Пожалуйста, только живи

      Спустя неделю в Аркадию вернулась Эбби, оставив Джексона и Рейвен помогать Джахе с командой на острове. После ее возвращения стало и легче и сложнее одновременно. Легче — потому что она разрешила им с Эмори официально работать по очереди, и еще потому, что Мерфи смог вздохнуть с облегчением: она сама в порядке, и можно дальше делать вид, что ему все равно. А сложнее стало потому, что Эбби на правах врача рвалась осмотреть бывшего пленника, особенно когда обнаружила, что Кларк влезла в неприкосновенные запасы препаратов. Мерфи отговаривался, как мог, сложным психологическим состоянием своего подопечного, но чувствовал, что рано или поздно Эбби прорвется, потому что на прямой конфликт он с ней не пойдет, ложиться поперек порога не будет и силу применять тем более — неблагодарно, глупо и неэффективно. В общем-то, он и не особо хотел ей сопротивляться. Да, Беллами все еще никого не мог видеть, он и боялся, и испытывал дурацкий, с точки зрения Мерфи, но вполне реальный и тяжелый для самого Беллами стыд за пережитое, и те насмешки с издевками, которых он в небольшом количестве, но наслушался в первые свои дни в Аркадии, не способствовали обретению им уверенности в себе. Однако именно Эбби могла помочь сдвинуть его с мертвой точки, в которой он застыл и дальше которой отказывался двигаться.       Беллами сейчас окружали друзья — ну, как минимум Нейт, — которые дали ему понять, что он им нужен и дорог. В планах у Мерфи стояло привести Октавию. Чуть позже, возможно, но он собирался с ней поговорить и надеялся, что она будет рада известию о том, что ее брат жив, несмотря на то, какой ценой и где он выжил. У Беллами будет сестра... но в его состоянии имело значение, кто гладит его по голове — одно дело, когда это сочувственно делает младшая сестра, жалеющая тебя чужая девушка или какой-то там Мерфи и совсем другое — когда утешает и принимает мама. Это гораздо естественнее и приятнее. А в идеале Беллу был нужен и принимающий его со всеми его проблемами отец, который им гордился бы в любом случае.       Да, Мерфи сам понимал, что хочет слишком многого, и слишком широко мечтает. Но все равно, Кейну и Эбби он доверял даже больше, чем Октавии. Проблема оставалась только в самом Беллами. Но эту проблему Мерфи надеялся решить в ближайшее время. В конце концов, тот начал выходить на контакт все чаще и легче, иногда уже улыбался Эмори во время ее подбадривающих монологов, начал разговаривать словами, а не междометиями, и физически, наконец, пошел на поправку — на пятый день сам попытался встать, с помощью Мерфи и Нейта сделал первые шаги по комнате, перестал есть в постели, перебравшись за стол вместе с ними. Ночами они все стали спать спокойнее — к концу первой недели Беллами почти перестал стонать и скрипеть зубами во сне. Поначалу-то его ночные кошмары часто заставляли их с Эмори вскакивать и дежурить рядом, обнимая и поглаживая с двух сторон, чтобы успокоить.       Он многое отдал бы за то, чтобы у Беллами появилась женщина, способная вернуть ему уверенность в себе как мужчине, но такой женщины на горизонте не наблюдалось. Наверное, Мерфи даже не возражал бы, если бы тот хоть с какой тенью интереса посмотрел на Эмори, да он был бы только «за», лишь бы она сама захотела помочь, а она хотела, это чувствовалось, хоть бы и так — в виде дружеского секса. Только вот Беллами словно забыл, чем женщины бывают привлекательны. Это неудивительно, после почти целого месяца унижений и насилия, а потом еще пары недель такого же беспросветного ада среди ни о чем не подозревающих своих, — кто угодно интерес к сексу потеряет, особенно такой гордый альфа-самец, каким Беллами привык себя считать. Каким он и был, конечно, и оставался — только сейчас очень нуждался в том, чтобы ему об этом напомнили и уверили снова.       Но на это можно найти время и позже. Пусть сперва обычных сил наберется, а потом, когда он решится вернуться к людям, девушки ему быстро напомнят, кто тут вожак стаи. Во всяком случае, против своих обычных убеждений в людской черствости, Мерфи хотел верить, что большинство в Аркадии и не подумает как-то осуждать или презирать Беллами за то, в чем он не виноват. Это же Беллами Блейк, ну.       Однако с мертвой точки все сдвинулось намного раньше, чем Мерфи предполагал, без помощи Эбби, Кейна, Октавии и даже Эмори. И совсем не в ту сторону, о которой он думал.       Это была его «смена». Эмори, уходя с утра в лазарет, оставила еду, приготовленную накануне, взяла с обоих обещание, что Беллами не съест больше необходимого, но и не будет привередничать, оставляя еду на тарелке. Мерфи с удовольствием отметил смущенную улыбку, которая все чаще появлялась на лице Беллами, когда Эмори пыталась его вот так дружески подкалывать.       Она ушла, а они, не сговариваясь, занялись делами: Мерфи схватился за возможность привести в порядок куртку, порвавшуюся в двух местах, а Беллами с видимым усилием пытался разминать постепенно набиравшие силу мышцы, делал попытки отжиматься у стены рядом с кроватью. И надо ж было Мерфи открыть рот!       — Тебе бы не перенапрягаться еще, — сказал он спустя четверть часа без всякой задней мысли — просто участившееся сбивчивое дыхание и с каждой минутой все более неуверенные движения Беллами задевали что-то глубоко внутри, отчего сердце сжималось в непонятной тревоге.       — Не развалюсь, — коротко ответил тот, практически огрызнулся, не останавливаясь.       — Решил себя снова загнать до обмороков? — не сумел остановиться Мерфи.       Из последующей внезапной, как удар грома с ясного неба, злой тирады вскочившего на ноги Беллами он уловил, что тот вообще не просил его из обмороков вытаскивать, он там себя очень даже неплохо чувствовал, еще пара дней и все проблемы решились бы, но тут пришел Мерфи, и решил, что лучше знает, что нужно Беллами, а теперь на правах спасителя и вовсе возомнил, что может выбирать за него, что делать, куда ходить, как дышать, как лежать, как сидеть, как спать... может, он еще и с кем спать ему назначит? У него, Беллами, уже большой опыт в таких назначениях, ему в принципе давно все равно, с кем, когда, сколько раз и в каких позах, хотя последнее время ему доставалась только одна, и та снизу, так что...       На этом месте Мерфи поднялся и коротко рявкнул, как пощечину истеричке отвесил:       — Заткнись!       Обрушившуюся на них тишину прерывало только хрипловатое сорванное дыхание Беллами.       — Извини, — тихо сказал Мерфи, не делая попыток приблизиться, хотя больше всего на свете хотелось подойти и обнять, как в первый раз, в той палатке, но понятно было, что в лучшем случае тот просто оттолкнет, в худшем — ударит. — Не кричи, еще услышит кто-нибудь твои откровения. Прости, я обещал, что тут ты можешь делать все, что хочешь. Я и не собирался тебе указывать и запрещать. Просто мне ты кажешься еще...       — Слабым? Больным? Убогим? Жалким? — с четкими паузами между словами выплюнул Беллами.       — Недостаточно окрепшим, — не меняя тона, продолжил Мерфи, словно его не прерывали, хотя вздрагивал от каждого слова-плевка.       Ну с чего Белла опять понесло, все же было хорошо, все налаживалось... Значит, не налаживалось. Значит, копилось по-прежнему. Когда исчезла проблема смерти от истощения, всплыло все остальное. То самое, с чем Мерфи откладывал борьбу «на потом». Когда время придет. Ну вот, оно пришло, быстрее, чем хотелось бы. Утраченное или капитально пошатнувшееся чувство собственного достоинства, растоптанная гордость, разбитая уверенность в себе и своих силах, утерянный смысл жизни. И что с этим делать?       — Все, что я могу попробовать исправить, так это начать передвигаться без сопровождающих и самому себя обслуживать, — все еще чуть задыхаясь, на тон ниже сказал Беллами. — Раз сдохнуть ты мне не дал, не мешай хоть на ноги встать. Или тебе нравится, когда я от тебя завишу?       — Нет, — жестко ответил Мерфи. — Мне нравится, чтобы ты не зависел ни от кого. Ни от меня, ни от Эмори, ни от Миллера, ни от Кейна, ни от Кларк, ни от Джаспера, ни от тех пацанов, что дразниться прибегали, ни от тех, кто пытался тебя убить, ни от того, кто что еще подумает и скажет.       Теперь пришла очередь Беллами вздрагивать от каждого брошенного ему слова.       — Меня не пытались убить, Мерфи, — медленно произнес он наконец. — От меня не хотели знать секреты скайкру. Им даже не хотелось слышать, как я кричу, хотя и против они ничего не имели. Им просто понадобилась новая шлюшка. Чем меньше она станет похожа на человека — тем лучше. Знаешь, у них получилось. Я и не помню почти ничего, разве что кроме первых дней.       Беллами врал. Он помнил достаточно, чтобы вот так омертветь лицом и глазами, говоря о том времени.       — Ты говорил, что знаешь, что со мной произошло. И что, это все входит в твои познания?       — Да, — коротко отозвался Мерфи. Хотелось не просто не отвечать, хотелось или выскочить нахрен из этой комнаты, ставшей невыносимо тесной, или заткнуть Беллами, как угодно, руками, словами, подушкой — только чтобы он перестал об этом говорить.       — Значит, ты знаешь, что сперва были женщины, потому что я им показался красавчиком? Много женщин, по одной и по несколько сразу... Я даже не думал, что от баб может так тошнить. Знаешь, что потом я им надоел? Вид потерял, да и... поднять уже никак не могли. И тогда пришли эти... воины, как они себя называли... Им неважно было, стоит у меня или нет! Я не помню дальше. Не хочу помнить...       Он помолчал, переводя дыхание, отвернулся к стене, уперся руками на этот раз в нее, сделал еще пару отжиманий и сказал громче, словно бы даже с сарказмом:       — И вот это все исправить уже не выйдет. Но хотя бы перестать быть доходягой на ваших шеях я могу.       Тут бы Мерфи и заткнуться, потому что словами тут действительно ничего не исправишь, но ему впервые в жизни было важно, чтобы человек, который ему дорог, его услышал и понял. Впервые он не мог отойти и пожать плечами — «нет так нет, свою голову не приставишь». Поэтому, наоборот, подошел ближе и упрямо возразил:       — Если захочешь, исправить можно все, что угодно. Главное, захоти.       Беллами с усилием распрямил руки, заканчивая движение, и снова развернулся к нему — теперь они стояли лицом к лицу.       — Да? И как ты себе это представляешь? Мерфи, я не хочу ничего портить, но если ты не заткнешься, я не выдержу.       — Что, надо кому-нибудь морду набить, чтобы легче стало? — предположил Мерфи, и внезапно ему показалось, что это не самая плохая идея. — Я тебе говорил: если чего-то захочешь, только скажи.       — Это вместо котят? Набить тебе морду? — зло фыркнул Беллами.       — Дались тебе эти котята... Да!       — Мерфи, что тебе надо?       — Чтобы ты перестал фигней страдать!       — Это — по-твоему, фигня?       — Нет! Но все, что ты себе потом тут напридумывал, фигня!       — То есть, когда все узнают, что это именно меня из собственного дерьма в той площадной клетке Миллер за шкирку вытащил, все будут счастливы? Когда до них дойдет, что это неспособное соображать затраханное животное...       — Беллами!       — Видишь, даже ты не можешь это слышать, а ты еще подготовленный! А когда до всех дойдет, что я теперь шарахаюсь от каждого щелчка, кричу по ночам, просыпаюсь, как будто мне три года, в слезах и соплях от страшных снов, когда до всех дойдет, что у меня даже по утрам не стоит, когда...       — А какое всем дело до того, как ты по ночам и по утрам просыпаешься? — все-таки разозлился Мерфи. Не на Беллами, а на то, что, на самом деле, его опасения вполне реальны. — Да, блин, хотя никому не должно быть никакого дела, скорее всего, найдутся те, кому дело будет. И к этому надо быть готовым.       — Иди ты, Мерфи! Договоришься, я в самом деле тебе врежу, сил хватит! Не твоя забота, к чему я готов, а к чему нет!       — Моя!       — Может, ты меня еще лично подготовишь? Может, я на тебе потренируюсь? Так вот, мне плевать, что ты думаешь!       — Нет, не плевать! Это раньше тебе было плевать! Когда тебе было плевать, ты в мою сторону и не смотрел, и не доказывал ничего, и если хотел врезать — врезал, а не подготавливал морально меня и себя к этой сложнейшей процедуре!       Напросился. Кажется, Беллами разозлился всерьез, потому что Мерфи вдруг сидел на полу, и от не такого уж и «доходяжного» удара в голове звенело, а от прикушенного языка во рту расплывался солоноватый привкус крови.       — Доволен? — рявкнул над ним Беллами. — Так я выгляжу достаточно готовым? Может, мне тебя еще трахнуть, чтобы уж по полной программе подготовиться?       Безадресная злость и ошеломление от внезапной вспышки протеста откатились, как волна с берега, оставляя Мерфи только острое желание остановить это все. Поток грязных воспоминаний, снова отравляющих только начавшего приходить в себя Беллами, бессмысленную перебранку на темы, которые больно били по обоим, драку эту, которой не получится, потому что он не станет отвечать. Со всем этим непонятно, что делать, так почему бы и не попробовать справиться с явно самым больным вопросом на текущий момент... Других рецептов в голову все равно не приходит.       Мерфи выпрямился, оставаясь на коленях, вытер кровь с губ и поднял голову, глядя прямо в прищуренные глаза, в которых тоже — ни следа ярости, только отчаяние и боль.       — Может, — тихо сказал он, отвечая на последний вопрос, и, не отрывая взгляд, безошибочно нащупал пальцами застежку штанов Беллами.       — Не надо... — как-то неуверенно шепнул тот одними губами, чуть отшатнувшись, и застыл как загипнотизированный, тоже не отводя глаз от Мерфи, спиной почти упираясь в стену — отступать ему некуда, так что сейчас или оттолкнет, или снова ударит... или позволит.       Беллами позволил. Может, от неожиданности, а может, ну, вдруг, можно же помечтать, вдруг он этого хочет? Ему же нужно снова почувствовать себя и желанным, и сильным, и способным на постельные подвиги, и неважно, что там у него по утрам не просыпается, Мерфи сумеет его разбудить...       Неясно, чего Беллами хотел до того, как язык Мерфи прошелся по его вялому члену, но через несколько секунд не самого умелого, но чрезвычайно агрессивно-ласкового минета стало ясно, что хотеть он точно не разучился, просто подзабыл, зачем оно нужно.       — Мерфи, — хрипло позвал Беллами, не делая ни одного движения навстречу, но и не отстраняясь, — не смей... так...       А как? Скажи, я сделаю. А пока не знаешь, молчи и получай удовольствие.       Член у него под губами налился, затвердел и словно ожил, нетерпеливо подрагивая, а Беллами вдруг выдохнул слабый стон, вызвавший у Мерфи приступ идиотской радости, но ее тут же оборвал почти звериный рык:       — Не смей, я сказал!       Беллами яростно дернулся в сторону так, что Мерфи едва успел его выпустить, но не отскочил подальше, а, наоборот, рванулся вперед, ухватил железными пальцами — откуда только сила взялась! — его за плечи, резко вздернул с колен на ноги и, не выпуская, тряхнул, как куклу:       — Никогда не смей так со мной, я тебе не заводная игрушка, от подсоса работающая! Я же сказал — не надо!       