в ответ пялится играючи, с дугой-улыбкой — гляделки? А она всё смотрит и смотрит, прокручивая в голове воспоминания. Слишком зациклилась на Кей и Иноэ, пропустила всего пару таких важных мелочей. Поэтому только наедине с ним наконец задумалась: — От Иноэ пахнет мятными леденцами. Сэтору редко делится ими с просто знакомыми. — И пока он смотрел на Кей, ты-то смотрел на него. — Я просто заметил… Химе бьёт словами по лицу: — Ты просто влюбился. Сэтору не краснеет. Его щёки вечно-красные, как и кончики ушей. «Это просто пигмент», — повторяет он, пока трёт лицо ладонью и смотрит наискось вниз. — Ты уверена? Я не уверен. — Ты так хотел узнать, правда ли Иноэ влюблён в Кей, — рассуждает она прямо на ходу. Не до конца, но на восемьдесят процентов точно уверенная: — потому что если нет, у тебя был бы шанс. — «Был бы», — Сэтору дёргает пальцами. — Тогда он сказал «да»? Химе останавливает его руку, что стремится к уже не в меру расчёсанной шее, и кладёт поверх неё свою — ни тёплую, ни холодную — обычную ладонь. У него та горит. — Химе, — он настаивает. — Да. Он сказал «да». Сэтору тихонько смеётся. И смех этот такой искренний и грустный, что Химе все эти истории про любовную геометрию и прочую лабуду вмиг кажутся сухими и наигранными. Потому что Сэтору не злится и не ревнует. Он не собирается делать ничего. — Если честно, я рад, что это Кей, а не кто-то другой. Она этого заслуживает. Кей заслуживает тех чувств, что он хотел бы иметь при себе. Потому что она схватила его за руку, вытащила из той тени за школой и крикнула: «Я тебя защищу!». Так уверенно. Набила морду его бывшим друзьям. Трижды. И сказала, обхватив его мизинец своим: «Нам по пути». С этой своей зубастой улыбкой. Он правда счастлив, что это Кей. — Если ты хочешь реветь — так реви. А не выдумывай причины, чтобы не разреветься прямо сейчас, — заглядывает ему в лицо Химе, — Я не боюсь чужих слёз. Но его мёртвых насекомых в животе это счастье не оживит. — А они что, — хмыкает Сэтору, смаргивая, — страшные? — Для некоторых очень даже, — кивает Химе и тянет подрагивающие плечи к себе. Обнимать Сэтору становится всё привычнее. Даже сподручнее — сильно нагинаться не нужно. Химе гладит пшеничные волосы, понимая, что фигня вся эта BL-манга, когда её другу уже во второй раз приходится переживать свои чувства в одиночку. В первый раз особенно жестоко, а в этот — так тупо и чертовски обидно. Несправедливо. — Химе, — он хлопает её по спине со смешинкой в голосе, — я всё. Спасибо, правда, — и трёт красные глаза, улыбаясь неожиданной маленькой слабости. — Я вообще-то не планировал плакать, хах. — Оно всегда так, — Химе сочувствующе улыбается. Сэтору шмыгает и набирает мелочи на ещё одну банку газировки и сока.***
— Ох, я наконец-то нашёл тебя, — устало выдаёт он, осторожно прикрывая за собой двери пожарного выхода. Тут обычно тихо, мало кто ходит. А ещё из окон не видно. Хаято бурчит, стряхивая пепел: — Чего тебе? — Одолжишь одну? Я потом верну. — Ты же, типа, бросаешь? — с усмешкой он всё же бросает и пачку сигарет, а за ней — зажигалку. Сэтору ловит. — Спасибо. — Щелчок, и сине-красный огонёк греет ладони. — Если я одним днём перестану курить, меня через неделю заломает, а может, и раньше, — отсмеивается он, благодарно щурясь, и затягивается, возвращая одолженное в звенящую цепями руку. — А сейчас так зачесало, что не дотяну не то что до дома — до конца занятий. — Не боишься, что тебя Хибари словит? Хаято не раз попадался — ему всё равно. А вот если хиленького Масамуне застукают — и забьют — фиг знает придёт ли он на следующий день. Сэтору мнёт горящий свёрток, нащупывая в кармане горсть мятных леденцов. Он после закидывается ими, чтобы перекрыть смоговую вонь. — Чёрт с ним, с Хибари. Сэтору думает, что тот вряд ли расскажет, даже если узнает. Побьёт? Ну, побьёт и побьёт. Хаято с Тсуной всё ещё живы, как и добрая треть Средней Нами. Он смотрит, как дым вьётся и растворяется в воздухе, оставляя лишь фантомный едкий след под носом. Сигареты у них с Гокудерой, кстати, одной марки. Забавно. Среднячковые такие, чтобы не откинуться в двадцать от напичканной туда гадости, но денег хватило. — Главное, чтобы Кей-кун и Химе не узнали. — Сэтору чешет глотку — это у него нервное — и под ногтями кожа краснеет, точно на ненавистных щеках. Дурацкий пигмент. — А как же «Главное в дружбе — искренность»? — припоминает Хаято их коллективный разговор на прошлой неделе. Гокудера помнит, как возвращался от Тсуны, а тот самый