Ньирбатор

Ничего не меняется: Я по-прежнему жертва. На куски раздираема, Хотя мне дозволяется Забиваться в нору — Окровавленной. Дж. Линч. Тайный дневник Лоры Палмер

Среда, 20 февраля 1964 года Я смутно помню, как переставляла свои одеревеневшие ноги. Стены замка дышали непривычным холодом. С особенной остротой я испытала это, когда плелась по коридору к своей комнате, а Лорд Волдеморт шёл позади меня нарочито медленной, важной поступью. Это шествие заняло, казалось, цeлую вечность, вpeмя иcтончилось, наши шаги oтдавались в теняx на пoтолкe. Когда мы подошли к двери, он велел мне впустить его, чётко произнося приглашение. Дверь отворилась — и сразу же захлопнулась у меня перед носом. Я почувcтвовала, что воздуx пepeдо мной cделался плoтным настолько, что напоминал невидимую упругую cтену, не позволявшую мне сделать xoтя бы шаг вперёд. Лорду, похоже, невтерпёж было повидаться со своим старым знакомым, а свидетелей приглашать не пожелал. Я просидела в коридоре почти два часа. Благо, скамейка Фери пригодилась и мне. Одеяльце тоже бы не помешало, с досадой подумала я. С комнаты не доносилось ни звука. Лорд, разумеется, позаботился о заклятии антинаушника, поэтому даже пробовать я не стала. Проникновение Волдеморта в мою голову и его злопыхательство вызвали во мне бурный отклик. Меня бросало то в жар, то в холод, и в этой сумятице чувств самым определённым оставался страх, возрастающий по мере того, как я вспоминала, что ему теперь известно. Фрагменты, изъятые им из моей головы, можно причислить к таким, что позволено видеть каждому и непозволительно никому. Будь я немного моложе, я бы сгорела со стыда, но я уже не маленькая, и Лорд, должно быть, заметил. Сказать по правде, это сущий пустяк по сравнению с тем, что он слышал обрывки моих разговоров с разными людьми (слава духам предков, что не с ополчившимся Варегом!); прознал о некоторых деталях распечатывания люков; о кентаврах — даже струйку крови, которая только померещилась мне! О записке-приманке, оставленной в трактире Каркаровых; об Агнесе возле моей больничной койки; о моём дорогом дневнике; о визитах в Чахтицкий замок. Слишко многими сведениями он теперь располагает. За такое нужно бы убить. Наверняка он хотел выведать секреты Ньирбатора, а наткнулся на заурядные фрагменты из жизни «глупой девчонки». «Неугодных всезнаек и прозорливцев выводили на лужайку и отceкали им голову на первом жe бревне, подвернувшемся под руку», — припомнилось из уроков истории магии. Волдеморта — на лужайку? Проклятье. Мне было страшно. Вся моя жизнь, казалось, шла ко дну, словно тростник, который воткнулся в ил. Эта восковая особь, этот хищник в человеческом обличье хочет увлечь меня в бездну. Я сидела на скамейке, поджав ноги под себя, силясь не уснуть от усталости, и разглядывала тени, блуждающие по стенам от близстоящего канделябра. Глаза закрывались сами собой, перед моим взором расплывались огненные круги. Я едва не теряла сознание. У меня было такое впечатление, что я сегодня не просыпалась. Cплю без просыпу вторые cутки и вижу сон, в котором ведущая poль отведена Волдеморту, а я безропотно переношу всю его бесцepeмонность, только по вpeменам поджимаю губы, гoтовая взорваться, но oн неизменно берёт надо мной верx. Но почему я не чувствую ненависти? Это ведь так легко. Я никогда не сдерживала себя в этом чувстве; упивалась им, когда нуждалась. Ненависть подталкивала меня к продвижению, подбадривала меня в минуты уныния. Я не вижу в этом ничего зазорного. Кто чем может, тем и подпитывается. А тут Лорд... В сущности, я должна бы возненавидеть его, но не могу. Что это? Благодарность за то, что не убил меня? Но это же не милосердие какое-то безвыгодное! Я тружусь для него, я полезна ему — своим знанием и происхождением. «Спасибо тебе, отец, что женился на дочери Годелотов, иначе мне бы не поздоровилось!» — горькая мысль, но правда не бывает сладкой. Я не могу ненавидеть Лорда. Он... он ни на кого не похож. Он самобытен. А когда он вышел из моей комнаты, его вид был довольнее некуда; движения этого сущего зла сквозили животной грацией, что не ускользнуло от моего воспаленного взора. Казалось, что у него даже лицо преобразилось, и не было уже той восковой личины. Лорд выглядел спокойным и снова поглаживал пальцами древко своей волшебной