Идиот. Все вышло неправильно. У него в голове все сдвинуто сейчас, и то, что нормально соображающий парень принял бы, как дань своей мужской сущности, для Беллами стало снова потерей контроля над ситуацией и, что еще хуже, над собственным телом. Придурок, что ты сделал...       — Ну валяй, убей меня теперь, — сказал он вслух, слегка заикаясь, потому что трясти Беллами его не прекратил. — Если тебе от этого легче будет.       Сам бы себя избил, если б мог.       — Ты хотел, чтобы я завелся? Хотел доказать, что ты не хуже тех баб, которые с меня не слезали? — рычание в ставшем прежним, сильном и глубоком голосе усилилось. — Ну, у тебя получилось. И ты лучше них, потому что с тобой я смогу справиться!       Конечно, сможет. Сейчас Мерфи Беллами что угодно был готов позволить, без сопротивления, вопросов и сомнений, просто чтобы вернуть ему ощущение, которое так глубоко потерялось — что он может управлять собой и своими желаниями, своими действиями, всей своей каждодневной жизнью. И если это заодно вернет ему и способность заниматься сексом... пусть делает, что хочет. И пусть в этот раз с ним лучше будет Мерфи, который сам напросился, чем какая-нибудь девочка, не знающая, с чем столкнулась.       — Уверен? — спросил он как можно более нагло и дернулся, словно хотел вырваться, провоцируя применить силу. Пусть разъярится, пусть забудет, что Мерфи ему не враг, пусть сделает то, что надо им обоим. — А если я заору? Дверь-то и высадить снаружи можно.       Орать, уткнувшись лицом в одеяло, лежа поперек кровати, было бы проблематично, но ведь Мерфи и не собирался. Зато так, даже если он не сдержится и вскрикнет, Беллами это не помешает, одеяло все заглушит.       А еще в одеяло можно было вцепиться зубами, чтобы и правда не заорать.       Потому что вообще-то Мерфи совершенно не был готов к такому сексу. Да физически он ни к какому готов не был, но впившиеся в бедра руки не позволяли ни отодвинуться, ни сжаться, а член Беллами внутри показался вдвое больше, чем на самом деле, и раздирал его почти напополам... Когда первая волна боли схлынула, и мысли немного вернулись в строй, стукнула первая: «А с ним это каждый день делали», — и придала решимости дойти до конца. Справедливо, чтобы Белл смог вернуть свою боль и ярость кому-то другому, и хорошо, что это оказался Мерфи, который все равно виноват в том, что Белл так долго пропадал без помощи, который сейчас не сумел найти верный путь, довел его вот до этого, который сам дурак, что нарвался.       Боль внезапно отступила. Вместе с Беллами. Руки, придавливающие его к кровати, разжались и отпустили, толчки прекратились, и тело изнутри больше не разрывало, но ведь это продолжалось совсем недолго, неужели ему так мало времени понадобилось?       Мерфи разжал зубы, выплевывая одеяло, и приподнял голову, вслушиваясь в тишину. До него доносилось какое-то странное дыхание Беллами — да, шумное, как от бега, но прерывистое, будто тот... всхлипнул? Он резко повернулся, вскакивая на ноги — резкая боль заставила зашипеть, и тогда в него снова вцепились железные пальцы, но уже совсем по-другому.       — Джон...       Лицо Беллами совсем рядом, растерянное, виноватое, испуганное, с и правда влажными ресницами — все сразу, и от этой смеси совершенно нормальных человеческих эмоций вместо звериной ярости у Мерфи внутри все перевернулось в который раз за день, и ноги противно затряслись в коленях, впрочем, дрожать они начали, еще когда он только вскочил.       — Джон, прости! Я не знаю, что на меня нашло, я... я же тебя... — Беллами поднял к глазам руку, разглядывая пальцы, словно впервые видел. Мерфи не сразу заметил на них смазанную кровь. А, все-таки боль случилась не просто так. Да ладно, по действительным ощущениям — мелкая ссадина-царапина-трещина... заживет!       — Я не хотел так... я не думал совсем, просто хотел, чтобы было не так, как тогда, чтобы я... Джон!       Ну вот, опять сделал все еще хуже. Беллу еще вины сейчас не хватало на себя повесить. Да что ж за день такой сумасшедший!       — Ну-ка, иди сюда. — Стоять Мерфи был уже не в состоянии, сидеть — тоже, потому все же натянул штаны на законное место, чтобы не путались в ногах, и снова опустился на пол на колени, увлекая за собой застывшего Беллами, заставил сесть рядом, обхватил за плечи, как тогда в палатке, и притянул к себе, обнимая и слегка покачивая их обоих, наплевав на накатывающую глухими волнами от каждого наклона тупую ноющую боль. — Ты хотел вернуться. И у тебя получилось.       — Что получилось? — выдохнул ему в шею Беллами, не пытаясь вывернуться, остановить раскачивание или поднять голову. — Сделать с тобой то, что я ненавижу? Ты же все это специально... для меня... а я, как дурак, повелся...       — У тебя получилось этого не сделать. Ты не такой как они. И ты в состоянии контролировать себя и свои желания, и не делать того, что для тебя делать неправильно. Просто ты должен был это почувствовать. Дойти до грани и вернуться обратно. Это как тумблер, понимаешь?       — Чего?! — головы Беллами так и не поднимал, но зато внимательно слушал и реагировал, и Мерфи не стал останавливаться: раз уж мысль у него появилась, он ее донесет.       — Ну, у тебя в голове три положения тумблера. Два экстремальных, «я — полное дерьмо» и «я — злой монстр», и среднее — «я нормальный человек». Тебя периодически клинит в каком-нибудь из крайних положений. Ну вот после известных событий тебя заклинило особенно качественно в первом. А я сейчас твой тумблер сознательно загнал в последнее. Только на самом деле ты нифига не монстр, а потому тумблер перещелкнулся в норму сам, когда зашкалило. Как предохранитель сработал. И все. Теперь у тебя все будет хорошо. И у меня, надеюсь, тоже.       Беллами шумно выдохнул, все так же, не отрываясь от Мерфи, и это было достойной компенсацией за все, сегодня пережитое, — то, как он не отстранялся, позволяя себя обнимать, как дышал Мерфи в шею, уже спокойнее, но все равно слишком часто для успокаивающегося... И тут Мерфи сообразил, почему. Ну уж нет, раз начал — надо довести до конца, только теперь он будет умнее.       — Белл, — тихонько позвал он, и тот отозвался вопросительным «ммм?» опять же ему в шею, и от этой горячей возбужденной вибрации его голоса по коже побежали мурашки. — Можно, я тебе помогу?       Молчание так затянулось, что он уже пожалел, что поднял эту тему снова, не стоило уже, Белл сам бы справился... Но тот выдохнул еще одно слово, все исправившее. Выдохнул и вдруг сцепил руки у Мерфи на спине, замыкая объятие:       — Пожалуйста...       Из этого положения губами ласкать не вышло бы, и Мерфи справился привычно, как с собой — рукой. То ли у них совпадали ритмы, то ли Беллу было все равно уже, как, лишь бы кончить, то ли Мерфи тем самым шестым чувством уловил нужный ему темп, но завершилось все быстро. Хорошо, что у кровати Эмори всегда оставляла чистые тряпицы — мало ли, зачем понадобится... вот, понадобилось.       Руки пришлось разжать, а потом Мерфи понял, что и сам еле держится, и Беллами, перепсиховавший, да после такого... выстраданного оргазма, тоже отрубается на ходу, и заставил его переместиться на кровать. Поправил поудобнее под его головой подушку, с удовольствием понаблюдал за спокойным лицом с закрытыми глазами, послушал выровнявшееся дыхание и наконец сделал то, что опасался делать все это время — пальцами отвел непослушные пряди волос со лба, чтобы в глаза не лезли. Беллами, не поднимая век, вдруг улыбнулся, стремительно перехватил его за запястье, потянул на себя и ловко уложил рядом, так что Мерфи пикнуть не успел.       — Не отпущу, — тихо, но внятно произнес Беллами. — Спи тут.       