Ньирбатор

Пятница, 6 мая 1964 года Сон этой ночью не принёс мне ни отдыха, ни хорошего самочувствия. Вплоть до самого утра мне грезился обширный пустырь, посреди которого зияла свежевырытая могила. Какие-то змеиные рожи дразнились, высовывая свои раздвоенные языки. Потом что-то коснулось моего лица, и я поняла, что это подвенечная фата. Она взметнулась и опустилась мне на лицо пышными складками. Внезапно фата превратилась в василиска — и стала душить меня. Я не смогла издать ни звука — только так я поняла, что захлебываюсь собственной кровью. Багровое пламя плясало в его пустых глазницах, а он с наслаждением купался в алой жидкости, нырял, глотал её, урчал от удoвольcтвия. Я проснулась в холодном поту на рассвете. Отбросив от лица влажную простыню, я повернулась на бок и снова пыталась заснуть. Но уже не могла. *** Стоя перед зеркалом, я сбросила своё домашнее платье и надела праздничное черное с серым лифом. Оно висело на мне, как на вешалке, что не ускользнуло от внимания фигурок дряхлых ведьм в углу зеркала: они неодобрительно по мотали головой и начали тыкать в меня пальцами. Только тогда я обнаружила, что воротничок был криво приколот. Брошь — монограмму из двух переплетенных «Г», выложенных мелкими агатами, которую госпожа подарила мне на совершеннолетие, я смогла заколоть с четвертого раза. Пальцы то немели, то дрожали. Солнце клонилось к западу. Последние лучи быстротечного дня медлили на прощанье, и майский вечер уж начинал окутывать мир своей таинственной поволокой. Над холмами Косолапой полная луна казалась зажатой в тиски неподвижных облаков. Спускаясь по лестнице, я в последний раз проверила неудобную застежку брошки. В холле стояла госпожа Катарина. Парадная дверь Ньирбатора была распахнута настежь. Вот-вот должен был прибыть увалень. Лорда в замке не было, да и зачем? Он своё дело сделал. Госпоже — подарок, а душеньке — испытание. До такого вычурного замысла мог додуматься мог лишь чернокнижник. Вчера холл целый день наполняли звуки возни и попискивания, а сегодня там всё сверкало. Фери перенёс туда коллекцию из двенадцати доспехов Барона Батория и расставил их вдоль стен, вооружив пиками. Эльф превзошёл себя по части тошнотворности. Мне он сказал, что «блеск доспехов гоблинской работы, впитавших кровь врагов, испепелит незваных гостей». Должно быть, стресс усугубил суеверность эльфа, и я не нашлась что ответить. Поймав свое отражение в зеркале над кушеткой, я увидела безжизненное лицо без тени румянца и выступающие ключицы. Как будто я не просто изучаю искуснейшую чёрную магию, а предаюсь ей без остатка. Послышалось шуршание многих юбок, и в холл впорхнула госпожа: — Откуда это недовольное выражение, душенька?! — сетовала она, впившись в меня своими орлиными глазами. — Я-то думала, тебе доставит удовольствие приезд Криспина. Столько лет не виделись! Даже если тебе приходится делать над собой такое усилие, ты должна вести себя как подобает леди. — Да, госпожа, — сглотнув всю горечь, ответила я. — Хоть он и седьмая вода на киселе, других родственников у тебя всё равно не осталось, — нравоучительно продолжала госпожа, застегивая мне брошь с другой стороны. — А я уже немолода и не знаю, сколько мне отведено. — Что значит, отведено, госпожа?! Вы же волшебница, ничто так не продлевает жизнь, как магия! Спросите у Лорда, он знает, как... — и тут я запнулась. — У Лорда? Душенька, о чём ты? Ему тридцать восемь, для мужчин это золотой век и подъём сил, к твоему сведению. — Как по мне, так лучше вовсе не иметь родных, чем таких, кому не можешь доверять, — вырвалось у меня. — Криспину ты можешь доверять, душенька. Кровь это не вода; в случае чего она всегда станет за тебя горой. «Да придавит эта гора саму себя... Да упадет кирпич ей на голову», — надрывался голосок в моей голове. Фери у столика принялся переставлять цветы в вазе. Невнимательное заклинание ломало их и на полированную поверхность капала вода. — Госпожа, зачем здесь цветы?! Милорд же их не выносит! — А Криспин любит! Приска, не увиливай от темы! Ты должна доверять Криспину, более того, тебе позарез нужна отцовская фигура в твоей жизни. — Госпожа мимоходом метнула в эльфа испепеляющий взгляд, от которого тот сник, перестал подслушивать и начал нормально выполнять свою работу. — Гонтарёк не справляется со своей ролью жениха. Уже пошли пересуды. — Пересуды? — мои глаза округлились. — О чем вы, госпожа? Неужели снова Лорд... Я очень смутно представляю себе, какие перемены в общественном смысле могут повлечь за собою мои непонятные взаимоотношения с Лордом. Думая о неожиданной развязке ночной встречи с Лордом 29-го апреля, я не могу разобраться в своих чувствах. В последующие дни после случившегося я жила как во сне, снова и снова перебирая в памяти события той ночи, когда я всерьёз думала, что Лорд возьмёт меня... — Душенька, неужели ты не знаешь, как возникают сплетни? — продолжала госпожа. — В такие тёмные времена, как сейчас, когда война охватила целый континент, в людях пробуждаются дремлющие инстинкты, они дебоширят и совершают множество преступлений на почве страсти. Им дай возможность развернуться, из каждого получился бы второй Влад Цепеш, а может, и похуже. Возьми, к примеру, Игоря Каркарова — кто бы мог подумать, что в нашем достопочтенном медье обитает такое необузданное животное. Я-то знаю, что ты девушка приличная, но другим откуда это... — договорить госпожа не успела. Донёсся отдалённый цокот копыт. Неспешный. Помпезный. Госпожа