Ньирбатор

Пятница, 5 марта 1964 года «8 апреля 1422 года. Я перечитывала дневник, который веду уже на протяжении нескольких лет. Моё медье взаправду изменилось. Я знаю, это всё дело рук Годелотов. Они во всём виноваты. Вследствие длительного кровосмешения они совсем одичали и держат в страхе всю деревню. Ньирбатор стал обителью демонов, так как Гарм Годелот осквернил его больше, чем все Батории вместе взятые. Он объят злым духом, и даже не отрицает этого. Я могу исцелить его и изгнать демонов. Бабушка говорит, у нас в роду не было чёрных магов, поэтому сила моя чиста и непорочна. Каждый день, возвращаясь с рынка, я неизменно прибавляю шаг, спеша поскорее миновать тот замок, соседство которого вызывает в моём сердце невыразимый ужас. Но я могу спасти Ньирбатор от этого зла. Мне лишь нужно получить благословение семьи, чтобы провести обряд. Годелоты больше не посмеют осквернять нашу деревню. 11 апреля 1422 года. Сегодня Гарм Годелот догнал меня возле луговины, схватил меня своими ручищами и попытался унести к себе в замок. Из моих уст вырвался страшный вопль, а он в ответ гнусно ощерился, распугав стайку кроншнепов, сидевших на ветке над моей головой. Внезапно он отпустил меня и потребовал у меня розу из букета в кружевах на моей груди. Я была так напугана, что сразу отколола розу и протянула ему, а он схватил мою руку и осыпал её поцелуями, которые походили на укусы какой-то дикой особи. Я отдёрнула руку и побежала домой. Завтра я попытаюсь изгнать из него злого духа, а если не получится, то расскажу папеньке о том, что позволяет себе это чудовище. Папенька вызовет его на дуэль и мои мучения прекратятся» Сегодня я дочитала «Розу ветров». В конец книги Годелот вложил две последние записи из дневника Авы Грегорович, девушки, которую он принёс в жертву для создания крестража. «Она была кроткой барышней и жила по соседству. Она изгоняла демонов из крестьян и лечила раненых животных. Даже магглы рыдали на её могиле. Звали её Ава Грегорович» По всей видимости Годелот опасался, как бы Ава не изгнала его и... вовремя принял необходимые меры. Взамен он увековечил её память в своей шкатулке. Как по мне, есть в этом нечто возвышенное... Хм, в конце концов совершил он это непотребство из своих самых лучших побуждений. Записи Авы свидетельствуют о том, что Годелот горячо её любил. Либо просто хотел. Он не мог допустить мысли, что она ускользнёт от него или того хуже — станет причиной лишения его сил (то бишь демонов). Но тот факт, что семьи палача и жертвы породнились, поражает своей свирепостью. Я думала, что первым Грегоровичем, заключившим брак с Годелотами, был мой отец, но теперь достоверно знаю, что эти семьи роднились друг с другом сквозь века. Гарм принял в штыки обвинение Авы в кровосмешении — посему прикончил её, а в жены взял её кузину Аду. У них родился Геревард, кузнец моего кинжала. По всей видимости, это и стало причиной родового проклятия: семьи заключили союз, но кровь Авы не дала себя смыть. Если я правильно всё поняла, мне неохота разжигать костёр из-за того, что Годелот когда-то принёс в жертву свою возлюбленную. Она не разделила его чувств, поэтому он разделил свою душу. Печально-то как. Меня немало беспокоит тот факт, что частица души Годелота, обагренная кровью Авы, сейчас находится со мной под одной кровлей. Ничего другого мне не остаётся, как вернуться к распечатыванию люков, чтобы поскорее найти крестраж. Но что потом? Кажется, на меня только сейчас обрушилось осознание, что я смогу вернуть своего предка... По правде говоря, я как-то даже не думала о Годелоте в этом плане. Что бы сказали родители? Это привело бы их... в негодование?.. Но их нет, и не стоит мне на каждом шагу задумываться об их одобрении. Кентавры, эти пресловутые морализаторы, судачат, что я пошла против всего живого. Но что такого страшного в том, чтобы расщепить душу или вернуть мертвого? Это