Ньирбатор

Пятница, 2 марта 1964 года

На дряхлый дом наш мир похож — Стропила оседают низко... Шандор Петёфи

Сегодня во время обеда госпожа Катарина читала мне нравоучения, которые, по её мнению, сослужат мне добрую службу в ближайшем будущем. Она утверждает, что самое большое достоинство мужа — это недалёкость. «Умный непременно захочет верховодить, а это несправедливо, ибо женщины Ньирбатора созданы, чтобы властвовать». Она похвалила моих родителей за их выбор, «так как Варег отлично сойдёт на роль такого мужа». Меня подташнивало, но я была твердо намерена прикончить свою порцию — всё ради того, чтобы порадовать Фери. Заметив сегодня мое кислое выражение, эльф решил, что я опять загрустила из-за Барона, и сказал, что попробует достать его ради меня. Непосредственность этого своенравного эльфа тронула меня, хотя я сомневаюсь, что Фери способен изъять что-либо из комнаты Лорда. Быть может, Фери считает, что Лорд мучает Барона? Верный Ньирбатору эльф не может смириться с тем, что чужак пришёл и присвоил наше. В такой ситуации личные разногласия с Бароном напрочь отбрасываются и эльфом руководит исключительно долг. А мне любопытно было б услышать беседу тех двух центров вселенной... Ясное дело, Барону не хотелось бы, чтобы я увидела, как Лорд его укрощает. Фери, помимо всего прочего, стал более тщательно следить за тем, чтобы госпожа пила свою сыворотку; розовая шаль воздействовала на него пугающим образом. «Розовый цвет не смеет находиться в поле зрения Баториев», — пропищал Фери, любитель оранжевого. Меня обидело то, что госпожа считает Варега недалёким. Он теперь не просто упырей пытает или шатается по окрестностям, он теперь алхимик. Он повзрослел. Меня осенила мысль сразу после обеда пойти к Варегу и броситься в его объятия, напомнить ему, что мы с ним вместе с колыбели; мы — свирепые дуэлянты; пускай весь мир убьётся, а нам хоть бы хны. Мое воображение рисовало сцену нежности и страсти, я улыбалась от уха до уха. Госпожа посчитала, что её нравоучения вдохновили меня. Не успела моя улыбка сойти с лица, как в зал стремительно вошёл Лорд Волдеморт и потребовал моего присутствия в библиотеке. О нет! Идти в мрачную обитель, пожирательницу душ... Снаружи всё скоро расцветет. Над входом в особняк Гонтарёков будет виться олеандр... Я поднялась, извинилась перед госпожой и поспешила за Лордом. «Без меня, что ли, пойти не мог? Усадить его ещё? На подлокотники наколдовать мягкий бархат? Быть может, род Баториев защищает книжки от его багровой радужки? А это вполне возможно. Меня, значит, нет нужды защищать, а книжки охранять они готовы. Что же вы творите, духи? Я могла сгореть в том люке!» — мои мысли разгорались. Но я остепенилась: под кровом Баториев злиться на них равнозначно самоубийству. Лорд шёл немного позади меня своей беззвучной поступью. Чтобы отвлечь себя от неуместной злости, я спросила у него, как Барон уживается с Графиней. Всё таки, я не видела его, когда в последний раз заходила в комнату Лорда. Даже не верится, что я раньше подумывала о том, чтобы избавиться от портрета. План был таков: выведать у Барона ценную информацию и упрятать его куда-нибудь. Кто бы мог подумать, что он станет мне как родной. — Никак, — последовал всесторонний ответ. — Что-то не так с... сожительством портретов, милорд? — Догадайся, — отрезал Лорд. — Графиня выкинула какой-то фокус, да, милорд? — Нет, но Барон предупредил, что выкинет, если оставить его с ней. Я вопросительно посмотрела на Лорда и споткнулась о шершавую каменную плиту. — Да, Присцилла, да, — продолжил он. Его тон сквозил раздражением. — Пришлось переселить твоего дорогого Барона, — Лорд пытливо на меня посмотрел. А когда я отвела взгляд, он продолжил: — Где он, я не скажу. Искать даже не пытайся. Во мне взыграла любознательность. Я начала мысленно