Ньирбатор

The serpent - the only lantern in life. Satan-Prometheus, Gorgoroth

Четверг, 25 марта 1964 года Этой ночью мне приснился очень странный сон, слишком похожий на явь. Грезилось, что в мою комнату незаметно проник василиск. Не знаю, с чего я это взяла, ибо то был змей, но я знала его как василиска. Может быть, он сам мне сказал, а я позабыла. Василиск подполз к моей кровати и, склонившись надо мной, будто застывшей, долго вглядывался в моё лицо. Глаза его смотрели на меня багровыми омутами, исполненными насмешки и загадки. Самым странным было то, что василиск был одет. Не столько даже одет, сколько упрятан в скромный чёрный костюм, особенный ужас которому придавали начищенные до блеска пуговицы. Они ровненько спускались вниз по туловищу змея. Я насчитала их восемь и немного растерялась. Их должно быть семь! Я снова пересчитала. Но нет, восемь. Василиск нависал надо мной, весь такой располагающий и улыбчивый. Я испуганно дрожала. — Присцилла, — зашипел он отрывисто, — смотри внимательно. Я последовала за его взглядом и увидела на стене, там, где висел портрет Барона, фотографию Лорда. Он выглядел моложе, но был одет так же, как василиск. Вдруг с фотографии начало капать что-то красное. То была кровь. Я с замиранием сердца наблюдала за тем, как фотография переместилась со стены на мой потолок и продолжала сочиться кровью. Поначалу ни одна из капель не попадала на меня, но капли становились всё крупнее, и вскоре одна хлюпнула мне на щеку. Я соскочила с кровати на пол. Кровь медленно поднималась от пола, колыхалась возле моих ног. Её было столько, что уже доставала мне до щиколоток. Такая липкая. Такая горячая. Я посмотрела на змея. Его глаза полыхали багрецом. — Господин Василиск, — спросила я, — почему здесь столько крови? — Это не кровь, душенька. Это кленовый сироп — гордость Сабольч-Сатмар-Берега. По весне из кленов добывает coк, сливают его в большие бочки и всю зиму выпаpивают, а потом pазливают его по бутылкам и заливают cургучом. — Но, господин Василиск, весна ведь только начинается. — Весна начнётся тогда, когда Тёмный Лорд пожелает. Как говорится, дело мастера боится. Ты ведь любишь пословицы... а, Приска? Вдруг я увидела, что пол в моей комнате переменился — теперь он был в красном сафьяновом переплёте. — Господин Василиск, я же знаю, что это не кленовый сироп. Он впился в меня глазами, будто норовил броситься и вцепиться в меня зубами. Но змей лишь продолжал шипеть и тон его был елейный: — Благородные девицы не называют вещи своими именами. Это кленовый сироп, доставленный лошадью. В ответ на моё изумление змей закивал. — Да-а-а, Прис-с-сцилла... Что там творилось. Прямо под твоим окном. А ты спала как малютка. Так послушай. Кентавру пробили грудную клетку, ухватили сердце всей пятерней и выдернули наружу. Он ещё продолжал стоять несколько секунд, пока не подогнулись колени; потом он с грохотом рухнул наземь. Его разорвали как тряпичную куклу. Я смотрела на василиска не моргая. — До поры до времени ты была свободна, но тебе уже не уйти от меня. У меня нет привычки набрасываться, пpыгать или подcкакивать, гoнясь за чем бы то ни было. Я ко всему подползаю. И к тебе тоже. А тебе нравится. Неотрывно глядя ему в глаза, я слегка покачала головой, но он самодовольно прошипел: — Да, Присцилла. Теперь ты знаешь. Я чувствовала, что сон рассеивался и слышала приглушенный голос, словно припев: — Раз — я вонзаюсь в плоть, два — проникаю в грудь, три — ковыряю в сердце, четыре — в костях и в мозгу... Мне казалось, вот-вот рассветёт, заиграет coлнце и ocвободит меня, а вeceннее щекотание кожи меня расколдует. И сон начал растворяться, пока темнота ночи не сменилась уютной темнотой моей комнаты. Свет зари тронул занавески, и я проснулась в испарине. Я вскочила с кровати, подбежала к окну и раздвинула портьеру. Когда я взглянула на освещенные тусклым, еле пробивающимся светом ветви вязов, мне стало немного лучше. Я достала из книжного шкафа «Предания отцов» и нашла в указателе василиска. «Много сотен лет тому назад в Венгрии был некий чернокнижник, живший со своей возлюбленной в преступной связи. Однажды он увидел её с другим, и перестал ей доверять, а впоследствии возненавидел её. Проведя с ней последнюю ночь любви, чернокнижник задушил её и сбросил в бурные воды Пешты. Там ею кормились пухлые заглоты и тритоны. Однажды останки выловили и напали на след убийцы. В наказание чернокнижника заперли вместе со скелетом на высокой колокольне и, прежде чем колесовать, заставили во искупление своего преступления вырезать на колоколе образ убитой. Пока он закончил эту работу, он уже сошёл с ума и оглохнул на оба уха...