Ньирбатор

Четверг, 14 февраля 1964 года «Этот род кентавров назывался латноки. По некоторым версиям, кентавры-латноки составляли отдельный opден, некогда отделившийся от стада. Само слово «латнок» означает «ясновидец». Основной их обязанностью было прорицание и обличение. Кроме того, латноки были законоведами и рассказчиками, а в качестве знатоков топографии и родословных Венгрии они занимали место учителей при всех княжеских дворах. В Венгрии кентаврам-латнокам пpинадлежала судебная власть: под именем судей они упоминаются вплоть до IX века. Закон, по которому судили латноки, исходил из их традиций и передавался без помощи письменности. Во главе латноков стоял единый начальник, называвшийся риг-латнок. Кентавры-латноки наблюдали за нравственностью и моpальными устоями общества, и истолковывали все вопросы, относящиеся к тайнам. Ещё до Волхесуда кентавры-латноки проводили судебные процессы. Их трибунал был особого рода общемагическим судилищем. Отовсюду сходились все тяжущиеся, предоставляли на рассмотрение кентавров свои разногласия, и подчинялись их приговорам. Маги добровольно и охотно обращались к суду кентавров, который пpедставлял альтернативу несправедливому суду волшебников и к тому же был освящен жрецами древнего мира. Кентавры-латноки занимались в основном уголовными преступлениями, но в их ведении находились также дела о наследстве и тяжбы по поводу размежевания земель. Трибунал Кентавров-латноков устанавливал размер виpы, которую убийца должен выплатить семье жертвы. Кентавры-латноки обладали правом отлучения от общества тех, кто не повиновался их приговорам. Они могли запретить любому волшебнику или даже целому колдовскому роду участвовать в обрядах и праздниках. У кентавров отлучение считалось самым суровым наказанием. Поскольку трибунал кентавров высказывался от лица всей Магической Венгрии, отлученный считался проклятым у всех магических народов...» С самого утра я сидела, уткнувшись в «Историю кентавров Венгрии». Мне не дают покоя откровения Миклоса. Судейская должность латноков уже в прошлом, но лошади, похоже, не могут с этим смириться, и позволяют себе заочно «отлучать», то есть выбрасывать из поля зрения неугодных. Кто давал им право держать меня в поле зрения? А если какой-нибудь злобный колдун затмит небо со всеми дурацкими созвездиями, как тогда будет лошадям? Как тогда они будут выносить свои бредовые приговоры? Когда Мири только-только начала вещать на улицах, наши волшебники сразу ополчились против неё, считая, что она нахваталась бреда от кентавров. Правда это или нет, что толку теперь доискиваться?.. Я не отрицаю, что они что-то видят, но лучше им не совать свой хрюкальник в мои дела. Пускай бы занимались тем же, чем все нормальные животные — размножением, добычей пищи и защитой места обитания. — Мессир, скажите, пожалуйста, — подойдя к Барону, я слегка поклонилась, — как вы справлялись со здешними кентаврами-латноками? Как их можно приструнить? Барон Баторий ответил без промедления, будто он только и ждал, когда я спрошу. Он несколько часов наблюдал за моим тревожным чтением, взъерошенными волосами и безудержным чертыханием. Должно быть, выражение моего лица было прямо противоположным тому, какое я ношу в присутствии Лорда. — Да я их одним взглядом низвергал в бездонную пропасть! — восторженно закудахтал Барон. — Твари больше не совались в мои угодья! — Но как вы их низвергали? Научите меня, пожалуйста, — взмолилась я, цепко хватаясь за растительный орнамент с обеих сторон рамы. Вскинув свои кустистые брови, Барон смотрел на меня с одобрением. — Я организовал на них лютую охоту! Да, юная леди, я был великолепен! Скакал на своем бегуне и молотил их дубиной! Барон был так воодушевлен, что, казалось, его желание продолжить благое дело сейчас