Ньирбатор

Она бессмертна, за исключением возможности уничтожения собственной Первопричиной. Джеймс Джойс

Вторник, 26 февраля 1964 года Чтобы не погрязнуть в тяжелых думах после потери портрета, я решила заняться своими делами, которых, как считает Лорд, у меня нет. Черта с два, у меня своя жизнь, и она не пустая! Вряд ли он допускает мысль, что я и впрямь должна сидеть в комнате и «ждать, когда он вспомнит обо мне». Будь это так, меня смело можно было бы назвать узницей злобного властелина. А вдруг он попросту не может иначе?.. Чувство собственного превосходства в сочетании с вседозволенностью главенствует в его характере. Хотя лукавить не буду — прошлая встреча обидела меня. Не сказать, что по сердцу ножом полоснула, но обидела в достаточной степени. Я решила последовать совету Варегу и пойти погулять с Агнесой. Сама отвлекусь, да и Варег, как узнает, порадуется за меня. Пусть знает, что я не пропадаю под одной крышей с Лордом. Я беспокоюсь о Вареге, ведь он, грубо говоря, совсем изгоем заделался. Как сказал Каркаров, «всем нашли применение», а Варег остался за бортом. Я лишь надеюсь, что факта его чистокровности будет достаточно, чтобы пережить этот режим. По правде говоря, мы с Агнесой пошли вместе отовариться, а дурацкие сумки стали только прозаическим предлогом. Мне нужно было приобрести сыворотку для госпожи и компоненты для зелий из сборника Бартоломью, которые я решила испробовать в небольших экспериментах. Агнеса купила себе смесь магических компонентов, убыстряющих реакцию. Я тоже себе такую присмотрела, однако, прочитав, что она сделана на основе слюны оборотня, моментально передумала. Вместе с тем я хотела понаблюдать за Агнесой — подловить её на чём-то, чтобы узнать наконец, не она ли предала меня. Сумки в лавке Лемаршана были ужасные. Никакая уважающая себя ведьма не будет носить свой инвентарь в таких бело-розово-голубых бебехах. «Я бы такую сумку и в лес по грибы не взяла», — в чем-чем, а в этом я с Агнесой полностью согласна. Когда я увидела, что в лавке выставили такаро — ведьмино одеяло, то есть всё, что нашли от Мири, — от муторной волны накатившего страха у меня перед глазами всё поплыло. Поймав ничем не задетый взгляд Агнесы, я потянула её к выходу. В Аквинкуме я всё чаще замечаю, что двое-трое людей шушукаются при виде меня, а как только ловят мой настороженный взгляд, сразу же умолкают. Речь идёт уже не только о Лугоши и Матяше. Чем я вызвала подобное отношение к своей персоне? Неужели из-за Лорда? Но в нашем медье все поголовно поддерживают его: даже Варег, в некоторой степени, ведь он не препятствует ему; и Агнеса, хоть и говорит о своей нейтральности, — но она тоже не стоит у него на пути. Это шушуканье уже действует мне на нервы. Во время прогулки Агнеса расспрашивала меня о Лорде, и я в общих чертах поведала правду, чтобы случаем не приукрасить, то бишь, не навредить репутации «ужаса и трепета» всего магического мира. Агнеса охала и ахала, несколько раз хватала меня за руку, словно пульс хотела нащупать. Застигнута врасплох таким неправдоподобным сердоболием, я подозрительно косилась на неё, но вскоре она пустилась рассказывать мне такое, что радикально изменило моё мнение о главной подозреваемой в деле Беллы Стюартовой. — Я просто, без особого выражения, посмотрела на него. А он, должно быть, воoбразил невecть что и, когда другие Пожиратели удалились из трактира, кружил, кружил по залу и плавно подошел ко мне. Cлово за слово, и между нами завязался разговор. Oн бросал на меня такие выразительные взгляды, что мне становилось не по себе. Я cмекнула уже, что тут дело нечисто. Эти глупые игры продолжались до позднего вечера. Он вообще ведёт себя очень осторожно, стоит Пожирателям войти в трактир, его как ветром сдувает. А ведь им есть где разгуляться, но этот облюбовал мой трактир. В медье чёрной магии вроде предостаточно, скажи? Заброшенные мельницы и сараи, а чего стоит один обагренный кровью полицейский участок! Короче, это животное что-то там себе наметило, но я в мартовскую кошку играть не буду. Нельзя так ронять себя, — рассказала Агнеса о странном