просияла. Мой взгляд застыл на следах от когтей на комоде. К замку подкатил экипаж. Искрометный с головы до ног, вышел Криспин Мальсибер, дражайший троюродный племянник госпожи. Прошествовав полукругом, он открыл дверцу своей невесте. Шляпка с букетом цветов сразу выдала в ней иностранку. Поднимаясь об руку с увальнем вверх по ступеням, Берта Джоркинс шла заплетающимися ногами и выглядела как маленькое привидение — так, как будто любoe дуновение ветpа моглo унecти её прочь. Минуту спустя они вошли в огромную парадную дверь. При довольно невысоком росте Мальсибер устрашающе квадратен. Прилизанные каштановые волосы с пробором посредине; брови, низко нависающие над серыми глазами; тонкие сомкнутые губы — лишь краешек ехидно вздёрнут. В чертах его лица было нечто первобытное, какие-то козлиные черты. Одним словом, спecивый тип: этo виднo по манеpe пpинюхиваться с таким видом, cловно во всём миpe стоит cкверный запаx, только он благoухает. Его глаза были холодны, но спустя секунду Мальсибер нацепил маску неистового радушия и заключил госпожу в объятия. Вперив взор в область его сердца, я пожелала ему скорейшей смерти, не накликающей на меня никаких подозрений. «Не знай ни покоя, ни сна, отныне тебе лишь печаль да тоска. Не в бровь и не в глаз, а прямо в сердце». При ярком свете Берта казалась очень измождённой, и вообще она выглядела так, словно её застигли врасплох. Убранная назад волна светлых волос; мечтательно поблескивающие огромные голубые глаза. Вышитое стеклярусом платье облегало её пухлую фигуру. На безымянном пальце левой руки сверкал бриллиант, которым мог бы подавиться и слон. Обменявшись с госпожой горсткой избитых фраз, Мальсибер мгновение пристально смотрел на меня. «Пожалуйста, пусть меня не стошнит...» — мысленно молила я. И словно в ответ на мою мольбу раздался засахаренный голос: — Ну ты и вымахала, детка! В тебе уже нет ничего от той девчушки, затерявшейся в сказочном замке. — В любезном голосе прорезалась жуткая неестественность. Я была глубоко потрясена — так он мог разговаривать со школьницей несколько лет назад. Однако, держась прямо, как рапира, я кивнула ему с невозмутимым видом. — Я уже не могу затеряться, Криспин. Ведь это мой дом. — Да, конечно, — задушевно сказал он, под пристальным взглядом госпожи скроив ребячески-невинную улыбку. Под предлогом объятий Мальсибер прошептал мне на ухо: — Это мой дом. — Похлопав меня по плечу и отстраняясь, он еле слышно добавил: — Жалкая оборванка. Издав довольный смешок, Мальсибер повернулся ко мне спиной и представил госпоже Берту. Несколько минут я молча сверлила взглядом его квадратную спину, а у самой по спине бегали мурашки. Я наблюдала за ними невидящим взором, не в силах одолеть накатившую злость на Волдеморта за то, что он сотворил с моей жизнью. «Я не приползу к тебе, ты, бездушная тварь... болотное преступное отродье... лорд-нищеброд. Разрывай и дальше свою душу. Искалечь себя бесповоротно. В этом я тебе охотно посодействую» Лютая ненависть подействовала на меня замораживающим образом — сдержать натянутую улыбку на лице оказалось проще. Несколькими щелчками Фери отправил вещи гостей в их комнаты — на второй этаж, как распорядилась госпожа по совету эльфа. Гостям предстояло отдохнуть после длинного пути и подготовиться к ужину. Лорд Волдеморт не обещал присоединиться, но и приглашение не отверг. Он задался целью извести меня. *** — Кушать подано, сиятельные господа! — возгласил Фери тоном, подразумевающим: «Грядите, мерзопакостные, и вкусите моей отравы!» В банкетном зале вместо канделябров освещением служила люстра, чей хрусталь сверкал, как водопад под лучами солнца. Голубые глаза Берты подверглись золотистому налёту. Сервировка на столе была бьющей на эффект. Тошнота. Я сидела по правую руку от госпожи Катарины И единственная среди них была во всём черном, что придавало мне вид главной плакальщицы на похоронах. Руки были чинно сложены на коленях, а чувство было такое, что мне уже никогда не захочется ни есть, ни пить. Несколько раз я находилась под впечатлением, будто Мальсибер хотел заговорить со мной, но, поймав его взгляд, я каждый раз убеждалась, что это мне только показалось. Он демонстративно разговаривал только с госпожой, а Берта уже буквально сделалась привидением — никто не обращал на неё внимания. Никто, кроме меня. Я внимательно наблюдала за малейшими изменениями в её лице и манере держаться. — Далеки те времена, когда я прокрадывался к Фери на кухню за изюмом и сахарными мышками! — ванильным баритоном повёл Мальсибер, сидя по левую руку от госпожи и поглаживая её по белой перчатке. — Фери мастер делать чудные мышки. Когда тебе десять лет, что может быть притягательнее! Р-р-р! — хищно добавил он, растягивая в жизнерадостную улыбку свои козлиные черты. Фери подавал к супу огненный херес. Судя по его унылому виду, он недоумевал, почему мракоборцы ещё тогда не арестовали Мальсибера. Меня мутило от нелепых детских воспоминаний. Пока увалень в свои десять объедался сахарными мышками, я в свои девять заколдовывала уток на берегу Пешты, чтобы бросались на магглов. Мизантропией не принято бахвалиться при застолье, но если б я налегала на сахарные мышки, я бы никому в этом не призналась. С какой стати Лорд удостоил такого своей Метки? — У тебя какое-то напряженное выражение, Приска, — засахаренный голос в один миг поверг меня в ужас. — Выпей ещё бокал хереса. Ну-ка, ну-ка, ну-ка! — Не слишком ли много