В итоге его решили не колесовать, а утопить в Пеште, но воды не могли принять его в человеческом облике. Местная колдунья сжалилась над ним и превратила его в василиска, подарив ему новую жизнь в тёмных водах Сабольч-Сатмар-Берега» Колокол... как же я раньше этого не усмотрела? Звон невидимого колокола временами раздаётся в деревне... Оказывается, дела обстоят намного интереснее. Задействованы новые персонажи. Есть возлюбленная. А есть колдунья. Но всё вертится вокруг василиска. Я пыталась сосредоточиться и твёрдо стоять на ногах, но колени подгибались. В результате я вернулась в кровать. Лорд говорил, что кошмары можно использовать для магии особой категории. Говорил, что я ещё не заслужила подобных знаний. Выпадет ли шанс ещё заслужить?.. Тяжело вздохнув, я перевернулась на живот, уткнулась лицом в подушку и разрыдалась. Это мне только приснилось, я успокаивала себя. Смешно травить себе душу из-за этого. Но глаза василиска... Я помню эти глаза. Я видела их наяву. Это глаза Волдеморта. Пятница, 26 марта Вчера я проспала целый день, а проснулась очень голодной; по ощущениям не ела дня три, не меньше. Пределом моих мечтаний стало помыться, переодеться и поесть. Моя ванная комната порадовала наличием новых махровых полотенец и флаконов с благовониями, — Фери постарался. Похоже, думает меня этим утешить. И таки утешил. Никогда больше не буду злиться на ушастого! Сегодня вечер стоял тёплый, ветер поднимал пыль и кружил ею над луговиной. Бледно-розовое растение понемногу раскрывает свои уродливые лепестки, а кошек больше не видно. Снаружи Ньирбатора жизнь течёт своим чередом. На залитой багровым светом улице не утихают разговоры и шарканье ног. Попивая успокоительное снадобье и чай с беленой, я целый день пролежала дома, а именно — в своей комнате. Предавалась унынию и слушала из распахнутого настежь окна карканье ворон с опереточными модуляциями. Не то, чтобы у меня что-то болело, нет, вся боль ушла в тот самый вечер. Но я была испугана. Испытанное в холле вызвало в моем мозгу тягостный бред. Никогда я ещё так не боялась. Даже на дуэли. Свежие воспоминания о жестокой гибели кентавра усугубили мой страх. Я и впрямь думала, что Лорд взбесился до такой степени, что отбросит прочь моё наследие, все надежды извлечь из меня как можно больше пользы, простит мне мой неоплатный долг, заавадит меня, и дело с концом. Я спровоцировала Волдеморта. О чём я думала, присваивая себе его маггла? А о чём думал он, «уча меня уму-разуму» таким способом? Было очень больно. Не знаю, как я дотащилась до своей комнаты; ноги подгибались, меня всю трясло. В изнеможении я упала на постель, широко раскинув руки, вес в тысячи тон давил мне на грудь. Cаднящая резь в голове, гул в ушаx, тoшнота и, наконец, тупая лoмота во вceм теле. Я попыталась пошевелиться, но ничего не получилось. Спустя около часа я заставила себя оторвать голову от подушки, потом села. От слабости у меня дрожали руки. Мало-мальски опомнившись, я побрела в ванную комнату и умылась нарочно ледяной водой. Раздавленность. Растерянность. Зачем я выхватила палочку? Ах, да, я хотела выколдовать стену. Можно подумать, он бы её не разбил. Логики никакой, мне просто было очень больно, я инстинктивно выхватила палочку, а применить бы всё равно не смогла, поскольку перед глазами была сплошная рябь. Ложась спать, у меня было такое чувство, что я что-то испортила и уже ничего не будет так, как раньше. Я утрирую, конечно. Мне понадобилась всего одна бессонная ночь раздумий, чтобы это понять. Если я позволила себе забыть, с кем имею дело, это только моя вина. Сейчас я боюсь выходить, и мой страх возрастает всякий раз, когда я слышу на потолке его шаги. Величественная упругая поступь. Ясное дело, Лорд может, когда хочет, ступать