Ну и как ему сопротивляться? Мерфи с удовольствием вытянулся на кровати, чувствуя, как отпускает тревога последних недель и медленно отползает боль от не самого удачного, но самого важного секса в его жизни, закрыл глаза и уже почти отключился, когда до него донеслось:       — Спасибо, Джон.       «Не стоит благодарности» ответить он уже не смог. Слишком длинно.       Забежавшая на обед Эмори застала их обоих заспанными, с трудом продравшими глаза и едва приступившими к еде. Мерфи как раз только что удобно пристроился на табурет одной коленкой, чтобы изобразить почти сидячую позу, а Беллами лишь поглядывал виновато в его сторону.       — Эбби просила передать, что она хочет зайти, — сообщила Эмори, присаживаясь за стол рядом с Мерфи, не обратив внимания на его акробатику. — Что ей сказать?       Тот досадливо поморщился и покосился на Беллами, который молча смотрел в тарелку, снова замкнувшись в себе, как будто его вопрос не касался. Но Мерфи видел, как подрагивает его рука с ложкой.       — Я сам с ней поговорю, — решил он. — Побудешь тут? Я пойду схожу в лазарет. Она там одна?       Получил утвердительный ответ и поднялся, не доев. Подошел к Беллами, осторожно коснулся его плеча.       — Ты не хочешь ее видеть? — спросил прямо.       Беллами поднял на него глаза, снова полные тоски и отчаяния.       — Когда-нибудь все равно придется, — упавшим голосом отозвался он. Рядом вздохнула Эмори.       — Ты. Не хочешь? — настойчиво переспросил Мерфи.       Беллами отрицательно мотнул головой и отвел взгляд.       — Белл, я никогда не буду вынуждать тебя делать то, что ты не хочешь, — твердо сказал Мерфи. — Я отговорю ее.       Эбби ему обрадовалась, даже не спросила, где Эмори. В приемной они оказались вдвоем, поэтому после обмена приветствиями Мерфи прикрыл за собой дверь и с порога бухнул:       — Эбби, пожалуйста, не приходите к нам.       Она помолчала, словно ожидая продолжения, потом спросила:       — Вам есть, что скрывать? От меня?       — Нам с Эмори — нечего, — честно ответил Мерфи. — Мы с ней очень хотели бы, чтобы вы пришли. Но он... Сет не хочет никого видеть. Не может. А я не могу и не буду его заставлять. Времени прошло слишком мало, понимаете? Он осознает, что вечно так прятаться от всего не выйдет, что у нас с Эмори могут быть неприятности, и ради нас сейчас чуть было не согласился на ваш приход, но вы бы видели его глаза... — Он не знал, что еще сказать, поэтому повторил: — Пожалуйста, не приходите.       Эбби подошла ближе, заглянула Мерфи в лицо.       — Мы вчера поговорили с Кларк, насчет запаса препаратов, и о вашем разговоре про… про Сета, — тихо сказала она вроде бы невпопад. — Она поступила с ним безответственно.       Мерфи поморщился.       — Кларк не виновата. Она все сделала, что могла, просто он тогда больше, чем во враче, нуждался в друге, в том, кто поймет и поддержит, а у нее тогда у самой сил не оставалось, — почти не кривя душой, ответил он. — Она за вас переживала.       — Да, конечно. Но вообще я не о том хотела. Кларк пересказала одну твою фразу, которая ее задела, и меня она задела тоже... Хоть и другим. Она считает, что ты придрался к мелочи, обвиняя ее в равнодушии.       О как. Он все-таки достучался до принцессиной совести, раз так впечаталось, что она с мамочкой поделилась. Только вот все равно ж она себя оправдывает обстоятельствами.       — Это к какой же «мелочи»?       — Что она даже не попыталась посмотреть пациенту в глаза и разговорить, как ты сказал — как друг. Она не поняла, что ты имел в виду на самом деле, считает, ты просто за своего знакомого злишься и преувеличиваешь.       — А вы так не считаете?       — У Кларк к тебе тоже есть претензия, — не ответила Эбби, — глупая и несправедливая, она это сама понимает, потому тебе и не высказала.       — Какая?       — Ты прекратил поиски, которые давали ей надежду. Она не верит, что твои подозрения имели какие-то основания, думает, что ты просто не сумел вовремя признать, что все кончено. Что Беллами мертв. Но зато она могла надеяться. А когда ты отказался от своих поисков, для нее это оказалось как... — она запнулась, и Мерфи подсказал:       — Как будто она его еще раз похоронила?       — Да. Это несправедливо по отношению к тебе, потому что ты и так дольше всех верил, что и первого-то раза не было. Но ведь больше не веришь?       Ответить Мерфи не смог. Сказать «не верю» будет неправдой, а «верю» — глупостью, потому что....       — Тебе и не нужно верить, потому что ты сейчас знаешь наверняка, и тебе больше не надо ничего искать. — Эбби помолчала и вдруг буквально оглушила: — Потому что ты уже нашел.       Он не знал, что сказать, и сомневался, что нужно. Мерфи обещал молчать, но не обещал врать и затыкать других.       — Но его могла бы найти сама Кларк, — продолжила она, — избавив от двух недель жизни без надежды, которая его чуть не убила. Если бы она тогда посмотрела ему в глаза. Ты ведь это имел в виду, когда говорил с ней?       Мерфи раздирали противоречивые чувства: его грело, что хоть кто-то понял, что это поняла именно Эбби, и, в то же время, его грызло чувство опасности. В Миллере он уже был уверен, как в самом себе, но Эбби... она не будет делать объявление по громкой связи, конечно, но она не удержится и скажет Кейну. И Кларк.       — Я ей не сказала. — Эбби все еще следила за его лицом. — И Маркусу не скажу тоже. Ты прав: Бел... Сет сам должен решить, когда «воскресать».       — Спасибо, — вырвалось у Мерфи, — что понимаете.       — Ему правда не нужен врач?       — Уже нет, — с облегчением от того, что можно больше не изображать шпиона в тылу врага, ответил он. — Физически он в порядке. Еще пара недель, и в полную форму вернется.       Эбби отвернулась в сторону, что-то прошептала, и Мерфи по губам понял: «бедный мальчик», а когда снова повернулась к нему — сияла настоящей улыбкой.       — Я ведь сомневалась, пока ты не подтвердил, — сказала она. — Ты даже не представляешь, как я рада.       — Я — представляю! — возразил он, не удержавшись от улыбки в ответ.       С Эбби в союзниках все пошло лучше. Наверное, стоило самому все рассказать еще раньше, но Мерфи дал слово Беллами, что будет молчать, и не мог его не сдержать.       Одним утром он застал в лазарете Кейна, вовремя остановился и спрятался за выступом стены, услышав окончание разговора, когда Эбби категорично высказала канцлеру: «Я врач, и мне виднее, кому какие лекарства и процедуры в каких количествах нужны, и когда у кого психическое состояние придет в норму. Пока Сет мой пациент — я за него отвечаю!» А потом Кейн поинтересовался, видела ли она вообще своего «пациента» хоть раз, на что Эбби на голубом глазу честно припечатала: «Да, и не один раз, в отличие от тебя».       На этом месте Мерфи слегка зажмурился, потому что вот разгневанный Кейн, взятый на слабо, влетающий в их домик, ему совсем не понравился. Но канцлер был стойким морально, а потому на невольную подначку не поддался, закончил разговор примиряющим: «Хорошо, раз ты его знаешь, я тебе доверяю», и быстро вышел.       Мерфи выждал десяток секунд и вошел в лазарет. Эбби встретила его слегка растерянным взглядом и развела руками:       — Я же почти правду сказала! — не сомневаясь, что он все слышал.       — Конечно, правду, — подтвердил он и не удержался от вздоха: — Без вас я бы с канцлером не справился...       До Октавии Мерфи так и не дошел. Устраивать сюрпризы ему расхотелось с того памятного эротического дня, а сам Беллами категорически бледнел, мрачнел и мертвел глазами при каждом поползновении заговорить о том, что затворничество не идет на пользу выздоравливающему организму.       