формулировать вопрос о портрете Графини, о том, не начала ли она... подавать признаки жизни. Уголок её рта пополз вверх, мне тогда не померещилось. Да у меня целый день пошёл на то, чтобы я поняла, что ничего мне не мерещится. Я молодая, у меня глаз зоркий и грибными отварами я не балуюсь. Но Лорд не дал мне возможности утолить свое любопытство. Он внезапно сделал несколько шагов вперёд и преградил мне путь. Всматриваясь в моё лицо, он протянул: — Ты удивляешь меня, Присцилла. Ты вообще осознаешь, что речь идёт о портрете? У тебя такой обеспокоенный вид, будто это папаша твой ненаглядный вдруг уехал, не попрощавшись. Я не знала, что ответить. У меня такое ощущение, что всё, что для остальных тщательно скрыто, в присутствии Лорда выливается наружу. От него ничего не утаить — настолько, что мне кажется, будто каждая моя мысль даёт ему всё больше поводов для манипуляций. Это такое обезоруживание, что остаётся лишь подчиниться и позволить держать себя на крючке. Я ничего не ответила и продолжила путь в библиотеку. Барон — не просто портрет, он называет себя душой Ньирбатора. Но Лорду он, по-видимому, этого не сказал. Он снова шёл позади. Коршун какой-то, честное слово. Чтобы не навлечь на себя дальнейших потоков его красноречия и подозрений, я сразу сменила тему и спросила у Лорда, к каким трудам по хоркруксии он посоветует мне приступать после «Розы ветров», ведь я уже дочитываю книгу. Он ответил, что мне следует пойти в дом Бартока, и в его кабинете я найду очерки, полезные для задания, начиная с четырнадцатого века, но мне следует приступить сразу к пятнадцатому. Снисходительным тоном он пообещал мне помощь в их правильном понимании. Я удивилась, что Лорд сам заговорил о своём кабинете. Розье следовало предупредить меня до того, как я заявилась и прихватила сборник Бартоломью... Но Розье же сказал мне приходить — вот я и пришла. И, получается, приду снова. — Среди тех стеллажей находится немало книг из моей личной коллекции, — холодный голос Лорда застилал стены Ньирбатора, пользуясь его сверхъестественной акустикой. — Там собраны тексты, содержащие весь объем накопленных магами знаний — начиная с истории возникновения чар у магической расы и заканчивая полным описанием её достижений во всех областях, многообразия её власти и особенностей воспитания. Из этого громадного объема информации я заимствую только те идеи, которые служат моим целям. Советую тебе придерживаться тех же приоритетов. «Да, милорд, жизнь слишком коротка, чтобы заимствовать ещё и те идеи, которые не служат вашим целям, — я думала. — Другие идеи я с радостью отброшу» Мы уже были на третьем этаже, когда Лорд обернулся, будто учуял что-то. Я услышала немного позже, хотя у меня слух отменный, но у него органы чувств, похоже, обострены донельзя. Хоркруксия сказывается на духовной жизни, но я не находила сведений, что она может вредить физиологии. Налитые кровью глаза — всего лишь отличительная примета. Шуршание платья на лестнице возвестило о том, что за ними умчала госпожа Катарина. Вскоре платье успокоились и вплыло в начале коридора неторопливо и сдержанно, как положено. — Не ведите туда душеньку, милорд! — воскликнула госпожа строгим тоном, который я уж успела позабыть. Я широко заулыбалась. «Госпожа Катарина пришла в себя? — я мысленно ликовала. — Если она снова стала заботиться обо мне, значит, её сознание прояснилось. Мне хотелось обнять её и расплакаться. Госпожа прибежала выручать меня! Сейчас она сделает Лорду выговор за то, что оторвал меня от трапезы и прикажет ему самому топать в библиотеку!» — Милорд, это не библиотека, а газовая камера. Там умерло двое моих родственников. К тому же, правила приличия требуют, чтобы наставница юной особы не выпускала из виду свою протеже. — Госпожа поправила волосы и метнула в меня колкий