поведении Рабастана Лестрейнджа, брата Рудольфуса. Его-то я хорошо запомнила с того вечера, когда он стоял под Ньирбатором и потешался с платья Эржебеты, как не знающий толк в красоте маггловский выродок. Откровенно говоря, я пришла в ужас, что Пожиратель положил глаз на Агнесу. Одного взгляда на Лестрейнджа достаточно, чтобы мое сердце преисполнилось сочувствием. Тем более я знаю, что Агнеса неоднозначно относится к Пожирателям. Она сама по себе и ей всё нипочём. Знай Лестрейндж, что она может с ним сделать, он бы её за версту обходил. Ей только повод дай. Затем произошло то, что рассеяло все мои подозрения касательно Агнесы. Она спросила меня с умоляющим взглядом, «пойду ли я с ней на дело», если Лестрейндж не угомонится и продолжит «позорить» её. Не знаю, как именно он её опозорил, но с её слов понятно, что сам факт внимания со стороны такого вздыхателя для неё уже не сахар. Сначала я не поверила ей. Мне пришло на мысль, что она меня проверяет и поддразнивает, толкая на преступление, чтобы самой потом увильнуть. В памяти всплыл плакат, который висел когда-то в участке Мазуревича: «Все преступления делятся на три категории: пpecтупления из-за cтрасти, pади выгоды и преступления, coвершаемые безумцами. Первым шагом к pаскрытию преступления служит опpeделение: к какой категopии можно отнести данный преступный акт. Легче всего oпознать преступления пepвых двух категорий. Пpeступления третьей категории часто выглядят как преступления первых двух, поэтому невменяемый преступник гораздо страшнее остальных» Я всегда относила Агнесу к третьей категории. Но я ошиблась. Слушая её нытьё, наблюдая за её негодующе суженными глазами и мимикой, я осознала, что Агнеса говорила правду. Она действительно хочет, чтобы отморозок бился в предсмертных судорогах. Мне так стыдно стало за то, что я её подозревала. На радостях я ответила, что охотно помогу ей избавиться от злоумышленника. «Мазуревича, слава Белле, теперь бояться не нужно», — я с облегчением подумала, но затем вспомнила, что речь идёт вроде как о Пожирателе. Когда я напомнила об этом Агнесе, она сказала: «Лестрейнджей ведь двое. Одним меньше, одним больше... а Беллатриса отработает за двоих». Странно было услышать такое от Агнесы; она ведь нахваливала Беллатрису, но, видимо, приелись ей приезжие. Затем Агнеса скороговоркой перечислила мне всех местных, недавно задержанных по подозрению в нелояльности Лорду и сотрудничестве с ОФ. У неё та ещё память на имена. Сейчас, говорит, страсти немного улеглись. Так всегда бывает: шум, гам, костры пылают, от круциатусов не отвертеться, а затем затишье, чтобы подготовиться к очередной вспышке. Агнеса так красочно описывала поимку нелояльных, будто они — храбрые контрабандисты, а Пожиратели — офицеры таможенной стражи. Когда она предложила мне сразу пойти к ней и поужинать, я без раздумий согласилась. В итоге я стала свидетелем очередной семейной ссоры Каркаровых. Старик Каркаров спорил с дочерью с таким яростным самомнением и такой гневной складкой у жёсткого рта, точно от этого зависело будущее всего рода. Сначала перебранка затронула какие-то пустяки, затем нагрянули более щепетильные вопросы. Агнеса укоряла отца за то, что тот прогибается под Пожирателей, как его племянник Игорь, и что у него совсем не осталось собственного достоинства. Дело даже не в том, что Агнеса прониклась британским сопротивлением, а в том, что она понимает: власти много не бывает, и Тёмный Лорд не намерен делиться. Моя амбициозная подруга переживает, что Пожиратели расшатают твёрдую почву у неё под ногами. Окончив эту свою тираду, Каркаров встал с кресла и чопорно выпятил грудь перед дочерью, устремив на неё грозный взгляд. Дочь, играя своим браслетом и то поднимая глаза на отца, то cнова oпуская их, cказала: «Что ж, папа. Oчень жаль, ecли тебе этo непpиятно, но ничего не пoделаешь». Она вдруг улыбнулась и мне показалось, что всё утряслось, но затем произошло нечто весьма неожиданное. Впившись глазами в лоб отца, точнo разъяpeнный зверь, гoтовясь нанecти решительный удар, Агнеса усадила его обратно, в ходе чего Каркаров будто нарочно