сопливый одногодка с тупыми заколками дымил, прятался под мостом, игрался с дешёвой зажигалкой и, как дурак, жёг свои бесконечные фантики. Его широкие глаза нужно было видеть. Хаято даже прыснул. В тот день они разошлись практически молча. Только Сэтору обмолвился севшим голосом: — Пожалуйста, не пали. И Хаято оценил каламбур, раздражённо пробубнив: — И не собирался. Ему, так-то, насрать, чем там занимаются все, кроме Десятого. Если они не угрожают его жизни, конечно же. — Я обязательно расскажу им, — Сэтору тянет уголки губ, щуря опухшие глаза, — когда брошу. Похвастаюсь. — Удачи с этим, Масамуне, — с издёвкой хмыкает Хаято. Бросит он, конечно. Стоит им наконец смолкнуть, как их кое-как сложенную идиллию нарушает рыжий вихрь. Медовый взволнованный взгляд будоражит холодным ветерком. — Гокудера-кун, — запыхавшись, роняет Киоко, — …и Масамуне-кун? Сэтору давится, роняя сигарету под ноги. Их спалила икона Средней Намимори. — Чего тебе, Сасагава? — оставляя сокурильщика откашливаться от шока, — «Испугался Сасагаву, а говорил, что фиг клал на Хибари» — Хаято берётся буравить ту взглядом. — Не важно, скорее. — Киоко хватает его за локоть и тащит железную дверь на себя, заталкивая их внутрь по очереди. — А теперь — важно, — поправляет она растрепавшуюся чёлку и зовёт ребят к лестнице, оглядываясь на выход. — Семпаи из Дисциплинарного комитета как раз собирались идти к вам. — А ты-то как нас нашла? — спрашивает Хаято, неловко запуская пятерню в волосы — ладно, она их выручила. — Ох, Тсуна-кун и Ямамото-кун тебя как раз искали. Они ушли раньше, чем я вспомнила, что видела, как ты идёшь к лестнице. Ну, и сложила два плюс два! — смеётся Киоко, взбегая по ступенькам вверх и осторожно заглядывает в окна на пролёте. — Правда я не ожидала, что Масамуне-кун тоже… — Только не говори никому, пожалуйста, Сасагава-тян, — Сэтору трёт шею и смотрит исподлобья, как нашкодивший щенок. Не везёт ему в последние дни. — Конечно не скажу, — обещает Киоко и в обмен на тайну знакомого, несмело признаётся: — Ты прямо как моя мама. Она тоже курит, но только когда мы с братиком не видим. — Кажется, она так же плохо скрывается, — фыркает Хаято. — Да нет, я сама не знала до недавнего, — не то себя, не то мать, оправдывает Киоко, дёргая браслет на левом запястье. На резиночке такой, цветастый. Она его сплела из остатков бисера в стареньком наборе. Ещё один такой, что покрасивше, отдала Хане — это их глупые-глупые браслеты дружбы. И всё же даже лучшей подруге она не выдала маленькую семейную тайну, а тут — с ходу. Наверное, Хаято с Сэтору просто понимают это чувство, которое заставляет её маму уже который год прятать пачки сигарет на верхней полке шкафа. Может, они помогут понять и ей? — Она не хотела, чтобы я видела. А чтобы видели братик с папой — тем более. Киоко вспоминает зарёванное лицо, судорожный кашель и выпавшую из рук сигарету. Уставшие глаза с замученными синяками сначала испуганно вытаращились, а потом закрылись в сопровождении слабых прокуренных смешков. — Мама просто устала. У неё тяжёлая работа, и я её не виню… — Опомнившись, Киоко смущённо прикрывает ладонью рот и роняет: — Ох? Наверное, вы устали это слушать, да? — Да, — бекает Хаято. — Нет! — перехватывает его грубость Сэтору. Она замечает его красные глаза, успокаивается, забывая о своей внезапной честности, и с улыбкой предлагает: — Хотите сходить после школы в кондитерскую? Ничего страшного в том, что её не жалеют. Она даже рада, ведь растит в себе ту же твёрдую волю, какой горят Рёхей и мама с папой. И Киоко, как экстремальная дочка и сестра, следует их примеру. — Я не люблю сладости, — гасит всю любезность Хаято, топая дальше. — А если я позову Тсуну-куна? — невинно добавляет она, подмигивая Сэтору. Тот не может не пропустить смешок. А солнце всея школы-то не простачка. — Чёртова Сасагава, — цыкает Хаято, — Десятый сегодня занят важными делами! — Ну на часик-то можно, сеньор секретарь? — жмурится Киоко, сложив ладони в молитвенном жесте. — Signore, stupida donna giapponese! — на чистейшем итальянском поправляет он, а после ещё парочки не самых приятных в переводе реплик, говорит: — Я пойду вместо Десятого, чтобы ты не мешала ему своими пустяками. — Си, синьор секретарь! — хлопает она и оборачивается к Сэтору. Тот стоит на месте, ошарашенный бойкой родной речью Хаято. — Так что, Масамуне-кун? — Я пойду, Сасагава-тян, только… чёрт возьми, Гокудера только что на итальянском балакал? — Я итальянец, придурок.