противоестественно и рискованно, согласна, но на то мы и владеем магией, а не стенаем от бессилия, как конченые магглы. Что я предприму, когда найду крестраж? Первым делом нужно будет привести кормушку — человека на порабощение; оставить его один на один с крестражем, — подвал отлично подойдёт. И ждать. Что дальше, пока не знаю. В практической части хоркруксии я ничего не смыслю; только Лорду известно, как всё это следует проделать. Крестраж, как правило, должен сам со всем справиться. Подумать только, Лорд тоже читал те записи. Посмеивался, наверное... Дикая особь. Прелестно. Даже неловко как-то за своего темпераментного предка. А мама рассказывала, что наш праотец Гарм был благонамеренным человеком, чуждающимся суетных забав. Его увлечение хоркруксией воспринималось семьей как кратковременный каприз. А почерк у Авы аккуратный и плавный. Когда я перечитала записи вторично, мои руки уже не дрожали. Суббота, 6 марта Сегодня выдался довольно насыщенный день. Я пригласила к себе Агнесу — и она пришла не с пустыми руками, чем очень порадовала меня. Она принесла рукопись зелий, изобретенных Каркаровыми. Я немало удивилась такой щедрости. Забавно, что после всех тех мучительных подозрений и отстраненности мы с ней сблизились, чудеса да и только. Хотелось бы сказать то же самое о Вареге, но, увы. Я лишь надеюсь, что он не слишком сердится на меня, а погружён в свою алхимию. Кто на самом деле на меня донёс, мне предстоит узнать. Но меня уже немного попустило; я не буду больше мучаться, а как-нибудь спрошу у Лорда. Он-то всё знает. Скажет или нет, не знаю, но спрошу всё равно. Предателю я обязательно отомщу, а Беллатрисе — при счастливом стечении обстоятельств. На втором этаже я выбрала небольшую комнату, из которой решила сделать новую комнату зелий. Агнеса развлекала меня шутками, пока Фери был занят обустройством. Мимоходом Агнеса обмолвилась, что приобрела такаро, ведьмино одеяло Мири. Я немного опешила, посчитав это оскорблением памяти погибшей. Агнеса заметила это, ухмыльнулась и сказала: «Сейчас не время раскисать, нужно мыслить хладнокровно. Такаро вследствие насильственной смерти обладает мощной энергией. Если б я купила его не для себя, то подарила бы тебе». Полагаю, эта реплика имела целью задобрить меня и смягчить негодование, — и у неё получилось. Насильственная смерть. Теперь-то я знаю, как умерла Мири. От рук ли Каркарова? Вполне возможно. Но я не хочу знать подробностей. Сабольч-Сатмар-Берег узнает обо всём раньше меня. Я живу за этими грозными стенами и до сих пор верю, что духи Ньирбатора защитят меня, хотя они не защитили меня от пламени. Эржебета не защитила меня, когда я едва не окочурилась под парализующим взглядом змея. Фери, подслушав о такаро, не упустил случая поумничать: «Видите, юная Присцилла! Барон вам голову морочил какой-то Диадемой, а тут рядышком такой артефакт пропадает! Лучше синица в руке, чем журавль в небе. Юная Агнеса такая прозорливая!» К слову, госпожа наказала Фери, как того требовал Лорд — наложила заклинание, которое преобразовало оранжевую кухню в грязновато-серую. Этот цвет вызывает в эльфов чёрную меланхолию. Когда я прошмыгнула утром в кухню, я увидела, что Фери сидел на уголке каминной решетки, такой низенькой, с двумя перекладинами для тарелок. Он сидел, укрывшись полотенцем и раскачивался как полоумный. Его большие уши, так не соответствующие размерам его фигурки, качались взад и вперёд вместе с его крохотным телом. Я была поражена, увидев эльфа в таком жалком состоянии, и приказала ему немедленно стряхнуть с себя чёрную меланхолию и найти себе запасную кухню. Фери разрыдался и принялся бегать по кухне взад и вперёд, пока не запыхался. Он перенёс все свои пожитки и кухонные принадлежности в одну из подвальных комнат, и сказал, что он мне «должник навеки». Фраза довольно-таки многообещающая. Не знаю, сколько должно длиться наказание, ведь