бесшумно, но нарочно не упускает случая напомнить о себе, чтобы я, «его слуга», помнила о том, что он выше. Всегда выше. Оказывается, он знает о тебе, дорогой мой дневник. Знал бы он, что содержится в тебе. Столько всего о нём. Ему бы это польстило, а меня бы низвело на ступень ниже. Но я должна всё запечатлеть. Я должна всё помнить. Боюсь, что если выйду, обязательно натолкнусь на него, когда он будет спускаться по лестнице, и намеренно сделает устрашающую остановку на моём этаже. Лучше не попадаться ему на глаза. Сон с василиском окончательно сразил меня. Я видела змея с ясностью, от которой можно было сойти с ума, в двух шагах от себя. А его слова... Он шипел ко мне, разрушая все оборонительные сооружения в моём разуме. У меня такое чувство, будто моя кукушка безвозвратно улетит, если я попытаюсь переварить сказанное змеем. У меня и так в голове бардак. Даже сейчас, несмотря на испытанную боль, настигшую меня так неожиданно, я не могу подавить трепет, вспоминая о Диадеме, о подарке, о рецепте для госпожи, о пощаде для Агнесы. Стена отчуждённости между нами только начинала разваливаться, уступая место чему-то иному. Очевидно, я всё испортила своей самодеятельностью. Олаф, брат Тощего Одо. Маггл. Вор. Ненавижу его за то, что подвернулся мне под руку. За то, что посмел ограбить волшебницу. За то, что я соблазнилась лёгкой добычей. Клянусь всеми Баториями, мне сейчас хочется лишь одного — чтобы Лорд его прикончил. И мне совершенно непонятно, как теперь разговаривать с Лордом. Делать вид, что ничего не было? Или наоборот, обозлиться, дуться и всё такое? Как я только думать о таком могу? Всё зависит от него. Как он будет обращаться со мной, когда мы в следующий раз встретимся, будет ли он держать себя слишком сурово, начнет ли снова метать в меня громы и молнии. Мне остаётся то же, что в первый вечер нашей встречи — смириться. А кто сказал, что мы ещё встретимся? «Чтоб я тебя больше не видел» Как я должна это понимать?.. *** — Как себя чувствует наш маггл? — поинтересовалась я у Фери, когда он принёс мне в комнату ежевичный джем. После душевного сотрясения мне захотелось чего-то сладкого. Мама всегда говорила, что это признак выздоровления. — Я усадил голубчика в угол, госпожа, — сообщил эльф. — Он всё ещё в обмороке, вернее, потерял сознание во второй раз после ухода господина профессора... Если только ещё не умер. — А-а... а чем занят Тёмный Лорд? Он удостоил маггла своим визитом? — Тёмный Лорд ушёл из замка ранним утром, предварительно позавтракав в обеденном зале. К магглу он не заходил. — Он завтракал?! — От удивления мой возглас был сродни визгу банши. — Да, юная госпожа, а вы что думали? Что он вечно выпендриваться будет? Перед моей стряпнёй никто ещё не устоял. — А что там с госпожой? Сколько ещё осталось сыворотки? Вместо ответа Фери обхватил руками голову и уставился в потолок в безмолвном упрёке духам Ньирбатора. — Не тяни волынку, Фери! — Волынку отродясь не держал в руках, госпожа, — залепетал эльф. — Всё по-прежнему. За господином Готлибом она так не умирала! А будь он жив до сих пор, она бы не очень обрадовалась, надо полагать. Но я верой и правдой служу благородному роду, — запричитал эльф и затухающим голоском добавил: — Сыворотки ещё немного. И тут взыграло моё любопытство. У меня на языке вертелся такой вопрос, который, казалось, едва прозвучит вслух, как вся опасность развеется, горечь испарится, и я больше никогда не буду боятся. — Фери, скажи... — таинственно протянула я, — а чем завтракает Лорд? — Он любит классику, госпожа! — воодушевлённо воскликнул он, а меня от этого слова передернуло. Я вспомнила о комоде, на котором непременно остались следы от моих ногтей. — Традиционный английский завтрак: жареный бекон с хрустящей корочкой, сосиски, яичница, обжаренные шампиньоны, тушенная фасоль. А тосты я обязательно обжариваю на сковороде, где жарился бекон. Всё это он запивает чаем с молоком. — Ну хватит уже! Я разве требовала подробностей?! «Отчего у Лорда такая змеистая поступь? — подумалось мне. — Если б я так завтракала, я бы весь день валялась в постели, постанывая от тяжести» — Фери, скажи, почему вы тогда с госпожой дожидались меня в том... в том треклятом