Кровь жаром приливает к голове, так, что Салл довольно жмурится и кусает пересохшие губы. Перевернутая вверх ногами комната плывет у него перед глазами и отличить пол от стен оказывается возможным только благодаря хламу, скопившемуся на пыльном ковролине. Какой все-таки Ларри чудик! Неужели ему самому не мешает давно сдохшая пицца, валяющаяся в коробке под комодом? Фишер издает негромкий смешок, звучащий сдавленно из-за специфической позы — лежа на кровати, он поднял ноги в «березку» и опер их о стенку. Поясница из-за этого выгнулась, весь вес лег на грудную клетку и шею, мешая воздуху нормально циркулировать в легких. Сморгнув мутную пелену, Салли косится в сторону, на сидящего рядом Ларри. До этого что-то увлеченно рисующий, теперь парень быстро замечает на себе изучающий взгляд и обращает все свое внимание на Фишера. Хмурится.
— Да ляг ты уже нормально, — бурчит он, встав на колени, — шею сломаешь.
Длинные пальцы смыкаются на щиколотке, дергают на себя, и Салли валится на бок, как подбитый пиратский корабль. Кровь отливает от его лица, вселенная вращается несколько мгновений, превращаясь в нависшую сверху физиономию Джонсона. Он в своей, особой манере наклоняет голову на бок, и длинные патлы забавно прячут под собой часть бледного лица. Судя по всему, бесконечные кошмары Салла мешают не только ему самому — вечно находящийся на стреме, Ларри тоже плохо спит, дожидаясь перепуганных ночных сообщений от друга. Цвет лица у него нездоровый, да и огромные синяки под глазами говорят сами за себя. Почувствовав неприятный укол совести, Фишер нервно кусает без того разодранную в кровь губу, радуясь, что под протезом этого не видно.
— Ты так и не рассказал мне об этом, — снова заговаривает Ларри, беря в руку баночку из прозрачного коричневого пластика, доверху наполненную таблетками, — что за херабору тебе выписал этот доктор-зло?
Он трясет ее, как погремушку, и Сал недовольно морщится. Медленно перевернувшись на спину, юноша поправляет растрепанный хвостик.
— Какой-то экспериментальный препарат для шизиков вроде меня.
— Он так и сказал? — уточняет Джонсон.
— Нет, но это то, что он имел в виду.
— Вот мудила.
Ларри отстраняется и поднимает банку вверх, просматривая ее на свету. Ни этикетки, ни маркировки, даже сраной бумажки с вручную написанным названием — и той нет. Без того относящийся к психологам и психиатрам с искренним скептицизмом, теперь парень сомневался в них еще больше. Кто знает, что это может быть за химоза?
— Чел, ты же не собираешься в самом деле это пить?
Салли неопределенно пожал плечами. Ему тоже не нравилась идея быть лабораторной мышкой для какого-то там мозгоправа, однако бесконечные ночные кошмары и упадническое настроение порядком его доканали. Он и раньше принимал и снотворное, и антидепрессанты, и прочую лекарственную лабуду, но ничто из этого ему не помогало. Быть может, в этот раз что-то изменится? Должно измениться.
— Попытка не пытка, — хмыкает Фишер и поворачивает голову в сторону друга. — Не отравит же он меня, в конце концов.
— А вот хер его знает. Иногда мне кажется, что в этом проклятом городе все до единого — чокнутые.
Вздохнув, Ларри ставит подозрительный препарат на прикроватную тумбу и укладывается рядом с другом, устремляя уставший взгляд в потолок. Воцаряется тяжелое молчание, густое настолько, что хоть ножом режь. Салли закрывает глаза и делает глубокий вдох, прислушиваясь к шумному дыханию длинноволосого. Наверное, неправильно, что все их разговоры в последнее время сводятся к кошмарам и самочувствию Фишера, в то время как Ларри стоически держит все в себе и старательно делает вид, что у него все хорошо. Перевернувшись на бок, Салл виновато скользит взглядом по острым чертам парня, опускает его ниже, на пульсирующую широкую венку на длинной шее. Странное желание пробудилось в нем в тот момент — пережать эту вену пальцами и посмотреть, что из этого получится.
— Чел, ты же знаешь, что при мне тебе не обязательно носить протез.
Голос Ларри заставляет парня вздрогнуть, вырваться из пут собственных мыслей, как из цепкой паутины. Подняв взгляд, Салли замечает, что тот уже давно перевернулся к нему лицом и озадаченно наблюдает. Проклятье. Нужно перестать вот так вот выпадать из окружающего мира, иначе кто знает, чем это может кончиться? Не услышав никакого ответа, Джонсон протянул руку, намереваясь коснуться маски, однако Фишер шустро перехватил его пальцы в нескольких миллиметрах от собственного лица. На ощупь они оказались теплыми и слишком сухими, вероятно, от частого контакта с масляными красками и прочей художественной химией.
— Не надо, чувак, — тихо пробормотал юноша, не отпуская пойманной руки, — не сейчас.
Не став настаивать, Ларри лишь понимающе улыбнулся сквозь поджатые губы. Своих пальцев он не отнял, заинтересованный тем, что Салли будет делать дальше. Тот подержал их в своей ладошке еще несколько секунд и, вдруг опомнившись, резко отпустил. Вот ведь забавное существо! Пожалуй, Джонсон бы даже рассмеялся, если бы момент не показался ему настолько откровенным, что его не захотелось портить.