Лорд счёл его образцовым. Не исключаю того, что он решил омрачить жизнь эльфа пожизненно. Когда я спросила, правда ли то, что Лорд сказал о насекомых, Фери завизжал: «Я не знаю! Я отродясь там не был! Но, молю вас, не наказывайте меня! Я боюсь госпожу Молчунью! Даже двери той комнаты вселяют в меня ужас и вгоняют меня в дрожь!» Мы с Агнесой разговорились и я рассказала ей о трупе в чулане. Она совсем не удивилась и заметила, что такому замку требуется регулярное подношение и что душа репортёра не сможет питать нас вечно. «С духами Ньирбатора нужно сотрудничать, — я размышляла. — Надо будет приволочь какого-нибудь маггла и запереть в чулане. Духам понравится и они будут мне благоволить. Это уже, собственно, два маггла: одного — Годелоту, второго — замку. Мне лишь нужно задобрить тех, кого Ава собиралась изгонять. Всему ценному полагается жертва». Агнеса призналась, что недавно провела обряд жертвоприношения у себя дома. Она замордовала маггла прямо в своей бежевой комнате, затем перевалила труп через подоконник, протиснула в окно и сбросила в сад. «Он такой жирненький был, — она рассказывала. — Тяжело рухнул на клумбу, мамины цветы смял. Но я стёрла ей память о том, что она их выращивала» Она назойливо стала расспрашивать, где я собираюсь праздновать свой день рождения. Я ответила, что рано ещё думать, десять дней в запасе. — Соблюдём традиции тёмных волшебников, — заговорила она нравоучительным тоном. — Справлять будем в доме умершего насильственной смертью. Пойдём к Мазуревичу. У меня сердце упало куда-то низко, низко. — С чего это мне праздновать в том вонючем домишке? — спросила я с напускной небрежностью. — У Мазуревича ведь эльфа не было, там наверняка грязь, паутина ветхая... — Тем лучше, — резво подхватила Агнеса. — Можно будет провести ритуал для сохранения упругости груди. — Если тебе так не терпится напялить на себя магглову паутину, — ответила я, — ты можешь сделать это хоть сейчас. — Нет-нет, это особенный день. Я же для тебя стараюсь! След на доме колоссальный. Авады не было, но кровищи-то сколько, красота да и только. — Откуда ты знаешь? — подозрительно осведомилась я. — Ты тоже слушала рассказ Лугоши? — Да нет же, я сама ходила посмотреть! А ты и Варег, кажись, единственные во всей деревне, кто не ходит туда ритуальничать. В общем, я пообещала Агнесе, что пойдём справлять в дом Мазуревича. Что уж тут горячиться. Мне самой интересно вернуться на место преступления, посмотреть что да как. Во мне взыграло неподдельное любопытство. Церемония открытия моей комнаты зелий произошла традиционно: на роль первого зелья положено выбирать Noctem. Оно полезно в тёмное время суток, на несколько часов можно слиться плотной тканью с мраком и стать невидимкой. Несколько часов это грубо говоря. Его продолжительность зависит от самоотдачи в процессе приготовления, от силы желания спрятаться, от причины, по которой зельевар прячется... В общем, зелье довольно непредсказуемое, но капля такого зелья ценится на вес золота, так как оно состоит из редчайших компонентов. От мысли, что можно во тьме совершить все свои дела, не опасаясь, что придётся потом преследовать свидетелей, мое сердце тает от восторга. — Тебе Noctem ещё как пригодится, — сказала Агнеса, водрузив котёл над очагом. — Маггла будет легче заманить. — Жалко как-то ценное зелье тратить на маггла, — ответила я. — Я Варега могу попросить, чтобы притащил какого-нибудь... — я вдруг запнулась. А если он откажет? Вдруг он настолько проникся английским состраданием? Такой отказ привёл бы меня в отчаяние. Уж лучше сама как-нибудь. Агнеса старательно варила Noctem вместе со мной. Полагаю, она нуждается в нем больше меня. Говорит, чета Лестрейнджей отправилась в Англию с поручением Лорда, а Рабастан-верзила не присоединился к ним. Агнеса считает, что у него на неё виды. Знал бы он, какие у неё на него виды с зельем Noctem! Впрочем, я