Ты мне не снишься

Чтобы успокоиться, Лаура постаралась вспомнить тот день. — Ты ничего не скажешь? — не выдержала она, когда Пабло просто продолжил жить своей жизнью. Никакой истерики, никакого «пошла ты, старая сука» — что-нибудь такое. Наверное, он жалел, что не мог сказать «это не мой». Или не жалел. Он просто ел, пил, читал, делал зарядку — всё как обычно. — Что я должен сказать? — Пабло посмотрел на неё ровно, по-прежнему без лишних эмоций. Может, он вот так с ней попрощался? То же самое «это не мой», но в условиях замкнутого пространства. «Ты не можешь меня бросить, что я буду делать с этим ребёнком? Что мне делать?» — орал мозг Лауры, даже когда она спокойно сидела на кровати. Как пятнадцатилетняя дура. Хотя пятнадцатилетней дуре было легче — она могла, в конце концов, и аборт сделать. — Меня бесит твоё спокойствие. Это ненормально, — сжав руки в кулаки, прошептала Лаура — трудновато было ругаться, прячась от камер. — Хочешь, чтобы я разбил тебе голову? У меня нет выбора. Ты решила за нас обоих. Как и тогда, когда захотела, чтобы я открыл вентиль, — Пабло отложил книгу, и только сейчас она поняла, как он устал. Она завидовала его выдержке — столько месяцев он терпел её и все её капризы. Ни разу он не накричал на неё по-настоящему, ни разу не ударил — она сама себе бы давно дала по башке, чтобы унялась. — Ты говоришь так, как будто я сделала это специально, — Лаура вздохнула и уже потянулась потрогать живот, но вспомнила, что не стоило дарить подобные жесты камере. — И мне радоваться? — Пабло сложил руки на груди и посмотрел прямо ей в лицо. Сейчас он очень напоминал Монморанси. Вроде бы подчинялся, но не терял себя, своей внутренней уверенности, которая в их мире превратилась в сумасшедшую вседозволенность. — Нет. Но ты станешь отцом. Ты должен что-то испытывать, — да, он должен был кричать, обижаться, злиться на неё, на них обоих, на эту чертову тюрьму — что угодно, только не молчать. — Лаура, знаешь, как говорят? Я не собирался заводить детей, пока дети не стали заводить меня, — он невесело усмехнулся, пока до неё медленно доходило. Да, вот такого человека она выбрала в отцы своему ребёнку. Грёбаного педофила. Она уже и забыла об этом. Дерьмо. — Неужели ты правда можешь так шутить про собственного ребёнка? — возмутилась она вслух, хотя только что желала от него эмоций. — Что ты хочешь, Лаура? — ещё более устало спросил Пабло и потер переносицу. Лаура подумала, что уничтожила его, давным-давно. Просто сломала, перемолов безжалостно, принеся в жертву своему выживанию. Ничего не осталось от веселого, непосредственного, грубого и яркого мужика. — Ты бы хотела сделать аборт? — вдруг спросил он, и она замерла. — Я... — Лаура задумалась. Подобная мысль уже приходила ей в голову, но вразумительного ничего по данному вопросу не рождалось. — Нет, не хотела бы, — наконец ответила она. Ещё несколько месяцев назад она даже не думала о детях, она и сейчас не была в восторге, но в конце концов... У неё ничего не осталось. Ни здоровья, ни документов, ни жизни. Если бы она оказалась на воле, она могла бы сосредоточиться на воспитании ребёнка. Она ничего подобного не умела, но ведь это не сложнее ядерной физики? — И что ты будешь с ним делать? — как будто читал её мысли Пабло. — Тебе пятьдесят три, ты больна, смертельно, а я — не лучший отец в мире, сама понимаешь, — Пабло развел руками, прав, как и всегда. Лучше бы он все-таки заказал ту чертову коробку презервативов. — Можешь бросить меня, но ты должен вытащить нас отсюда, — она сделала акцент на слове «нас», и его глаза ожидаемо впились взглядом в её живот. Она ведь хотела стимул бежать вопреки всему — и вот он, такой дурацкий и такой логичный одновременно. — Лаура, — Пабло придвинулся к ней и вдруг обнял. — Это все очень неожиданно. И мне бы очень не хотелось, чтобы ты умерла, вынашивая и рожая, — по спине Лауры побежали мурашки. В современном мире даже такая поздняя беременность не была чудом, но для неё, облученной климактерички, она могла стать не только чудом, но и приговором, несомненно. — В любом случае тебе вредно волноваться. — Не понимаю, что со мной происходит, — призналась Лаура, обнимая его в ответ и осознавая, что, как бы она ни