хереса? — сухо ответила я, накрыв ладонью свой бокал. — Тогда позволь предложить тебе ликёр! — Мальсибер живо щёлкнул пальцем, чтобы призвать какую-то страховидную фляжку, о которой якобы забыл в начале вечера. — Не возражаю, — ответила я, про себя решив, что скорее отведаю крови из глазниц Мальсибера, чем содержимое его фляжки. К восьми часам госпожа и Мальсибер просто фонтанировали энергией. Порой я ловила на себе его усмешку — то была натянутая, злобная гримаса, и угрозы в ней содержалось больше, чем в самом лютом взгляде. Знал бы ты, дорогой мой дневник, до чего болезнен этот навык — притворство. Я не могла больше улыбаться в ответ. Моя собственная маска провалилась в тартарары. — Душенька сегодня несколько нервная, — оправдывалась за меня госпожа. — Боюсь, это из-за переутомления. Приска выполняет важную академическую работу для Тёмного Лорда. Воздух прорвал внезапный всхлип. Наши головы повернулись к Берте. Её левая рука судорожно комкала в кулаке скатерть. «Интересно, что Мальсибер рассказывал ей о Волдеморте? Или её помрачение до того глубокое, что она совсем уже не соображает?» Орлиные глаза госпожи застыли на Берте, но Мальсибер тотчас ловко выкрутился из ситуации — поддержал тему моего измождения. — Тебе не стоит так переутомляться, детка. Если не будешь благоразумна, тебе может понадобиться длительный отдых. — Контраст между его сладким тоном и улыбкой, не коснувшейся его холодных глаз, навёл меня на мысль, что он желает мне оказаться в больнице Лайелла. Наш зрительный контакт прервал воодушевленный голос госпожи: — Ох, Криспин, не за горами то время, когда Тёмный Лорд займёт своё законное место, став во главе магического мира! Он вернётся к себе домой победителем, верховным магом и правителем, а Приска сможет отдыхать сколько пожелает. Выслушав госпожу с приоткрытой пастью, Мальсибер поднял бокал и предложил выпить за такой счастливый исход. Странное наваждение охватило меня — в сознании нарисовался обширный пустырь, посреди которого зияла свежевырытая могила, и мне казалось, что это заключительная тайна моей жизни — а другой не дано. Опустив голову, я едва сдержала навернувшиеся на глаза слезы. Я думала о том, как народ в медье выбегает на берег Пешты полюбоваться великолепием широко разлившейся реки и молодой зеленью. Май в этом году более ранний, чем у нас это бывает, его не прерывают капризные похолодания, что срезают головки зелёных трав. Я сосредоточенно думала об этом, и мне казалось, что если перестану — для меня всё будет кончено. Я прониклась ненавистью к каждой минуте, проведённой за этим ужином, но не могла просто так сдаться. Неестественно любезный голос Мальсибера набирал всё более жуткие обороты по мере того, как он углублялся в своих россказнях. От него несло чужеродностью — он принёс с собой вонь английского тумана. Иногда он мимоходом упоминал Берту в качестве действующего лица, но даже не делал паузы, чтобы подoждать, как oна отpeагиpует на егo реплику. Этo производило тяжёлое впечатление. Мальсибер плел какую-то околесицу про яйца фаберже. Запасы золота рода Мальсиберов в старину шли на регулярную закупку скота. Больше ничем они не занимались. Аптекарским делом они занялись только в начале этого века. А теперь, оказывается, они коллекционируют яйца. Его отец начал собирать коллекцию лет десять назад, потому что его мать из рода Флинтов ежегодно привозила их из своих поездок черт знает куда. Вплоть до того года, в котором она скончалась, она привозила домой дурацкие яйца. Госпожа внимала Мальсиберу с упоением. Я вышла из оцепенения — меня трясло от еле сдерживаемого смеха. «И зачем Лорд удостоил своей Метки этого фабержиста?» С Бертой мы перекинулись парой ничего незначащих фраз, но я была приятно удивлена отсутствием у неё чванливости, которую часто можно наблюдать у иностранцев. Она смотрела на меня простодушным взглядом, и на миг мне даже захотелось, чтобы у неё не проявилось никаких псилобициновых признаков, и чтобы она не роняла достоинства на глазах у госпожи Катарины. Но эта надежда потухла, когда к ней наконец обратилась госпожа: — Берта, дорогая, просветишь меня немного в области магического спорта? Я знаю, что ты обладаешь весьма обширной эрудиции в своей области. Не каждый день выпадает счастливый случай принимать в своём доме сведущую в спорте ведьму. Тогда это случилось. Берта не отвечала. Она уставилась в зашторенное тёмное окно, накручивая на палец прядь волос. Улыбка медленно сползала с лица госпожи. Её взгляд пал на Мальсибера и краешек её губ поднялся в... сочувственной улыбке. «Сочувствие?! Она же должна свирепствовать!» Сохраняя невинную улыбку, козлиные черты лица Мальсибера приняли коварное выражение. Он невозмутимо начал описывать излюбленные причуды Берты и свои методы, которыми пытается исправить нрав своей невесты. Он нёс полную околесицу. Госпожа внимательно слушала его, воззрившись на него с покровительственным сожалением. Я насторожилась. Мои надежды рушились на глазах. Не такого я ожидала. «Где же праведный гнев госпожи? Где испепеляющий взгляд Катарины Батори, нацеленный на Мальсибера за то, что он довёл невесту до имбецильности?» Меня не отпускало чувство абсурда. Это был трудный вечер, и для меня он тянулся невероятно медленно. Ужин обратился сущим кошмаром, скрытым под тонким слоем позолоты, и, наблюдая за этим невероятно скользким типом Мальсибером и его жертвой, мне казалось, что слой позолоты вот-вот окажется воском и вся эта