Ты мне не снишься

— Ничего себе! — присвистнул Пабло, когда она в своём новом виде появилась в их теперь совместной комнате. Лауре стало неловко под его оценивающим взглядом, хотя Пабло так и остался просто сидеть на кровати и смотреть — всё же не привыкла она впечатлять мужчин. И тем не менее она не потеряла самообладания, только сделала несколько шагов вперёд. — Просто было интересно увидеть твою реакцию, — безразлично пожала плечами Лаура, садясь рядом с ним на постель. Правильно ли она поступала, занимаясь таким исследованием? Пабло искал в ней совсем другую женщину. — Ты очень красива, — он погладил её по щеке, и, несмотря на весьма взрослый возраст и обширный жизненный опыт, Лауре хотелось ему верить. Хотелось его внимания и восхищения. Того, что пять веков назад она имела от него безо всяких усилий, хотя тогда он не видел даже её лодыжки, не то что голого и полуголого тела. Может быть, если бы она не отдалась ему так легко и быстро сейчас, он почувствовал бы то же самое, что и тогда. Но тогда между ними ничего и не было, а сегодня... сегодня она могла стать его женой. Чёрт, опять эта нелепая фантазия. Зачем только Луиза поселила в ней подобную мысль? — Мы оба знаем, что это неправда, — Лаура поджала губы, недовольная собой и им заодно. — Но я вполне допускаю, что нравлюсь тебе и такой. Выбор-то у тебя небольшой, — невесело усмехнулась она, помня собственные редкие волосы, выступающие ребра и очевидные морщины. — Я только надеюсь, что ты не ляжешь в этом спать. Если ты всё ещё злишься, переоденься, детка, — Пабло говоряще сжал её украшенное кружевами бедро. С удовлетворением Лаура ощутила исходящее от него мужское желание владеть. Что-то животное и агрессивное, так надежно и неожиданно привлекшее её в нём изначально. — А если ты сменила гнев на милость, я отымею тебя в этой пижаме. Обязательно. — Разве не я госпожа? — Лаура улыбнулась, сожалея о том, что совершенно не умела улыбаться хищно и соблазнительно. Она вообще мало что умела как женщина. В отличие от Луизы. Неудивительно, как быстро Пабло переключился на неё. — Конечно, ты. Моя госпожа, — Пабло потянул её к себе, по очереди оглаживая лицо, шею, грудь, бока. — Я знал это, ещё когда впервые увидел тебя, — она уселась на него сверху, размякая от прикосновений и от разговоров. Самолюбие Лауры кричало от такой примитивной лести. — Ты командовала, как будто родилась генералом. Любой подчинился бы тебе. — Ты мне не подчинился, — прошептала Лаура с наносным недовольством — он ведь тогда, в их первую встречу, только посмеялся над ней. Пабло зарылся лицом в вырез пижамы, и Лаура не удержалась — запустила пальцы в его рыжие волосы. Если в Пабло и осталось что-то привлекательное после облучения, так это всё такие же яркие и вьющиеся, хотя и теперь куда более редкие волосы. Ну и кое-какие части тощего тела, доставлявшие ей немало удовольствия. Да уж, своими лишенными жировой прослойки костями они скоро натрут друг другу мозоли во всех местах. Наверное, если бы у них были дети, они вышли бы на редкость нескладными и некрасивыми. — Я не все, — Пабло провёл носом по её шее, удобнее перехватывая бедра. — Ты моя госпожа. Но ты всегда будешь моей женщиной, — от таких слов у Лауры по спине побежали мурашки. Кто бы мог подумать, что у неё имелась такая слабость к самцам. Издержки вечного недостатка настоящих мужиков вокруг. — Я принадлежу только себе. Только себе и никому больше. Что бы я ни делала, не думай, что имеешь власть надо мной, — сурово заметила она. Поговорив с Луизой, Лаура ужаснулась и поклялась: ничто и никто не превратит её в обычную женщину, любовницу, уборщицу и кухарку. Никакой мужчина не изменит её сущность. — Я и не думал, — Пабло снова погладил Лауру