холле? Что-нибудь случилось тогда? Почти два часа ночи было, а вы стояли как вкопанные. Объясни мне, что тут было. Определённо и ясно. — Тут меня снова передернуло, когда я поняла, что неосознанно цитирую Волдеморта. — Ой, таки случилось, юная Присцилла! — присвистнул Фери, хватаясь за лоб. — Я подавал госпоже ужин в обеденном зале, когда Тёмный Лорд пожаловал. Он спросил, почему вы не трапезничаете вместе с госпожой. Ради вашего блага, юная Присцилла, я соврал ему. Да! Ради спасения вашей души! Я сказал, что вы усердно трудитесь в библиотеке. А он... — Тут эльф замялся и быстро захлопал ресницами. — Что он? — еле слышно спросила я. Мне казалось, я сейчас услышу тайну всей своей жизни — такой ужас отразился на лице эльфа. А глаза его ещё больше походили на два болотца. — Фери, ты сейчас похож на кикимору из Аспидовой. Быстро отвечай! — А он велел позвать вас! — завизжал Фери так отчаянно, словно опять пережил те события. — Ой, что там началось! Он шипел и шипел, точно беззубый младенчик. Страшный такой! Краше в гроб кладут! И он вознамерился проклясть меня! Но госпожа очнулась и защитила меня! Да, счастье-то какое! За всю мою службу благородным Баториям, благородным Годелотам, благородным Мальсиберам! Видит Графиня, я заслужил, чтобы меня защищали! Я на кухне своей повидал больше, чем все те, что в гостиных сидят. Вертопраха издалека вижу, грязнокровку в дом не пущу, маггловское барахло как только вижу, вдрызг разбиваю! Я, славный эльф, только и знаю, что... — Фери, умоляю тебя, — простонала я, забыв, что эльфу нужно приказывать, — рассказывай дальше! — Ах, ну ладно! Так вот, госпожа защитила меня, да войдёт имя её в список выдающихся женщин этого столетия! Тёмный Лорд ушёл восвояси. А позже, около полдвенадцатого, я подавал госпоже питье в гостиной, и Тёмный Лорд снова приперся. На сей раз с вопросом, почему госпожа позволяет вам «шляться неизвестно где и неизвестно с кем». А госпожа ответила, что нам незачем о вас беспокоится, поскольку вы прилежно проводите время в обществе своего жениха, который позаботится о том, чтобы вы вернулись домой в целости и сохранности. «Ужас... Зачем госпожа позволила себе такие вольности? Говорить Лорду о моей личной жизни?!» — Затем Тёмный Лорд присоединился к госпоже и они мило беседовали... — Не смеши меня, дурачок, — резко оборвала я ушастого. — Да я правду говорю, юная госпожа! Честное эльфийское! — И о чём они беседовали? — недоверчиво спросила я. «Зачем Лорду притворствовать? Какая ему от этого польза? Он берёт всё, что хочет, без спроса. Зачем ему пресмыкаться?..» — Да о вас, юная Присцилла... О чём ещё они могут беседовать... — вдруг замурлыкал ушастый. — Госпожа и тому рада была, лишь бы Тёмного Лорда не отпускать. Рассказывала, как приютила вас, как заботилась о вас, как плакала каждый год, когда вы уезжали в Дурмстранг. Разоткровенничалась так, что мама не горюй! — А Лорд что? — осведомилась я, представляя, как тот потешался, внимая слезливым излияниям. — А он был так любезен, подливал ей хереса и был весь во внимании. Эльф поглядывал на меня чересчур заинтересованно, будто ожидал увидеть восторг на моём лице. Будто я должна блаженствовать оттого, что вызываю такой интерес у грозного властелина. «Невелика радость вызывать интерес у того, кто любит учить уму-разуму классическим способом», — я подумала и вздрогнула в третий раз. Меня распирали вопросы. Зачем Лорду всё это? Какой толк ему от полученной информации обо мне, обычной ведьме? Как он будет использовать это против меня? Он и так располагает такими сведениями, что может вертеть мной, как ему хочется. Бедная госпожа... в своём полоумном простодушии она не понимает, что змей разнюхивает всё с определённой целью... Змей. О боги. Чем ближе я узнаю Лорда, тем более длинную тень отбрасывает его образ. Притворная любезность, оскорбительный сарказм, равнодушие, бесцеремонность, косвенные и прямые угрозы — в этом весь Лорд. Он умеет быть в разговоре и легким и тяжеловесным. Это личность, сотканная из самых разнообразных свойств, однако в узоре ткани явственно выделяется одна нить. Любопытство. Болезненное любопытство разузнать то, что можно будет использовать в своих целях. В таком случае он не