палочки. В моих ушах шумела кровь, я застыла в испуге, ожидая дальнейшего развития событий. Когда Лорд подошел к скамейке, от его близости я ощутила удушье, будто от него исходили какие-то флюиды, которые парализовали мою волю. Всё моё тело было напряжено, как тетива лука. Я сжалась ещё теснее, стиснула зубы и стала ждать, когда он отойдет от меня. Глядя куда-то вдаль коридора, он произнёс ровным тоном: — Ступай в свою комнату, Присцилла. «Пошёл ты, — я мысленно бросила ему. — Не будет по-твоему» — Барон изъявил желание переехать висеть в другую комнату. Я едва не вскочила от шока. — Неправда! Барон не мог такого сказать! — закричала я со всей злостью. — Не врите! — Я не намерен выслушивать твои визги, — противно зашипел он, нависая надо мной. — Если ты ещё раз повысишь на меня свой голос, то очень пожалеешь. Милосердие мне неведомо. Его глаза полыхнули красным, а крылья носа трепыхались. Я тотчас почувствовала, как мою голову, словно стальной обруч, сжала острая боль. Тень мрачнее тучи пала на скамейку, овеяв меня неестественным холодом. — Я не прошу... о милосердии, лишь об уважении, — протянула я почти жалостно, морщась от накатившей мигрени. — Теперь ты просишь? Похвально, похвально, — совсем близко раздавался приторный голос змея. — Только когда ты просишь, я готов тебя выслушать. — А когда я отчитываюсь, вы разве не слушаете? — Видишь ли, Присцилла... в общении существо более слабое подчиняется более сильному, окрашиваясь в его тона. Надеюсь, ты понимаешь, что под тонами я подразумеваю мысли и убеждения. Запишешь это к своим пословицам, чтобы запомнить. — В его голосе звякнула сталь, которая подействовала на меня усмиряюще. — Я-то всегда помню. Ничего не забываю. Ничего не прощаю. Должно быть, я выглядела как последняя грязнокровка — сидя с поджатыми ногами на скамейке прислуги. Головная боль, внезапно накатившая, начала сходить на убыль. Манипуляции Лорда, я запоздало осознала. — В хоркруксии чувства притупляются и человеческие слабости цепенеют, — продолжал он говорить, обдавая меня холодом и вселяя неописуемый ужас. — А легилименция применяется только к слабым, запомни себе. Сильный умеет сопротивляться вторжению. Лорд скрестил руки и склонил голову набок, словно вещал лекцию. От его слов о легилименции я съёжилась ещё сильнее. — Как ты вся покраснела... душенька, — послышался гортанный смешок. — Сейчас кровь из глаз брызнет... — Что вам ещё от меня нужно? — Что мне нужно, тебе знать не обязательно. Делай то, что тебе велено, — отрезал он, и немного тише прибавил: — Ты у меня шёлковой станешь. «Шелкопряд нашёлся», — я подумала, быстро заморгав от обиды. Наконец, собравшись с духом, я краешком глаза посмотрела на Лорда. — Такая мольба в твоих глазах. Просишь прощения? — язвил он в свое удовольствие, не сводя с меня глаз, чтобы насытиться сполна моим унижением. — Разве я мог бы отказать? Его голос был тихим и в то же время в нём был оттенок какой-то исступленной дикости, заставившей всё моё естество испытать огромное напряжение. В коридоре повисла тишина, прерываемая только моим громким неровным дыханием. Лорд стоял передо мной, нависая тенью, словно чёрная башня, но не было уже того холода. Мало-помалу я чувствовала, что напряжение убывает. — Я знаю, чего ты боишься, — заговорил он, ещё больше понизив голос. — Все твои страхи у меня как на ладони. Ты боишься, что у Мальсибера больше привилегий в силу того что он Пожиратель. — Если Лорд хотел припугнуть меня моими страхами, у него это получилось. Потупив взгляд, я ощущала тошноту от мысли, что увалень занимает слишком много места в моей голове. — Но ты, глупая девчонка, забываешь, что это я наделяю привилегиями и, даже если Катарина завещает Ньирбатор ему, только от меня зависит, кто его унаследует. — Я подняла голову и наши взгляды встретились. — Ты это осознаешь? — В его взгляде сквозило безграничное господство. — Д-да, милорд. Синие глаза Лорда заглядывали в самую душу; я чувствовала, что у меня нет сил противиться его воле. — Что касается портрета... Ты неправильно с ним обращалась, — менторским тоном заявил Лорд. — Я знаю, ты неспроста держала его у себя. Барон говорит, что был тебе источником информации по истории магии, это правда? — Правда. Он восполнял мои пробелы, — быстро отозвалась я. Если б он только знал, о