по лицу, заглядывая в глаза. — Ты изменилась, Лаура. Очень сильно. Но ты всё ещё ты, — он поцеловал её, и она ответила, тоже целуя, прижимаясь теснее, елозя на нём сверху, обхватывая руками и ногами. Если он имеет её, она имеет его — она не подпустит к нему ни Луизу, ни обожаемых им малолеток, когда они выберутся отсюда. Она его госпожа. — Хочу, — коротко выдохнула она, и его рука забралась ей в шорты. Лаура застонала, мгновенно заводясь от знакомых ласк. — Ты позволишь мне? — прошептал Пабло ей в ухо, трахая сразу тремя пальцами. — Позволишь? — что бы он ни просил, она уже готова была позволить ему всё, поэтому только кивнула. И оказалась на животе, хлопнувшись лицом об матрас. Пабло навалился на неё сверху, обжигая затылок горячим и прерывающимся дыханием, и оказался в ней так быстро, что она пикнуть не успела. Только застонала и вцепилась ногтями в одеяло. Весьма длинными ногтями — она никогда не носила такой длины в силу профессии и собственной любви к комфорту. Теперь же от каждого толчка пальцы Лауры стискивали одеяло крепче, и перед её закрывающимися от удовольствия глазами возникали эти длинные, отполированные и на удивление не ломкие когти. — Пабло... Пабло! — забормотала Лаура, срываясь с шепота на крик. Пабло не слышал её, со вздохами втрахивая в матрас. Своё слово он сдержал — пижама так и осталась на Лауре, и сейчас, в шелках, с собственноручно сделанным маникюром и под мужиком, она выглядела женщиной больше, чем когда-либо в своей жизни. — Она была права, — жмурясь, признала она. Наслаждение мешало думать, скручивая тело судорогой, но осознание прошивало Лауру с ног до головы не меньше — она изменилась. Уже изменилась. Как говорила Луиза, а теперь и Пабло. Что же будет дальше? — Заткнись ради бога, — сдавив её плечо так, что у неё искры из глаз посыпались, Пабло задвигался активнее, и слова у Лауры действительно пропали. Она стиснула зубы и задом устремилась ему навстречу. Шорты путались где-то в коленях, а топ скрутился в жгут на груди и давил, но избавляться от них сейчас было смерти подобно. Лаура почти кричала, извиваясь, как змея, и спиной чувствуя впалый мужской живот. — Нет! — она и сама не знала, почему Пабло решил отстраниться, когда они оба уже подрагивали в предвкушении оргазма, и тем более не знала, почему не позволила ему. И всё же она извернулась и схватила его за руку, прижимая обратно к себе. — Ты уверена? — зачем-то спросил он, но Лаура только вильнула бёдрами, приближая его разрядку. В любом случае было уже поздно — Пабло мгновенно излился, а она удовлетворенно застонала. — Чёрт возьми, — едва придя в себя, Лаура недовольно поморщилась и натянула пижаму обратно. — Думаешь, я сделала то, чего от меня хотели? — вместо похода в душ она улеглась и посмотрела в потолок, где по-прежнему прятались камеры. — Так ты теперь с ними заодно? — в голосе Пабло слышалась лёгкая обида, но Лаура посчитала, что и так многое ему дала, простив то, как во время секса он назвал её именем другой женщины. Луиза, наверное, за такое бы казнила. — Просто я думаю, не зря меня вдруг стали одаривать пижамами. Им что-то нужно от меня. С моим организмом что-то не так, и они исследуют это с помощью секса, — Лауре не нравилась такая версия, однако она уже почти в ней не сомневалась. Что было плохо, поскольку она окончательно превращалась из учёного в подопытного кролика. — Возможно, если я подчинюсь и подыграю, я тоже пойму, в чём дело. — Звучит как сюжет порнофильма. Для которого мы явно староваты, — заметил Пабло, перехватывая её за талию. Удовлетворение снова охватило Лауру — удовлетворение довольной слугой госпожи. Может, всё же стоило рассказать Фернандо об их видениях? Нет. Это было слишком опасно. И она уже какое-то