ударился виском об угол стола — и брызнула алая кровь. От сокрушительного удара комната сотряслась, как при подземном толчке. Дверцы настенных шкафов распахнулись, и на пол посыпались всякие безделушки. Старик лежал без сознания. Агнеса не сдвинулась с места. Её мать, которую мы как бы впервые заметили, настолько она не играет никакой роли, замерла как горгулья. Сделав изящный реверанс, адресованный скорее к комнате, чем к находящимся в ней — лежащим и сидящим — родителям, Агнеса развернулась и вышла, хлопнув дверью. Я на ходу пробубнила слова прощания и вышмыгнула следом за ней. Среда, 27 февраля Мои подозрения насчёт того, что Лорд подвергает госпожу Катарину некоему внушению, не покидают меня. Беседуя с ней, я на всякий случай по несколько раз применяю «фините инкантатем». Сегодня я напрямую поспрашивала её: не замечает ли она за собой характерных ощущений и следов заклятия. Моя забота возымела обратное действие и госпожа не преминула случая, чтобы сделать мне выговор: надоедать Лорду, дескать, неприлично. «Не питай надежды на взаимность, так и знай: я не допущу мезальянса. Душенька, ты ведь просто Приска, а у него титул Лорда. Опасаюсь, как бы не разразился публичный скандал» Баториевы рюши, какой к черту мезальянс? За кого она меня держит? Да упадет кирпич на голову вашему мезальянсу! Я была так раздосадована, что выбежала из замка второпях и трансгрессировала к мосту, дабы поскорее оказаться в Аквинкуме. Там я приобрела иную целебную сыворотку, которую в возрасте госпожи пьют все ведьмы, склонные к помрачению рассудка. Я предполагаю, что некий сдвиг в её голове мог случиться вследствие того, что она перестала принимать сыворотку из-за суматохи, связанной с приездом Лорда. Его легилименция и Обливиэйт могли усугубить эту погрешность. В Аквинкуме я попала под мокрый снег и была так взвинчена, что даже не пыталась себя подсушить. Вернувшись домой и увидев над входной дверью почерневшие когти, я приказала Фери высушить пальто, а сама заняла наблюдательный пункт на подоконнике в своей комнате — стала ждать, когда Лорд уйдёт из замка. Дело в том, что я решительно настроилась распечатать люк над злосчастным резервуаром. Ждать пришлось недолго. Лорд сановито вышел из замка и своей змеистой походкой двинулся к калитке. Мой взгляд пал на холмы: серо-голубые тени скользили по ним, а по склоне Косолапой шагал хмурый Варег. Он впервые увидел Лорда — издалека, но всё же увидел. Я наблюдала за его реакцией: стоя как истукан он провожал Лорда пришибленным взглядом, пока тот не трансгрессировал, наконец оставив в покое мою калитку. Затем Варег направился по тропинке в город. Он привык ходить пешком. Уже повернуло к весне, но я смотрю, снег стойко держится на своих местах. *** Металлического резервуара под люком уже не было, но я всё равно добралась к нему. Распечатав люк, я едва не задохнулась от пыли и липких обрывков паутины. Это была небольшая деревянная комната с балками. Внутри ничего не было, кроме комода, встроенного в стену. Когда я открыла его, то увидела радиоприемник с красным огоньком рядом с ручкой настройки. Через несколько секунд из динамиков начала тихо литься венгерская колыбельная, сопровождаемая металлическим призвуком духовыx инстpументов и звуком, похожим на щелканье челюстей. Мелодия не усиливалась и не затихала, но у меня по спине от неё бежали мурашки. Я замерла, мои конечности будто не слушались меня, неодолимая сонливость охватила меня, но я успела ужалить себя заклинанием, чтобы не уснуть. И еле успела отпрянуть, когда в меня полетело огненное проклятие. Я стремительно бросилась к двери, но не смогла её открыть. Между дверью и мной с ревом взметнулось пламя. Оно забушевало с удвоенной силой и переметнулось на потолок. Тогда я услышала страшный звук: балки стали потрескивать. Внезапно из комода хлынул второй поток огненной субстанции, и языки пламени зазмеились во все стороны. Бросив беглый взгляд на потолок, я поняла, что тот вот-вот обрушится. Когда я применила огнетушительное заклятие, огонь начал распространяться с ещё большей быстротой. Я уворачивалась как могла