взгляд. — Уймитесь, любезная, — произнёс Волдеморт медовым голосом. Алая каемка виднелась вокруг его зрачков. Он смотрел на госпожу, сморщив лоб; так однажды смотрела на меня целительница. — Она больше не ваша протеже. А по дороге в библиотеку я могу и передумать туда идти. Может, попрошу душеньку показать мне... интересные места в замке. Он откровенно издевался. Я с восхищением смотрела на госпожу-защитницу и теребила кончик своей косы, поглядывая на Лорда. «Чем же всё закончится?» — Примите моё почтение, милорд! Мне хорошо известно, что вы обременены делами и что ваше время ценится на веc золота. Если вы уделите мне немного вашего поистине бесценного времени, я сочту это за высокую честь, милорд. Я признательна вам до глубины души и буду рада поводить вас по Ньирбатору, который знаю до тонкостей, поскольку живу здесь намного дольше душеньки и ведаю больше, — госпожа заулыбалась. А потом учтиво прибавила: — Фери тоже знает разные закоулки. На меня снизошло тягостное осознание: госпожа не пыталась спасти меня, она лишь хотела привлечь внимание Лорда. — Я не снисхожу до общения с эльфами, — надменно процедил Волдеморт. — Его, по всей видимости, держат здесь исключительно в память о его прежних заслугах. Его нужно наказать. Немедленно. Госпожа вспыхнула из-за того, что Лорд проигнорировал её предложение, а в придачу отпустил замечание, и машинально принялась перебирать жемчужины в ожерелье. — Но... простите, милорд, за что наказывать? — Когда я впервые вошёл в комнату Графини, там всё было покрыто пылью вперемешку с иссохшими останками насекомых. — В Ньирбаторе не бывает насекомых, милорд, — вмешалась я, не потерпев надругательства над правдой. — Они не могут приблизиться к замку даже на расстоянии вытянутой руки. Лорд Волдеморт обернулся ко мне всем корпусом и прищурился. Он глядел на меня пристально, обшаривая мое лицо дюйм за дюймом. Я помрачнела и вжалась в стену в надежде, что духи Ньирбатора смилостивятся надо мной и позволят улизнуть. Госпожа переводила взгляд то на меня, то на Лорда. — Хочешь сказать, что я выдумываю? Как ты смеешь? — Я говорю правду, милорд. — Мне плевать. Ты смеешь прекословить мне? — Его пронизывающие глаза парализовали мою попытку отвести взгляд. — Я не прощаю такого. Я растерянно захлопала ресницами, боясь, что он взаправду не простит. Бросит в меня Аваду, разорит Ньирбатор... Госпожу лишит жизни... У неё уже, по-видимому, крепко помрачился рассудок. Но жить-то она живёт. Ради Ньирбатора она должна жить. Ради меня и завещания. — Простите меня... милорд, — был мой тихий ответ. — Я сглупила. Правда не имеет для меня значения, только ваша благосклонность. — Благосклонность и расположение, — самодовольно он изложил. — Помни об этом, когда в следующий раз вздумаешь раскрыть свой рот. Его манера разговаривать снова смутила меня. До сих пор не могу привыкнуть к такой бесцеремонности. Но я знаю, что ему всё дозволено. Он — величайший тёмный волшебник, и я ловлю себя на мысли, что дрожу не всегда от страха. Он столько всего достиг... При мысли о том, кто ко мне обращается, я не могла сдержать трепета. — Хорошо, милорд, я буду помнить, — попыталась я ответить как можно мягче. Лорд посмотрел на меня со своим обычным сочетанием надменности и равнодушия. Он перевёл взгляд на госпожу, о которой мы успели забыть. Она стояла в сторонке и ожидала от Лорда любезных распоряжений. Улыбка не сходила с её лица. Она будто совсем не слышала, как он обращается со мной. Лорд коротко кивнул ей, и она, приняв это за поклон, быстро заморгала как робкая маленькая девочка. Эх, всадница вы наша седовласая... Что бы сказал Барон? Он бы приказал срочно вызывать духов предков, чтобы они её реанимировали. Шуршание удаляющегося платья подействовало на меня успокаивающим образом. — Ступай в свою комнату, — сказал Лорд и