была уверенна в себе, одной ей ребенка не потянуть — ни здесь, ни на свободе, нигде. Это самоубийство. Она могла бы просто сказать Фернандо, и они забрали бы у неё сына или дочь, сразу после родов, обеспечив ведение беременности, ведь никто не откажется от такого эксперимента, она могла бы выторговать свободу в обмен на него, но... Отдать своего ребёнка на эксперименты? Жить, забыв о его существовании? Она вспомнила Франциска, короля Франции из шестнадцатого века, сына Луизы, своего сына. Она не забыла его пять веков спустя. Нет, это невозможно. — Просто ты стала женщиной, с чем я тебя и поздравляю, — со смешком заметил Пабло. И он был прав. Лаура вспоминала все это, идя по белым коридорам, высветленным электричесим холодным светом настолько, что у неё слезились глаза. Он пришёл снова через три дня. Фернандо. Сказал, ей пора прогуляться. Лауре едва не стало плохо от волнения и страха. Она никуда не выходила уже больше шести месяцев. И наконец-то у неё появится информация для побега, хоть что-то, но... Её сразу одолела мысль, что они уже всё узнали про ребёнка, но она постаралась сохранять спокойствие, не выдать ничего раньше времени. — Куда мы пойдём? — холодно спросила она, когда Фернандо взял её под руку и подвёл к двери. — Тебе нечего бояться, Лаура, — ответил он, и ей стало ещё страшнее. Она старалась запомнить все эти белые коридоры на будущее, но запутанные лабиринты плохо откладывались в её искаженном ужасом восприятии. Она только удивлялась, что не чувствовала усталости, хотя давно не делала больше сотни шагов. Возможно, адреналин играл ей на пользу. Наконец они остановились перед такой же дверью, и, открыв её, Фернандо протолкнул Лауру внутрь. В средних размеров комнате с одним столом и двумя стульями сидел человек. Лаура невольно содрогнулась, когда поняла, что он тоже был рыжим — как Пабло. Только более тёмным, каким-то гладким и прилизанным. И в отличие от Пабло, он словно сочился чем-то зловещим. И где в конторе набрали столько рыжих? Наверное, она за всю жизнь как раз два человека и видела до всей этой истории. — Привет, Лаура. Меня зовут Айтор Суарез, я твой лечащий врач, — представился он и жестом пригласил её присесть. — Я старше вас. Вы бы не хотели спросить разрешения перейти на ты? — процедила сквозь зубы Лаура и села. Может, здесь было холодно, а может, сказались проблемы с терморегуляцией — она все ещё дрожала. Не от страха же. — Я о тебе столько знаю, о каждой части твоего тела, что мы как будто сто лет знакомы, Лаура, — пожал плечами врач, и она сглотнула. Скользкий тип. — Вы терапевт-гинеколог? — пошутила она и осеклась — как будто сакцентировала внимание на самом актуальном. Надо быть осторожнее. — Я психиатр, — ответил Айтор, цепко следя за её реакцией. Его тёмные хитрые глаза отмечали каждое движение Лауры. — Не припомню, чтобы у меня были проблемы с психикой, — она сделала вид, будто напряженно думает и откинулась на спинку стула. — У вас проблемы с самовосприятием. Комплекс бога. Иными словами вы слишком уверенны в себе, — заявил врач, всё-таки остановившись на «вы», и она едва не поперхнулась. — С чего бы это? — с вызовом поинтересовалась Лаура и принялась ещё тщательнее осматривать собеседника. — Я видел ваше личное дело, — просто ответил он и замолчал. Снова наблюдая. Как рыжая лисица за серой полевой мышью. — И что? — с трудом подавляя раздражение, снова спросила Лаура. — Вы ведь хотите выйти отсюда? — врач улыбнулся, совсем не по-доброму. Ни на секунду она не поверила, что её могут отсюда выпустить. — Мы должны убедиться, что вы достаточно поправились. — Я здорова, — уверенно бросила Лаура и потом всё же добавила, тоже твёрдо: — насколько это возможно в моей ситуации. — Чтобы мы не опасались вашего возвращения в обычный мир, мы должны не сомневаться в том, что вы не представляете угрозу не только для себя, но и для окружающих, — она не нашла ответа на такие слова. Ещё никто не разговаривал с ней, как с маньяком-убийцей. Вот так — не «как ваш организм перенесет внешнюю среду», а «как бы вы не угробили кого-нибудь». Цена её прожитой жизни. — В вашем деле говорится, вы были абсолютно уверенны, что батареи реактора охлаждаются нормально. Потом вы были уверенны, что