Ньирбатор

Среда, 31 марта 1964 года Я не вижу Лорда уже шестой день. Раньше не проходило и двух дней, чтобы я не видела его то любопытного и настойчивого, то равнодушного и язвительного, говорящего на парселтанге, погруженного в размышления и бросающего грубые фразы. Когда я проснулась сегодня, настенные часы показывали половину десятого, явно намекая на то, что я ужасная соня. А всё дело в очередном кошмаре: змей снова был в моей комнате. Снились его интонации, зловещие и шипящие; я полностью растворилась в этом бессюжетном сне, в котором шипение преследовало меня каким-то манящим припевом. Я не разобрала ни слова, но помню, что в речи василиска было поровну игривости и враждебности. В змее не было бы ничего страшного, если бы я не чувствовала, что он является отражением чего-то непостижимого для меня в Лорде, что неустанно реет над ограниченным пространством моего Ньирбатора. Сидя на своем подоконнике, я с жадностью всматривалась в неприкосновенную тёмную зелень на луговине. Место, к которому мне нельзя приближаться — это место, к которому меня тянет с неодолимой силой. Однажды я смету все преграды, и моя нога ступит на луговину, моя ладонь ляжет на Свиное Сердце. Она же так близко, почти что часть замка... Это несправедливо. Интересно, а Лорду открыт доступ на луговину?.. Как-никак, ему тут целый этаж подчинился. Если луговина это источник, он мог бы там подпитывать силы... Мог бы даже провести там шестой обряд... А что насчёт люков?.. Неужели ему так неинтересно искать дальше? Почему он просто не придёт и не прикажет: «Быстро открой мне второй люк». Или он совсем забыл обо мне?.. Так долго злиться — это просто неприлично... И действует мне на нервы. Мне следовало быть умнее. Я осознаю свои оплошности. Лорду я не нужна. Он ценит лишь кровь Годелота. А сама по себе я просто душенька. Госпожа права. «Лорд благонравно завтракает и обедает, — сказал мне Фери. — О вас не спрашивает, и к магглу не заходил до сих пор». Равнодушие Лорда по отношению ко мне не вызывает во мне ничего, кроме тягостной опустошенности, но его незаинтересованность относительно маггла меня настораживает. Если так пойдёт и дальше, маггл попросту скончается от истощения, а это не засчитается. Обязательно должна пролиться кровь. Какая уж без крови жертва?.. Меня обуревало желание выйти за пределы Ньирбатора, очутиться под чистым небом, поболтать с кем-нибудь. Вчера я отправила Варегу сову с просьбой встретиться, написала, что соскучилась и беспокоюсь о нём. Я надеялась, что он согласиться встретиться в Аквинкуме, тогда я смогла бы и к Агнесе зайти, и Миклоса снова поискать. Варег в очень сдержанных тонах отписал, что очень занят семейными неурядицами, связанными с Эллой. В это легко поверить, поскольку его младшая сестра вызывает опасения насчёт её будущего; старшую выдали замуж, она более-менее укротилась, но младшая не скрывает того, что мечтает о богемной жизни, кабаре и бурлеске, и частенько заглядывает в маггловский мир. За ней нужен глаз да глаз. Разумеется, я бы поверила, что Варег действительно занят нелепым присмотром за взрослой сестрой, если бы тон его письма не говорил мне о другом. Между сухими строками сочно струилось признание: «Я не хочу тебя видеть» Он злится. Он задет. Я не знаю, что мне с этим поделать. Отправив ему сову, я попыталась всё уладить, но он заупрямился. Что мне остаётся делать?.. Я ходила по комнате туда-сюда, не находя себе места, погружена в раздумья. Мне кажется, вся моя жизнь рушится, и повинен в этом один единственный человек, к которому я должна испытывать ненависть. Но я не могу. Я лишь ощущаю подрагивание своей полузадушенной гордости. Лорд измышляет хитроумные капканы для уловления своих врагов, но я не враг и у меня есть причины надеяться, что он смягчится и снизойдёт до прощения. Змееуст, некромант, самый талантливый чёрный маг, властелин. И он зол на меня. Как я могла допустить подобную ошибку?.. Я обдумывала происшедшее и ругала себя за дерзость. Потом за уступчивость. Подумать только, я ругала