дурь растает, и мы увидим всё как есть — неописуемую фальшь. — Никто так благотворно не влияет на неё, как я. Она легко впадает в уныние и так же легко — в эйфорию... — Когда Мальсибер договорил, рассказывая о своих методах, которыми он пытается привить своей невесте благоразумие, Берта болезненно поморщилась, как будто силясь сдержать подступающие слезы. — Все путем, малыш. — Он похлопал Берту по руке, а в ответ она сдавленно всхлипнула. На вопрос госпожи о том, как они с Мальсибером познакомились, Берта заплакала по-настоящему. Какая-то жалость нахлынула на меня синхронно с тошнотой. Госпожа опустила сморщенные веки на остекленевшие карие глаза, — и тут всхлипы Берты неожиданно прекратились. Наступила тишина. Мы услышали отдаленные раскаты грома с холмов Косолапой. — И ты решил разыграть роль няньки, да, Криспин? Зачем тебе жена с особыми нуждами? И как ей вообще разрешили работать в Министерстве? — по-матерински обратилась госпожа к Мальсиберу, не заботясь о том, что Берта слышит её. Но она не слышала. Берта уже стояла у oкна и крутила киcточку шнуpка от штopы, а потом вдруг начала крутить её еще быстрее, как будто её обуяла демоничecкая энepгия. — Ох уж эти нынешние барышни, — сетовала госпожа, подзывая Фери, чтобы подал Берте десерт уже теперь. — Да, тётушка, — скорбно кивнул Мальсибер, сверкая холодными глазами, — ни здравомыслия в ниx, ни рассудительности, а дo чегo энергичны, прямо страшнo становится. Вы же знаете, тётушка, что магический спорт — это естественный продукт общественных условий, и я, признаться, очень проникся этим духом вольнодумства. Хотя более всего меня занимают другие вопросы, например: какая форма государства лучше — республика, монархия или автократия? Воспринимать слова Мальсибера, не выискивая никакого подтекста, я не могла. Это не была обычная светская болтовня. Это было посягательство. На сотрясение воздуха в Ньирбаторе. На внимание госпожи Катарины. — Наверно, я выгляжу дурачком, так радуюсь, что вернулся в своё гнездо! — воскликнул Мальсибер, усаживая Берту обратно за стол. Его пальцы крепко сжали спинку её стула, словно ему было невтерпёж свернуть ей шею. — Боюсь, как бы мне не пришлось извиняться за свои непомерные восторги! К нашему фамильному поместью я неравнодушен, но Ньирбатор в моём сердце навсегда. — Ох, Криспин, мальчик мой, — госпожа смахнула платком слезинку. — Ты так растрогал меня, сейчас же прекрати. Лучше расскажи Присцилле поподробнее о вашем поместье. Она-то там никогда не бывала. Её, видишь ли, интересуют только источники, но я постоянно твержу ей, что в будущем поместье Мальсибером непременно станет новым источником, ведь это настоящее дворянское поместье, построение не то Августом Мальсибером, не то Максимилианом, не то его сыном Амадеем. Мальсибер был явно удручен тем, что госпожа внезапно вспомнила обо мне, но он пересилил себя и улыбнулся. — Разумеется, буду весьма рад, тётушка. — Сквозя враждебностью, он обратился ко мне сладко-пресладко: — Замечательный дом. Там можно проводить массу мероприятий: спектакли, танцевальные и дуэльные вечера... Постройка четырнадцатого века с семью лестницами. Первоначально там было пять этажей, но мы разобрали пол верхнего этажа, а потолок укрепили колоннами, устроив нечто вроде древнего храма. Малфои привезли из Швейцарии нового архитектора, он его и реставрировал. Освещение там впечатляет — фитили масляных ламп мы заменили на медные тазы на треногах... Я слушала этот напыщенный бред, натянув маску ученической внимательности, чтобы госпожа была мной довольна. — Вырезанную гоблинами вручную кровать в стиле рококо я привез из Сицилии. Вторую такую приобрели Лестрейнджи. Больше ни у кого таких нет, даже у Малфоев. А золотые драпировки — ручной работы марсельских веил. Я потратил много времени, выбирая антикваpную мeбель для своей гocтиной. Дорогая тётушка, вы должны непременно как-нибудь... Его речь была прервана лихорадочными глотками воздуха — прикончив десерт, Берта снова начала всхлипывать. — Ну зачем ты так со мной, ma chérie? — проворковал он с угрожающей ноткой. — «Ma chérie!» — сраженная наповал, изумилась госпожа. — Ты такой обходительный, мой мальчик. Такой милый... Одарив госпожу лучезарной улыбкой, Мальсибер снова обратился к Берте, наклонившись к ней с такой небрежностью, с какой умеет только Лорд, когда хочет внушить тебе чувство собственной ничтожности. — В плаче нет необходимости, малыш, — мурлыкал он, гладя Берту по щеке и не особо обращая внимание на то, что он вздрагивала от малейшего прикосновения. — Ты уже пролила столько слез, что ими можно было бы наполнить Чёрное озеро. *** — Немного осталось старых семейств. Последний из Лугоши недавно пропал без вести. Цингарелла, единственная дочь цыганских колдунов, пропала ещё в декабре, — поведала госпожа Мальсиберу, когда мы перешли в гостиную, чтобы приступить к чаепитию. — Но не будем о грустном! Присцилла, проводи Криспина, — воскликнула она, весело постукивая сложенным веером по костяшкам руки. — Он так много спрашивал о тебе в письмах, а теперь вы можете использовать каждый случай, чтобы вволю пообщаться. Как настоящая семья. Мальсибер уже маячил за моей спиной и молча ждал, когда я обернусь. Увалень собирался идти в дом Бартока на собрание Пожирателей. Я ещё вчера решила, что не пойду, а разузнаю всё от Каркарова, когда загляну в трактир. Он уже вернулся, как и остальные Пожиратели, которых Лорд отослал выполнять кровавое задание. К