время не видела ничего. Возможно, ей просто стало лучше. Лаура закрыла глаза и попыталась заснуть. Получилось не сразу, а когда получилось, она быстро захотела проснуться. Перед взглядом возник знакомый коридор — знакомый не ей. Лаура уже немного привыкла к воспоминаниям о прошлой жизни, да и с Луизой они нашли общий язык. Поэтому, увидев дворцовые интерьеры, Лаура приказала себе успокоиться. Всего лишь ещё одно воспоминание. Очередная серия исторического сериала. Она будет относиться к нему так же нейтрально, как Пабло. Но с каждым шагом, сделанным Луизой, Лаура ощущала всё большее волнение. Не обычное её волнение от знакомства с собственной прошлой жизнью, а что-то другое, тяжёлое и безысходное. Судьбоносное. Луиза подошла к двери, позволяя разглядеть на ней строгую, но позолоченную букву «F». Дурное предчувствие захватило Лауру целиком. Она всё яснее осознавала, что её ждёт за этой дверью. Вернее, кто. «Нет-нет-нет!» — билось в её сознании. Она молилась, неделя за неделей молилась о том, чтобы никогда не пришлось переживать такой сон, такую встречу. Если бы она могла, сделала бы что угодно, но не сдвинулась дальше с места. К сожалению, так поступить она была не в силах — тело не принадлежало ей, оно рвалось вперёд, быстро и неудержимо. Луиза спешила к своему сыну, раздраженная, но по-прежнему любящая, по-прежнему мать. — Ваше Величество, мне кажется, вы слишком жестоки с мальчиком, — как со стороны, Лаура услышала собственный мелодичный голос, а потом глаза Луизы нашли выделявшийся на фоне окна силуэт высокого тёмноволосого мужчины. Если бы Лаура была в своём теле, у неё, наверное, остановилось бы сердце от набегающих волной чувств. Чужая любовь, чужая боль, чужое обожание и чужое разочарование сжимали её существо. Она не испытывала ничего подобного в своём мире, даже десятой части не испытывала, и каждая встреча с Луизой, когда ей открывались новые грани человеческих эмоций, уничтожала Лауру всё сильнее. Но ни одна прошлая встреча не сравнилась бы с этой — встречей пустоцвета с ребёнком, которого он мог бы, но уже никогда не произведёт на свет. Которого однажды произвёл, но забыл об этом. С чувствами, о существовании которых она сама никогда не подозревала и которые теперь никогда не сможет забыть. Сожаление, безумная тоска, невыразимая нежность. Ей хотелось умереть прямо сейчас. Не ощущать больше ничего. Похоронить как страшный сон. — Генрих ведёт себя непозволительно, матушка, — впервые она услышала его голос, громкий и достаточно манерный. Лауре показалось, ей стало тяжело дышать, пусть здесь от неё самой осталось только сознание, а этот человек не приходился ей никем, к тому же умер пять сотен лет назад. Даже у реактора она не испытывала такой боли, такой душевной муки, перемешанной с желанием наброситься и не выпускать из своих объятий, защитить от всего и вся. — Он огрызается, грубит, отказывается появляться при дворе. Мой сын не может выглядеть диким зверёнышем. — Он вернулся из плена, государь, вы должны понять его лучше всех, — Луиза прошла несколько шагов и мельком взглянула в зеркало, позволяя Лауре увидеть пышное тёмно-синее платье и уложенные золотистые волосы. Немолодая, но ухоженная придворная дама. Ничего общего с ней. Ничего. — Но я ведь не прячусь под кроватью, мадам, — король обернулся, и на этот раз Лаура была уверена, что её сердце замерло, хоть в чьём теле она находилась. Высокий и статный, с прямым носом и тёмными глазами, он мог быть только сыном Луизы. Только её сыном. Сыном, которого Лаура никогда не рожала. — Франциск, — Луиза направилась к нему, и Лаура ощутила его запах, чужой и самый родной одновременно. Как будто, выносив долгие девять месяцев, первой взяла на руки после рождения, — у