подошёл ко мне, смотря на меня выжидательно. — У меня больше нет времени на тебя. Я не мешкая двинулась в сторону своей комнаты. За своей спиной я услышала шелест мантии. Волдеморт шёл за мной. Сначала мне показалось, что его шаги были непозволительно торопливые, затем слишком медленные. Если б я резко остановилась, возможно, он бы подогнал меня жалящим заклятием. Или нет. Кто знает. Я ускорила свой шаг, чтобы поскорее скрыться из виду. Уже возле двери своей комнаты я увидела краешком глаза, что он свернул на лестницу. Он уходил. Я выдохнула с облегчением. Ввалившись в свою комнату, я упала на кровать и рассмеялась от нелепости произошедшего. Зачем он прервал мой обед? В библиотеку идти? И как, успешно? *** — Я видел все твои недостатки и самые лучшие черты, твоё легкомыслие и твою самоотдачу, — вполголоса заговорил Варег, — и не могу подавить в себе этой привязанности, этих чувств... Не подумай, я не виню тебя ни в чем; это всё наше воспитание, обычаи и воздух, которым мы дышим. Мы так устроены. Мы сидели с Варегом в обнимку на мягких подушках, раскиданных вдоль подоконника. Я зашла к нему без предупреждения, как обычно. Отворив мне дверь, эльф провёл меня к нему без лишних церемоний. Варег и дальше был занят своими алмазами; когда он увидел меня, его глаза засверкали неистовой радостью, которая мимолётом перешла ко мне. Он тот, ближе которого у меня нет. Мы выросли вместе, пакостили друг другу и радовали друг друга. Слишком много объединяет нас, чтобы можно было просто так разбежаться из-за каких-то убеждений. Варег как бы олицетворяет всю мою чувственную жизнь, потому как логики в наших отношениях мало. Если они немного искажены, то это не наша вина, а роль сыграли, как он сам заметил, воспитание, обычаи и воздух. За пару месяцев Варег действительно очень повзрослел. Я почувствовала, как его характер утвердился. Это не был безболезненный процесс; всё это сопровождалось метаниями, которые внесли в нашу жизнь немало конфронтаций. Стало заметно, что сарказм, всегда преобладавший в его характере, усилился донельзя. Он стал категоричен. Он усердно работает в своей стихии. — Между тем я бы очень хотел поговорить с тобой о костре, — продолжил он. Я не испугалась, только сердце в пятки ушло. Я готовилась к его причитаниям, но Варег, как оказалось, собирался меня утешать, а не ругать. — Ты должна знать, я несколько раз беседовал с госпожой на эту тему. Она объяснила мне, что причиной может быть родовое проклятие Годелотов, которое передаётся через каждые три поколения. В том, что ты до сих пор не разожгла костра, твоей вины нет. Теперь я понимаю. — Варег, я слышала эту теорию, хотя мы не имеем достаточно оснований, чтобы подтвердить её. Может такое случиться, что когда я разожгу костёр и войду в твой дом, доступ к Ньирбатору будет мне закрыт. Извини за откровенность, но нам просто нужно дождаться, когда госпожа составит завещание в мою пользу, тогда я буду действительно вольна в своих действиях. Тогда замок после её смерти не сможет меня отвергнуть. Это мое... инстинктивное предположение. Я решила не говорить Варегу о фривольных словах Волдеморта, что лишь от него зависит исход наследства. Думаю, Варег может понять это превратно. С одной стороны, это походит на шантаж, а с другой — ради выживания всегда приходится сотрудничать и в чём-то уступать. Это не самое страшное, что могло меня настигнуть. Напустив на себя злокозненный вид, Варег выпалил: — А что для тебя важнее: я или замок? Только не раздумывай долго, иначе я приму это за ответ. — Но мне нет нужды выбирать, — скроив улыбку, я крепче сжала его руку. — Ты знаешь, насколько замок важен для меня. После составления завещания наступит время для решительных действий. Тогда нужно будет подключать всю сообразительность, ведь Мальсибер просто так не сдастся. Но