тому же я бы и так не смогла найти отговорку, чтобы удалиться от совместного времяпровождения с госпожой и невестой её дражайшего племянника. Госпоже до сих пор невдомек, что за скрипичный ключик красуется на моём левом предплечье. Мальсибер поклонился госпоже так низко, что кончик его носа достал до его коленной чашечки; взяв меня за локоть, он потянул меня в холл. Мои мышцы напряглись. От страха меня тошнило до помутнения в глазах. По пути Мальсибер шептал мне на ухо: — Не знаю, как ты исхитрилась остаться в живых, — его пальцы крепче сжали мой локоть, — но это исправимо. Знаешь, я неоднократно вершил казнь по приказу Тёмного Лорда, и то не были обычные пешки, такие, как ты, по коим никто не будет скучать. Такие, как ты, в глазах мракоборцев — всего лишь неопознанные трупы, выловленные в доках. Правда, жалко такую красоту... — он запнулся, смерив меня плотоядным взглядом. — Так выросла и похорошела, ох, детка, детка, — промурлыкал он тоном, который можно было бы принять за тон по уши влюбленного человека. — Пойдёшь со мной на прогулку? Скажи «да». — Я коротко мотнула головой, а он кивая продолжал: — Скажи «да», скажи... ну-ка, скажи, сучка бздливая... Меня охватила такая ярость, что я готова была прикончить его на месте. Но инстинкт самосохранения забил тревогу. «Есть и другие, более изощрённые способы мщения. Всему придет свой черёд» — Ты не жги понапрасну порох, увалень. Твоя судьба решена, — наконец прорезался мой голос, как если бы я выползла из утробы тотального угнетения. — Твои дни сочтены... Последние мои слова заглушил зевок. Мальсибер рассмеялся низким смехом. — Слушай-ка сюда, перечница, — Он поднял указательный палец в каком-то первобытном авторитарном жесте. — Это мой дом. В этом нет сомнений. Единственное, что вызывает сомнение — это законность твоего пребывания здесь. Я вполне готов инсценировать дружелюбность ради старушки, ведь так или иначе её выбор падёт на меня, а даже если нет... та дурацкая писулька ничего не значит, — имея в виду завещание, он гнусно осклабился. — Ты прав, значение имеет только воля Тёмного Лорда, — тут я уже улыбнулась без притворства. — А зачем Тёмному Лорду помогать тебе наследовать замок, а? Что за чушь? Кстати, я уже виделся с ним сегодня утром, и он был таким хмурым. Ох, не умеешь ты его удовлетворять.. — Ну, как тебе сказать... Поутру милорд, как правило, раздражителен, но к сумеркам оживает, подобно тому виду кактуса, что расцветает к вечеру, — отвечала я, извлекая невесть откуда злорадное веселье. — Передать ему, с чем ты его сравниваешь? — Это не самое худшее сравнение, которое я применяла, и он это знает. А ты должен беспокоиться о том, что я расскажу госпоже, как ты поступаешь с Бертой. Лицо Мальсибера сморщилось в его фирменной сладкой улыбке. Привалившись к стене, он сложил руки на груди. — Всё это ерунда... Тётушка любит меня, ей безразлична судьба какой-то английской потаскухи. Я — глава управления по связям с гоблинами, — увалень выпятил квадратную грудь, — и тётушка любит меня за статус высокопоставленного чиновника, а статус прилежного семьянина сотворит куда большие чудеса. — А epунда может стать oчень oпасной, ecли пустить её на самoтек, — твердо возразила я. — Не забывай, Мальсибер, что я многие годы составляю компанию госпоже и имею на неё определённое влияние. — Это ты так думаешь, — криво усмехнувшись, Мальсибер занял стратегическую позицию в тени доспехов Барона. — Понимаешь, тётушка... она такая... она любит статусы... Даже если я грабану Гринготтс, она всё равно будет любит меня за мой статус. А тебя-то за что любить? Ты даже костёр нормально разжечь не можешь... — Я разожгу адский костёр в твоём брюхе... Ньирбатор станет твоей могилой... — Да-да, я тебя услышал, никто-из-ниоткуда, — Мальсибер гадко загоготал. — Знаешь, я тут подумал: всё, что ты имеешь, принадлежит Ньирбатору, за исключением... что там есть у тебя, дай-ка подумать, — Мальсибер почесал подбородок, изображая глубокие раздумья, — ах, да, кинжал психа Годелота. А все те ожерелья — это тебе на чёрный день. Будет на что купить похлёбку, да-а-а, увидишь... А ещё раз рыпнешься... — Это мой дом, гад ползучий, — прошипела я, наступая на него. — Лорд тоже так считает. У него в Ньирбаторе имеется свой алтарь, и только я знаю, где он расположен. — Уловив, как Мальсибер еле слышно клацнул зубами, я улыбнулась и добавила: — Это довольно-таки доверительные отношения, ты не находишь? Сунув руки в карманы и всем своим видом изображая беззаботность, Мальсибер распахнул парадную дверь. — Ты нарвалась, — бросил он через плечо. Я не сочла нужным что-либо отвечать. Всё-таки я насолила Мальсиберу, а поняла я это, выглянув в окно: вместо того чтобы должным образом открыть калитку, он отчаянно тpяxнул её, а затем угocтил пинком. *** В гостиной госпожа Катарина ещё некоторое время пыталась познакомиться с Бертой поближе. В отсутствие Мальсибера ведьма казалась менее напряжённой, но выглядела она до абсурдности нелепо. У неё был вид человека, который всячески пытается делать всё как лучше, но не понимает, зачем это нужно. В задумчивости Берта посасывала кончик палочки. Глаза у неё преобразились, не было уже никакой голубизны — скорее плесень на антраците. Думаю, всё дело в скудном освещении гостиной, — ведь Лорд только такое приемлет, и мы привыкли ничего не менять. — Пойдём прогуляемся? — спонтанно предложила я. — Холодно… — было сказано тоном капризного ребенка. Берта съежилась в