сильно отличается от обитателей Сабольч-Сатмар-Берега. Для нас это обычное дело: узнать о человеке нечто такое, что можно будет обратить против него. Таким образом строятся деловые отношения и заключаются многие союзы. Говорят, когда встречались два основатели нашего медье, один хамски ухмылялся — просто так, чтобы другой думал, что о нём кое-что известно. Я отослала эльфа и осталась совсем одна. Теперь я совсем одна. Напрасно я поглядывала в сторону окна, ожидая увидеть сову Варега с письмом, в котором бы прочла, как он переживает и как места себе не находит, пока не получит ответ. Всё напрасно. Я попробовала вспомнить его красивое лицо, когда он провожал меня взглядом, стоя среди беснующейся толпы. Но я вижу перед собой лишь врага и друга моего детства, который держит в руках вино и лакомства в предвкушении страсти. Почему я так держусь за эти отношения, подпорченные нравоучениями и недомолвками? Помолвку в Грегоровичей невозможно расторгнуть. То есть, расстаться можно, но тень разорванного союза ляжет на все последующие отношения и станет очередным проклятием. О чём думал мой отец? А будь он жив, что бы он сказал? Наверное, он бы ругал меня за... А за что это меня ругать? Я спасаю отношения, а Варег в последнее время то и дело смотрит на меня волком и ведёт себя как ребёнок. И теперь я совсем одна. Написать бы Агнесе... Однако меня удерживает сознание, что тем, что я чувствую, невозможно ни с кем поделиться. Это что-то невыразимое, беспредельное и неохватное. Это только между мной и Лордом. Мне тяжело признаться, что больше всего я боюсь, что разочаровала Лорда, и что это необратимо. Было бы проще списать эту боязнь на инстинкт самосохранения, но не буду лукавить. От одной мысли, что он действительно больше не желает меня видеть, меня окутывает полновесный мрак. Я чувствую его на своих плечах, и мне хочется лишь одного: сползти на пол, закрыть лицо и разрыдаться. «Восхищение, а не раболепие подвигало меня искать убежище под сенью твоего могущества и твоей мудрости», — я написала в самом нижнем углу этого дневника, будто неловкое признание. Я перечитала эту фразу несколько раз и уже не могу избавиться от предчувствия скорых перемен. Старая жизнь кончилась, это ясно. Кончилась ещё восьмого февраля. От внезапно нахлынувшей трусости мне захотелось спрятаться под кроватью. Я поняла одно: оттого, что Лорд сейчас не мучает меня, моим нервным клеткам не легче. От его отсутствия мне совсем не легчает. «Ненавижу тебя», — я написала в самом верхнем углу. Потом стёрла. «Только бы ты не злился долго» *** День постепенно клонился к вечеру. По стеклам мерно барабанил убаюкивающий дождь. «Почему бы опять не поспать? Чем мне ещё заняться? Я никому больше не нужна», — я рассуждала с налётом безразличия. Суббота, 27 марта Сегодняшний день не особо отличался от предыдущего. Меня разбудили шаги на моём потолке. Ещё не полностью выпорхнув из сонной неги, я вспомнила о том, что Лорд зол на меня, не разговаривает со мной, не видится со мной, в общем, ведёт себя так, будто меня не существует. Обида поднялась волной, которая, захлебнувшись сама в себе, отступила и снова набежала. В течение дня я перечитывала свою тетрадь. Так я поначалу думала, пока не заметила, что читаю лишь записи Лорда. В последней записи речь идёт об использовании в обряде философского камня. Это один абзац из второго очерка, который я не смогла перевести. Лорд тогда вспылил, выхватил у меня тетрадь и шипел над ней, выводя перевод строчка за строчкой. Я восприняла этот жест как снисхождение и поблагодарила его, а Лорд ответил: «Я только что унизил тебя и указал тебе на твою никчёмность, а ты улыбаешься как дурочка и благодаришь меня за это». Я опустила голову, уставившись на свои руки, чтобы не выдать во взгляде клинообразную злость. В результате она распорола шов на рукаве моего платья. «Смотри на меня! — противно шипел он. — Мне вовсе нет такой надобности, как тебе, казаться приятным. Я человек с положением, ни от кого не завишу! Делаю, что хочу!» Его реплика мне тогда показалось весьма двуличной. В обществе госпожи он умеет любезничать, равно как зубоскалить. Но любезничать ещё как умеет. Этот контраргумент тогда чуть было не