мы-то с тобой никуда друг от друга не денемся. Мы теснее прильнули друг к другу. Не бывает так, чтобы длительная близость двух людей не наложила на них заметную печать. Смешон человек, убежденный, что его ничто не способно одолеть, изменить, смягчить. Нет, всё заразительно — мудрость, глупость, слабость, сила. Мы вce на кого-тo влияем и cooтветственно дpугие влияют на нас. — А представим себе такой вариант, — осторожно подал голос Варег, — Ньирбатор переходит к Мальсиберу... — Я сразу отметаю подобную мысль! Увалень не сможет совладать с этой... бездной. Он даже ни одного люка не открыл за всё время проживания здесь. Скорее всего, он просто запечатает замок по принципу: ни тебе, ни мне. — Но костёр ты тогда сможешь разжечь? — Варег, между нами всё уже было. Неужели костёр для тебя столь важен? — Ну... было бы неплохо соблюсти церемонию. — А теперь ты звучишь, как Барон. Варег рассмеялся. Его настроение улучшилось. Казалось, я обнадёжила его больше, чем когда-либо саму себя. Суббота, 3 марта Последние три выпуска «Ежедневного пророка» сообщают, что с наступлением весны англичане начали всячески сходить с ума. Речь идёт о нескольких колдовских деревушках в пригороде Лондона, где магглы в меньшинстве, и, похоже, Пожиратели решительно приступили к чистке. Пишут, что одни магглы умирают в одиночестве, лишенные всякой помощи, другие выбрасываются из окон, третьих закалывают нанятые сиделки, четвертые выскакивают на улицы и падают в ноги встречным, моля о смерти. А всё дело в том, что в Лондоне лютует некая хворь. Ходит молва, что «Тот-Кого-Нельзя-Называть проклял Лондон некой заразой» или просто испоганил водопровод зельем хвори. Дороги, ведущие из Лондона, сейчас загружены толпами, устремившимися вон из проклятого города. Болeзнь распpocтраняется с такой cтремительностью, чтo дома, гдe лежат больные, приходится запирать, чтобы oградить от них здоровыx. Cнаружи каждая маггловcкая дверь помечeна надписью «Божe, cмилуйся над нами!» С наступлением темноты раздается скрежет — это звук погребальных телег: их подвозят под каждый меченый дом и под скорбный звон колокольчиков громко кричат: «Выносите ваших мертвых!» Трупы магглов затем сбрасывают в громадные ямы на сожжение.* Магглы вообще не понимают, что творится. Только Британское Министерство знает, в чём дело. Крауч напомнил, что подобный ужас уже имел место: в 1770-х были разоблачены чистокровные группировки, которые проделали масштабные атаки на магглов; они тогда заразили хворью весь юго-восток Англии. Возглавлял их чистокровный радикал Септимус Малфой, тогдашний министр магии. Всем понятно, что это заговор Пожирателей Смерти. Не зря Лорд отправил половину своих слуг в Англию: он решил массово травануть лондонцев. Поговаривают, эту акцию возглавил потомок радикала — пожилой коррупционер Абраксас Малфой, который уже несколько лет метит на место Лича. Но и этим не исчерпываются все кошмары. Маги массово жалуются на распущенных магглов, которые, oбезумев от oтчаяния, пьянcтвуют на каждом шагу, поют на весь голoc и падают замертвo где попалo. Суеверные магглы видят знамения конца света. Несчастные даже не догадываются, что всё это организовал человек, который живёт у меня этажом выше. Кроме того, что Лондон болеет, Лондон ещё и горит. Костёр из маггловских трупов бушует что есть мочи. Подозревают, что это Адское пламя, наколдованное Пожирателями. Огонь расползается, ночи становятся светлее дней. Разлетающиеся искры разносят пожар по сторонам, разжигая его сразу в двадцати местах: в пабах, церквях, почтовых отделениях, школах и конторах. Никакая мракоборческая сила не может остановить этот грандиозный пожар. Он уже обратил всё пространство от Лондона до Брайтона в пустыню из пепла трёх сотен домов и семидесяти семи церквей. Многим обгоревшим магглам приходится