себя! Обида и злость уступили место всепоглощающему безразличию. Решение пришло внезапно. Я соскочила с подоконника, оделась и привела себя в порядок. «К чему эти пустые сетования? Прямо сейчас пойду к нему и попрошу прощения! И буду вести себя предельно вежливо!» Затем я услышала шаги. Упругие, плавные. Неторопливые, почти ленивые шаги по ступеням лестницы. Всё ниже и ниже. Выглянув в окно, я увидела Лорда. Он открыл калитку, снова взявшись за самое высокое острие. Похоже, у него это уже вошло в привычку. Немного странно знать, что привычки Лорда касаются также моего Ньирбатора. Он вышел из замка, не оборачиваясь. Выйдя за калитку, он не сразу трансгрессировал, а пошёл по тропинке и завернул за угол. Луч яркого солнца скрыл его от меня. Ему никто не нужен. *** Не теряя времени зря, я отправилась в библиотеку и полдня просидела там, работая с вторым очерком. Библиотеку Лорд от меня не запер, — пожалуй, это воодушевило меня. Значит, есть ещё надежда исправить всё. Мои нервы так расшалились, что я чуть не разрыдалась, едва переступив порог библиотеки. Я приказала эльфу сообщить мне, как только Лорд вернётся, чтобы я смогла вовремя улизнуть из его этажа. Расшифровка продвигалась бешеными темпами и подходила к концу. Надеюсь, что до того времени, как мне придётся идти в дом Бартока за следующим очерком, Лорд уже смягчится. К вечеру мои усилия позволили мне сломать последний барьер, и я впервые смогла прочесть связный текст очерка. Я отметила использование различных чернил и изменения в почерке. Змеистый зигзаг несомненно прошёл долгую цепь мистических преобразований. Расшифровать-то я расшифровала, но о том, чтобы осуществить абстрактные вещи в обряде, пока и думать нечего. Очерк заканчивается весьма мутным обрядом Тенебрис, который привлёк моё внимание, прямо-таки приманил меня. Едва ознакомившись с его составляющими, среди которых отмечено использование проклятой крови, я пришла в небывалое замешательство. Слишком велик риск; задействована хтоническая живность и животная душа, способная внести в обряд хаос. Разумеется, можно её укротить... Но это дополнительная забота для Лорда, вряд ли он всерьёз готов рассматривать такой вариант. Но что-то в этом есть. К последнему столбцу свитка с описанием обряда приколота записка, на которой выведено корявым почерком: «Daemonium: Clavem Maledictus». Без шифра. Простонародная латынь. Демон: Ключ Маледиктуса. Мне ещё предстоит разгадать, что Кудесник имел в виду. Начало смеркаться. Лампа в библиотеке слегка коптила, огонь подрагивал, как от чужого дыхания. Полагаю, это всё была игра моего воображения — из-за змея. У меня такое чувство, будто он преследует меня, и ему ничего не стоит выйти из моего сна и бродить по замку, переделывая меня в образ типичной дрожащей жертвы. Всё сказанное им засело у меня в памяти, я прокручиваю в голове его фразы и понимаю, что всё это неспроста. Быть может, он и сейчас глядит на меня, точно дикий зверь?.. Но, если выбирать меньшее из двух зол — двух кошмаров — я выберу василиска, а не Елену Рэйвенкло. Он хотя бы не проклинал меня. Значительная часть земли уже покрылась густой тенью, которая быстро надвигалась, так что в семь без пяти минут вся поверхность погрузилась во тьму. Мне показалось, что библиотека выстужена. Лорд не возвращался. Я встала и на минуту прижалась лбом к холодному стеклу, глядя наружу. Неясные звуки доносились откуда-то из недр замка. «Только бы не сбрендить», — я повторяла про себя. — Только бы он вернулся и вёл себя, как все лорды: заносчиво, покровительственно и насмешливо. Но только бы не злился...» В какой-то миг раздумья о злости, угождении и прощении иссякли и осталась лишь одна здравая мысль — пойти в дом Мазуревича и забрать «Лучафэрула». Во всей этой суматохе я совершенно забыла о просьбе Лорда. Разумеется, я могла бы не тащиться за лесопарк две мили, а зайти с утра в книжную лавку и приобрести новую книгу, — но суть не в этом. Лорд хочет книгу как раз оттуда — из дома, насквозь пропитанного чёрной магией. Из дома, который