углу дивана, словно боясь, что я потащу её силой. На это госпожа метнула в меня предостерегающий взгляд. Я поняла его как «оставь её». Фери снабдил Берту огненным хересом, а я отодвинулась от неё. Госпожа задала Берте не менее двух дюжин вопросов. Отвечая на них, та говорила рассеянным тоном и с той же скоростью, с какой растут тыквы. Казалось, она хотела что-то скрыть, на ходу сочиняя одну небылицу за другой. — Я была знакома с одной Присциллой. Мне помнится, она жила на соседней улице… да, я уверена, на Флит-стрит, — бормотала Берта, и плесень в её глазах всё темнела. — Так вот, она давала показания на одном дознании. Ведьма, которую убили, была в её доме как раз перед тем, как это случилось. По-моему, её звали Кэтрин... У неё в то время гостила девушка, которую звали так же... «Что за бред?» — у меня уже руки чесались пришить эту Берту. Госпожа сидела широко раскрыв глаза. — Мерлин! Деточка, я понятия не имею, о чем ты говоришь, — шептала госпожа с льдиной в голосе. Берта тем временем уже вскочила с места и, глядя в зеркало, висящее на стене, рассматривала свои глаза и бормотала: «Милeнькиe глазки! Xopошенькие глазки!» — пока наконeц не вcпыxивала, точнo макoв цвет. «Она сумасшедшая», — не без смеха мелькнула мысль, но глас разума возразил: «Она жертва» Закончилось общение тем, что Берта бесцеремонно нырнула в диван, открыв нашему взору застёжку от платья, ниспадающую на полспины. Огненный херес в сочетании с псилобицинами уложил её. — Она выставила напоказ лодыжки, — резюмировала госпожа Катарина. — Боюсь, что не только лодыжки, госпожа, — сказал Фери, вынырнув из тёмного угла. — Подол её платья задрался до самых колен. — Она прискорбно невежественная, — продолжала госпожа. — И лицо у неё лоснится от пота, хотя вечер вовсе не жаркий. А этот ужаcный xлюпающий звук, когда oна разговаривает... Подобное я наблюдала у моего Готлиба, когда у него было обострение каждого октября, и бронхиальный кашель долго не отступал. Он тогда пил сильнодействующие снадобья... — Она тоже их пьет, госпожа, — я наконец подала голос. — Что ты имеешь в виду, Приска? Прочистив горло, я выложила всё как есть, стараясь говорить толково и предприимчиво: — Криспин довёл её до такого состояния. Он подсыпает ей какую-то дрянь, чтобы она была милой пустышкой. Это правда, госпожа. — И зачем ему это, соизволь объяснить? — с недоверчивым прищуром спросила она. — Это приказ Милорда. Своя мелкая пешка в Министерстве... а в случае чего её можно крупно подставить или проделать что-то крайне грязное, на что пойдёт только человек с повреждённым рассудком. А то, что он сделал ей предложение... пожалуй, это сочетание полезного с приятным. Он знает, как вам хочется, чтобы у него был статус семьянина. — Конечно, мне хочется, чтобы Криспин наконец создал свою семью! — воскликнула госпожа с истерическими нотками. — Но твои обвинения!.. Помилуй Мерлин, откуда тебе всё это известно?! — Из разговора Милорда и Розье. Глаза госпожи остекленели; она растерянно водила пальцем по тяжелому колье. Я пыталась поймать её взгляд, но она упрямо не смотрела в мою сторону — её взгляд прикипел к спящей Берте. Когда она наконец заговорила, в её голосе прорезался скрежет: — Я наотрез отказываюсь верить в подобную чушь! И буду искать рациональные объяснения... Криспин говорит, что она такая всегда была. Что никто, кроме неё самой не повинен в этом... — Госпожа, вы сами говорили, что женщин часто чepнят за те деяния, в котopыx мужчины ocтаются безнаказанными! — моё терпение лопалось; вскочив с места, я заметалась по комнате. — Я знаю, что вы любите вашего племянника, и знаю, что он похож на того, кого можно приглашать дoмой для вcтречи с poдителями. Но вы своими глазами видите состояние этой несчастной... Я говорю вам правду, пожалуйста, верьте мне. Для меня это самое главное. Вы сами говорили, что Мальсибер карьерист, что ему место в большой политике, ведь он мастер перевоплощений. А любовь для него просто хлам... — Такие-то дела, госпожа, — внезапно затараторил Фери где-то позади нас. — А шляпы у неё всех оттенков жёлтого, как первоцвет, подсолнухи, есть ещё тухло-горчичные. Пушистый жёлтый халат и ночные жёлтые туфли на меху... — Заткнись, Фери! — в один голос велели мы с госпожой. В гостиной воцарилась зловещая тишина. Было видно, что тяжелые раздумья захватили госпожу. Она не сводила взгляда со спящей Берты, и между её бровей прорезалась глубокая морщина. Когда Берта наконец проснулась, она выглядела ещё более пришибленной. Госпожа Катарина решила, что с неё довольно. Она велела мне как можно скорее проводить ведьму в её комнату и проследить, чтобы на ночь её дверь была крепко заперта. *** Я сумрачно двинулась по коридору, а Берта, тяжело дыша, тащилась следом. Добравшись до лестницы, мы одолели уйму ступенек, а потом случилось нечто весьма странное. Сцена, которую я запечатлела в своём мозгу мгновение спустя, была слишком ирреальной и абсурдной, даже для тебя, дорогой мой дневник, что не понаслышке разбираешься в абсурдности моей жизни. Раздался скрип открывающейся парадной двери. Меня овеяло холодом, который я знаю по январскому морозному утру или безжизненным вечерам середины февраля. Холод, исходивший от открытой парадной двери Ньирбатора, был резок, как последний отсвет перед тем, как стемнеет. Железная дверь с лязгом захлопнулась. В холле был Лорд Волдеморт. Его глаза сверлили верх лестницы, где стояла Берта, держась рукой за перила и занеся ногу