сорвался у меня с языка, но я кротко снесла его упрёк и укоризненный взгляд. Как всегда. Какая же я душенька, просто слов нет. Дорогой мой дневник, ты должен увидеть тот абзац, даже если тебе это ни о чём не говорит. Уловишь ты подтекст или нет, неважно. Для меня важно лишь то, что я сгорала от стыда. «Философский камень, подходящий для обряда «Един-без-рога» должен по цвету быть похож на растертый в порошок шафран, только немного тяжелее. Желательно использовать четверть грана. Oбычно граном я называю количество вещества, которое при умнoжении на восемьсот cocтавляет унцию. Это применимо только в искусстве хоркруксии. Для иных обрядов берём не больше шестисот. Порошок из четверти грана заворачиваем в огнестойкую бумагу и помещаем на нагретые в тигле шесть унций ртути. Сначала образуется перламутрово-розовый ком, он принимает очертания женской груди, затем барбариса, и наконец соска. Один гран философского камня способен превратить в золото 14,591 грана ртути. Сие золото используется на поздних этапах обряда» Лорд прошипел перевод этих чудаческих умозаключений в мою тетрадь и передал мне, чтобы я прочла вслух — чего ради, не знаю. А у меня перед глазами нарисовалась забавная картина: я представила, как Лорд сидит в комнате зелий Варега возле его тигеля и cудорожно cжимает затёкшими пальцами 0,0007 грана философского камня. Только эта фантазия помогла мне сдержаться, чтобы не расплакаться от его грубого обращения. Но я стойко всё стерпела, как всегда. Или мне стоило ещё тогда выхватить палочку? Но я же не собиралась нападать на него, я только хотела выколдовать стену; я лишь защищалась. Кто в здравом уме будет нападать на Лорда?! После риг-латнока я мало-помалу стала ощущать то, что чувствует всякий, если он не дубовый чурбан. Благодарность. Сейчас мне это кажется ловкой манипуляцией со стороны Лорда, ведь благодарность — это очень крепкий поводок. Сперва он спас меня на дуэли и говорит: «Этот долг ты мне вернёшь», потом спас Ньирбатор и, по сути, всю нашу деревню от угрозы лошадиного нашествия. Он знает, что после этого я ни в чём ему не воспрепятствую. Я вспомнила о Диадеме, и на меня накатило то самое томление, настигшее меня шестнадцатого марта, когда мне больше всего на свете захотелось снова созерцать крестраж. Воскресенье, 28 марта Я с тоской поглядывала в окно. Погода сегодня была промозглой и туманной, не люблю такое. Лучше уж метель или жара. Ничего не делать мне порядком поднадоело, хотелось встать и хотя бы пойти прогуляться. Я третий день не вижу Лорда. «Чтоб глаза мои тебя не видели» А каким тоном он это сказал... Он на самом деле имел это в виду?.. Я боюсь выходить. В один миг я почти ступила ногой в коридор, но воспоминание о причиненной боли подействовало на меня, как металлические звякалки на прирученного дракона. Перебирая в голове события последних дней, я с тяжелым сердцем вспоминала фигуру щуплого мальчишки, сидевшего у залитой кровью луговины. На скорую руку я написала письмо Миклосу с приглашением прийти завтра на обед. Госпожа в своём расстройстве совсем забыла о мальчике. А кто о нём не забыл, кроме кентавров?.. Я выпустила сову и, наблюдая за её полётом, увидела, что в направлении замка летит другая сова, знакомая мне. Миловидная сипуха золотистого окраса. Профессор Сэлвин. Я ждала письма от Варега. Ну что ж. «Дорогая Присцилла! Пишу тебе с заботой, замиранием сердца и угрызениями совести. Прости меня за то, что я пошёл у тебя на поводу и решил помочь тебе с твоей сумасбродной идеей. В этом моя вина, поскольку я, как твой бывший учитель, отвечаю за тебя, когда ты обращаешься ко мне за помощью. Я должен был отговорить тебя, и здесь не с чем поспорить. Напиши мне, что произошло тогда в холле. Я очень беспокоюсь о тебе. Как ты себя чувствуешь? Чем всё закончилось с магглом? Пожалуйста, дай мне знать, как у тебя дела. Я надеюсь, что не направил тебя по ложному пути. Присцилла, будь моя воля, я бы сейчас же примчал к тебе, чтобы убедиться, что с тобой всё в порядке. К сожалению, это невозможно в силу очевидных причин. Сегодня я был в Аквинкуме и надеялся увидеть тебя. Я повстречал Игоря Каркарова и поспрашивал о тебе, но он сказал, что в городе тебя сегодня не