преобразился благодаря мне. «Трофей» из моих рук. В этой просьбе я усматриваю некий личный подтекст, и это обнадёживает меня. *** Огромная кованая дверь замка захлопнулась за моей спиной. Я накинула на голову черный капюшон, ниспадающий до самых плеч. Итак, я выбралась на волю! Я свободна! Теперь я могу идти куда угодно и... И никогда больше не возвращаться?.. Стоило мне выйти наружу, как в моих мыслях зароились безумные планы. «Нет, идиотка, — я мысленно парировала. — Я иду взять Лучафэра. Я не убегаю, я лишь хочу угодить Лорду. И прогуляюсь заодно, чего уж греха таить» В какой-то момент я оглянулась, явственно ощутив чей-то взгляд на своей спине. Миклос. Мальчик сидел на Свином Сердце и глядел мне вслед. Его дымчато-серый силуэт на фоне ночной пелены представился моему воображению демоном, ведущим за собой табун кентавров. — Миклос, пожалуйста, подойди! — во весь голос позвала я его. У меня как камень с плеч свалился, когда он соскочил с валуна и пошагал в моём направлении. Я забыла написать о нём Сэлвину. Но о таком не пишут. Когда встретимся, тогда и спрошу совета. Я не обижаюсь на Миклоса, ведь знаю, каково это — вырасти без родителей. Мои-то хоть дожили, чтобы отправить меня в Дурмстранг, а Миклос осиротел совсем маленьким. — Привет, Приска, — сказал он взрослым тоном, важно приподняв плечи. Я сразу растерялась; ожидала совсем другого тона. — Почему ты так подозрительно смотришь на меня? — спросил он. — Ты разве не злишься на меня? — спросила я, и тотчас у меня перед глазами стояла сцена с щуплым мальчиком возле кровавого месива. — С чего бы мне злиться? — Его загадочный ответ совсем озадачил меня. Я всерьез задумалась, не повредился ли он умом. — Ты же не ответил на сову. Я хотела встретиться, переживала за тебя. Боялась, что ты уйдёшь... в леса. — Покажи мне своё левое предплечье, — командный тон мальчика и само требование ошарашило меня. Черная ворона, спящая на вязе, пронзительно каркнула и приоткрыла один глаз, словно настаивая на его словах. — Миклос, перестань, — нахмурилась я, пытаясь скрыть лёгкий испуг при виде мальчика, который никогда не был ребёнком, а теперь вырос достаточно, чтобы требовать чего-то от взрослых. — У меня ничего нет. — Просто покажи. Пожалуйста, — сквозь зубы процедил он, напоминая мне кого-то очень заносчивого, красноглазого и всемогущего. Удерживая мой взгляд, мальчик добавил: — Мне нужно знать. Тогда я смогу с тобой поболтать. Хочу знать, что ты... не одна из тех. — Не смеши меня, Миклос, — я негодующе сложила руки на груди. Сознание того, что мальчик в чём-то подозревает меня, подействовало на меня удручающе. — Ты знаешь меня всю жизнь. Разве я могу вдруг стать кем-то из каких-то тех. Не получив от него ответа, только хмурое лицо и подавленный взгляд, я тяжело вздохнула и закатила рукав плаща. В бархатной тьме моя бледная рука светилась как-то призрачно и неестественно. Зато впервые в отчуждённых глазах Миклоса я видела какое-то участие. Он смотрел на меня широко распахнутыми глазами. Изумление. Растерянность. Торжество. Облегчение. Одобрение. Слишком много сложных чувств я разглядела в глазах мальчика. Наступила тишина. Мы не только замолчали, но и застыли на месте, пока неподалёку не послышался грохот ставни, которую захлопнули с такой страстью, словно в последний раз. — Теперь ты знаешь, — Миклос улыбнулся. Я уставилась на него, не веря своим ушам. — Знаешь, у тебя сейчас слегка ошарашенный вид. — Зачем ты сказал это? Эту фразу... — еле слышно спросила я. — Я не верю в ерунду, которую о тебе болтают, — ответил он отнюдь не на мой вопрос. Миклос кашлянул и глянул на меня совсем как раньше — с неподдельным дружелюбием. — Ты решительно не желаешь вступать ни в какие объяснения, не так ли? — спросила я. Миклос кивнул. Карие глаза, обрамлённые пушистыми ресницами внимательно наблюдали за мной. Я продолжила, как можно тщательней подбирая слова: — Ты бы не хотел поехать в Дурмстранг? — А зачем мне туда? — фыркнул он небрежно. — Как зачем? Обучаться магическому искусству. — Я