экстренного охлаждения хватит до того момента, когда подъедет ремонтная бригада. Кроме того, вы были уверенны, что обычный уголовник сможет открыть вентили спуска воды и бора, что предотвратит катастрофу. И наконец, вы настояли на том, что должны лично участвовать в охлаждении реактора, оставив станцию фактически без управления, ведь на ней не было больше ни одного специалиста вашей квалификации. Вы ни разу не испытали сомнений. — Это моя работа. Я делала все по инструкции. Пока это было возможным. Когда дело касается радиации, сомневаться нельзя. И контора не предоставила мне в помощь никого, кроме уголовников, хотя я настаивала... — воспоминания обрушились на неё подобно лавине, заставляя сердце стучать чаще. Как всё это было давно, словно в другой жизни, где она ещё была учёным, а не беременной истерящей бабой. — Вы взяли на себя ответственность за сотни и тысячи жизней. И знаете, что? Все это время я наблюдал за вами — вы ни разу не усомнились в принятых вами решениях. Совесть вас не терзает, — прервал её объяснения Суарез. — Станция работает, значит, я все сделала правильно, — справедливо заметила Лаура, напрягаясь против воли. Не нравился ей этот тип, очень не нравился. — Откуда вы это знаете? — усмехнулся врач, и она похолодела, но потом взяла себя в руки — взрыв, подобный чернобыльскому, от неё не скрыли бы даже здесь, не смогли бы. — У меня не было выбора, — коротко возразила Лаура. Действительно, в чём-то он был прав, за все это время она не усомнилась в том, что поступила верно — конечно, они тянули до последнего, но никто и не спешил им на помощь. Цель оправдывает средства. Она готова была пожертвовать своей жизнью во имя спасения человечества — и это все, что имело значение. — Выбор есть всегда, — Суарез оперся локтями о стол и прищурился. — Как вы думаете, что испытывает к вам человек, запертый с вами в одном помещении? Ведь то, что случилось с ним, только ваша вина. Вы испытываете сожаление? Или вы рады, что он трахает вас и вы здесь не одна? — неожиданно выдал он, и Лаура задохнулась возмущением, едва не выскочив из-за стола. — То, что он испытывает, его дело. Я его не заставляла спать со мной, — отрезала она, но в голове у неё всплыли совсем другие слова: «ты все решила за нас обоих». — Вы давили на него. И давите до сих пор. Вы внушаете ему, что его существование невозможно без вашего. Вы хотите привязать его к себе. Разве не так? — Суарез склонился к ней так близко, что она видела первые мелкие морщины в уголках его глаз. Уже давно она не видела никого, кроме Пабло и Фернандо, и сейчас инстинктивно и жадно впитывала каждую маленькую деталь. — Это чушь, — она верила в свои же слова, но внутри у неё был ребёнок, которого она уже вешала Пабло на шею. Пабло не хотел кончать в неё, но она настояла. Он, конечно, мог отказаться, но... она настояла, это факт. — Вам жаль его? Хоть немного, Лаура? — продолжал допытываться психиатр, буравя её своими тёмными нечеловеческими глазами. — Конечно, — ответила она, думая, что не лжёт. Ведь действительно она никогда не считала Пабло счастливым жизнью с ней в одном помещении, где выбор либо она, либо белая стенка. — И если вы выйдете отсюда, вдвоём, вы его отпустите? Он просто уйдёт, и всё? Вы его совсем не знаете, Лаура. Вы предпочли бы отпустить его или жить вместе, осознавая, что он не любит вас, а он действительно вас не любит? — все эти слова, словно яд, текли по венам Лауры и медленно, но верно убивали. Мерзкая липкая грязь, которую невозможно смыть, второе я, от которого невозможно сбежать — только спрятаться на время. — Что вы испытываете к нему? Лаура начала задыхаться — от столь грубого давления и собственных мыслей, от страха и отчаяния. — Жалость, как вы и сказали, — наконец подобрала слова она. В конце концов, нельзя было выдать свою привязанность — ей обязательно воспользуются, но нельзя было и изображать одну лишь жестокость — она бы все равно не смогла играть её вечно. — Закончим на сегодня, Лаура. Увидимся на следующей неделе, — услышав ответ, Суарез мгновенно отодвинулся от неё и нажал на кнопку под столом. На ватных ногах Лаура поднялась и прошла к двери, где её снова встретил Фернандо. Дорогу обратно она не запомнила.