от языков пламени, а моя мантия уже дымилась. Меня осенила мысль, что на применение палочки здесь наложен запрет, и я ментально обволокла себя водяным коконом. Новый яростный cтолб пламени пронеccя по комнате, cметая всё на cвоем пути. Я призвала на помощь все имеющиеся у меня способности, мысленно заковывая себя в лед. Затем метнулась через всю комнату, охваченную пламенем к двери, которая на этот раз поддалась. Кашляя и задыхаясь, я кое-как выпорхнула и обессилено рухнула на пол. В коридоре царил сплошной мрак. А слева надвигался тусклый свет. От испуга я быстро вскочила на ноги. Свет шёл от палочки. Палочки Лорда Волдеморта. Я ругалась на чем свет стоит. В нагромождении теней передо мной возникла фигура. Лорд вышел, словно соткан из сумерек. Чёрная башня, ей-богу, только глаза горели багровым отсветом. — Что на сей раз? — холодно выдал он, смерив меня с головы до ног. — Что ты творишь, а? Свет его палочки озарил клочья моей дымящейся рабочей мантии. — Я распечатала люк, милорд, — прошептала я. Меня сотрясала дрожь. — И что же ты нашла? — Огонь. — Ни за что бы не догадался, — холодно съязвил он, посверкивая на меня глазами из-под нахмуренных бровей. Он поймал рукой дым, исходящий от моей мантии, сжал кулак, затем небрежно вытолкнул. — Что-то люки не щадят тебя. Думаешь, ты имеешь право открывать их? Я молчала. — Отвечай мне, что даёт тебе право? — Здесь жили мои предки с незапамятных времён, — выпалила я и ужаснулась, вспоминая записку. Его ухмылка резко сменилась злобной гримасой и Лорд зашипел на меня: — Ты же могла погибнуть. Один раз я уже спас тебя! — Да, милорд, я знаю. От посредственности. — Глупая девчонка, на дуэли. Я недоверчиво подняла на него глаза. — Шиндер спас меня на дуэли. — А по чьему приказу, думаешь, он это сделал? Я быстро заморгала глазами. «Пикси окаянные, не пора ли мне хлебнуть сыворотки?» — Твоя безмозглость меня озадачивает, Приска, — в глазах Лорда угрожающе вспыхнули красные угольки. — Мой приезд в Ньирбатор давно был запланирован, а то, что ты здесь устроила и на что нарвалась, шло вразрез с моими планами. Жалко свести в могилу род Годелотов, знаешь ли... особенно если этот род обязан послужить моему замыслу. И ты послужишь. Не сомневайся, этот долг ты мне вернешь. — Его челюсти были гневно сжаты. — П-простите меня, милорд, — пробубнила я, застигнутая врасплох откровением и очередной угрозой. — Я никоим образом не хотела расстроить ваш замысел. Умирать определённо не собиралась. Просто... люки эти таят немало опасностей, — оправдывалась я, боясь, что моё молчание произведёт на него ещё более жалкое впечатление, нежели мой подгоревший облик жертвы. — Самое ценное Ньирбатор охраняет разнообразными препятствиями... На страже шкатулки Годелота, скорее всего, тоже стоит убийственное препятствие. — Крестраж... Надо же, — с ехидцей усмехнулся Лорд. — Вполне в твоём духе — вот так выйти из затруднительного положения. Думаешь задобрить меня, вот так меняя тему? — Я не меняю, лишь развиваю... милорд. — Сглотнув я прикусила губу. — Эта находка непосредственным образом послужит вашему замыслу. «Только бы он не сказал те слова, — с пульсирующей болью билась мысль — Судьбу можно обыграть. Дурацкие сны можно рассеять. Я... не заслуживаю такого обращения». — Пожалуйста, милорд, разрешите мне пойти к себе, у меня тут... э-э... голова немного кружится, то есть очень, очень кружила — бессвязно бубнила я, охваченная паникой, надеясь поскорее ретироваться под этим предлогом, и таким незамысловатым образом обыграть судьбу-злодейку. Лорд пресек мои потуги; его холодный смех окутал меня невыразимой апатией, да так, что я в те мгновения помыслила, что лучше было мне сгинуть в огне. — Как думаешь, в конце я тебя пощажу? Я поняла, о каком конце он говорил: когда хоркруксия будет исчерпана. — Очень на это надеюсь, — и я подняла на него глаза. Его жёсткий взгляд сфокусировался на мне ровно настолько, чтобы я успела почувствовать себе обречённой... дикой особью. Я так устала бояться... Ну сколько можно, помилуй Мерлин?! Снова потупив взгляд, я смотрела на свои колени и представляла