и так колдую, — уверенно возразил он. — И кентавры говорят, что в Дурмстранге умным волшебникам нечего делать. Говорят, школа совсем опустилась. — Ну так поезжай в Хогвартс. Там в лесу возле школы обитает табун кентавров. Разве тебе неинтересно увидеть, как живут другие кентавры? Их быт, нравы и традиции? — Я плела полную околесицу, только чтобы убедить мальчика поехать учиться, а не бродить в лесах с вонючими лошадьми. — Этого ещё недоставало! — мрачно рассмеялся он. — Кентавры говорят, что Хогвартс совсем деградировал, а кентавры там тоже неказистые. Сквозь пальцы смотрят на вторжения в их лес, а ещё они на побегушках у какого-то лесничего-полувеликана. — Полувеликана? Им позволяют селиться возле школы? — недоумевала я. Вспомнилось, как Лорд грозился отправить Розье к ним в... Шропшир и Озёрный Край. Интересно, далеко ли это от Хогвартса. — Короче говоря, никуда я не поеду, — заупрямился Миклос. — Кентавры меня такому научили, что в школе я буду попросту скучать. — Да, не сомневаюсь, — ответила я с изрядной долей скепсиса. Стояла мертвая тишина. Не шелохнувшись стояли деревья. Ни шума, ни шороха нигде. Ворона опять уснула. — Приска, послушай... — В тон Миклоса вернулись детские нотки. — Я знаю, зачем ты это делаешь. Ты чувствуешь за собой вину. Но ты ни в чём не виновата. Мы как были друзьями, так ими остаёмся. Одним движением, не сговариваясь, мы тронулись дальше по тропинке, болтая как ни в чем не бывало, но я заметила, что Миклос украдкой посматривал на меня, словно ожидал подвоха, словно у меня с минуты на минуту должна была появиться Метка. Дружба дружбой, но доверие определённо пошатнулось. — Ты же не виновата, что у нас тут завёлся второй Ангреноген, — обронил он будто невзначай. Я не смогла пропустить мимо ушей этот выпад. — Он не Ангреноген, Миклос. Он совершенно другой. Ни на кого не похож. У меня даже язык не повернётся сравнивать его с глупым диктатором-квиддичистом. — Но он чернокнижник и некромант. У нас такие водились только во времена Ангреногена. Не знаю, что он там тебе наговорил, но я сужу о нём по его поступкам. «И ты имеешь на это полное право, ведь ты лишился наставника», — я мысленно соглашалась, но вслух не смогла произнести. Мальчик рассуждал совсем как взрослый; его самоуверенный тон походил на увещевания Варега, когда он нетерпеливо цокал языком, мол, ничего ты не смыслишь. — Просто я вспоминаю о том режиме, — продолжал он. — О свирепости, какую невозможно забыть. Когда преступление оправдывали, а казнили за инакомыслие, не считались ни с возрастом, ни с полом. Риг-латноки хотя бы считаются с возрастом... — Согласна, — перебила я его, — но, Миклос, ты прекрасно знаешь, что они угрожали всей деревне. Ты сам передал мне послание. Или я должна была прикинуться кроткой овцой и пасть жертвой лошадиной орды? — Они не угрожали всей деревне, Приска, — процедил он. — А только Ньирбатору. Улавливаешь разницу? Самоуверенный тон мальчика начинал действовать мне на нервы. — Ты же говорил, что они отомстят всем, кто породнился с Баториями, верно? Во-первых, отомстили бы мне, потому что Годелоты породнились с ними; во-вторых, начали бы мстить Гонтарёкам за то, что породнились со мной. Это месть на века! Замкнутый круг, понимаешь? Возьмём, к примеру, госпожу. Род Баториев прерывается на ней, это большая трагедия для Ньирбатора. — Как раз на этих словах я подошла к концу тропинки, и вся ирония обрушилась на меня. — К чему ты клонишь? — спросил он глухо. — К тому, что здесь тоже замешаны кентавры. Её муж погиб не просто так, и не просто так оставил её бездетной. Кентавры приложили руку к такому исходу. Это всё часть их последовательного отмщения. — С чего ты это взяла? — нахмурился Миклос. Он остановился и вздёрнул подбородок, будто имел ко мне дюжину претензий. — Портрет Стефана Батория рассказывал мне об этих пресловутых блюстителях морали. — У тебя есть портрет Кровавого Барона?! — воскликнул он. У меня внутри что-то оборвалось. — Что, прости?.. Почему ты назвал его кровавым? Что тебе известно? — Кентавры