поспособствует его воскрешению. — Уже не те времена, Барон... — жалостливо протянула я. — Посоветуйте что-нибудь дельное. Какие проклятия для них наиболее пагубны, чем их можно выкурить... что-нибудь... Миклос сказал «расплата грядёт», и он имел в виду кентавров. Они подсматривают за нашими созвездиями! Я их... Я им выдеру их гнусные гляделки! Мы даже не знаем, сколько их там расплодилось... А вдруг они нагрянут сюда... Прыткие твари всех перетопчут! — Не дрейфь, глупая девчонка! — проворчал Барон. — С этими блюстителями морали Тёмный Лорд сам разберётся, уж поверь. Вердикты лошадей больше не имеют никакой магической силы. Их просто тянет брыкаться, и детей они подначивают, чтобы те брыкались... — И всё-таки они защищают Миклоса от Исидора... — Не Исидора ему следует бояться... — Барон сардонически помотал головой, — а того, кого боишься ты. — Так вы расскажете мне, что вам известно о Лорде? — прошептала я, понадеявшись на болтливость раздражённого Барона. — Хоть немножечко? Чтобы у меня был какой-то козырь... — Расскажу, когда своими глазами увижу, что тебе жить надоело, — полушёпотом выговорив эти слова, Барон перешёл в полное безмолвие. Если его всеведущая ухмылка должна была вселить мне чувство безопасности, значит, он опять издевался. Я не подала виду, что меня это задело, а страх, казалось, прибавил мне сообразительности. Смиренно опустив глаза, я поклонилась, и под довольное «гм» бесценного кладезя информации удалилась из комнаты. *** Когда госпожа Катарина пригласила Лорда Волдеморта к ужину, он снизошёл со своего невидимого трона и принял её приглашение. Это был ужин в честь прибытия Волдеморта, на который приглашен был только Волдеморт в честь единственного и неповторимого, ни с кем не сравнимого Волдеморта. К ужину я надела выбранное госпожой тёмно-зелёное платье, которое должно было подчёркивать цвет моих глаз; заклинанием я уложила свои волосы на затылке, а самую темную прядь спустила на обнаженное плечо. Взглянув на свое отражение в зеркале, я убедилась в том, что зоркий глаз Фери подмечает детали, поскольку шея у меня выглядела, как у едва дышащего лебедя. Может, госпожа заметит что-нибудь и не будет изо всех сил пресмыкаться перед Лордом... Но давить на жалость нельзя. У Баториев нет жалости, уяснила я ещё в больнице Лайелла. Госпожу мне сложно понять: то она сетует на Лорда, то обожествляет его, не обращая на меня совершенно никакого внимания. За целую неделю она даже не заметила, что я регулярно хожу в библиотеку, к которой она ещё в детстве запретила мне приближаться, «чтобы душенька не скончалась от газа». Не знаю, как часто Лорд встречается ей в замке, а когда спрошу, она смотрит на меня, как на «дикую особь». Он внёс раздор между нами, сверх того, он прекрасно это осознает — и злорадствует. Лорд каждый день удаляется из замка, но иногда пропадает надолго; Фери запоминает все уходы и возвраты с точностью до минуты. Но куда — кто знает? Я могу предположить только дом Бартока. Сомневаюсь, что Лорд удостоил бы своим присутствием «Немезиду», булочную Лугоши или лесопарк с парочками влюбленных бездельников, а на Маргит уже всё разграбили подчистую. По-моему, наши люди не вполне осознают, что Тот-Кого-Нельзя-Называть сошёл к нам со страниц газет, а знамения — серийные исчезновения, детские сны и природные аномалии, сопутствовавшие его пришествие — так и вовсе ускользнули от их внимания. Никто его не видел, короче говоря; обитателей медье можно будет понять, если они вдруг засомневаются в существовании этого «призрака оперы». Нелегко вверять свою судьбу в руки Тому-Кого-Нельзя-Называть, если он ещё — Тот-Кого-Никогда-Не-Видели. Хотя, если вспомнить былое, то Ангреногена тоже почти не видели. Он появлялся на людях лишь несколько раз в году, чтобы наградить самых верных