надеюсь, что она справится без моей помощи, ведь я сгоряча пообещала подсобить. Но теперь я обдумала всё и поняла, что такая самодеятельность опять может привести к дуэли. Лорд — не тот, кто дожидается Дня Тиборка, чтобы прикончить кого-нибудь. Он взмахнёт этой своей мертвецки-бледной кистью, меня бегло линчуют, и он спокойно пойдёт шипеть в свою книгу в сафьяновом переплёте. Что станет с Ньирбатором? А с госпожой? Он всё медье со свету сживет, а потом и весь мир; останется наедине со своим бессмертие. Безумец. *** После шести часов плодотворного времяпровождения с Агнесой мы попрощались. Этот день пошёл нам обеим на пользу: она прихватила с собой вожделенный напёрсток с Noctem, а я пополнила свои знания несколькими полезными зельями Каркаровых. Я не торопилась покидать комнату зелий, так как у меня на примете был ещё один незаурядный рецепт. Я вытянула сборник Бартоломью, чтобы попробовать сварить что-то совсем неприменимое в жизни, но занимательное при хоркруксии. И вдруг услышала стук в дверь. Когда я отворила её, на пороге стоял Лорд Волдеморт. Самовлюблённый. Властолюбивый. Он окинул меня изучающим взглядом и сказал: — Иди за мной. Как говорится, periculum in mora. Поэтому я не осмелилась заставлять его ждать или расспрашивать, а просто пошла за ним, едва поспевая за его стремительным шагом. Как Лорд узнал, где я? Когда я провожала Агнесу, когти над дверью были серебристые. Он слишком хорошо начал разбираться в замке, если смог найти меня, хотя заклинания призыва и поиска здесь не действуют. Многочисленные вопросы омрачили мое хорошее настроение, но у меня не было времени погрузиться в тяжкие думы. Всего два лестничных пролета и мы с Лордом оказались на четвёртом этаже, и затем — в его комнате. Там, сидя за письменным столом, как обычно, Лорд потребовал от меня отчёт. Без предупреждения и подготовки. Чего он этим добивался? Обескуражить меня и посмеяться? Я сначала растерялась, но затем вспомнила о том, что могло бы сойти за приличный отчёт. В «Розе» присутствуют некие незаконченные предложения, оборваны многоточием. Эти фразы встречаются с интервалом в три и шесть страниц. Я заприметила эту закономерность совершенно случайно, но хорошо запомнила фразы, поскольку записала их в тетрадь, не зажигая люмоса, а подошла поближе к освещенному лунным светом окну. Фразы сами по себе являются абсолютной бессмыслицей, что указывает на игру слов и скрытую аллегорию. Короче говоря, я насчитала семнадцать таких фраз. Тетради при мне не было, и я не могла применить акцио, поскольку заколдовала свою комнату таким образом, чтобы оттуда невозможно было что-либо призвать. Мне вдруг очень сильно захотелось обнадёжить Лорда и высказать предположение, что столь небрежно сокрытая тайна может сулить немало вариаций для множественного крестража, и не только семиглавого. Но я вовремя поубавила свой пыл и не сболтнула лишнего. Пока я пыталась связно передать свои сумбурные впечатления, Лорд слушал с невозмутимым выражением лица. Он изящно переплел пальцы и откинулся на спинку кресла. Стальной блеск в его глазах оттенил багрецу. Спустя некоторое время он встал с кресла и, сдвинув свои изящные брови на хмуром челе, начал шагать по центру комнаты взад и вперёд. Казалось, что он незаметно для себя погрузился в раздумья вслух. Тогда он не был похож на Лорда Волдеморта, а на обычного ученика Дурмстранга, который тщится найти объяснение необъяснимому; староват, конечно, но если прищуриться под правильным углом, вполне такой себе обычный ученик. Лорда в нём выдает то, что в своих трактовках он предпочитает не употреблять никаких других наклонений, кроме повелительного, и никаких других времен, кроме будущего. Загадочного в речах Лорда было в избытке, но у меня сложилось впечатление, что с помощью тех фраз ему удалось набpecти на отдельные cocтавляющие какой-то гигантcкой головoломки. C каждым новым приводимым