многое рассказывали мне о нём. Но что тебе сказать... У тебя портрет, лучше сама спроси. — Он... он не любит откровенничать. Пожалуйста, Миклос, объясни мне, почему его называют кровавым? — Ну, говорят, он убил свою возлюбленную. Я помрачнела и недоверчиво уставилась на мальчика. Сама не знаю, почему мне так не хотелось в это верить. — Так ведь нечаянно, — пожал он плечами. — Совсем нечаянно, не подумай. Он любил её больше всего на свете. А она ломалась, то есть не ответила взаимностью. Он заколол её, а потом себя. Неприкаянные души стали призраками, сама знаешь, такое случается... Моя нижняя губа задрожала, и я прикрыла лицо руками. Перчатки совсем не грели, а согревающее заклинание не получилось с первого раза. «Бедный Стефан Баторий... Из-за какой-то глупой любви убивать себя... Любовь зла. Только пустышки влюбляются себе на беду. О чём он думал? Где его расчёт, хладнокровие и здравый смысл? Как он мог допустить такое? На него это совсем не похоже... Фери говорил, что светлая часть Барона обитает в Хогварсте. Значит, призрак и есть светлая часть» — Приска, ты так переменилась в лице, — пролепетал совсем детский голос. — Я огорчил тебя, да? Извини, я не хотел. Разве портрет не рассказывал тебе? — Его версия была слегка приукрашенной. Он говорил, что вернул её домой. О возвращении двух трупов он не упоминал, — был мой ответ с долей сарказма, настолько я была ошарашена. — Будь поосторожней с ним. Кентавры поведали мне такое... Ты лучше запри его где-нибудь подальше, чтобы он не воздействовал на тебя. — Хорошо, Миклос. Спасибо, что предупредил... - Я продолжила свой путь, смотря вперёд невидящим взором. Через плечо я бросила: — Ну, я пошла. Мне нужно идти... — Ещё увидимся, — ответил он, направляясь в противоположную сторону. — Прошу тебя, не позволяй ему воздействовать на себя... «О ком это он: о Бароне или о Лорде?» У меня не было сил спросить. Моя любознательность довела меня меня до состояния, в котором все мысли путались. Бедный Барон. Я чувствовала, как истомлено всё моё существо — воля, сознание, плоть. На каждом я будто карабкалась, поднимаясь наверх из вязкой мглы. В результате я прислонилась к дереву, чтобы перевести дух после услышанного. Каждая встреча с Миклосем для меня как гром среди ясного неба. Мальчик осведомлён во многих взрослых вещах; в школе он бы и впрямь скучал. «Почему все мужчины убивают тех, кого любят? — я рассуждала, бесцельно царапая кору дерева. Из-под ногтя указательного пальца пробежала капля крови, но мне было всё равно. — Барон убил Елену. Гарм убил Аву. Даже сумасшедший маггл Напьер убил Джолин Кэрри. Но на то он и сумасшедший. Что за чертовщина такая с той любовью, подери её дементор? Почему нельзя любить, не отбирая жизни?!» «Глупая девчонка, — заговорил коварный голосок в моей голове. — А зачем, по-твоему, целовать, если нельзя укусить?» «Если рассудить здраво, все мужчины одинаковы. Каждый нуждается в том, чтобы ему пели дифирамбы. Елена, по-видимому, в дифирамбах сфальшивила или даже не пыталась их петь. Ну и дура. Отталкивать такого, как Барон, могла только взбалмошная девица. Её смерть бессмысленна, поступок Барона чудовищен, хотя он и полностью соответствует его натуре. Теперь всё как на блюдечке: Барон, значит, томится в деградированной школе вместе с призраком своей жертвы. Но зачем он лукавил?.. Неужели думал, что я слишком разнежена и неправильно всё пойму? Убийство строптивой возлюбленной я ещё могу понять, но самоубийство Барона поражает меня. Виданное ли это дело, чтобы слабый умничал в вопросе силы? Разве мог тот, кто лишил себя жизни, давать мне житейские советы?.. Барон являлся для меня олицетворением воли к жизни. У него злой нрав, но с сущим злом его не перепутаешь, даже не будучи умудрённой большим жизненным опытом. Когда с Лордом всё уладится, я поспрашиваю о нём. Пускай бы только всё уладилось...» Я очнулась от раздумий и осмотрелась. Взгляд непроизвольно прикипел к луговине: бледно-розовое растение цветёт в полную масть. А вокруг замка пустырь: сорняки, чертополох и кусты крапивы. И сны мои не лучше. Змей соблазнял меня с враждебным настроем. Я лежала в Албанском лесу... Моё платье было пропитано кровью... «Тебя ждёт то же самое». Со мной не может такое приключиться... У меня совершенно другая ситуация! Я силилась успокоиться, но мне глаза уже застилали слезы. Прислонившись к дереву, я простояла так несколько минут, пока не успокоилась. Слёзы высохли. Руки согрелись. Я была твёрдо намерена добыть «Лучафэрула», собрание любовных заклинаний, искусно зашифрованное в поэму. Принцесса Каталина зовёт Лучафэра к себе на землю и просит разделить с ней смертность. Лучафэр отправляется на поиски Демиурга, чтобы тот разрешил ему сойти к принцессе. Пока Лучафэр отсутствовал, Каталина полюбила другого — себе подобного смертного. В итоге Лучафэр возвращается на небо и наблюдает за парой, изнывая от сердечной боли. Смысл поэмы, на мой взгляд, заключается в том, что Демиург злорадствовал, мол, видишь, кого ты полюбил, смертную женщину, изменчивую как погода... Но всё таки любовь Лучафэра была столь сильна, что воплотилась в заклинаниях, которые теперь могут использовать все маги, чтобы пленить чёрствые сердца. Лорду, разумеется, нет дела до любовных заклинаний. Он же сказал «трофей». Я трансгрессировала прямо у входа в лесопарк. Шагала быстро, не оглядываясь, не теряя времени. В доме Мазуревича я заметила следы недавнего колдовского присутствия: воск от жёлто-чёрных свечей, да и в самом воздухе парило некое мглистое свечение. На кухне, где была обнаружена голова инспектора, в самом центре столешницы я обнаружила медную жаровню. Похоже, местные всё же предпочитают ритуальничать на месте убийства, а не в спальне. Но Агнеса лучше знает, где надлежит проводить качественные обряды. Книга была на месте. Она бы не влезла в мою сумку, поэтому я трансфигурировала её в напёрсток. А ещё я не удержалась, чтобы не заглянуть под кровать. Ящика уже не было. Ну надо же, как быстро. Хорошо, что я успела узнать о незаурядном увлечении маггла. Если у меня когда-нибудь проснутся угрызения совести, я просто вспомню о находке под кроватью инспектора, и угрызения моментально заглохнут. От лесопарка я переместилась на отшиб деревни возле леса. Хотела просто погулять в одиночку и подышать воздухом. Благо, погода располагала к одинокой прогулке: черноту ночного неба то и дело разрывали молнии. Я шла менее опасной дорогой, избегая крутых подъемов. Угрюмый лес, подступивший ко мне с левой стороны, шептал на неведомом языке листьев свои мрачные истории, придавая прогулке лёгкую торжественность. Отступившись от медье, зима ещё цеплялась за эту местность. Черные дубы, окаменевшие за зиму, стояли смирно, а остальные деревья прихотливо изгибались, клонились одно к другому — все такие кряжистые и морщинистые, с причудливо переплетенными корнями. Говорят, в таких дремучих лесах заводится много нечисти, и леса нужно время от времени прореживать. Раньше наши волшебники нанимали на работу орков-скитальцев, но те чересчур усердствовали, крушили деревья налево и направо. Ньирбатор изгнал их и они пошли дальше скитаться по свету в поисках Мордора — земли обетованной. Их нигде не принимают, поскольку их бывший работодатель враждовал со всеми, и они теперь несут бремя отшельничества. Но всем известно, что нет лучше дровосека, чем орк, равно как нет лучше кузнеца, чем гоблин. Чем дальше я шагала вдоль линии леса, тем мрачнее становились мшистые стволы. У меня возникло чувство, будто за мной следят — причём следят с какой-то враждебностью. Чувство это становилось всё острее, и я беспрестанно оглядывалась по сторонам. «Дрожу и содрогаюсь... Погулять вышла, называется» Я встряхнула головой, стиснула зубы и с тяжелым сердцем пошагала дальше. «Запугать себя не позволю! Я шесть дней томилась в комнате!» Вскоре мое настроение кардинальным образом переменилось. Шагов через десять я вдруг споткнулась о какой-то острый предмет и едва не упала. Во тьме мелькнул металлический блеск. Попятившись назад, я увидела перед собой