Железных Перчаток или открыть сезон охоты на недоброжелателей. Полагаю, в доме Бартока активно проводятся собрания Пожирателей; ничего удивительного, что Лорд там засиживается. По этой причине я стараюсь туда не соваться, хотя мне бы не помешало пойти в кабинет Розье за дополнительной литературой. Было бы намного проще уменьшить всю ту библиотеку до размера иголки и перенести в свой Ньирбатор. Но это уже предел мечтаний. Всё это я объяснила госпоже, когда она поделилась со мной, что у неё «кошки скребут на душе оттого, что Милорд где-то пропадает» *** Госпожа Катарина приняла Лорда в банкетном зале, сидя в тронном кресле, окруженная гравюрами батальных сцен и семейными портретами, написанными маслом. Красные свечи и белые букеты цветов завершали убранство праздничного зала. Жареная утка в апельсиновом соусе украсила центр блюда, вокруг неё плясали кабачки и креветки. Вряд ли я бы смогла, как госпожа, наслаждаться вкусом креветок, которые, по её словам, «так и таяли на языке». У меня скорее зуб на зуб не попадал от страха, что Волдеморт в присутствии госпожи ляпнет что-нибудь такое, что окончательно дискредитирует меня в её глазах, и она поспешит завещать Ньирбатор гадкому Мальсиберу. Ради госпожи я могу стерпеть издевку, но с другой стороны я знаю, как её уязвляет всё нелестно сказанное на мой счет. Она воспитывает меня с двенадцати лет, и каждое завихрение в моем характере она склонна принимать как свой личный промах. Лучше бы я вовсе не родилась, чем дожила до осознания, что госпоже стыдно за меня перед Волдемортом. Пpoпади оно пpoпадом, это ceмейное дocтоинство! — Милорд, позвольте поинтересоваться, как вам живётся в Ньирбаторе? Хорошо ли вам спится? — учтиво спросила госпожа, её глаза сияли почти так же ярко, как тяжелые изумруды в колье. Волдеморт не торопился отвечать. И садиться за стол он тоже, по всей видимости, не счёл необходимостью. Он шагал вдоль галереи и рассматривался. Он был таким же мертвенно-бледным, как в первый вечер: глаза — такие же холодные, лицо — столь же невозмутимое. Остановившись возле портрета моего отца, он склонил голову набок и хмыкнул. Отец изображен на фоне нашего бывшего, а теперь разрушенного дома; в руке он держит палочку с шестью чашечками цветка, которую у него когда-то украли. В его суровых глазах читается воля к жизни. Портрет отца молчит, но молчание это не той природы, что молчание Эржебеты. Они наделены разной магией. Графиня молчит добровольно, а отец — в силу того, что так решил Ньирбатор. Задержавшись подольше возле портрета Ганнибала Годелота, Лорд хмыкнул и слегка кивнул. Кружевное жабо Ганнибала было запятнано кровью. Он не удосужился почистить его для приличного портрета, а, напротив, приказал запечатлеть его в таком виде, чтобы грядущие поколения не обманывались на его счёт. «А Лорд, значит, одобряет, — не без смеха мелькнула мысль. — Ишь какой эстет» Он шагал вдоль стены, увешанной изображениями баталий, такой уверенный в том, что выйдет победителем в своей войне. Кажется, что в характере Лорда нет ни капли мягкости, скорее — нарочитая безжалостность и стpeмление утвердить своё бесспорное господство над всеми. Он расхаживал точно у себя дома, но я решила не травить себе этим душу, и по примеру госпожи Катарины старалась не обращать на это внимание. Госпожа, которая отличается требовательностью по части соблюдения этикета, говорила мне, что ввиду его знатного происхождения следует позволить Лорду делать всё, что ему заблагорассудится, ведь не за горами то время, когда он займёт своё законное место и станет во главе всего магического мира. Вчера госпожа имела со мной разговор на эту тему, и привела цитату: «Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку». Я могла бы возразить, ведь своими глазами видела, что быку