Страх пустоты

Иноуэ-сан сломала руку. Случилось это через неделю после первого на удивление реалистичного сна Исиды и связано с Пустыми быть не могло. На первый взгляд, во всяком случае. — Я фантастическая неудачница, — рассказывала Иноуэ-сан собравшейся вокруг группе одноклассников. Исида не спешил затесываться в толпу, ему и на расстоянии было хорошо слышно. — Упала с дивана и сломала руку. — Она улыбалась, вроде бы непринужденно. Исида увидел ее улыбку, потому что Асано Кейго как раз соизволил податься в сторону, и мысленно покачал головой. Иноуэ-сан сказала не всю правду. Он не знал, имеют ли Пустые к этому отношение, но собирался выяснить точнее. Нужно было уловить момент и подойти к Иноуэ. На вышивание она сегодня наверняка не пойдет, да и самому Исиде туда сегодня идти не особенно сподручно… в прямом смысле этого слова. Лучше поймать Иноуэ на перемене. — Правую! В травмпункте мне наложили гипс, потом оказалось, что наложили неправильно, и они все сломали и сделали заново. Еще потом выяснилось, что кость все равно не стоит как надо, и меня отправили в больницу. Сделали операцию и вставили штырь! Он очень стильный, такой… такой фиолетовый. — Иноуэ попыталась помахать руками, но из-за того, что одна рука оставалась на перевязи, особо не преуспела в этом. — Хотя показать кому-то все равно не смогу… Ну а потом меня выписали! Швы, конечно, еще не сняли. И я хожу на перевязки в травмпункт. — Дурацкое место, — в класс зашла подотставшая Арисава и сразу же направилась к Иноуэ. — Чего собрались? Чемпионку по карате увидели? А ну, расходитесь. Никого не нужно было упрашивать дважды. Правда, Хоншо что-то буркнула себе под нос, но ее Арисава все равно не услышала. Или предпочла не услышать. — Чем тебе не нравится травмпункт, Тацки-тян, — негромко попеняла Иноуэ-сан, как она это умела, необидно. — От него ощущение безысходности остается. — Это все потому, что, когда ты сломала руку… — И очереди там каждый раз на три часа. Лучше бы ты пока осталась в больнице. — Но завтра новый фильм выходит! Про гигантских роботов! Мы же его столько ждали, Тацки-тян… — Попросила бы врача, тебя бы выпустили на пару часов. — Ты такая зануда, — сказала Хоншо со своего места. Обращалась она, похоже, к Арисаве. Та обернулась нарочито медленно: — Что сказала? Она похожа на Куросаки, подумал Исида. Мысль ему не понравилась. Второй сон был еще хуже предыдущего. Еще… реалистичнее. Как и в первом сне, в этом не было никого, кроме Куросаки. Зато, в отличие от первого, второй сон имел последствия. Все это Исиду ни в коей мере не устраивало. За прошедшую неделю он не понял, что произошло с его памятью, зато убедился: что-то в корне не так с его восприятием. В том числе — восприятием Куросаки. — Ты не годишься в защитники Орихиме-тян, — сообщила Хоншо. — Даже если ты сделаешь ей предложение, она тебе все равно откажет! — Чего? — На Арисаву было страшно смотреть. — Хотя мы можем жить шведской семьей, — прощебетала Хоншо. Похоже, она не понимала, что играет с огнем. — Втроем! Ты, конечно, неженственная… Но ради Орихиме-тян я стерплю. И даже попытаюсь пробудить в тебе удовольствие быть женщиной! — Нет уж, спасибо. — Арисава разжала кулаки. — Перенеси свою буйную страсть на кого-то, не связанного с нами. — «С нами», вот как. — Хоншо надула губы. — Спорим, после школы вы будете носить одинаковые кольца? — Тацки-тян, — Иноуэ-сан потянула подругу за юбку и трагическим шепотом сказала: — Учитель. Исида покачал головой. *** С недавних пор сны, похожие на реальность, изменились. После второго они стали до ужаса отчетливыми; иногда Исиде казалось, что отголоски снов влияют на него и в моменты бодрствования. Но это было еще не так страшно. «Сновидения не обязательно бывают фантастическими или необычными, — читал Исида совсем недавно, пытаясь разобраться в происходящем. — Очень часто людям снятся вполне реальные сны, события в которых имели место в реальной жизни, а персонажи — реальные люди. Некоторые из таких снов могут послужить нам подсказкой для решения каких-то внутренних конфликтов, а некоторые из этих снов помогают решить похожую, уже случавшуюся проблему. Во сне происходит эмоциональная работа нашего подсознания, которое показывает то, что мы сознательно подавляем и чему сопротивляемся или считаем это запретным». Исида не хотел думать, какие желания может считать запретными. «Исполнение желаний связано со снами, — гласила другая книга, за которую Исида взялся. — Если человеку снится один и тот же сон, и это связано с заранее поставленными целями, то сон, скорее всего, сбудется». Исида ни с кем не решился бы поделиться своими снами. Он даже сказать не мог, плохие они или хорошие; что его сны крайне необычны, в этом он уже убедился опытным путем. — Ты сегодня тоже не идешь на вышивание, Иноуэ-сан? Никогда раньше Исида не смог бы с такой легкостью общаться с Иноуэ. — Что… а, нет, Исида-кун, — она продемонстрировала ему загипсованную руку, потом чуть нахмурилась: — «Тоже»? Твои… руки. Что случилось? Исида убрал перебинтованные ладони за спину. Он хотел, чтобы Иноуэ заметила, но другим было видеть незачем. Особенно Куросаки. Исида не был уверен, что теперь сможет общаться с ним как ни в чем не бывало. В прошлый раз он уже прокололся, и этого промаха