взрыхленный клочок земли, а на нём — лопату. Новенькую, хорошо заточенную. Стальное лезвие, угольно-черная рукоятка. Короче говоря, лопата дьявольски привлекательная и симпатичная. «Почему здесь лежит лопата? Чья это лопата? И почему она перепачкана свежей глиной? — каверзные вопросы пленили мою безыскусную головку. Вдруг с близстоящей сосны с оглушительным визгом сорвалась стая летучих мышей. Они взметнулись надо мной и, по всей видимости, отнюдь не собирались улетать по своим делам. Одна мышь летала так низко, что задела крыльями мой капюшон от плаща и зацепилась за волосы. С оскаленных клыков летучей уродины нитями тянулась слюна. В мгновение ока она отлетела, метнулась тенью за ствол дерева, и затем снова вылетела и набросилась на меня, но на сей раз лишь задела капюшон. Её мордочка на миг показалась мне смутно знакомой, но я не могла припомнить, где раньше видела такое чудище. Это стало роковой ошибкой. Застигнута врасплох, я не успела вытянуть палочку, как зараза цапнула меня за щеку, отлетела и снова кинулась на меня, будто норовила укусить. Оглушающий визг не утихал, у меня в голове толчками билась кровь. Мышь снова взметнулась надо мной и дыхнула мне в лицо невообразимо гнусным смрадом. Я надсадно закашлялась и рухнула наземь. Затем произошло нечто странное: у меня было видение. Мне пригрезилось, что я нахожусь под низко нависающим потолком, моя голова впихнута в какой-то проволочный абажур, а руки крепятся металлическими зажимами к высокой дыбе. Я полностью раздета и содрогаюсь от холода и стыда. В двух шагах от меня стоит какой-то гориллообразный мужчина в маске. В одной руке он держит палочку, а другой машет в воздухе прядью моих волос. Внезапно он осклабился, обнажив свои гниловатые зубы, а затем вплотную подошёл ко мне. Широко размахнувшись, он хлестнул меня ладонью по ягодице. Ещё раз. И ещё. Я завизжала. Потом чертыхнулась. И в тот же миг очнулась. Увидев, что мышь снова летит на меня, я моментально бросила в неё Аваду; она шлёпнулась у моих ног, а её сородичи разлетелись. Впопыхах моя Авада сработала не слишком грамотно и я вновь рухнула на землю, во второй раз задев лопату. Я села и с трудом отдышалась. Сообразив, что труп мерзавки можно будет использовать во многих зельях, я подобрала его, трансфигурировала и запихнула в сумку. Заодно начала перебирать в уме остальные компоненты, прикидывая, найдётся ли здесь ещё что-нибудь полезное. Причиной такой внезапной практичности было шоковое состояние. Мне не верилось... То, что я увидела... У меня чуть сердце не выпрыгнуло из груди. Дыба. Лопата. Лестрейндж. Не знаю как, но это он подстроил. Увалень заплатит за это. Я воспылала неистовой жаждой мести. Моё воображение нарисовало Пожирателя лежащим у моих ног с синюшным лицом. Да будет так. Да поможет мне Графиня. «Стоило всё таки позвать с собой Агнесу», — я вспомнила о своей напарнице, которая всегда меня подстрахует. Терпкая горечь накатила на меня. Я остро ощутила своё одиночество. Нужно поскорее ей всё рассказать. Ничто так не объединяет друзей, как совместная Немезида. Хотелось бы сказать такое о Вареге, но, увы. Бык Стюарт оказался хлюпиком. И в ту минуту мой болезненный слух поймал знакомую речь. Приглушенные голоса и смешки. Вооружившись палочкой, я пошла на звук голосов. Заметив искры костра у большого черного дуба, я заняла позицию в кустах, на невысоком холмике, и стала присматриваться. Их было трое. Варега я узнала сразу — из капюшона выглядывали белесые кудри. Второго узнала по горбатому носу — Лугоши. Третьим был Матяш, я узнала его по торчащей сигарете в сизых как у мертвеца губах. Костерок негромко потрескивал. На открытом огне Варег жарил мясо; он медленно поворачивал его в воздухе на грубом металлическом штыре, похожим на шпагу. Кажется, магглы именуют сие безобразие шампуром. Да и Варег в тот момент походил на маггла: он поворачивал шампур не палочкой, а руками. Капающий жир шипел, источая сладковатый запах. Они сидели на пеньках, оживлённо разговаривали и имели очень довольный вид. «Что