него нет матери. Ты должен проявлять к нему большее снисхождение. В своих страданиях он сближается с Элеонорой, а это даёт императору самую опасную поддержку, — Луиза погладила сына по плечу, поддерживая и в то же время коря. Лауре захотелось повторно потерять сознание, но она всё ещё была здесь и всё ещё умирала от того, что никогда не ощущала. — Ещё и это, — фыркнул король и театрально взмахнул руками. Луиза отчётливо подавила вспышку гнева, хотя Лаура не сомневалась, что выражение лица у неё совершенно не поменялось, оставшись вежливо обеспокоенным. — И мне наградить его вседозволенностью? — Франциск вопрошающе приподнял бровь. По телу Луизы вновь отчётливо прокатилось неодобрение, и даже в этом Лаура ей завидовала — она познала всё в своём мире — как мать и как женщина — и была свободна в выборе. Её жизнь сложилась, и она могла спокойно наказать сына порицанием. Но не наказывала, потому как материнская любовь всегда оставалась абсолютна. Лаура никогда не подумала бы так прежде. — Ни в коем случае. Лишь пониманием, — Луиза отвернулась, и Лаура едва не закричала от разочарования, прежде чем вспомнила, что это по-прежнему не её ребёнок. «Хватит», — повторяла она про себя, снова и снова, снова и снова, но видение не исчезало, заставляя сознание взрываться от боли. Разве такое возможно? Не иметь физического тела, но всё равно испытывать боль? Теперь она знала ответ. — Значит, вы против вседозволенности, матушка? — руки короля сомкнулись на талии матери, отчего она смирила недовольство. По крайней мере, внешнее — внутри неё Лаура по-прежнему ощущала раздражение. «Луиза, хватит», — обратилась она к своему прошлому воплощению, даже зная, что сейчас Луиза её не слышала. Лаура просто не могла здесь больше находиться. Она сойдёт с ума, если не вернётся в свой мир немедленно. — Боюсь, что так, — ответила Луиза сыну, но Лауре показалось, что именно ей. И даже сейчас она осознавала, что мучило Луизу: ошибки воспитания. Разочарование под конец жизни. Страшное, горькое разочарование. Слишком много. Слишком много для одной Лауры — чувствовать за обеих. — Вседозволенность породила Павию, — прошептала Луиза и посмотрела в зеркало, как будто и правда обращаясь к самой себе, обращаясь к Лауре. — Помни об этом. «Прошу, пощади. Дай мне уйти! Умоляю! Луиза!» — взмолилась Лаура так искренне, словно разговаривала с богом, не меньше. Она согласилась бы на что угодно, только бы оказаться подальше от этого места, от этого времени. Её мольба превратилась в крик, бесконечный и оглушающий, опустушающий. А потом она наконец-то очнулась. — Боже мой, Лаура! Ты жива?! — Пабло с силой бил её по щекам — совершенно мокрым. — Ты ещё никогда так не кричала! — он навис над ней с выражением немого ужаса на лице. Лаура оттолкнула его и свесилась с кровати, исторгая, казалось, всё, что когда-либо ела. Голова раскалывалась, а сердце стучало как сумасшедшее, сотрясая болью грудную клетку. Так плохо она себя не ощущала даже после пробуждения в этом изоляторе. — Я видела. Видела своего сына, — Лаура провела ладонью по животу, пытаясь понять, был ли в нём когда-нибудь ребёнок. Прошлая и нынешняя жизни полностью перемешались в её сознании. — Ляг, — она едва не упала с кровати, не понимая, где находится и почему, и Пабло с усилием утянул Лауру обратно на подушку. — Пабло, — её трясло мелкой дрожью, во рту пересохло, температура явно подскочила. Лаура всё ещё помнила до мелочей бородатое мужское лицо и резкий запах средневекового парфюма. — Этого нет. Этого нет, Лаура, — Пабло прижался к ней, обнимая, успокаивая, вытирая слёзы. Она никогда не плакала при нём, но теперь рыдала, ничего не стесняясь. Рыдала не в силах остановиться. Этого нет. И никогда не будет.