Однажды вечером, после очередной безуспешной попытки вытащить его хоть вокруг дома по темноте обойти, Эмори забралась с ногами на их постель на полу у стены, и через пару минут уже что-то плела из принесенных от Элли цветных ниток, а Мерфи развалился рядом с ней и лениво правил лезвие любимого ножа точильным камнем. Вечер обещал быть тихим и спокойным. Однако Мерфи в этом засомневался, когда обнаружил, что Беллами присел на край их матраса и нерешительно поглядывает на них обоих по очереди.       — Что случилось? — немедленно спросил Мерфи, откладывая нож.       — Джон, я знаю, что третья неделя пошла... — начал Беллами.       — Да хоть пятая, — отозвался он. Ах вот в чем дело! Ничего, неудачные попытки его не расстраивали, потому что он был уверен, что однажды Белл скажет «а ладно, пошли», и все сдвинется в нужном направлении. А пока нет — значит, нет. — Не бери в голову, я же сказал: только то, что ты хочешь.       — Я две недели вам жить мешаю, — мотнул тот головой. — Я все понимаю. Вы же ни разу вместе вдвоем не оставались, пока я тут маячу...       Эмори нитки не выпустила, но положила руки на колени и тихонько вздохнула:       — Пусть это будет самой страшной проблемой в нашей жизни.       Мерфи кивнул согласно, внутренне гордясь своей девочкой, и философски заметил:       — Поверь, прогулка вокруг дома все равно довольно короткая, а гонять тебя кругами, пока мы тут не натрахаемся, не вариант. — Эмори коротко прыснула смехом, но Мерфи не сбился: — Так что от того, что ты выйдешь или не выйдешь, в этом смысле ничего не изменится. Но у нас вообще сейчас другие задачи.       Беллами вздохнул.       — Спасибо. Только вам так тяжело… я же вас знаю.       — Давно? — не удержался Мерфи, и тут же спохватился, что язвить лучше не стоит. — Прости.       — Давно, — просто ответил тот. — Я за вами давно наблюдал. Вы всегда выглядели самыми счастливыми из нас, ну, может, Монти с Харпер где-то близко... Мне нравилось на вас смотреть. В общем, я знаю, что мешаю.       — Нет! — вырвалось у Эмори, и Мерфи мысленно вздохнул с облегчением — конечно, он верил в ее понимание и все такое, но сейчас она точно говорила искренне. Белл и правда им не мешает. А секс… все равно не до него, а потом они придумают что-нибудь.       — ...Но я не могу, — не дал себя перебить тот. — Я стараюсь, правда, я каждый раз хочу согласиться, что пора. Но...       — Мы ни разу не говорили, что пора, — все же перебил его Мерфи. Ну что он опять придумал! — Мы только спрашивали, не хочешь ли ты. И ты нам не мешаешь, понял?       — Ребята, я же не идиот.       — Идиот, — с удовольствием возразил Мерфи — ну а что, не он это слово первым произнес. — Потому что только идиот может не понимать на третью неделю, когда ему все доказывают, что его рады здесь видеть. Так что уймись, и пока ты тут от тоски на стенки не лезешь — отдыхай и наслаждайся, пользуйся моментом. Когда решишься отсюда выйти, спокойная жизнь закончится, мне представить страшно, как ты будешь от желающих тебя пообщать отбиваться.       Он заметил, как упрямо сжались губы Беллами, как недоверчиво тот покачал головой. Ну да, кто ее знает, какая потом сложится жизнь... но в неправильную сторону лучше вообще не думать. Пришлось перебраться поближе и осторожно коснуться плеча — с того дня Мерфи больше не опасался к нему прикасаться, просто старался не злоупотреблять, даже если очень хотелось.       — Белл, я ведь тогда правду сказал. Я запомнил, как мне без тебя не живется, не понравилось... Я вообще, наверное, не хочу, чтобы ты уходил.       Он вдруг представил, как жизнь налаживается. Как они с Эмори работают в лазарете, а вечером забегают в столовую, подсаживаются к Беллами за стол, он им рассказывает что-нибудь из дневных патрульных приключений, это может быть весело, может — просто захватывающе... А потом они все вместе идут домой. Сюда. В эту комнатку, где здоровому парню размаха Беллами развернуться-то негде, и никакой личной жизни... Где его Эмори скоро взвоет, в самом деле, от тесноты и невозможности побыть друг с другом наедине в собственном доме.       Нет, это не то, как должны жить его любимые люди. С этими мечтами лучше распрощаться.       — Если передвинуть стол к окну, то кровать можно будет чуть сместить в сторону, — вдруг задумчиво сказала Эмори, обнаружившаяся уже у второго плеча Беллами.       — И можно будет перегородку поставить, в том углу может такая маленькая комнатка получиться... сделать в ней кровать поменьше, я же один, — так же задумчиво подхватил Беллами. — А еще если я в Стражу вернусь, так там ночные смены бывают, я могу их почаще брать. Отдохнете... — он оборвал себя на полуслове и вдруг прикрыл лицо ладонью: — Черт. Не слушайте.       Мерфи обнаружил, что задержал дыхание. Они все думали об одном и том же. О будущем. Которое может у них быть.       — Кто меня в Стражу-то возьмет, — вдруг глухо из-под ладони сказал Беллами, обрывая мечты. — После всего этого.       Эмори ничего не сказала, только положила голову на «ее» плечо Беллами и обвила его руку своей, заставляя опустить ладонь.       — Ну и дурак же ты, — вздохнул Мерфи, придвигаясь еще ближе. Показалось, что сейчас одного прикосновения будет недостаточно, и можно обнять рукой поникшие плечи, чуть касаясь Эмори, боднуть в ухо головой. — Ты не представляешь, как тебя всем не хватает. А все это... ну, оно было. И прошло. И никогда не вернется.       Он правда в это верил. Что кошмар ушел и остался только темным следом на душе Беллами, черными воспоминаниями, которые будут всплывать и грызть его в какие-то моменты, но если они с Эмори будут рядом с ним, вместе они все переживут. ***       В тот день Эбби устроила в лазарете день учета, и выгнала и Мерфи и Эмори под предлогом «только мешать будете». Мерфи подозревал, что дело было вовсе не в помехе — когда это они мешались; скорее, она решила сделать им подарок, — но возражать начальству на ровном месте считал недальновидным: если уж бунтовать, то всерьез и по-крупному, а в мелочах лучше не возникать. Тогда бунты будут заметнее и эффективнее. Да и вообще, подарки надо брать, когда дают, и спасибо говорить.       Утро общего выходного ознаменовалось смущенной просьбой Беллами, которая Мерфи обнадежила, а Эмори откровенно воодушевила: он забрал у Мерфи нож, а Эмори попросил дать ему металлический поднос из Полиса, который она иногда использовала, как зеркало. Кажется, назрели очередные долгожданные перемены. Мерфи снова разрывался на половинки. Одна его часть радовалась, что Белл оживает, ведь озабоченность внешностью, скорее всего, означает его готовность выйти из дома. А другая часть помнила, что о чем бы они тут в шутку ни говорили про жизнь вместе, но когда Беллами вернется к Аркадии, все изменится, и не факт, что в лучшую сторону для самого Мерфи.       Однако радость, конечно, преобладала, и он с удовольствием наблюдал за процессом — как исчезает черная растительность с лица Беллами, открывая полностью и ямочку на подбородке, и тонкий знакомый шрам над верхней губой. Лицо его сразу сделалось и более открытым, и моложе, и светлее, словно бритье, как какой-то волшебный ритуал, возвращало им прежнего Беллами. Мерфи знал, что это иллюзия, и прежним тот никогда не станет, но мрак из его души однозначно отступил. Эмори тоже выглядела зачарованной зрелищем. Она всегда говорила, что мужчина должен носить бороду — и Мерфи ради нее даже отпустил некое подобие... ну, на самом деле, это было ему на руку, бриться он не особо любил. Но его щетина все равно до бороды не дорастала, да и заметна была слабо, из-за русого цвета. А вот черные волосы на щеках Беллами выглядели серьезно, и их наличие или отсутствие здорово изменяло его внешность. И, кажется, то, как менялся Беллами сейчас на их глазах, сбривая с лица лишнее, Эмори нравилось больше, чем то, как он выглядел последние недели.       