чём Барон грозился рассказать... — Значит, это не станет для тебя такой уж большой потерей. — Лорд решил поставить меня перед фактом собственного изобретения. Пересилив себя, я сухо кивнула. — Я не слышу тебя. — Это не станет для меня большой потерей. — Гм, так-то лучше, — Лорд улыбнулся краешком губ, а немного погодя спросил: — Почему у тебя на полке лежит череп в белом чепце, скажи на милость? На его лице читалось любопытство в сочетании с равнодушием, — не понять. Я тяжело вздохнула. — Потехи ради... милорд. Он кивнул. Его глаза были бесстрастны, но лицо приобрело странное выражение. Некий мрачный задор. Похоже, мой черепе в чепце его позабавил. Внезапно вспомнив о своём повелительном тоне, он холодно процедил: — Не изводи меня, Присцилла. Ступай в свою комнату. Не решившись поднять на него глаза, я безропотно слезла со скамейки. Мои ноги сами понесли меня. Под его пристальным взглядом я поковыляла в свою комнату. Когда я вошла, портрета «Кровавого Барона» там уже не было. Не беда, я убеждала себя, лежа пластом на своей кровати в каком-то оцепенении. Все мои мысли вращались вокруг тех слов о Ньирбаторе, наследстве и Мальсибере. О привилегиях. Не всё потеряно. Суббота, 23 февраля — Не воображай, будто всякая чепуха вскружила мне голову... И не разговаривай со мной как с безголовой девицей. Мы с Гонтарёком сидели в склепе, где договорились встретиться после того, как он прислал мне сову с извинениями и «прошением помиловать влюбленного глупца». Помиловать глупца я ещё могу, но влюбленного — ни за что. Нашёл время любить. — Я никогда не считал тебя безголовой... — Варег попытался оправдываться, но я перебила его. Мне нужно было высказать наболевшее: — Мне многого не надо. Пойми, пока здесь Волдеморт, никто не будет посягать на замок. Сомневаюсь, что даже Мальсибер осмелится сюда сунуться. А госпожа, в каких бы облаках она не парила, она жива, значит, и защита рода тоже живёт. Ради меня и завещания она должна жить. А Лорда не стоит впредь затрагивать в разговорах. Он — легилимент... Ты не принимаешь всерьёз нависшую над нами опасность. Лорд не пощадит никого, кто посмеет усомнится в его господстве. Про ОФ даже не упоминай при мне. Никогда. — Не верится, что ты зашла так далеко... Но если зашла, то лишь по опрометчивости, — ответил Варег, будто совсем меня не услышал. На его угрюмом лице читались досада, недоверие, обида. — Я никуда не зашла, Варег. Он не... ты не подумай, он не сломил мою волю, не сокрушил меня или что-то в этом роде... — Нетрудно догадаться, — проворчал Варег. — Я просто выполняю задание, — устало выдохнула я. — Не то слово! Ты выполняешь задание, а я всегда говорю то, что думаю. — Это отличное средство, чтобы попасть туда, где никто уже не говорит. После продолжительной паузы, в ходе которой мы совсем по-детски отодвинулись друг от друга, Варег снова заговорил: — Я... э-э... я согласен... с тем, чтобы не затрагивать эту тему. Не будем подставлять друг друга под удар, ладно? — Когда я кивнула, он заметно ободрился и продолжил: — Приска, нас с тобой объединяет гораздо больше, чем какие-то там убеждения. Хотя я уже по горло сыт твоей занятостью и прочими закидонами... Когда ты говоришь о каком-то страшно секретном задании, ты напоминаешь мне наших торговцев ядами, которые на всякий случай представляются поставщиками благовоний. Я молчала, не зная, что ответить. С одной стороны, Варег пошел на уступку, а с другой, присовокупил к ней наглое обвинение. — Пойдешь сегодня со мной в «Немезиду»? — предложил он ни с того ни с сего. — Извини, сегодня не ... — Понятно, — перебил он. Его глаза сверкнули ребяческой злостью. — Я хотела сказать, — выдавила я, — что пойду с тобой завтра. — А я завтра не могу. — Да неужели? Алхимия не пустит, что ли? Резко вскочив с места, Варег стал расхаживать по склепу с обиженной миной. Я искоса поглядывала на него, вкладывала во взгляд: «Уходи уже». Мне было тяжело. «Это же Варег, твой самый близкий человек», — скорбно прорезался голосок в моей голове. И он не ушёл. Пристроившись рядышком, он заключил меня в крепкие объятия. Так мы просидели некоторое время. Оторвавшись наконец друг от друга, мы молча устремили взгляд в самый тёмный угол. Воздух в склепе Баториев был полон смутным дыханием возрождающейся жизни — ощущалось, что весна