лежать ночами в полях под открытым небом или в хижинах, наспех сооружённых из глины и соломы, так как многие дороги разрушены, а медиков не допускают, чтобы те не заметили следов сверхъестественного. Пока до магглов добираются колдомедики, многие уже отошли в мир иной. Данные события нашли отражение в песне маггловской группы The Clash: London's burning, dial nine-nine-nine (Лондон горит, набирайте 999) Отступая, Пожиратели поджигают за собой целые районы; адские пожары полыхают всю ночь. В пригороде от взрывающих заклятий виднеются фонтаны вздымаемой вверх грязи и слышно свист непростительных заклятий. Огонь пылающих парков жутким блеском отражается на синевато-серой облачной гряде, всё время разбиваемой новыми вспышками от дуэлей. Всю ночь напролёт не умолкают раскатистые грохоты, а к утру облачная гряда приобретает вновь бледный розоватый оттенок. Одним словом, Лорд навлёк на лондонцев и жителей пригорода тяжёлое испытание. Магглы нарекли эти события «испытанием веры», у нас же говорят, что это «испытание надобности влачить свое жалкое существование». «Дорогие сограждане, — выступил министр Нобби Лич. — Вы все прекрасно знаете о кошмарных событиях, произошедших в Лондоне за последние четыре дня. Мне нет нужды напоминать вам, какая сложная и опасная обстановка сложилась в нашей стране. Мы оказываем всевозможную поддержку маггловским правоохранительным органам в поиске злодеев. Мы сообща ликвидируем последствия их ужасающих преступлений. Я ни на секунду не сомневаюсь, что все вы, законопослушные волшебники Великобритании, в случае необходимости поможете им. Не подлежит сомнению, что Тот-Кого-Нельзя-Называть будет пойман — и он получит за совершенное злодеяние по заслугам» Крауч выступил с обличительной речью в адрес Малфоев, Блэков и Мальсиберов. Он приказал вывесить на здании Министерства Магии доску с именами членов этих семейств. «В Азкабане хватит места всем — прежде всего тем, чьи имена вы прочтёте на этой доске. Эта доска — их столб позора на веки вечные. Запомните имена разрушителей Лондона, которые во имя Того-Кого-Нельзя-Называть совершают преступления против человечности. Итак, — громогласно произнес Крауч, — я обвиняю вас по трём пунктам: во-первых, — он принялся загибать пальцы, — за проклятие Лондона заразой. Во-вторых — за поджог Лондона адским огнем. В-третьих — за участие в незаконном формировании и поддержку главаря, который не участвовал в выборах и которого никто не избирал. (Вынув из нагрудного кармана большой клетчатый платок, Крауч утёр со лба обильный пот. — Прим.автора) Видеть процветание подобной жестокости в наше время — это оскорбление для каждого порядочного волшебника. Со мной происходит то, что и должно происходить с каждым здоровым человеком, наблюдающим работу разрушительного начала. Мне мерзко. Мне больно, хоть криком кричи. Я всей душой жажду положить этому конец. Вовек не забудется то, что они совершили. Я докажу их вину, чего бы мне это не стоило. Меня не подкупить! Со мной нельзя договориться! Я всех их притяну к уголовной ответственности! Да будут прокляты эти семьи! Они и так нашпигованы родовыми проклятиями, моё — не первое и не последнее! С помощью тысячи хитростей, опасностей и мучений я освобожу Великобританию от чудовища, которое собрало шайку головорезов и намеревается подорвать устои нашего благонравного общества. С такой мелочевки начинается ДЕСПОТИЯ. (Крауч с размаху ударил по трибуне. — Прим.