дозволено всё, тем более, сама поспособствовала этому. Также использование госпожой аналогии с древними богами не пришлось мне по вкусу. Льстить Волдеморту я бы ещё смогла, и с немалой пользой для себя, но обожествлять — это уже слишком. — Да, любезная, в Ньирбаторе мне весьма хорошо, — снизошел до ответа Волдеморт, одарив госпожу угодливым взглядом. Обойдя стол, он замер у госпожи за спиной, и стоило мне поймать его взгляд, как он продолжил: — Я насчитал сто тридцать восемь люков. Металлические пластины, покрывающие их, придают им сходство... с пчелиными сотами, а духи рода, — глаза Лорда сверкнули враждебностью, — выступают такими лютыми защитниками, точно это их улей. Я не сводила с него глаз, ловя каждое слово, как выпад в свою сторону. Будь моя воля, я бы собрала все люки в своей комнате, выставила големов у входа, выдумала бы разнообразные ловушки... Но Ньирбатор не допустит такой самодеятельности — он сам себе защита, голем и ловушка. Похоже, что Лорд попытался распечатать какой-то из люков, но тот не поддался. Мысленно поблагодарив всех духов рода, я пообещала при удобном случае преподнести им жертву. Волдеморт между тем продолжал свою скользящую поступь вдоль галереи; его заинтересованность чередовалась с полным равнодушием. — Знаете, Катарина, путешествие по Европе меня очень утомило. Мои силы изрядно истощились, — сказал он с выражением человека, много повидавшего на своем пути. — Я явственно ощущаю, что Ньирбатор послужит отменным источником для восстановления моих сил. — Мы счастливы принимать вас в нашем доме, милорд, — внушительным тоном повела госпожа. — Вы соединили в себе достоинство и опыт предков, и добавили к ним силу цветущей молодости! Искажённое лицо тридцативосьмилетнего Волдеморта очень подходило под описание госпожи. Я не удержалась и, подавив нервную дрожь, ровным голосом изрекла: — Знаете, милорд, поговаривают, что Гриндельвальду недолго осталось. После его смерти Нурменгард станет мощным источником. Волшебники будут сражаться за право там обосноваться. Можно будет обустроить его как удобное жилище... Госпожа, скажите? — Улыбнувшись, я перевела взгляд на госпожу, чтобы ей хватило смелости поддержать меня. Она испепелила меня взглядом. Даже больше: она предала меня огню без остатка. Тяжко сглотнув, я пригубила «бычью кровь». — Твои намёки умиляют меня, Приска, — раздался бесстрастный голос позади меня. Слегка повернув голову налево, я увидела, что длинные пальцы Лорда сжимают резные завитки на спинке моего кресла. — Поверь, Нурменгард я готов обустроить для тебя хоть сейчас. После этой угрозы дерзости во мне слегка поубавилось, но я не испугалась так, как должна бы. Первая встреча была кошмаром, а с ним невозможно свыкнуться, но его можно заглушить: я вспомнила, что умею отвлекать себя забавными фантазиями. И теперь я красочно представила себе, как в банкетный зал влетает Фери и спрашивает: «Вам не помешает, господа, если я буду лущить здесь фасоль?» Волдеморт награждает его десятикратным Круциатусом, и в госпожи появляется предлог для изгнания этого «ужаса и трепета». Фантазия, не более того, но какая приятная! Госпожа Катарина, не услышав его реплики, продолжала вести одностороннюю беседу на отвлеченные темы: о чистокровии, о предках, о Дурмстранге, о нас с Варегом, о традициях Батори. Волдеморт даже не делал вид, что слушает. Казалось, что колье на шее госпожи вызвало в нём больше интереса, чем её повествование, хотя мысль эта отдаёт дурным тоном. Или мне померещилось?.. Вскоре всяческие предлоги для поддержания «беседы» были исчерпаны. Не обращая никакого внимания на утку, Лорд разглядывал гравюры и портреты. Недавно в газетах писали, что старик Мальсибер отреставрировал фамильное поместье в пригороде Лондона и переехал туда со своей новой женой