Ньирбатор

Воскресенье, 14 января 1964 г. Итак, дорогой дневник, чего я добивалась и чего достигла? У меня было время на построение планов, но, к несчастью, я действовала чересчур импульсивно. Иногда мне кажется, что я достигла предела, но это, скорее всего, из-за короткой памяти, которая не дает вспомнить вещи похуже. «Голова Мазуревича покоилась на столешнице, повернутая под совершенно немыслимым углом к телу, из коего, похоже, вытекла вся кровь... её темная масса обильно покрывала кухонный пол вокруг трупа. Похоже, кто-то с силой воткнул стальной клин под правое ухо Мазуревича, разорвал кожу и глубоко вдавил внутрь мышечные ткани... А в глубине раны виднелся кусок черных кружев. Глаза утратили цвет, роговица помутнела, оболочки покрылись жёлтыми пятнами. Глядя на лицо инспектора, отмеченное печатью такой жуткой смерти, я чуть было не разрыдался! Нос так заострился, челюсть отвисла, губы во-о-от так оттопырились...» — рассказывал Лугоши, который один из немногих, видевших труп, решил поделиться подробностями ясным январским утром. Эти подробности привлекли многих покупателей в его булочную, чему он, несомненно, очень радовался. Более того, Лугоши начал торговать запрещёнными газетами, добытыми из других медье. Он хранит их в задних комнатках булочной, куда, заговорщически подмигнув, уводит покупателей, дабы скрыться от пронырливых осведомителей Пожирателей. Именно у Лугоши из года в год собираются непутёвые волшебники, дабы делать ставки на тех, кого могут вызвать в День Тиборка. Я уже успела позабыть о Днях ожидания, ведь моё ожидание ушло с головой совсем в другое русло. Я отошла в сторону, чтобы не слышать бойких обкатанных фраз, которыми так и сыпал Лугоши. Присев на скамейку под булочной, я запустила пальцы в волосы и стала всматриваться в мир, раскинувшийся передо мной — Аквинкум, или как его называла Тина «второй Косой Переулок» Она больше не пишет. Это к лучшему. Но всё равно горьковато. *** Когда я поведала обо всём Барону, он рвал и метал, его усы вздымались и опускались. Я стояла перед портретом, опустив голову вниз, как провинившийся домашний эльф. — Это юнец запорол дело! — взревел Барон. — Не мог оглушить ведьму перед быком, тот бы сразу её забодал! Ну детский сад какой-то! Позор вам! Чёртовы Пуффендуйцы! — Да не глядите вы на меня такими глазами. Мы же не звери лесные, мы решили дать ей шанс достойно побороться за свою жизнь... — я немного приврала и удивилась своей находчивости. Я старалась успокоить Барона, чтобы не пришлось покидать свою комнату, а снять его со стены оказалось непосильно. — А гладиаторам в амфитеатре шансов не давали! — начал он представлять свои аргументы. — Их выводили со связанными руками и бросали на растерзание зверям! — Двор Мазуревича — не амфитеатр. И гладиаторы были рабами, а миссис Лестрейндж — из знатного рода Блэков... — я вдруг рассмеялась. — Хотя бык был не из Стюартов. — Ах ты, мерзкая девчонка! Тебе что, быка не жалко? Барон вообразил, будто портреты умеют плеваться и надул свои губы. Не дожидаясь его второго разочарования, я откланялась и всё таки вышла из комнаты, надеясь, что до моего возвращения он остынет. С Гонтарёком мы ещё не говорили после случившегося. Я не удивлюсь, если он некоторое время будет держаться от меня на расстоянии. Мы запороли дело. Смерть Мазуревича не входила в мои планы. Я предполагала, что он будет жить до тех пор, пока в медье не заявится Темный Лорд. Тот бы наверняка заметил отсутствие Беллатрисы и пожелал бы узнать, по чьей это вине... Затем жизнь инспектора подошла бы к своему логическому завершению. И мы запороли дело. Варег вызвался помочь, — много чести, но пользы мало. И всё пошло не так. Возможно, этот инцидент внесёт раздор в наши отношения, но мы ещё и не так ругались, и обещали друг другу всякие гадости, и мирились при следующей встрече, предпочитая не держать обиды и не просить прощения. Понедельник, 15 января Сегодня выдался внешне спокойный день. Страх закрался в мои мысли, и меня терзали сомнения насчёт собственной безопастности. Чтобы отвлечься, я тренировала бытовые чары, а Фери продолжал стряпать и болтать. Он вслух зачитывал заметку из маггловской газеты о «лохматой женщине», которую видели в вечер убийства неподалёку от лесопарка и дома Мазуревича. «...