вот-вот вступит в свои права. Беспокойство о Вареге по-прежнему не отпускает меня, но я знаю, что он достаточно рассудительный, и если подумает дважды, то не станет подставляться ради сострадания ко всяким грязнокровкам. Надеюсь, что он образумится, в его голове поубавится этой светозарной дури, и он не будет строить козни против Волдеморта. Я собиралась спросить его, какой мозгошмыг укусил Лугоши и Матяша, но решила не поднимать этот вопрос, больно много чести. По домам мы разошлись тихо-мирно. Воскресенье, 24 февраля Этой ночью мне снился Барон Баторий. Портьера больше на покрывала его. Он больше не торчал на портрете, а сидел рядом со мной на моей кровати. Тень от балдахина забавно легла на его благородные черты лица, и он показался мне даже очень привлекательным. Мы разговаривали на повышенных тонах, он снова ругался, а я огрызалась. Вдруг послышался стук в дверь. Барона как прорвало! Горячечной скopoговоркой, задыxаясь и сбиваясь, он начал что-то рассказывать. Я не сразу сообразила, что речь шла о Волдеморте, вернее, о том самом дне, когда его нога впервые ступила на порог Хогвартса, ведь Барон не употреблял его имени, а говорил якобы о совершенно другом человеке. Барон горячечно излагал всё без последовательности, словно адские гончие подгоняли его. Между тем стук в дверь продолжался. То, чему я внимала, потрясло меня до глубины души. Стук не утихал. Барон время от времени вытирал испарину со лба; говорил сбивчивo, взаxлёб. В последний миг дверь жалобно затрещала и распахнулась, но ничего не было видно. Взгляд Барона потух и он умолк; мы оцепенело всматривались во тьму. Внезапно плотный вихрь рванулся к нам и окутал нас с головой. Меня сбило со стула и я упала, а Барон куда-то исчез. Я проснулась. Глаза впились в потолок, дыхание было затруднено. Казалось, что я только что пробежала огромное расстояние в несколько десятков лет. Горечь ударила мне в голову: я не запомнила ничего, кроме того, что «летом и зимой Хогвартс изнывал от скуки, потому что...» Как же там было, ради Мерлина?! Ах, да. «Потому что никто не разгадывал его тайн» Какой никакой, но Барон был моим советником. Любопытно, что Лорд имел в виду, говоря, что я совсем не знаю Барона? Он назвал его... КРОВАВЫМ. Барон заявлял, что я ничего не знаю о Лорде. Лорд отметил, что я ничего не знаю о Бароне. Получается, я вообще ничего не знаю. Понедельник, 25 февраля Сегодня в полдень Фери доложил мне, что Лорд зовёт меня по срочному делу. Я как раз сидела на подоконнике, высматривая на луговине Миклоса. Любопытно было, чему он теперь учит детей. Но луговина была безлюдна, лишь огненный сноп солнца ниспадал на Свиное Сердце. Воздух сегодня был каким-то спёртым и влажным, как в теплице. Ощутимо, что душеньке Весне не терпится свергнуть госпожу Зиму. Когда я вошла в комнату Лорда, мой взгляд сразу пал на письменный стол, но там его не оказалось. Портрета Барона я также не обнаружила ни на одной из стен. Слева послышался шорох ткани. Резко крутанувшись, я увидела его — Того-Кто-Побывал-В-Моей-Голове. Лорд стоял спиной к камину; позади него блики от пламени плясали на портрете Графини. Он смерил меня надменным взглядом, и я невольно понурилась, а когда подняла глаза, то увидела, как уголок рта Графини зловеще пополз вверх. У меня поджилки затряслись. Подойдя на шаг ближе, я присмотрелась к портрету, стараясь уловить что-то ещё — но ничего не заметила. Неужели померещилось?.. — Вы звали меня, милорд? — робко спросила я. Он не сразу ответил, а так и стоял столбом, буравя меня неопределённым взглядом. — Я тебя позвал, — последовал высокий холодный голос, — для того лишь, чтобы ты всегда была у меня под рукой. А теперь ступай в свою комнату и жди. — Ждать? — еле слышно прошептала я. — Чего ждать, милорд? — Ждать, когда я о тебе вспомню. Я смотрела на него с недоумением и не сразу заметила, что его рот находился на уровне кубка Графини. «Небось опоила чем-то?» — Делай, что велено, если не хочешь, чтобы тебе стало совсем плохо. — С-слушаюсь, милорд, — не своим голосом ответила я. Развернувшись я пошагала к двери. За спиной послышался смешок. Волдеморт не может выглядеть как обычный человек, не может вести себя как обычный человек, и человеком он быть не может. Глыба льда! Лишь удовольствие отразилось на его лице и ничего больше.