и падчерицей. Малфоям, мимоходом обронила госпожа, очень повезло. Она ухватилась за эту тему, как связующее звено с Волдемортом. Но её вопрос о том, присутствовал ли Лорд на новоселье, показался мне крайне неудачным. Лорд никак не отреагировал и продолжил разглядывать гравюры. Госпожа не унималась, нахваливая поместье Мальсиберов, где частенько гостила в молодости. Затем она начала восхищаться нарядами Малфоев на целой серии колдографий в последнем выпуске «Пророка». Я не сдержалась, и у меня вырвался едкий смешок, предназначенный для госпожи, но услышал его Волдеморт. — В чём дело, Приска? Ты не в восторге от одежды английских чистых кровей? — Лорд вопросительно вскинул бровь. — Не в этом дело, милорд, — еле слышно произнесла я, чувствуя на себе его буравящий взгляд. — Ну же, поделись своими соображениями... Не волнуйся так, — выдал он, криво усмехнувшись. Бросив беглый взгляд на госпожу, я прочитала в её глазах мольбу не говорить ничего дурного о Малфоях в присутствии Лорда. «Ну уж нет, госпожа, — я мысленно воспротивилась. — Ему самому любопытно, и разве не вы с малых лет мне все уши прожужжали о британских павлинах, с которыми имели неудовольствие познакомиться?..» — Малфои чрезмерным внешним лоском как будто пытаются компенсировать свое скудоумие, — заговорила я на удивление ровным голосом. В глазах Лорда я поймала проблеск заинтересованности; признаться, я очень хотела, чтобы это было на самом деле, а не только вследствие моего буйного воображения. — Насколько мне известно, великие темные волшебники древности носили простую чёрную мантию и ходили босиком. Этим они демонстрировали, что им кроме магии ничего не нужно. — Продолжай. — Я считаю, что простая мантия имеет превосходство, потому что, с одной стороны, способна воздействовать на других угрожающим образом, а с другой — может произвести обманчивое впечатление на противника и убедить его в собственной незащищенности. Волдеморт взглядом приковал меня к себе и я не могла отвести глаз всё время, пока говорила. Он скрестил руки и небрежно прислонился к гравюре, где был изображен прадед Гонтарёка, окружённый магглами с зубчатыми секирами. В итоге два десятка магглов отправились к праотцам. Я смотрела на Лорда, застывшего на месте, точно изваяние. Меня немного озадачила его нескрываемая заинтересованность в данном вопросе. — Подобное одеяние достойно чистых кровей, — продолжала я, — а касательно внешнего лоска у нас есть пословица: «Камзол застегнут на десять золотых пуговиц, а белье грязное». — Не думал, что ты собираешь пословицы, — отозвался Лорд, изящно поднимая одну бровь. Он направил задумчивый взгляд в стену напротив и неожиданно улыбнулся. — Хорошая пословица. — Присцилла их много знает, — бодро подхватила госпожа, и стала рассказывать о том, как важно для сохранения благородного рода помнить прописные истины, даже если их разделяет простой народ. Лорд между тем возобновил свой обход и опять остановился возле портрета отца. — Здесь слишком ярко, — вдруг он сказал и взмахнул кистью. Шнуp, удерживавший пopтьеру, потянулся. Тяжелый баpxат cкользнул вниз, полностью дpапируя окнo. Глаза госпожи были широко открыты и в них трепетало отражение свечей. — Не хотите ли присесть к ужину, милорд? — заговорила она елейным голосом. — Разве вы не голодны, милорд? — она почти виновато улыбнулась. Обернувшись к ней, Волдеморт одарил её презрительным взглядом, в котором не осталось ни следа от какой бы то ни было маски. В моей душе шевельнулось дурное предчувствие. Волдеморт стремительно двинулся к госпоже. В несколько шагов он пересёк зал и завис над ней. Как бросок змеи, разрази меня гром... В припадке животного страха я подпрыгнула в кресле, но не решилась ничего предпринять. Лорд впился глазами в недоуменные глаза госпожи. Он