себе, как они торчат из белоснежного гроба. — И всё-таки, — раздался медлительный голос Лорда, — всё-таки ты мне нужна. Пока что. — Мои мысли мчались галопом и я чувствовала, что могу запросто свихнуться в тот самый миг. Дыхание было отрывистым, а его таким... безмятежным. Помедлив с минуту, он добавил: — В твоих силах это исправить. — Я исправлю, милорд. Я обещаю. — Вот как? — он вскинул левую бровь, в упор глядя на меня. — Не боишься разбрасываться такими громкими словами? — Своё решение я твердо намерена осуществлять и дальше. Значит, не разбрасываюсь. Лорд испытующе смотрел на меня, будто высматривая что-то на моём лице. Фальшь? А я от испуга говорила предельно искренне. — Запомни, Присцилла, мир устроен так, что мне можно всякое творить безнаказанно. Так что подчиняйся или переедешь... куда-нибудь. Я переломлю твою малейшую попытку к неповиновению. Быть такой душенькой, конечно, не порок, но постарайся впредь быть более благоразумной. А сейчас... — он окинул взглядом клочья моей мантии и сжал губы в жёсткую линию, — не мешайся тут в столь поздний час. Ступай в свою комнату и приведи себя в порядок. «Не мешаться в своём доме? Какой ещё поздний час? Ваш здравый смысл, милорд, обескураживает меня», — я подумала и быстро отвернулась, чтобы он не увидел моего кислого выражения. Расстояние к моей двери было не больше нескольких метров. Я уже перешагнула через целых пять каменных плит, когда вновь прозвучал высокий голос: — Вздумаешь открыть в одиночку ещё один люк, я узнаю, — и послышался гортанный смех. Я вошла в свою комнату уже, как мне казалось, перешагнувшей грань умопомешательства, и заперла дверь онемевшими пальцами. Настенные часы показывали полдвенадцатого. Я осела на пол... «Сколько часов я провела в том люке? И за что Ньирбатор так со мной?» — думала я, до кpoви прикусив нижнюю губу от oxватившей меня обиды. Пока я сидела на полу в оцепенении, мои глаза наполнялись горячими слезами. Если я ещё когда-нибудь услышу колыбельную... Четверг, 1 марта «Создатель крестража совершает целый ряд ритуальных приготовлений и провозглашает первый текст введения в обряд: «Вот дом смерти; вот (такой-то по счету) дом смерти; вот оно, чрево смерти. Я открою дом. Затем закрою» Вслед за этим он объявляет: «Дом открыт», — и роет в земле могилу. На дно могилы он кладёт жертву, а поверх неё сосуд для крестража. Поскольку душа создана из двух субстанций — слёз и пота, исходящих из страданий и мук, создатель должен тянуться к сосуду, пытаясь извлечь его из ямы, выбиваясь из сил и почти теряя сознание; сосуд не поддаётся ему и только на (?)надцатый раз его попытки увенчиваются успехом. Сосуд кладется возле ямы лицом на восток, и создатель «закрывает дом», то есть засыпает могилу землёй. Вся церемония продолжается около трёх часов» Второй текст закрепления обряда содержит заклинание, которое произносится от имени умершего и начинается словами: «В обличье змея я прихожу в дома к живым и пью оставленное для меня молоко и вино, смешанное с медом». Метафора крестража, осушающего все соки у избранной жертвы, обязана быть произнесена вслух, ведь речь — это дом жизни. Третий текст начинается словами: «Да истребится последний враг — смерть, да не пристанет она ко мне, да не устоит она предо мной. Да возьмет она всякого из моей руки вместо меня...» *** Я нахожу некое мрачное обаяние в том, что весна началась для меня с того, что я определила, какой обряд имел место в Албанском лесу. Вчера я целиком посвятила себя хоркруксии и пришла к такому результату. Проще было бы спросить у Лорда, но он бы уколол меня тем, что я «глупая девчонка», если не могу распознать обряд инстинктивно. Он считает, что кровь Годелота ведёт меня по следу и попросту не позволит мне сбиться с пути. Мне не хочется его разочаровывать, но я не всегда с уверенностью могу сказать, что меня что-то ведёт. Скорее всего, он-то и ведёт меня, но ему предпочтительнее верить в силу крови, провидение и благоволение судьбы. Сон Миклоса, сбывшийся лишь отчасти, убеждает меня в обратном. Лорд не сказал те заключительные гнусные слова, и меня это обнадёживает. Перечитав