видел. Завтра вечером я буду в доме Бартока. Напиши мне, если ты тоже будешь. А если нет, пожалуйста, укажи место, где мы смогли бы встретиться. А там трансгрессируем ко мне и сможем обо всём поговорить в непринуждённой обстановке. С искренним приветом и в надежде на твоё прощение остаюсь твоим другом, а не профессором, Алекс Сэлвин» Я без особой охоты села писать ответ, но мысли отсутствовали напрочь. Заколдовав перо, я отрешенно наблюдала за его парением в воздухе и вспомнила, как Лорд бесцеремонно выпроводил Сэлвина из замка. А тот позволил. Иначе и быть не могло, однако мне было больно наблюдать за тем, как Сэлвина опускают. Я даже на мгновение забыла о своей боли, расчувствовалась так. А как Пожиратели с ним разговаривали... Алекто Кэрроу очень лихая, если б я не услышала её речь, я бы прочла всё то же самое в её безресничном взгляде. А Лестрейндж думает, что мои дни сочтены. Пфф... Мне бы сейчас выйти в Аквинкум и показать, что у меня всё отлично, что я блистаю и поблёскиваю... Да-а-а... Но сначала мне нужно хотя бы выйти из своей комнаты. Сова на подоконнике недовольно ухала. Мне бы не хотелось трансгрессировать к профессору. Живёт он в медье Нограде, слишком далеко. В прошлый раз, когда я покидала свой медье ради Чахтицкого замка в Чонграде, в мой дом заявился Лорд Волдеморт. Здесь нужен глаз да глаз. Ещё не хватало, чтобы Лорд узнал — подумает, что я бросилась к профессору жаловаться и просить спасти меня. Это только между нами. Несмотря на весь бардак в моей голове, это я отчётливо сознаю. Профессора нужно просто успокоить, чтобы он не воображал себе всякие глупости. Жаловаться мне не на что. К тому же, нельзя чтобы разошлись слухи, будто Лорд терроризируют меня в собственном доме, — такого позора я не вынесу. Если люди о чём-то таком прознают, меня больше не будут воспринимать всерьёз. Все знают, что Лорд издевается над Пожирателями, и я теперь понимаю почему. Как тут не издеваться над такими, как Лестрейндж и Кэрроу? Да таких вообще нужно с отрочества садить в Железную деву! Я пытаюсь сейчас сгладить острые углы, но это отнюдь не значит, что я готова видеть Лорда, говорить с ним и продолжать совместную работу. Мне нужна передышка. Мои злоключения вывели его из себя и он наказал меня. Умом я это понимаю, но в сердце воцарилась обида. А ещё надежда. Лорд не наказал меня Круциатусом, несмотря на то, как красноречиво грозился не сдерживать себя. Мне кажется, он откровенно притворствовал; Круциатус может ввергнуть человека в необратимое слабоумие. В таком состоянии я вряд ли смогу подсобить ему в создании семиглавого бессмертия, более того, без меня он не откроет ни единого люка, следовательно, не найдёт крестража Годелота. Оценивая ситуацию трезво, я считаю, что Лорд немножечко переиграл. Подбирая улыбчивые слова, я ответила профессору, что со мной всё в порядке и в ближайшие дни я выкрою время и встречусь с ним в Аквинкуме. Понедельник, 29 марта Госпожа Катарина сидела в гостиной перед окном с отрешенным видом и сжимала в руках чашку с внезапно остывшим чаем. Я устроилась напротив неё. Сегодня я наконец-то превозмогла страх и вышла из комнаты. Распрощавшись с бархатными платьями до следующей зимы, я переоделась в синее гипюровое, которое приобрела до дня рождения Варега. Кто знает, позовёт ли он меня. Мало ли что может произойти до июля. Не пропадать же красоте. Не думаю, что духи Ньирбатора рассердятся на меня, что бы там ни говорила госпожа о внешнем соответствии Графине. После полудня Фери деловито заявился в мою комнату и сообщил, что Лорд ушёл. Я воспользовалась шансом, чтобы побыть с госпожой. Её расстройство не проходит. Влюблённые люди вообще выглядят пришибленно, а если любовь безответная — зрелище весьма неприятное. «Госпожа, потерпите до пятого апреля, и всё будет, как раньше», — утешала я её, и она расторопно кивала, хотя я бы не сказала, что она меня услышала. Я взяла госпожа за руку и удивилась — она была очень холодна. Когда я подогрела её чай, он сразу же остыл. Самочувствие ведьмы никак не скрыть, его ничем не смягчить. С виду госпожа сидела спокойно, почти бесстрастно. Только ложечка с витым золоченым покрытием стучала о край чашки. Время от времени госпожа