Окончательно смущенный их вниманием Беллами решился, все же, попросить Эмори остричь его сильно отросшие волосы, но их прервал условный стук. Мерфи открыл дверь, и в комнату ворвался встревоженный Миллер, с автоматом — сегодня он дежурил в охране, и, вообще-то, раньше вечера они его не ждали. Что могло его заставить уйти с поста, да еще с оружием?       — Трикру в Аркадии, — выпалил он с порога, едва закрыл за спиной дверь. — Они привели тех... оттуда... — Он стрельнул беспокойным взглядом в сторону Беллами, и на тон ниже закончил: — Тех, кто тебя похитил.       Мерфи моментально бросилось в глаза, как побледнел Беллами, опуская руки, как сжались его пальцы на рукоятке отложенного было ножа; от этого сам он не сдержался, охваченный смесью сложных чувств, где преобладали моментально вспыхнувшая дикая ярость, ненависть и страх за Белла, которого несколькими словами Миллера снова отбросило назад, в ту клетку, — изо всех сил пнул косяк. Боль слегка отрезвила, и он успокаивающе поднял руки в сторону вскинувшейся Эмори — «все, все, я в норме».       — Что им нужно? — услышал он собственный голос словно со стороны. — Зачем их привели сюда?       — Они хотят сделать все по закону, — мотнул головой Миллер. — По их законам осудить за такое преступление можно, только если их поймали на месте, или нашелся свидетель, который сможет указать на них, подтвердить, что это они...       — И при чем тут Белл? — чтобы не сорваться на крик, Мерфи пришлось напомнить себе, что Нейт тут не виноват, все в этой комнате сейчас на одной стороне. И все они понимают — при чем.       — Те двое, что ушли с Найлой, отказались свидетельствовать, потому что трикру — их клан, и они не могут открыто при них признать все и рассказать, что с ними делали, чтобы... как это...       — Пока они не сделали этого сами, никто не признает, что их превратили в... — тут Эмори тихо произнесла то самое слово, которое Мерфи еще от Анты не расслышал, — так тихо, словно ей было невыносимо произносить его вслух. — А если их вынудят рассказать все на суде, то они потом не смогут жить в своем доме, среди своего клана. Это считается позором. Их не выгонят, но они просто не смогут.       — Типа того, — скривился Миллер. — А тех двоих, что ушли сами, никто вообще не знает, и найти их, естественно, невозможно.       Ясно. Для решения проблемы «по закону» у них остался только один свидетель.       — А что, место преступления не в счет? — спросил Мерфи, лихорадочно пытаясь сообразить, что предпримет Кейн. С одной стороны, он знает, что надо наказать мерзавцев, но если и этот свидетель откажется, — а он откажется, Мерфи перегрызет всю Аркадию и всех трикру, но не позволит им использовать Белла, — что сделает Кейн? Позволит Индре отпустить уродов, или наведет правосудие по-ковчеговски? В шлюз выкинет, например... Или будет давить на свидетеля?       — Место преступления — их деревня, там сейчас все чисто, — помотал головой Миллер. — Я-то видел их всех там, когда мы пришли за людьми Найлы. Но ни я, ни мои ребята не застали, кто из них что с пленниками там делал... слава богу.       Эмори шагнула к Беллами, застывшему у стола, тихонько обняла за плечи, прижалась щекой к макушке. Мерфи следил за ними, но сам не шевельнулся, просто не смог, словно его парализовало.       — Никто не может показать на них и сказать: это они, — закончил Миллер.       — Что ж их так долго ловили? — спросил Мерфи уже даже не Нейта, просто в пустоту.       — До нашего к ним рейда причин не было, — все-таки ответил тот. — А потом — пока Кейн Индру просветил, пока она зашевелилась, пока думали — в Полис податься, или своими силами решить, пока собирались, — те все подчистили. Только, наверное, или снова сорвались, или мы тогда не всех нашли — но пару дней назад обнаружили в лесу труп еще одного такого... пленника. И следы привели к ним. Но прямых доказательств нет.       — Всю деревню выжечь нахрен, — вырвалось у Мерфи с такой ненавистью, что аж перехватило дыхание. — И что теперь, против них совсем ничего? Кроме того, что все знают — это они?       — Нет. Ничего. И трикру пришли за единственным свидетелем. — Нейт снова глянул на Беллами и тут же отвел взгляд. — Они сказали, что или он скажет, что видел и что с ним и другими делали, или придется этих тварей отпустить и принять какие-то там меры... ну, типа торговлю с ними не вести, дел с ними никаких не иметь, просто как предупреждение на будущее... фигня какая-то.       — Черт, — тоскливо сказал Мерфи, несколько раз вдохнул-выдохнул и повернулся к Беллами. — Ты туда не выйдешь, я обещаю. Не знаю пока, как, но я никому не позволю...       — Их отпустят, — еле слышно сказал Беллами, ни на кого не глядя, уперевшись взглядом в нож, стиснутый его побелевшими пальцами. — Их просто отпустят.       — И с этим разберемся. Оставайтесь тут, — решил Мерфи. — Нейт, побудь с ними, ладно?       Миллер красноречиво перекинул автомат со спины на грудь.       — Надеюсь, до этого не дойдет, — бросил Мерфи тихо, чтобы Беллами не услышал, а Нейт только жестко сжал губы.       Мерфи сам пойдет и поговорит с Кейном. Если понадобится — расскажет ему все, как есть. Не станет же Кейн так издеваться над Блейком... но, может, и без этого обойдется. Может, он и над землянином Сетом издеваться не станет.       Раздирающий душу вновь раздавленный взгляд Беллами, которым тот проводил Мерфи, придал ему решимости. Никаких судилищ и никаких свидетельствований. Достаточно с Белла страданий по поводу «кому я после всего нужен», ему сейчас только вот принародных откровений на тему не хватало. И жизни потом «среди своего клана», которому он вынужден будет рассказывать в открытую то, что даже Мерфи слышать не мог... Эту проблему нужно решать по-другому.       — Джон!       Эмори оторвалась от Беллами, схватила куртку Мерфи, брошенную на постели, заставила надеть, а потом быстро обняла его, притянула к себе и поцеловала.       — На удачу, — шепнула она и отстранилась. — Иди!       Трикру на пустоши, заменяющей в Аркадии центральную площадь, он увидел издалека. Воины, окружавшие десяток безоружных бородатых мужчин. Мерфи пришлось притормозить, чтобы перевести дыхание от захлестнувшей его при виде этих рож ярости. На площади стояли нелюди, чью смерть он в подробностях представлял себе, лежа без сна рядом с мечущимся в кошмарах Беллами.       Справившись с собой, он быстро, не глядя больше по сторонам, прошел внутрь, к залу Совета — точно, все собрались здесь. Все — это Кейн, Эбби, Кларк, остальные советники, еще Мерфи заметил четверых ребят Миллера и четверых воинов Индры, охранников, замерших наготове у стены. Сама Индра стояла рядом с Кейном, а за ее спиной — один из ее постоянных помощников и Октавия с неизменным мечом в ножнах. Да. Вот только сестрицы на этом суде и не хватало, чтобы Беллами совсем весело стало.       В зале стояла относительная для такого скопления народа тишина: только Кейн что-то вполголоса вещал Индре, да советники еле слышно переговаривались. Мерфи вошел в зал и замер у входа, оценивая обстановку.       — Джон! — Эбби заметила его первой, подошла, пока он оглядывался. — Что ты тут делаешь?       — Как я понимаю, речь идет о нашем госте... ну вот я буду представлять его интересы, — выпалил он старательно выстроенную по дороге сюда фразу, хотя с Эбби можно было бы и попроще.       — Я уже возразила против его участия в этом процессе, — не удивившись, сказала Эбби. — Маркус сейчас пытается выяснить возможные варианты.       — Вы же понимаете, что он просто не может... Нельзя заставлять его снова это проживать.       — Я понимаю. Но тут все сложнее, чем мифическое желание трикру помучить свидетеля. Они понимают, что для пережившего это все человека будет не просто заговорить, и понимают, что он не обязан это делать. Но все равно не могут принимать решение о казни тех, чья вина не доказана. И мы сами, без их позволения или просьбы, не можем принимать это решение тоже, хотя все знают, что присутствие подобных банд в наших лесах — опасность, прежде всего, для нас самих...       — Почему же не можем? — зло вырвалось у Мерфи. — Раньше запросто могли.       — Потому что это будет нападением на деревню трикру, — раздался позади негромкий голос Кларк, и Мерфи скрипнул зубами. Если она сейчас начнет выступать за этот суд, он же может и сорваться на нее.       — И что? Они обидятся, что мы снова выполним их работу по наведению порядка? — прищурился он.       — Как бы то ни было, это будет вооруженное нападение. Война, в потенциале. Ты хочешь рискнуть начать войну, Мерфи?       — Я хочу, чтобы уродов прибили, а моего друга оставили в покое, наконец.       Кларк вздохнула. Против ожиданий, она не злилась и даже не раздражалась.       — Я понимаю. Но, кажется, других вариантов нет. Или твой друг помогает их приговорить по полной программе по закону, или Индра будет вынуждена их отпустить. Конечно, с ними потом разберутся, но кто, как и когда — неизвестно. И сколько еще людей пострадает...       — Идиотские законы, — бросил Мерфи, отвернулся в сторону Кейна с Индрой, и встретился взглядом с Октавией. Та изучающе смотрела в упор и, он был готов поклясться, слышала часть их разговора — или читала по губам, или просто поняла, чем он так разозлен.       Октавия коснулась плеча Индры, и та тоже обернулась, привлекая внимание и Кейна. Все. Подготовка и прощупывание обстановки закончились, теперь начинается самое главное.       Кейн, Индра и Октавия направились к ним. Советники затихли. Ну что, представитель интересов, твой выход.       — Джон, — кивнул ему Кейн, а Индра с Октавией молчали.       — Канцлер, — отозвался он и умолк, предоставляя говорить им.       — Ты ведь уже в курсе, — суховато начал Кейн. — Иначе бы не пришел.       Мерфи кивнул, не тратясь на слова.       — Я надеюсь, ты понял всю серьезность происходящего. Ты понял ее раньше нас всех.       Не надо ему льстить, сейчас неважно, кто был раньше, не состязание.       — А я надеюсь, вы понимаете, что то, чего они хотят, неприемлемо для нас, — отчеканил Мерфи вслух. — Для нашего гостя. Нас с Эмори можно не учитывать, хотя то, что неприемлемо для него, нам тоже не подходит.       — Он не трикру, — сказала Индра. — Его не коснется то, чего опасаются двое других.       Угу, если бы Беллами беспокоили трикру, все было бы просто.       — Найдите другой способ. Законы составляются людьми, и ты, как лидер своего народа, могла бы их и поменять, если они вредят тем, кому и так уже навредили.       — Ему не причинят вреда, — мягко сказал Кейн. — Он просто покажет на тех, кто его похитил, кто пытал его, и ответит на несколько вопросов, а потом мы будем рады предоставить ему свою помощь...       — Вы уже ее предоставляли, — не удержался Мерфи, но умолк.       — Все не так просто, Маркус, — начала Эбби.       — Все просто. Или он свидетельствует, или суда не будет, — оборвал ее Кейн. — У нас нет ничего против этих людей, кроме косвенных подозрений...       — Подозрений? — все-таки взвился Мерфи. — А что пятерых людей освободили наши ребята именно в их деревне... от кого, интересно? Им кто-то подкинул пленников?       — Мы не можем казнить всю деревню за преступления нескольких человек, — резко вступила Октавия. — А ткнуть пальцем в настоящих преступников может только твой приятель. Если он все еще мужчина, конечно, и не ставит свое хорошее самочувствие выше жизней людей, которые еще могут пострадать, если он отмолчится.       Мерфи вспомнил обрывочные откровения Беллами насчет женщин, что развлекались с ним, пока не перекинули его воинам.       — А если это делала вся деревня?       — Доказательства, — вставил Кейн. — Нужны доказательства. И нам, и Индре. Иначе они уйдут, Джон.       Мерфи закусил губу.       — Ты можешь попробовать его уговорить? — Кларк первой решила перейти из обороны в наступление. — Мы ведь и сами можем прийти и объяснить ситуацию, но мама сказала, что ему тяжело разговаривать с чужими людьми...       — Да, и поэтому давайте вытащим его перед толпой на вечер воспоминаний, — безнадежно съязвил Мерфи, чувствуя, что не может противопоставить их логике ничего, кроме «оставьте его в покое!» Зато это возражение только крепло в нем каждую минуту. — Я вас к нему не подпущу.       — Джон! — тихий укоризненный хор Кейна и Эбби заставил поморщиться.       — Не подпущу, — чувствуя, как просыпается утихшая было ненависть ко всем сразу, повторил Мерфи. — Хватит с него!       — Нам придется...       Мерфи развернулся и, не слушая голоса позади, решительно направился к выходу. Он еще не знал, как и что делать, но ему требовалось вернуться к ребятам, потому что если сейчас его тут задержат, они даже не узнают, что к ним вот-вот нагрянут. Он успел выйти из корпуса станции, к толпе на площади, но позади что-то сказала Индра, и ему преградили путь несколько ее вооруженных людей. Они не обнажали оружие, но дорогу загораживали основательно.       — Мы должны с ним поговорить, раз ты не хочешь, — твердо сказал за спиной Кейн.       — А кто сказал, что я не хочу? — спросил Мерфи, не оборачиваясь. — Я вот и пошел. Разговаривать. Будете со мной драться, что ли? — Он с вызовом взглянул в глаза стоявшего прямо перед ним воина. — Зарежешь меня?       Ему было плевать, понимает ли тот по-английски, просто если молчать, то он взорвется от клокочущей в нем злости, но воин понял. И качнул головой — нет, резать не буду. И на том, конечно, спасибо...       В кармане пикнуло, и Мерфи машинально сунул туда руку. Пальцы сжались на корпусе рации. Он ее с собой не брал. Давно вообще их не видел, думал, Эмори обе сдала уже... Он достал передатчик из кармана, бросил вниз взгляд и похолодел: рация включена на передачу. Все, что они говорили сейчас, слышал тот, кто настроился на этот канал. То есть, «те». Они слушали. А он так взволновался, что не подумал о внезапной заботе Эмори с курткой — на улице тепло, он бы и в футболке не замерз, — и не заметил лишней тяжести в кармане. Зачем?..       — Он не придет, — хрипло сказал кто-то из трикру на триге.       Воины чуть расступились, оборачиваясь, и Мерфи машинально проследил взглядом их движения. Говорил один из тех, кого привели как обвиняемых. Мерфи невольно сжал кулаки.       — Он не придет, — повторил мерзавец и так же хрипло, каркающе рассмеялся. — Никто не будет свидетельствовать это среди своих.       Эта тварь знала, что Беллами из Аркадии. Потому и шел сюда спокойно, был уверен, что именно тут они свидетеля не дождутся.       — Придет, если он мужчина, — зло сказала за спиной Мерфи Октавия, тоже на земном.       — Потому и не придет, что он уже не мужчина.       Мерфи рванулся вперед, желая только одного — вцепиться сволочи в горло, но его задержали, ухватили за плечи, и голос Кейна сказал над ухом:       — Не доставляй ему этого удовольствия, Джон.       