им аргументом я всё с большей определённостью понимала, что мне не угнаться за смелым полётом его мысли. Для меня его утаптывание ковра было нелегким зрелищем, ведь позади него находился портрет Эржебеты. Вот за его ухом промелькнула её скула, за его затылком — кончик её брови. Он шагнул влево, и предо мной во всей красе открылись её пухлые губы. Не сводя глаз с Лорда, мне приходилось бегать глазами по ней тоже. А всё оттого, что я сидела. Мне тогда не померещилось — уголок её рта пополз вверх. Я видела своими глазами! Но Молчаливая должна молчать во всем: в речи и в движении! Госпожа изъяснила мне ещё в детстве. Мало мне Лорда побаиваться, так ещё и Графиню... Молчит — значит, замышляет. В этой тщательно защищённой от дневного света комнате Эржебета проводила долгие часы. Слуги поговаривали, что она часами сидела нагая перед зеркалом. Лучше б он избрал другую комнату... Лорд не замечал испарины на моём лбу. Если б я встала и тоже стала мерить шагами комнату, то избавилась бы от этого портретного наваждения. В какой-то момент я встала, чтобы с деловитым видом опереться о край стола и надеяться, что Лорд этого не увидит. — Что ты делаешь? — спросил он, подозрительно склонив голову набок. — Не могу больше сидеть, милорд. Ноги... ноги затекли. — Да неужели? Мои рассуждения вслух так наскучили тебе? — произнёс он очень тихо. Я почувствовала вероятность скорой вспышки бешенства. — Не хнычь, ты же ведьма! Заниматься хоркруксией это тебе не платья примерять. Опять он об этом. Ну сколько можно... — Я вся во внимании, милорд, — отозвалась я звонко, присаживаясь. — Продолжайте и не обращайте на меня внимания. Вам нельзя терять цепочку мысли, иначе может произойти развилка. Он подошёл ко мне и несколько минут смотрел сверху вниз. Я уставилась в одну точку на его ноге, придя к выводу, что это удобная альтернатива его красным глазам. — Будешь рассказывать, что мне можно, а что нет? «Дромароги безрогие! За что он так со мной?! — я мысленно завопила. — Зачем он омрачает вечер своими придирками?» — Знаешь, я думал тогда, во время ужина: скажу сейчас о ста тридцати восьми люках, и Приска придёт в такое остервенение... — вкрадчиво заговорил Волдеморт над моей головой. — Ты стойко держалась, а потом тебе взбрело в голову упомянуть о Нурменгарде. Тебя легко задеть. Ты осознаешь эту свою никчёмную черту? Он говорил с таким апломбом, с такой убеждeннocтью, что спорить с ним было бессмысленно. Но я попыталась. — Мне незачем приходить в остервенение из-за вас, милорд, ведь я восхищаюсь вами, только вы упорно не желаете этого видеть, и всё время подтруниваете надо мной... — Я не подтруниваю над тобой, глупая девчонка, — процедил он. — Я прививаю тебе вкус к общему делу. Твое сознание обостряется, а чувства становятся затуманенными. Хоркруксия неминуемо отразится на всём, ты сама знаешь. Подчиняясь мне, ты должна привыкнуть к таким вещам. И к чему похуже тоже. У меня лoдырничать тебe не удастся. Последовало долгое молчание. Я украдкой наблюдала за Лордом, который снова принялся расхаживать по комнате, и, казалось, он понемногу успокаивался. Злости у меня не было, но досада кусалась. «Лодырничать... Неправда! Я открыла вторую комнату зелий... Я работаю до седьмого пота. Привить мне вкус хочет. У меня этот вкус в крови. Годелоты. Алчущие познаний тёмные волшебники. Бедняжка Ава... Она лечила зверюшек...» Лорд вернулся к письменному столу. Он снова сел и принялся задумчиво крутить волшебную палочку. Его грациозная поза излучала невозмутимое спокойствие. На меня он совсем не обращал внимания. По всей видимости, он не собирался нарушать повисшую тишину, так что я набралась смелости и задала ему вопрос на одну щепетильную тему. — Милорд, скажите, это правда, что ваши Пожиратели носят на теле Чёрную Метку? Ухмыльнувшись, он склонил голову набок, словно я просила его о какой-то услуге. — Да, правда, — лениво