записку Миклоса, я вложила её в книгу о кентаврах и затолкала на дальнюю полку. Порой смысл внутренних перемен не вceгда cpазу яceн. Ты coкрушена — потом ты возвращаешься к прежней жизни, но перемена уже coвершилась. Никогда ты уже не будешь прежней. В процессе исследования церемониала крестражиста, у меня в голове мутилось, словно от хмеля. Словно неведомая сила схватила меня крепко и подстёгивала подойти поближе, ещё ближе, близко-близко к этому великому и страшному существу, на которое, однако, вряд ли можно положиться. Подумать только, он испытал такую агонию в том лесу... А после седьмого изменится каждая клетка его тела, он станет высшим существом, без изъянов, присущих всем тленным. Семикратное бессмертие — тёмные волшебники могут только мечтать о таком!.. Мои думы постепенно обрели более отрешённый характер, и я даже свыклась с мыслью, что мне ещё как придётся вернуть Лорду долг. К слову, после огнедышащего люка я не вижу его уже вторые сутки. В иные мгновения, в ходе корпения над хоркруксией, я обращалась к Барону с вопросом и на полуслове немела... Сперва хотелось лишь рыдать, но даёт знать о себе предчувствие, что портрет ещё вернётся ко мне. Сегодня меня разбудили звуки Лордовых шагов на моём потолке. Невыспавшаяся голова гудела, как колокол, и я была в крайне возбуждённом cocтоянии. Прими он комнату на втором этаже, было бы куда благопристойнее, гости ведь не могут располагаться выше хозяев. Но разве он считает себя гостем? А госпожа Катарина? У неё любовное помрачение, а у меня кошмарное предчувствие, связанное с люками. Мне в страшном сне не могло присниться, чтобы Лорд Волдеморт воочию увидел, как люк может мною пренебречь. Такое безобразие может подорвать в его глазах моё звание будущей хозяйки Ньирбатора, — если он, конечно, разрешит мне дожить и увидеть это пресловутое будущее. И что вообще значит «не открывать люк в одиночку»? Мне открывать под его надзором? Только этого ещё не хватало. По его тону сложно было понять, что он имел в виду. Признаться, ничто мне ещё не давалось с таким трудом, как нынешние попытки приобрести вес в глазах Волдеморта. Быть весомой только из-за крови Годелотов как-то притянуто за уши. Я дорожу своим наследием, но не настолько, чтобы определять собственную значимость только в свете сомнительных достижений своих предков. Я могу добиться своих собственных. Мне это не жизненно важно, но было бы неплохо. «Этот долг ты мне вернешь». Будь я склонна к хандре, то назвала бы свое положение не лучшим, чем у того упыря, которого приковывала цепью к бетонному полу. Волдеморт ввиду своего господства мог просто поставить меня перед фактом: «Служи мне», но теперь он может злокозненно надавить: «Ты мне должна». Но могло быть и хуже. Моё воображение подсказывает мне насколько. Было уже поздно. Тишина настолько способствовала чтению, что мне не хотелось прерывать его. Я избавилась от назойливых мыслей, с головой уйдя в хоркруксию, и не заметила, как часы пробили полночь. Звук бьющихся крыльев донёсся до меня с улицы: к окну подлетела сова Гонтарёка. Я минуту-вторую дурашливо смотрела на неё, думая, пустить или не пустить. Она выглядела как посланница из внешнего поверхностного измерения, ведь мой Ньирбатор — измерение сокровенное, потёмки души, костный мозг фамильной магии. Сова внезапно взялась стучать по стеклу, и то весьма нервозно. Ещё немного и замок изрешетил бы её проклятиями. Я быстро отворила окно и сняла с её лапки записку: «Приска, черкни пару строк, дабы я знал, что ты жива-здорова» Ответив предельно ясно: «Я жива-здорова», я поскорее отослала сову восвояси, чтобы снова погрузиться в чёрную магию. Ох, поболтать бы сейчас с Бароном... Я не теряю надежды, что ещё увижу его. А вдруг Лорд вернёт его мне, скажем, в награду за особо качественный отчёт? Наложит чары, чтобы тот не разболтал лишнего и просто отдаст мне... Ну же, верни мне моего советника... Кровавый он или кровожадный, мне без разницы. Когда я снова увижу Стефана Батория, больше не скажу ему ни одного дерзкого слова. Я торжественно клянусь... Батории, верните мне его, умоляю.