автора)» В ответ три семейства обвинили Крауча в злонамеренном вранье и подали на него иск о клевете. Памятная доска провисела лишь сутки и была разбита бомбардой. Крауч, я смотрю, совсем разошёлся. Как так случилось, что он до сих пор жив? Волдеморт может в любую минуту его устранить. Он будто забавляется с ним, наслаждаясь этой суматохой, которая разворачивается на глазах всего магического общества. Судя по комментариям британских политологов, Крауча уже еле выносят. Лорд довёл до того, что его не воспринимают всерьёз. Наверное, новость о его сыне Лорд приберёг как последнюю каплю, которая послужит орудием уничтожения доброго имени этого трудоголика. Помню, как мы детьми с Гонтарёком подкрадывались к воротам кладбища и, вцепившись в прутья решетки, заглядывали внутрь. Нам нравилось смотреть, как Балог копает могилы по-маггловски. Сжигание трупов у нас тоже было, но только раз — после годовщины падения Ангреногена, когда его мстители разделались с половиной города и деревни. Сиротам да и всем выжившим было не до копания, даже магическим способом. Погибших, в том числе родителей Миклоса и моих, отвезли на левый берег Пешты и сожгли. Серийные исчезновения продолжаются. Самое громкое касается младшего заместителя министра магии — Дожа и его жены. Все уже, конечно, осознали, что речь идёт о похищениях. Чудак Дож одного дня решил отправиться в гости к друзьям в соседнее графство. Вместо того, чтобы трансгрессировать как все нормальные волшебники, они с женой сели на жуткие велосипеды. Последний раз их видели в «Xарчевне дьявoла», где они были навеселе. Мракоборцы прочесали всю местность, но поиски не принесли результата. Чета Дож словно канула в воду, исчезнув без следа. Велосипеды висели на деревьях; на цепи самого погнутого обнаружили волос одного из похитителей, то есть Пожирателей. Теперь у Министерства есть улика, но имя пока не раскрывают. Также несколько исчезновений произошло во время пожаров; обнаружить останки среди пепелищ не удалось. Речь идёт о министерских чиновниках и общественных деятелях, защитниках прав всякой всячины. Адалинду Крам не нашли. Но зато нашли серийного массового убийцу Напьера. О нём никто ничего толком не знает; только небылиц пруд пруди. Его у нас называют «бич маггловского мира». Много чего я узнала от Лугоши — когда он ещё любил поговорить, а не убегать. «Напьера уже раз поймали и упрятали в жёлтый дом, но он удрал. Oн свалил ударом кулака oдного cтражника, пинком ноги другогo и хорошим ломиком третьего, cпрыгнул с высоченного здания, предварительно cтолкнув вниз наперсника, котopый бежал вместе с ним», — повествовал Лугоши, наш булочник-рассказчик. Ходят слухи, что сразу по окончании школы Напьер едва не угодил в колонию для малолетних преступников; некое духовное лицо похлопотало о том, чтобы его взамен отправили в армию. В отряде пушечного мяса его отправили в зону боевых действий где-то на ближнем востоке. Там он пропал без вести. Предполагалось, что он вместе с другими бойцами своего отряда погиб в грузовике, который был взорван, — среди останков обнаружили его солдатский жетон. Как бы не так. Напьер вернулся и начал сживать со свету невинных людишек. Где его только не видели: в цепочке преступлений на всех четырёх континентах прослеживался его почерк, и довольно-таки незаурядный. Он истребил целые семьи тех, кто перешёл ему дорогу: Уэйнов, Доузов, Дентов, всех до единого. Пощадил одну лишь Барбару Гордон: выстрелил в неё в упор, она теперь парализована, но жива. Суд признал его невменяемым, и тут из ниоткуда взялась его бабушка (дорогой дневник, а ты думал, в серийных убийц их не бывает?). Она живёт в небольшой английской деревушке Готэм в семи милях от Ноттингема. У неё есть огород и теплица; короче говоря, она взяла его на поруки, убедив судью, что перевоспитает внука и перенаправит его потенциал. Говорят, Напьер всех ненавидит, кроме своей первой любви — королевы школьного бала Джолин Кэрри, которая стала его первой жертвой. Ещё говорят, что бабушке его недолго осталось. Как гласит пословица: «Каков в колыбельку, таков и в могилку». Лорд правильно делает, что не торопится истреблять магглов, они сами неплохо с этим справляются.