дама скорее всего была пьяна, — сообщает некая маггла, живущая на окраине лесопарка. — Она и в самом деле держалась чрезвычайно странно, суетливая такая. И вид у неё был неопрятный, у нас в таких лохмотьях на люди не выходят. Я и подумала, что, возможно, она действительно перепила... Мы недооцениваем тех последствий, к которым неизбежно ведет невоздержанность в употреблении алкогольных напитков!» Госпожа Катарина тоже слушала, и, невзирая на жуткое убийство Мазуревича, которое всколыхнуло медье, пребывала в отличном расположении духа. — Ненавижу такое вульгарноe любопытствo! — негодующе воскликнула она. — Ну что они прицепились к этой ведьме? Это ведь о Беллатрисе Лестрейндж, верно? — взглянув на мое бодрое выражение лица, госпожа кивнула в ответ самой себе. — Она невоспитанна и вспыльчива, но одна такая ведьма стоит тысячи грязнокровок. В британском «Пророке» тоже упомянули об убийстве инспектора, а Крауч мгновенно отреагировал и дал эксклюзивное интервью Рите Скитер: «Видите, что они творят? А Дамблдор ещё твердит о необходимости понимать мотивы этих умалишённых. Здесь, в Британии, я такого не допущу. Я их всех выловлю, привлеку к ответственности и упрячу подальше от общества — в Азкабане, могиле для безнадёжных преступников...» Корреспондентка «Пророка» напомнила Краучу, что согласно разведывательным данным мракоборцев, приспешники Того-Кого-Нельзя-Называть активно вербуют сторонников по всей Европе, и осведомилась, какие меры он предпринимает, чтобы воспрепятствовать такой всепоглощающей узурпации. В ответ Крауч отмахнулся от неё, как от назойливой мухи, и ответил: «Речь идёт лишь о трёх захолустных углах, населённых горсткой всякого магического отребья: Албании, Болгарии, Венгрии». Корреспондентка в свою очередь оказалась весьма дерзкой, поскольку ответила ему, что А, Б и В уже «подобрали», а скоро настанет черёд Г, Д и Е. В ответ Крауч лишь озадаченно похлопал глазами. Колдография получилась одна из наиболее удачных. Рядом с ним на колдографии изображена корреспондентка — молодая девица в ярко-салатовой мантии с жёсткими, светлыми волосы, скорректированными бровями и острыми когтями, покрытыми пунцовым лаком. «Для Закона и Порядка, — заговорил Крауч, — чрезвычайно важно, если волшебник, наделeнный силой, которую можно упoтребить как во благо, так и во зло, предпочтёт растворить свою волю в дpугой, более мудрой воле, кoторая всегда направлена в соответствии с интересами Закона и Порядка. Тот-Кого-Нельзя-Называть — это нpавственный нeдуг, не менее пpилипчив, нежели недуг телесный. Зараза этогo рода распространяется c пагубной быстpoтой эпидемии: раз вcпыxнув, oна поражает самых нездоровыx людей и развивается в cамых неожиданных местах — такиx, как те захолустные углы. Те, кто поддался мнимому очарованию Того-Кого-Нельзя-Называть, pаболепствуют перед ним с cамоуничижением, куда менее oпpавданным, чем у нeвежecтвенного дикаря, котopый пpocтиpаeтся ниц перед деpeвянным идолом. Человеческие пороки спocoбствуют заpoждению таких недугов, как Пожирательство, а жажда власти даёт ему разрастись в эпидeмию. Благоразумие велит мне принимать самые жёсткие меры, дабы не позволить запятнать честь магического общества. Закон, которым я руководствуюсь, искореняет преступность и пороки, не разбиpая званий и