хватило с головой. Что-то неладное происходило с их воспоминаниями. Нужно было понять, что именно, и в этом Иноуэ могла здорово помочь. — Ничего особенного. Этот, второй сон, был хуже первого. Исида чувствовал себя так, будто падает в пропасть — и не желает остановить собственное падение. А на дне его поджидало это. Порождение снов, которые страшны настолько, что не запоминаются, но оставляют непонятную тяжесть в груди и привкус гари во рту. Оно всегда было рядом. Первый же удар чужого кулака ломает челюсть; Исида падает, и чужая нога с размаху опускается на шею, плюща гортань, превращая в костную пыль хрупкие позвонки; быстрая, милосердная смерть, нет, не в этом мире… — Пойдем. Протянутая рука. Сильная, теплая ладонь. Невозможно не подчиниться. Даже если знаешь, что будет потом. ...Сначала — синяки, страшные, багрово-черные, браслетом охватывающие запястье, почти незаметные на фоне черной от холода руки, покрывшейся сеткой проступивших кровеносных сосудов. Потом — огонь, в котором скрючиваются пальцы и, не успев отогреться, вспыхивает кожа. Исида не пытается вырваться. Исида горит заживо, — крик невыносимой боли раздирает горло — но не отнимает руки. Он проснулся от собственных криков, сменившихся позже тяжелым, прерывистым, неровным дыханием. Встал. Подошел к зеркалу. Какое-то время недоверчиво всматривался в собственное побелевшее лицо, потом без сил опустился на пол рядом и, глубоко вздохнув, утер пот со лба. Бросив случайный взгляд на собственные руки, Исида обмер. От локтя до кончиков пальцев они были покрыты ожогами. Часть ожогов, несомненно, была нанесена огнем, часть — химическим веществом, должно быть. Ожоги сочились сукровицей; каждое запястье представляло собой один большой синяк, успевший поджить, серо-желтый, с красными прожилками. Второй сон Исиды стал реальностью. — Ничего… Что-то происходит, Исида-кун, — голос Иноуэ-сан упал до шепота. Она казалась удивленной: наверное, сама от себя не ожидала такой откровенности. — Вчера… мне показалось, будто что-то не так. Я хотела приготовить бобы… но они испортились. Пришлось выбросить. И овощи тоже… в плесени. Чай закончился… хотя вроде совсем недавно покупала. Я попыталась открыть банку с консервами… облилась маслом. Все падало из рук, и я не могла понять, почему… Было такое чувство, будто… пусто, — Иноуэ подняла взгляд. — Совсем. И при этом кто-то есть рядом… кто-то наблюдал за мной из угла. Кто-то… мудрый. Я уверена, что мне не показалось, Исида-кун. Тацки-тян не поверила, но… я очень испугалась. Я попыталась убежать, но споткнулась и сломала руку. Что-то… не так, как должно быть. — Не переживай, Иноуэ-сан, — сказал Исида. — Не переживай. Ни о каких Пустых она не знала. Даже если они были тут замешаны, в чем Исида, если честно, уже начинал сомневаться. Ни одному Пустому не под силу сделать сон реальностью. *** Исида стоял посреди заснеженной равнины, дрожа от лютого холода и пронизывающего ветра. Руки и лицо казались черными, под ногтями запеклась кровь. Он не мог идти. Не мог стоять — слишком тяжело. Он упал — и лежал, пытаясь отрешиться. Было холодно. И так много снега; впору быть похороненным заживо. Почему бы и нет, в конце концов. А потом внезапно стало тепло. Жар не исходил извне, но зарождался в глубинах тела. Исида открыл глаза и встретил взгляд Куросаки. — Это бред. Ты не умеешь лечить. Только… — Он хотел назвать имя Иноуэ, но почему-то не смог. И ее саму было не вспомнить, будто кто-то стер ее образ с доски мокрой тряпкой. — Ты считаешь, что лучшее рождается в боли? — спросил Куросаки. — Что только от боли можно стать лучше? Исида не ответил. Хотя мог бы согласиться: сколько он себя помнил, только ценой боли можно было получить что-то. Обретая, всегда и теряешь, и Исида готов был потерять… Он думал, что готов. Он не ожидал, что будет холодно и пусто, не думал, что другие забудут то, о чем помнил он. В конце концов, не были ли Пустые-квинси-шинигами его выдумкой с самого начала? Он говорил с одноклассниками и учителями. Никто не помнил Кучики Рукию, как того и следовало ожидать; даже Иноуэ-сан и Садо не помнили, хотя кто-кто, а они должны были. — Это правда лишь отчасти. — То, что боль делает лучше? — Да. Ты становишься лучше не потому, что страдаешь. Для этого много ума не надо. Исида почувствовал, как сжимаются кулаки. — Ты становишься лучше потому, что можешь справиться со всем и пойти дальше. Исида выдохнул. — Где ты сейчас? — спросил Куросаки, не отводя взгляда. Исида удивлялся, как ему не холодно в форме шинигами. — Во тьме и сени смертной... — нужные слова пришли не сразу, Исида колебался — но не мог не ответить; тогда Куросаки протянул ему руку. — Получи оживление твоему телу. — Я не нуждаюсь в твоей помощи, — сказал Исида, глядя во внимательные карие глаза. Можно подумать, настоящий Куросаки так бы себя повел. — Уходи. Куросаки едва заметно нахмурился: — Тебе не место здесь. Возвращайся. А потом улыбнулся. Улыбка показалась неуместной, чуждой на его лице; но — только поначалу. Эта улыбка — как солнце... *** Исида проснулся. Бросил беглый взгляд на собственные руки. И — не поверил своим глазам. Гладкая, белая, здоровая кожа; ужасные ожоги и поджившие синяки исчезли бесследно. Это видение воплотилось так же, как и предыдущее.