Вокруг внезапно зашумели. Мерфи поднял голову, дернулся, вырываясь из сдерживающих его рук. Его даже выпустили, но он ни шагу не сделал, только смотрел, как сквозь толпу идет решительный Миллер с автоматом в руках — интересно, снял ли с предохранителя? — за ним знакомая широкоплечая фигура, и Эмори позади, с рукой на рукоятке ножа за поясом. Беллами надел тканевую серую куртку Мерфи с капюшоном — тот иногда использовал ее под любимой кожаной, в особо холодную погоду. Глубокий капюшон пока скрывал лицо и кудри, но ясно, что если свидетель пришел говорить, все маски все равно придется снять. Мерфи решил, что над маневром Эмори с рацией он подумает потом, а сейчас надо что-то сделать... если он вообще еще может как-то повлиять на ситуацию. Наверное, прекратить это уже не выйдет. Беллами слышал достаточно, чтобы понять, что тут или начинается их противостояние с Аркадией и трикру одновременно, или войнушка, которую развяжет Мерфи, или он все-таки сделает то, чего от него все хотят. И уж конечно крики Октавии насчет «если он мужчина» сыграли не последнюю роль.       Мерфи мгновенно просчитал варианты, понял, что настал тот самый момент, когда при отсутствии возможности помешать надо помогать, и шагнул вперед, привлекая внимание Миллера, кивнул головой в сторону обвиняемых. Если уж делать это, то быстро.       Нейт понял, прошел ближе, перед ним расступались, пропуская всех троих. Становилось все тише, и перед кучкой безоружных арестованных Беллами оказался в полнейшей тишине. Он подошел к ним почти вплотную и поднял голову, так, что они-то его хорошо могли разглядеть. Мерфи с злым яростным удовлетворением увидел, как меняются выражения их лиц. Они убедились, что суд все-таки будет, и перед ними именно тот человек, которого они сбросили со счетов. И он пришел сюда для того, чтобы сбросить со счетов уже их самих.       — Мы уже видим, что они узнали тебя, Сет из неизвестного нам клана, — серьезно произнесла позади Индра на триге, а Октавия чуть тише перевела на английский. — Узнаешь ли их ты? Кто эти люди и что они сделали?       Мерфи невольно сделал шаг вперед, но его остановили негромкие и отчетливые слова, хрипловато от волнения произнесенные Беллами на том же триге, только более медленно, словно он их с трудом подбирал:       — Я узнаю их. Эти люди напали на меня на дороге от побережья два месяца назад. Этот, этот и этот. А этому я сломал нос в той драке, — ответил он, уверенно указывая на каждого из стоявших перед ним.       Мерфи понятия не имел, чего Беллами стоит это спокойствие и недрогнувшая рука, но самого его уже колотило крупной дрожью. Потому что дальше Индра спросила — зачем его похитили. Понятно, что она следовала каким-то там правилам опроса свидетеля, но Мерфи неудержимо казалось, что они все издеваются.       Октавия перевела его слова и вопрос Индры, а потом наступила пауза.       — Я плохо знаю ваш язык, — вдруг вместо ответа сказал Беллами по-английски, и его глубокий голос теперь звучал ясно и чисто, так что не узнать его было уже сложно. — Я только хотел, чтобы они меня самого услышали и поняли. Но дальше, О, переводи в обратную сторону. И дословно, пожалуйста.       Стало еще тише, хотя казалось, что тишина не может быть более полной. В этой тишине Беллами сбросил капюшон, не желая больше прятаться, и, не давая никому прийти в себя, заговорил, глядя в упор на тех, кто стал его самым ужасным кошмаром. Ему было проще смотреть на них, черпая силы в гневе, чем на кого-нибудь из тех, кого он считал своим кланом. После фразы, законченной на том, как с него сорвали одежду и приволокли в деревню, Беллами умолк, давая Октавии время на перевод, но она молчала, кусая губы и глядя прищуренными по-блейковски глазами на тех, кто из просто обвиняемых в преступлении только что превратился для нее в кровных врагов.       — Переводи, — сказал Мерфи, когда пауза стала невыносимой. Она хотела, чтобы Беллами поступил, как мужчина? Он поступил. Теперь ее очередь поступить, как надо. А в рожи этим ублюдкам и Мерфи мог вцепиться, но ему не позволили.       Октавия вздрогнула и, даже не взглянув на него, начала перевод.       Сбоку что-то дернулось — Мерфи бросил взгляд в ту сторону и увидел, как Эбби, закусив губу, удерживает Кларк с расширенными глазами, зажимавшую себе рот ладонью. Раньше надо было глаза пошире открывать, а теперь-то чего уж. В шаге от них застыл Кейн с белым лицом, и вот ему Мерфи даже слегка посочувствовал. Осознать, что твой почти-сын балансировал на волоске от смерти рядом с тобой, а ты ничего не сделал, чтобы его спасти... Это, наверное, больно. Ничего, Мерфи похожее пережил, и он переживет. Зато теперь стало окончательно ясно, что в Кейне Мерфи правильно не сомневался.       Вникать в то, что спрашивала Индра, отвечал Беллами и переводила Октавия, Мерфи малодушно не стал. Теперь он следил только за Беллами, за его каменно застывшей спиной и опущенными свободно руками — тот даже не скрестил их на груди, как делал обычно, защищаясь. Он не хотел защищаться. Он атаковал. Потому и голос не слабел от все более неприятных вопросов, а наоборот, наливался силой, все отчетливее звучало каждое слово, все подробнее ответы, как будто Беллами получал удовольствие от собственной боли и стыда... Но нет. Скорее, он все-таки преодолел свой кошмар, и удовольствие ему доставляет именно то, что он может это все вспоминать без ужаса, и что каждое его слово приближает расплату для тех, кто делал это с ним и другими людьми. Во всяком случае, хотелось в это верить. Но смотреть на этот триумф, наполненный болью, он долго не смог. Когда на очередном вопросе Беллами умолк на секунду, переводя дыхание, Мерфи сломался.       — Хватит, — тихо сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Вам недостаточно? Прекратите это.       — У нас больше нет вопросов, — произнесла Индра без раздумий, словно только и ждала, когда ее остановят. — Мы благодарны тебе, Беллами Блейк из скайкру, за твою помощь... и твою жертву.       Она помолчала и добавила совсем другим, не торжественно-официальным голосом:       — И я рада, что ты жив.       Почему-то дальше стало неважно, что будет с преступниками, и Мерфи даже не слушал, что говорила Индра, заканчивая этот стихийно сложившийся суд и вынося приговор. Его вниманием целиком владел Беллами, так и не опустивший головы и не отводивший взгляд от тварей в окружении воинов. Никогда в жизни Мерфи им так не гордился, как в эти минуты.       Когда все замолчали, и Индра отдала приказ увести приговоренных, Октавия вдруг бросила на триге:       — Стойте!       Она быстро проскользнула мимо Беллами, сквозь строй безмолвно пропустивших ее воинов, оказалась перед тем, кто в начале громче всех кричал, что свидетеля не будет, на кого ее брат указал, как на главного, и стремительно, не дав никому опомниться, нанесла удар снизу коленом, тут же добавила по-мужски сильный апперкот почти без замаха, когда бородач стремительно сложился пополам, — и тот рухнул к ее ногам, издав слабый сиплый вскрик. Мерфи не успел даже толком восхититься, как она уже забыла о поверженном враге, развернулась и, чуть подпрыгнув, обеими руками обхватила Беллами за шею, моментально из суровой воительницы превратившись в маленькую рыдающую девочку.       Вокруг Мерфи все тут же пришло в движение. Трикру исчезли быстро и бесшумно, дольше всех задержалась Индра, и по ее лицу Мерфи понял, что она-то Беллами почти гордится. Слава богу, Октавии не придется метаться между братом и сэдой, как пришлось бы, если бы Индра сочла его недостойным. И если месяца три назад Мерфи уверенно сказал бы, что в таком неудачном случае брату придется уступить, то сейчас он уже не был в этом уверен.