чинов. Если уважающие себя чистокровные мракоборцы — такие, как Лонгботтомы — позволяют себе присоединяться к почти противозаконному формированию под названием Орден Феникса, и заявляют об этом во всеуслышание, то пример они подают, скажем так, не очень высоконравственный. Факты, которыми оперирует Орден Феникса, представляют coбой выдумки cамoгo дуpного пoшиба. Дамблдор в форме кампании, развернутой в прессе, благoдаря методам педагогического вoздействия, доносит свой бред до самых отдаленных уголков магического мира...» Я не сдержала невольного смешка. При чем здесь Орден Феникса? Речь же шла о Пожирателях, но всё опять-таки сводится к Дамблдору. Как говорится: начали за здравие, кончили за упокой. Заметки о Крауче такие занятные, что я вскоре начну их по примеру Тины вклеивать в какую-нибудь скверную книжицу. Признаться, я уже их собираю. «Громкое имя Бартемиуса Крауча с каждым днем все больше гремит в Британии. Никто не слыхал, чтобы пpocлавленный Крауч кому-нибудь сделал добpo, живому или мертвому; никто не знает за ним способности хотя бы слабеньким люмосом осветить чей-нибудь путь в лабиринте долга и праздника, горя и радости, труда и досуга, реальности и воображения и всех дорог, по которым блуждают нopмальные люди. Но все знают (или, вo всяком cлучае, наслышаны) о его неиcтовой жecтокости, к которой он призывает весь магический мир в охоте на Того-Кого-Нельзя-Называть, которую гордо возглавляет...» В конце заметки Скитер пишет, что «Крауч утpатил бы пoловину своего автopитета, ecли бы его cюpтук не был вceгда наглухo заcтегнут до cамого галстука» Тем временем на круглом столике у камина Фери подал нам обед, состоящий из пирога с голубятиной. Когда мы с госпожой принялись за еду, он зачитал вслух следующую заметку из «Пророка». Ожерелье на шее госпожи жалобно звякнуло. Оказывается, отец её троюродного племянника Криспина, старый вдовец Мальсибер женится во второй раз. Его новая избранница — вдова Блэк, в девичестве Малфой. — Да уж, угораздило его связаться с такой семьей, — поморщилась госпожа, вооружившись лупой, чтобы посмотреть на колдографии. — Опасно сочетать скудость ума с несметными богатствами. Малфои запятнали Британское министерство магии коррупцией и отмыванием денег, в чем им вечно содействуют прожорливые гоблины. Я внимательно слушала госпожу, мотая информацию на ус, чтобы хоть немного разбираться в том, что меня на самом деле не интересует, но может понадобиться в будущем. — А зачем Мальсиберу родниться с ними? Значит ли это, что они тоже «пожирательствуют»? — Я предположила, зная о неприязни госпожи к незаконным формированиям. — Душенька, если предположить, что Малфои тоже «пожирательствуют», то Британию уже не спасти, — ответила госпожа, мрачно улыбнувшись в чашку с чаем. — Если Тёмный Лорд прибрал их к рукам, будем считать это его лучшим стратегическим ходом в текущей войне. — Но почему вы так считаете? — спросила я. — Поговаривают, что он завербовал достаточное количество влиятельных волшебников по всему континенту... У него такие человеческие ресурсы, что вообще удивляешься, как ему удаётся с такими темпами их завлекать... А дементоры!.. — Малфои — это совсем другое, — нетерпеливо возразила госпожа, одарив меня снисходительной улыбкой. — Как тебе объяснить доходчивее... Пойми, это весьма удобно — иметь в услужении людей с такой... придурью, но с влиянием. Такие люди нужны Тёмному Лорду ради доступа ко всему и влияния на всех. — Но... извините за прямоту, госпожа, на кой Малфоям Мальсиберы? — Приска, я тебя умоляю... — госпожа нахмурилась. — Ты ещё так молода и не понимаешь всей суеты и хитросплетений, которыми полнится светское общество. — Ну хорошо, допустим... Но почему такой жёсткий человек, как Крауч, не в силах привлечь к ответственности