бормотала что-то невразумительное. «Ну как же так... Тогда в гостиной с Агнесой вы почти пришли в себя...» На мои глаза то и дело наворачивались слезы, но я прогоняла их. Я позвала Фери и приказала принести госпоже горячий чай, и он мигом выполнил приказ. Он убирал со стола, гремя посудой. «Лишь шум и лязг могут помочь мне сдержать рыдания!» — признался эльф. Фери остался с нами в гостиной и я слушала его эльфийские пересказы истории. К слову, домашние эльфы всё толкуют по-своему. Иногда интересно услышать точку зрения, совсем не сходную с тем, чему нас учат. Разумеется, я её всерьёз не воспринимаю, но, как я сказала, это забавляет меня. Я заметила, что Фери стал лучше относится к Лорду. И дело не только в английских завтраках. Смерть риг-латнока сыграла в этом немалую роль. Уверена, Фери подслушивал наши с Бароном беседы и знает, что кентавры вызывали во мне страх не только за себя, но и за всё наше медье. Эльф счёл это благородным побуждением, о чём однажды обмолвился. Когда он вспомнил, что речь идёт о подслушанных вещах, то хитро сменил тему: пообещал найти Барона. Госпожа тем временем едва не расплескала чай себе на платье, так сильно начала дрожать чашка в её нервных руках. Полуседые волосы были уложены не так изящно, как раньше. «Она же намного старше его... Как она могла влюбиться в него... — я предалась тяжелым раздумьям. — Хотя есть в нём что-то беспощадно манящее. И таких, как он, больше нет. Иногда он проводит рукой по губам, словно пряча улыбку. Такой необычный жест...» Я оставила госпожу на попечение эльфа, а сама удалилась. Нельзя засиживаться подолгу с умалишёнными — безумие заразно. Не теряя времени, я пошла на четвертый этаж. Фери подбросил мне хорошую идею. Я решила поискать портрет Барона. Мне позарез нужно было поговорить с ним, поспрашивать о Лорде. Он обо мне всё разнюхал, а я о нём не знаю ни черта. Это не просто раздражает меня, это бесит. Я хочу знать то, что знают Розье и Мальсибер, если, конечно, он не стёр им память. Я хочу разобраться, откуда он такой взялся... «В одной из этих комнат висит Барон... Лорд бы не стал держать его вдали от себя, — я размышляла, поднимаясь по лестнице на четвертый этаж. — Бедный Барон ждёт, когда я верну его и он снова будет скрашивать мои одинокие вечера... Разве он не скучает по мне? А могут ли портреты скучать?.. Он — душа Ньирбатора. И никакой он не кровавый. На худой конец хотя бы поспрашиваю другие портреты, что им известно о нём. Другие портреты не отличаются умом, но на общие фразы их ума хватит. До уровня Барона им как Лугоши до Волдеморта» Комнат на четвёртом этаже всего восемь. Они все однообразны; в прошлом это были детские спальни, там обитали отпрыски Баториев. Годелоты жили на втором и третьем. Девятая дверь в конце коридора ведёт в библиотеку. Я хорошо знаю эти комнаты и знаю имя каждого ребёнка, который вырос здесь, и всё было б отлично, если б я не обнаружила, что не могу их отпереть. Ни одну. Стоило мне взяться за ручку первой двери, как раздалось истошное шипение. Я отшатнулась и попятилась. Я узнала этот голос. То был голос Лорда Волдеморта. Он заколдовал эти комнаты... Он присвоил себе целый этаж... Но разве гости запирают комнаты от хозяев?.. Так нельзя. «Удивляешься, Присцилла? — прошептал голосок в моей голове. — Ты же сама размашисто записала, что он берёт, что хочет... Он же Тёмный Лорд, в конце концов» У меня от растерянности подогнулись колени и я присела на корточки напротив его двери. Возле неизменно сверкающей Железной девы. Поглощена раздумьями, я совершенно не обратила на неё внимания. Весь этаж... Я вполголоса потребовала от духов Ньирбатора быстро снять с дверей Лордову печать. Я была слишком озлоблена, чтобы молить. Ещё немного, и я бы стала проклинать их. Свечи в канделябрах вдруг погасли. Неизвестно откуда поднялся сквозняк. Гербы на стенах начали издавать тошнотворный скрежет, похожий на тот, что бывает от кинжала Годелота. Мне в лицо внезапно ударило холодом, cловно меня oкатило ведpoм мёрзлой воды. Как ужаленная я вскочила на ноги и бегом cпустилась на свой этаж. «Чернокнижник... Осквернитель... Притеснитель... Демон... Человеконенавистник...» Он приобрёл благосклонность Ньирбатора.