он ответил. — А что, захотелось себе такую? Я лихорадочно раздумывала над ответом. Сказать «нет» и оскорбить Лорда? Сказать «да» и вляпаться в невесть-что? Лорд всё почувствовал. В его глазах блеснули красные искры. — Не пойдёшь в Пожиратели? — с напускным удивлением он выгнул брови. — А куда ты денешься? Я хотела было открыть рот, чтобы объясниться, но он пресек мою попытку. — К Дамблдору убежишь? И оставишь Ньирбатор на произвол судьбы? — При чем здесь Дамблдор... Я его даже не знаю. Милорд. — А тебе и не нужно, — промолвил он ледяным голоcом, — если ты не собираешься трудиться вопреки моим достижениям, моим убеждениям, моему господству и, уж разреши сказать откровенно, вопреки моему влиянию. — Дело в том, что... я не готова к такой службе, я не достаточно... — Не лги мне, — рявкнул он, а затем продолжил тихим пугающим голосом: — Лорд Волдеморт знает, когда ему лгут... Он всё чувствует. Он всё знает. Мне стало не по себе от того, что он говорил о себе в третьем лице, но мысль о множественном крестраже подвернулась мне убедительным объяснением. — Простите меня... Просто я не понимаю, зачем... — С помощью Метки, — перебил он меня и с нажимом сказал: — Я вызываю своих слуг, когда мне нужно и куда мне нужно. — Пожалуй, теперь ясно, — виновато сказала я. — Извините, милорд, я не... — В скором времени, — он снова перебил меня, будто вовсе не слышал моей реплики, — ты попросишь, чтобы я позволил тебе присягнуть мне на верность и принять мою Метку. Я тяжело сглотнула, не зная, что это: угроза или пожелание. — Ещё скажи, что сомневаешься в этом. Он смотрел на меня свысока и сверлил меня взглядом. Я молчала, но не нарочно. От страха у меня губы пересохли и слиплись. — Отвечай, когда я к тебе обращаюсь. — Я и так верна вам... я стараюсь для вас изо всех сил. — Старается она, — язвительно промолвил он. Затем снова взял в руки волшебную палочку и начал крутить её. Знать бы, что значит этот жест: угрозу или скуку или... — Старайся так, чтобы я заметил. Ты сегодня какая-то... бледная. Постарайся не умереть в своих стараниях. Ты нужна мне живой. Я расплылась в улыбке от счастья невиданного-нежданного. «Никакой инфернальности! Я ему живой нужна!» — Ступай в обеденный зал, — внезапно сказал он. — Катарина ждёт не дождётся, когда ты составишь ей компанию. — Боюсь, милорд, не моей компании она жаждет, — я не поверила сама себе, когда произнесла это. Лорд медленно почесал подбородок с предельно равнодушным выражением лица. — Ну знаешь ли, я не виновен в этом... расстройстве, — линия его губ искривилась. — Вот что я тебе скажу. Чувства, о которых не устают трепаться дураки вроде Дамблдора, больше похожи на уступку, чем на естественное движение души. А я не нуждаюсь в таких идеалах, чтобы скрасить себе жизнь. Я навострила уши, готовая слушать дальше. Он изучающе посмотрел на меня. — Я проделал очень длинный путь и переделал свою душу в то, что более соответствует моим потребностям и природе. Скажи мне, Присцилла, — его голос стал вкрадчивее рокота сверчков летней ночью. — Скажи мне, кто я? — Вы — величайший тёмный волшебник, — сказала я не кривя душой. Лорд молча кивнул. По его лицу разлилась некая отрешенность. Он вытащил из стопки книг ту страховидную в облезлом сафьяне и принялся читать. Прошло несколько минут, и он как будто забыл о моём присутствии. Я наблюдала за ним открыто, а не украдкой. Его восковое лицо с выражением презрения ко всему миру было подобно древней маске, страшной и красивой одновременно. Я не могла отвести от неё глаз, а также прислушивалась к собственным ощущениям. Главным из них было странное волнение, которое с каждой минутой грызло всё сильней. Внезапно Лорд поднял голову и поймал на себе мой пристальный взгляд. Этот зрительный контакт продлился всего несколько секунд, затем он кивком указал мне на дверь. Будто провинившийся эльф-домовик, я на цыпочках вышла из комнаты.