коррупционеров? И почему в свете всех этих событий столько внимания приковано к Дамблдору — идеалисту, парящему а облаках? Как такой сердечный старик вообще одолел Гриндельвальда? — я нечаянно сменила тему. — Он его не одолевал, — брезгливо отмахнулась госпожа. — Я уже говорила тебе, не помнишь, что ли? Тот сам сдался Дамблдору из — кхм — сердечной приверженности. Я прыснула со смеху, нарисовав в уме нелепую картинку: Дамблдор в своём пёстром безвкусном наряде ведёт грозного Гриндельвальда за руку в Нурменгард, а тот на прощание целует его в кончик его ветхой шляпы. — Что там дальше? — обратилась госпожа к Фери, который стоял рядом, смиренно потупив взгляд, и ждал разрешения читать дальше. — «Речь Абраксаса Малфоя по случаю праздновании дня рождения министра Лича, которое он демонстративно проигнорировал», госпожа. — Мерлинова борода! Ну так зачитай, голубчик! «В идеях Темного Лорда нет ничего противоестественного, — говорит Абраксас Малфой, который, несмотря на пожилой возраст, не первый год метит на пост министра магии. — Его приход является вполне ожидаемой ответной реакцией на бесхарактерную политику Министерства, приобщение магглорожденных к магическому искусству, профанацию учебной программы в Хогвартсе и пренебрежение чистокровных традиций. Министерство продолжает придерживаться магглолюбивого курса, и мы должны осознавать всю опасность такой политики. Нога Темного Лорда уже поставлена на первую ступеньку власти, и нам, уважаемым чистокровным семьям Великобритании нечего опасаться. Радикальные меры его организации имеют целью защиту прав волшебников...» В зале послышался громкий ропот. Старейшины Визенгамота начали ритмично стучать волшебными палочками по крышкам своих столиков, выражая классическим способом неодобрение и несогласие. «Гриндельвальд тоже называл себя защитником, но в итоге соскользнул до тирании, — яростно подал голос Бартемиус Крауч. — Его сторонники, избалованные безнаказанностью, деградировали в убийц и палачей...» — Не стоит обманываться, Приска, — комментировала госпожа. — Малфоям чужды высокие идеи. Старик преследует личную выгоду, надеясь, что действия Тёмного Лорда скомпрометируют его конкурента Нобби Лича в глазах общественности. — Первого магглорожденного министра магии? — Да, к сожалению, — госпожа на миг закрыла глаза в знак глубочайшего неодобрения. — Госпожа, скажите, а правду говорят, что Нурменгард после смерти Гриндельвальда станет ещё одним источником силы, и можно будет черпать из него, как из Ньирбатора и Чахтицкого замка? — Да, душенька, — кивнула госпожа, — как раньше черпали из пещеры Иштвана и на острове Маргит. А пока что Гриндельвальд живёт, знать бы зачем, а источника всё нет и нет, — задумчиво произнесла она. — А что касается Малфоев, поверь мне, Присцилла, при поддержке таких семейств когда-то к власти пришли Железные Перчатки. Было б куда приятнее, если б госпожа не напоминала мне об этом. Разве я могу забыть, что одним из таких семейств были Гонтарёки? И Каркаровы. И Лугоши. И Долоховы. В сущности половина нынешнего населения медье — это бывшие приверженцы Ангреногена. У Варега в комнате зелий до сих пор стоит подземное логово, которое наверняка ведёт в тоннели на другой берег Пешты. Там его отец прятал разыскиваемых Железных Перчаток, когда те ещё были вне закона, — пока сами не стали законом. Если задуматься, Мири правду говорила, что достойные погибли в сопротивлении, а остались «пресмыкающиеся». Итак, история повторяется, но старая истина гласит, что победители и побеждённые извлекают из истории разные уроки. Почему мы теперь не сопротивляемся? Неужели всё дело в боязни оказаться под Черной Меткой? Очень в этом сомневаюсь. Возможно, мы инстинктивно знаем, что Тёмный Лорд — не Ангреноген? Или просто питаем ложную надежду.