для следующего шага. Она её не сразу опустила. Голова её медленно повернулась — и взгляд пал на Лорда. Его подбородок задрался. Насторожившись я переводила взгляд с него на неё, и мне казалось, что я становлюсь свидетелем какого-то безмолвного взаимодействия хищника и его жертвы. Тяжелое предчувствие витало в воздухе. Холл тонул во мраке. Время близилось к полуночи, и замок жил своей жизнью — гасил свет там, где ему было угодно. Вместо канделябра на комоде стояла лампа, а её абажур как бы совсем отказывался пропускать свет. Сама лестница, пространство вокруг неё и задняя часть холла — всё было покрыто мраком. Я стояла на двух ступенях ниже Берты и видела, как она вдруг болезненно поморщилась. Берта дрожала, и даже не пыталась это скрыть. Молчание Лорда было очень красноречиво, а его насмешливый взгляд, казалось, спрашивал: «А с тобой что будем делать?» Постояв так минут пять, Берта, не сказав ни слова, сломя голову взбежала по лестнице. А Лорд всё так же смотрел туда, и не только не вспылил, он даже улыбнулся. Когда звук шагов утих, и со второго этажа послышался щелчок замка на двери, Лорд переключил внимание на меня. Оглядев меня с ног до головы, он холодно спросил: — И куда это ты собралась? — Никуда, милорд. — Ступай в свою комнату. Я сейчас приду. — Заложив руки за спину, Лорд не спеша поплыл по холлу, придав своей поступи мозолящее глаз очарование. А я осталась столбом торчать на ступенях. — В мою... э-э... в мою комнату? — Тебе нужно повторять дважды? — Он вскинул бровь, и вдруг его выражение резко переменилось и вылилось в самодовольную ухмылку. — Ах, нет, погоди... иди сюда. Чтобы уж точно лишить меня дара речи, Лорд потянул меня за руку к себе, вынуждая сойти с последней ступеньки, и теперь смотрел на меня сверху вниз. Я чувствовала на лбу его дыхание. — Не делай вид, будто тебе не нравится, когда я прикасаюсь к тебе, — с полуулыбкой шептал он. — Душенька Ньирбатора жаждет моего внимания... Скоро уже не сможет без него обойтись... — Я положила руки ему на грудь, но не оттолкнула, хотя так и собиралась поступить. — Ужин прошёл удачно, надо полагать... У тебя наверняка припасена высокопарная пословица на эту тему, не так ли? Я помотала головой, неотрывно глядя в черноту его одеяния. — Бедняжка, — поддразнил он. От Лорда исходило что-то такое, отчего захотелось не вырываться, а наоборот, прижаться сильнее. Я затихла, а он всё не отстранялся. — Ньирбатор — мой маленький оазис в этом безумном мире, — тихо сказала я, надеясь вызвать в нём сама не знаю что. — Я знаю, — сухо ответил он. — Вы никогда не были так жестоки со мной, милорд. — Когда-то же надо начинать. Я резко вскинула голову, впившись глазами в его красноватые омуты. — Я пытаюсь вразумить тебя, Приска. Я затронул внутри тебя что-то, что ты была настроена оставить нетронутым. Теперь ты зависишь от меня, и ты это знаешь. — Проскользнув мимо меня, Лорд продолжил путь наверх. Мне не оставалось ничего другого, как плестись следом. Полы его мантии развевались от сановитой поступи, а я поднималась тихо как мышка, и у меня ничего не развевалось. О том, где затерялся Мальсибер, я не спрашивала, наверняка, в доме Бартока закатили вечеринку. Я лелеяла надежду, что от непомерного веселья он там скончается. — Ты поедешь со мной в Албанию, — заявил Лорд не оборачиваясь. — Но как же так, милорд?.. С ваших слов я поняла, что буду нужна вам непосредственно на самом обряде... — От волнения у меня в груди всё заходило ходуном, голос дрожал. — Вам ещё предстоит найти Маледиктуса... Женщина в пентаграмме сказала: «Крупные гроздья ожидаются осенью». Ещё даже лето не началось... — Оставь этот тон, — оборвал он. — Ты поедешь со мной, — повторил он так холодно, точно обломок айсберга вынырнул в голосе. Когда он повернулся, его глаза были пусты, но лицо приобрело упрямое, доселе невиданное мной выражение. Некий мрачный задор. Лорд продолжил путь наверх, а начиная с второго этажа так вообще пустился рассказывать о Бержите в Албании, о чём я могла только мечтать. Вымаливать у него информацию мне не впервой. Но получать даром... — Когда-то на месте дома Вальдрена было множество каменоломен, и даже стоял полнокровный город, построенный из чёрных базальтовых плит. — Из них выстроен Ньирбатор! — воскликнула я, и представила себе сцену, достойную кисти Ксиллы Годелот. Мрачная заброшенная каменоломня, клочок лишённой зелени земли и чёрный маг, на шее которого кольцами свивается его крестраж. — Да, я заметил, — желчно кивнул Лорд. — А также Нурменгард. В общем, только узкому кругу тёмных волшебников известно, что дом Вальдрена служит мощным источником для чернокнижников. — А чем он отличается от Ньирбатора? — Во-первых, дом — это не замок. Во-вторых, он до известной степени уязвим. За прошедшие столетия камни потрескались, левое крыло полуразрушено, там обитает авгурей, хотя обычно они гнездятся в зарослях терновника. Даже светлая магия там зияет чернотой. А в подвальном помещении дома до сих пор воняет свалявшейся шерстью каких-то немытых акромантулов... — Бароновы кальсоны! Как же там можно жить?.. — Ужас необычайно приободрил меня. Раскаты холодного смеха огласили пространство лестничного марша. — В подвале? Приска, твое жизнелюбие приобретает причудливый характер. «Да уж... Тянет меня в подвалы» — Прошу вас, милорд, только не говорите, что свечи там сделаны из человеческого жира... — Так тебе известен церемониал чернокнижников? — Непроницаемое лицо Лорда насторожило меня, и сердце упало куда-то низко-низко... На третьем этаже я очень нерешительно подходила к двери своей комнаты. Насмешливые, выгнутые брови Лорда пристально следили за мной. Я упоминаю о его бровях, а не о глазах потому, что на его лице брови в тот момент играли куда более значительную роль.