ж, Варег, — пронеслась мысль в моей голове, круша на своём пути былую заботу, — ты, похоже, очень занят, раз променял сестру и меня на двух придурков и вонючее мясцо. Подавись своим костром!» Мне хватило достоинства, чтобы не выходить и не спрашивать у Варега, почему он отверг меня. Даже с налётом аффектации я осознала, что не имею права спрашивать о таком. Пожалуй, это своего рода возмездие за то, что я отдалилась от него и позволила Лорду с его крестражами затмить собой всё остальное. Я не виню себя, не подумай, дорогой мой дневник, это я просто рассуждаю с точки зрения Варега. Бросив на него прощальный взгляд, я злобно тряхнула сумкой с трупом и пошагала прочь. Возвращаться домой мне не хотелось. И дело даже не в том, что я боялась натолкнуться на Лорда — нет, страх почти иссяк, и я ощутила это всем своим существом. Летучая мышь сделала своё дело, а Варег — своё. Я просто не хотела никого видеть. Пройдя около полмили, я оказалась перед склепом Баториев. Несколько минут я шагала взад-вперёд, сжимая пальцы на руках, словно пыталась удержать нечто драгоценное и неотвратимо ускользающее. Я мысленно пыталась протаранить стену тумана, отгородившую моё прошлое от моего настоящего. Варег. После риг-латнока он уже не будет прежним. Он отстранил меня, а прильнул ко мне только под воздействием поганок. Я должна была понять ещё тогда. «Ты подводишь итоги? — вопрошал голосок в моей голове. — Или тебе настолько страшно терять близкого человека, что ты даже не осознаешь, что теряешь?» Волна ужаса нахлынула на меня — страх перед неведомым, древний как мир. Что делать? Как быть с Варегом? Уязвленное самолюбие доставляет не меньше страданий, чем разбитое сердце. А если то, что было между нами, иссякло, ибо было проклято изначально?.. Проклятие Годелотов не касается Варега, разве из-за меня он должен мучаться? Я пошла в склеп, желая лишь одного — спрятаться от всех. Там я трансфигурировала сундук в мягкий диван, копию дивана в старом родительском доме. Раздеваясь, я не заметила, как расплакалась. Варег возненавидел меня за то, что я пренебрегла его предложением переехать к нему. Думает, я пала жертвой чар Лорда и сбрендила, как госпожа. Ну и пусть. Плакала я недолго, усталость понемногу одолевала меня. Даже не помню, когда я уснула. И приснился мне кошмар. Всё было как наяву и боль была вполне реальной. Я снова висела на дыбе. Не чувствовала лодыжек, рот был заткнут кляпом. Сладострастно прищурившись, Рабастан Лестрейндж хлестал меня плетью по обнаженному телу. Плеть беспрестанно поднималась и со свистом опускалась. Рудольфус Лестрейндж стоял в двух шагах от меня со спущенными штанами, скрежетал зубами и учащенно дышал. На груди и на рёбрах моя кожа уже лопалась. Вдоль моего левого бедра протянулась глубокая рана. Вся кровь уже вытекла в ведро, которое блестело тем же отливом, что злополучная лопата. Из-за спины Пожирателя вышла огромная, лохматая шевелюра с растопыренными когтистыми пальцами и глумливой ухмылкой. Беллатриса. Её речь, обращенная ко мне, напоминала маниакальный бред: «Ты недостойна даже дышать с ним одним воздухом!» Лестрейндж взял фужер, зачерпнул из ведра и торжественным движением передал ей. Пожирательница залпом выпила, её глаза плотоядно сверкнули, а когда она облизала губы, я увидела змеиный раздвоенный язык и завопила во всё горло. «Не ори, сучка, — гаркнула она, — тшш... ш... ш», и выжидательно уставилась на Лестрейнджа. Взмахом палочки он вспорол мою артерию на правом бедре, и в ведро хлынул алый водопад. «Скулит, как побитая шавка! — смеялась ведьма. — Отрезать язык и принести мне!.. Остальное сжечь заживо!» Проснулась я в испарине и с муторным ощущением. Щеку странно пощипывало. Я села так резко, что перед глазами поплыла противная рябь. А проснулась я оттого, что услышала скрежещущий звук: что-то теребило цепь на двери. Моя Доди. К её лапке было привязано письмо. «ГОСПОЖА ПРИСЦИЛЛА, НЕМЕДЛЕННО ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ ДОМОЙ. ТЁМНЫЙ ЛОРД ЖДЁТ ВАС. ВАШ ПРЕДАННЫЙ СЛУГА, ФЕРИ»