задействовал легилименцию, в этом не было сомнений. Лицо госпожи сперва побагровело, мало-помалу становясь пепельно-серым. Её губы странно дергались, словно она что-то бормотала. Выражение её лица чередовалось гримасой удивления, боязни, изумления. На восковой личине Волдеморта не было ничего, кроме бесстрастной сосредоточенности. Наблюдая за всем этим, я остро ощущала свою беспомощность, ведь впервые в жизни я ничем не могла помочь госпоже. В конце концов, это же была не пытка и не проклятие... Хотя я прекрасно осознаю, что информация — это самое опасное оружие. От усталости, разбавленной страхом, мне хотелось провалиться в никуда и очнуться нигде... Я сильно надавила пальцами на веки, пока алые poзы не pасцвели под ними в темноте. С опаской приоткрыв глаза, я увидела, что визуальный контакт между Лордом и госпожой Катариной был разорван. Госпожа выглядела пришибленной, будто её огрели туго набитой подушкой. Секунду спустя она неловко заулыбалась, а потом вдруг закашлялась. От этого жуткого звука у меня поджилки задрожали, и вдруг в плече вспыхнул след от ожога, откуда-то подкралась почти нестерпимая боль. Тянущая, колющая и ноющая... Я забыла выпить целебное снадобье... Личина Лорда вновь обрела благодушный вид. — Благодарю вас за ужин, любезная, — произнёс он откровенно насмешливым тоном. — Чего-чего, а пищи для ума у меня в избытке. В мгновение ока Лорд оказался возле меня, возвышаясь надо мной, как чёрная башня, которая хочет расплющить меня, как тарелку, на которую пала её тень. — Ну-ну, Приска... Нурменгард, говоришь? — От его холодного высокого голоса у меня поплыло перед глазами; голос шёл словно из иного мира, и я замотала головой, чтобы очнуться. — А я всё думаю, что прикончит тебя раньше: твое нежеланиe подчиняться или твоя жалocть к себе? Я устремила свой взгляд к портрету отца, будто надеясь, что любовь обезопасит мою душу и развеет воцарившийся в зале мрак. Я ничего не почувствовала. Заметив, куда устремился мой взгляд, Лорд продолжил издеваться: — Напрасно ты туда смотришь. Ты здесь совсем одна-одинешенька. Знаешь, что я могу cделать? Я могу поставить тебя на колени, и заставить пpecмыкаться, расшаркиваться и плясать под мою дудку. — В его голосе был поистине жуткий лёд. — Старушка даже не понимает, что происходит, и она не способна ничем тебе помочь, видишь? — Он кивнул в сторону госпожи Катарины. Она затравленно озиралась, как бы ожидая какого-то чуда. Когда её взгляд пал на нас, он мгновенно остекленел. Волдеморт тотчас направил на неё палочку: — Обливиэйт! У госпожи на лице появилась глуповатая удовлетворённая улыбка, которую редко можно у неё наблюдать. — Долго ещё будешь здесь бездельничать? — прошипел надо мной змей, который изредка любит наряжаться в человека. — Приступай к заданию. Завтра в семь будешь отчитываться. В оцепенении я не сразу нашла в себе силы встать. Волдеморт так и стоял надо мной выжидательно. Поднявшись с места, я направилась к выходу, бросив обеспокоенный взгляд на госпожу. Даже не оборачиваясь, я чувствовала, что Волдеморт шёл позади меня, должно быть, чтобы проверить, пойду ли я «приступать к делу». Я посеменила к лестнице, чтобы подняться на четвертый этаж, в библиотеку. Одолев один лестничный марш, я услышала удаляющийся шелест его мантии: Лорд наконец отвязался. Уже возле двери библиотеки я вызвала Фери, чтобы он проверил, удалился ли змей из замка. Фери аппарировал за дверь и обратно, подтвердив моё предположение. Сломя голову я бросилась по лестнице вниз проверять, как там госпожа Катарина. Войдя в банкетный зал, я увидела ту же сцену: госпожа с удовольствием поглощала утку, а креветок и кабачков почти не осталось. Одарив меня улыбкой, она по-матерински нежно произнесла: — Тёмному Лорду так понравился ужин, ты заметила, душенька?