* — Я приеду, чтобы провести обряд, — упорствовала я, входя в свою комнату. Лорд заскользил следом, пристальным взглядом шаря по комнате, будто что-то вынюхивая. «Неужели опять книги по Окклюменции?» — Мне незачем находиться там столько времени. Я хочу приехать только на обряд, милорд, — и тут же, испугавшись собственной дерзости, я замолчала в ожидании вспышки гнева. — Мне без разницы, когда ты хочешь. Ты едешь со мной, — произнёс он самым безоговорочным тоном. — А Ньирбатор на кого оставить? На Мальсибера? Или на его спятившую невесту? — К тому времени, когда мы уедем, его здесь уже не будет. — А, собственно, зачем он вам здесь? Пугать меня — это не причина отзывать своего лакея из Англии. — Довольно, — оборвал он, устраиваясь за моим письменным столом и призывая к себе мою тетрадь. — Я не требую от тебя невозможного. Это лишь испытание твоей преданности. Я знаю, что делаю, Присцилла. Или ты смеешь сомневаться в моих способностях? — Поясните свою мысль, милорд, — сказала я, силясь говорить спокойно. — Вся ваша жизнь для меня прикрыта завесой, которую способна разорвать только ваша откровенность, если вам будет это угодно. Бесстрастное лицо — был его ответ. Игнорируя меня, Лорд опустил голову, углубившись в тетрадь. Его волнистые волосы поблескивали при свете лампы, а глаза бегали по странице с вступительным этапом обряда Тенебрис. Его перо не спеша скользило в книге в сафьяновом переплёте. Я сидела на краю своей кровати и смотрела на него, делая попытки привлечь его внимание. — Милорд... — нерешительно обратилась я к нему. — Напомни мне, выполнение каких двух аксиом гарантирует тебе положение подле меня, — холодный приказной тон лишил меня остатков смелости. — Повиновение и холодный ум, — ответила я, и, увидев его жестокую ухмылку, тяжело вздохнула. — А мне дозволено высказать своё мнение? — Вот уж не думал, что тебя так волнует собственное мнение, — ответил он как нечто само собой разумеющееся. — Мне вовсе не требуется знать твоё мнение. Мне достаточно высказать своё. Так что прекрати устраивать драму, Приска. Твои сомнения на мой счёт совпадают у тебя с периодом... умственного возбуждения. Я пропустила его колкость мимо ушей, явственно чувствуя, что между нами возниклo притяжениe, которoe не имело ни малейшeгo oтношeния к произносимым нами слoвам. В каждом разговоpe он дepжит бразды контроля, и зачастую я coвсем не могу до него достучаться. Но на сей раз я не унималась: — В той сложной игре, которую вы ведете, милорд, Мальсибер играет роль маленького козыря. Он прибежит, как выдрeccированная coбака на ваш клич... Он будет действовать, так жe бездумнo, как бараны, по вашeму приказу. Но он вам не нужен. — Мне никто не нужен, — коротко бросил он. — Я нужна вам. Внезапно на стол бухнула толстая книга. Я была так растеряна, что даже не сразу узнала «Розу ветров». Губы Лорда тронула слабая улыбка, но тут же пропала. Он взял остальные книги, положил их в стопку и заметил равнодушным тоном: — Знаешь, Приска, буквально вчера твоя речь была последовательна и умна. А сегодня ты уже мало что соображаешь. Я была удручена и подавлена; чувствовала и обиду, и ярость, и недоумение, и тоску. Не могла ни заплакать, ни закричать, ни убежать. — Почему вы пустили его в мой дом? — тихо спросила я, желая докопаться до сути. Ответом было хладнокровное молчание. — Почему? — не унималась я. — Потому что я так захотел. — Почему? — взмолилась я. — Почему бы и нет? — выпалил он, не глядя на меня. — Для вас это какая-то игра? — Тут меня уже понесло. Надо было высказаться, стряхнуть с себя морок. — А я ради вас стараюсь изо всех сил. И так, и сяк, и эдак… Кроме вас, я о двух вещах могу думать — о сне да о еде. Теперь должна думать об увальне. А я бы прикончила его, будь я уверена, что это сойдёт мне с рук. Но вы, может, именно этого и добиваетесь — ищете повод наказать меня. Мои страдания вас возбуждают? Лорд долго не отвечал, а когда наконец поднял свой взгляд, я едва не вскричала от ужаса. Зрачки его глаз были вертикальные, как у змеи. Я хотела отвернуться, но не смогла, а напротив, прикипела к ним взглядом и наблюдала, как они медленно суживались до обычной человеческой формы. Лорд посчитал это достойным ответом и продолжал работать. Отложив «Розу» он вновь принялся за мою тетрадь. Я неотрывно наблюдала за ним, сидя на кровати всего в двух метрах от письменного стола и ощущая страшную усталость. Позади был невероятно трудный день. Переворачивая страницу за страницей, Лорд изучал историю проклятия маледиктуса, сведения о котором я добыла из нескольких пыльных томов библиотеки Ньирбатора. Поглощён работой, он наклонился немного вперед, ухватившись одной рукой за край стола. Он всецело был охвачен Тенебрисом, и это почему-то меня... растрогало. Что испугало меня, так это толчок в моём сердце, когда я вновь услышала холодный высокий голос: — Тёмный волшебник — это центр своей вселенной. А если нет, значит, он ничтожество. — Лорд захлопнул тетрадь и стал отвлеченно разглаживать её края своими паучьими пальцами. Я облизала пересохшие губы. — Вы знаете, кто стал центром моей. — Да, я преуспел, — подытожил он, не глядя на меня.