— Слуш, ты рил считаешь, что оно тебе нужно? Ну в смысле, таблетки эти, — заговорил Ларри, оборачивая разговор в нужное для себя русло.
Фишер помолчал несколько секунд, подбирая слова.
— Я хочу попробовать. Мне иногда кажется, что если эти гребаные кошмары не прекратятся, я одной прекрасной ночью прострелю себе башку.
— Бля, еще чего, — парень хмуро толкнул Салла в плечо, вынуждая того опрокинуться на лопатки, — размечтался, чудила. Если надумаешь суициднуться, скажи мне, я тебя сам грохну.
Салли невольно улыбнулся, умиляясь тому, с каким серьезным лицом парень ворчит. Иногда он так сильно переживает, что в голову Фишера закрадывается одна очень ядовитая, болезненная мысль — он не заслуживает такого друга, как Ларри. Однажды он высказал эту мысль самому Джонсону, за что получил такой подзатыльник, что один из ремешков на протезе магическим образом расстегнулся.
— Я, в общем, хотел сказать, что в любом случае поддержу тебя, бро. Если ты правда считаешь, что эта херабора тебе поможет, то окей. Только не жри слишком много. Этот мудила сказал тебе, в какой дозировке принимать?
— По две раз в день.
— Заебись. Давай первый раз при мне. Успею тебя откачать в случае чего.
Ларри приподнимается на локтях и тянется за оставленными на тумбочке таблетками, в то время как Фишер свешивается с постели и шарит по полу рукой в поисках бутылки из-под чего-нибудь. Наконец, миниатюрная ладошка натыкается на полупустую бутылку колы, газ из которой наверняка выветрился еще пару лет назад. Отсчитав две таблетки, Джонсон победоносно всучил их другу и терпеливо дождался, пока белоснежно-белые кругляшки исчезнут под протезом.
— Чувствуешь что-нибудь? — спросил он, когда Фишер опустил маску и бросил бутылку с остатками колы обратно на пол.
— Чувак, это же лекарство, а не криптонит! Так быстро ничего не бывает.
Ларри ничего не ответил, но одарил друга взволнованным взглядом слипающихся глаз и, не прикрывая рта, протяжно зевнул. Чем дольше они валялись, тем сложнее парню было бороться со сном. И чем старательнее Джонсон сопротивлялся, тем заметнее это становилось.
— Тебе нужно поспать, выглядишь херово.
— Ночью высплюсь, если эта твоя лабуда подействует.
— А если нет?
Парень снова промолчал, только небрежно отмахнулся ладонью и ткнулся лицом в подушку. Не прошло и пяти минут, как помещение наполнилось тихим, монотонным сопением. От него на душе у Салла стало легче — наконец-то Ларри хоть немного отдохнет. От него. От себя. От всего. Фишер и сам вдруг ощутил непонятную, беспричинную сонливость. Не став с нею бороться, парень протянул руку и как в недавнем кошмаре стиснул между пальцев прядку темных мужских волос. Подобно волне, сон поглотил его, с головой погрузив в гудящую черноту.
***
Таблетки действовали. Только не так, как надо. Это Салли понял, когда обнаружил себя возле унитаза в ванной комнате своей квартиры, блюющим и утопающим в собственном поту. Едва проснувшись, парень сразу почувствовал неладное и поспешил ретироваться из комнаты Ларри, пока тот не очухался. Было больно. Пустой желудок выворачивало наизнанку, горело разодранное горло, перенапряженные руки сводило судорогой. Цепляясь за ободок фаянсового трона, Фишер хрипел, мысленно соглашаясь с Ларри —действительно, не лекарство, а херабора. Из чего оно должно быть сделано, чтобы организм так старательно отвергал попавшее в него вещество? Долго размышлять не пришлось. Снова накатившая тошнота вывела из головы все оставшиеся в ней мысли, оставив взамен лишь глухое опустошение. Как хорошо, что отец опять уехал по работе и до сих пор не вернулся домой!
Когда приступ миновал, Салл утер рот тыльной стороной ладони, отполз к стенке и сел, прислонившись затылком к холодному кафелю. Он был полон смешанных чувств, так как не знал, как действовать дальше. С одной стороны, злосчастные таблетки всего за несколько часов превратили его в половую тряпку, с другой же, ему впервые за долгое время ничего не приснилось. Словно отгороженный черным непроглядным барьером, кошмар обошел его стороной, не тронул, не смог добраться. Было ли это совпадением, Салли не знал, но отчаянно захотел проверить, даже если потом придется оказаться в больнице на промывании желудка. Черт с ним. Терять больше нечего.
Подняв с пола протез, Фишер кое-как встал, заковылял к раковине, согнувшись вдвое и прижав свободную руку ко впалому животу. Из отражения в зеркале на него глядело бледное, изуродованное лицо с болезненно блестящими голубыми глазами. Волосы свалялись и слиплись от пота, от хвостиков по бокам осталось лишь одно название. На удивление, в этот раз собственное лицо не вызвало у парня ни грусти, ни отвращения. Оно не вызвало ничего. Пожалуй, объяснить это можно было одним лишь отвратным самочувствием.
Открыв воду, Салли прополоскал рот, дабы перебить кислый привкус рвоты, взял банку с таблетками и дрожащей рукой вытащил из нее еще два химозных кругляшка. Вытесненные пальцами, несколько других таблеток перевалились через горлышко и заскакали по полу, как крохотные бесенята. От этого зрелища у парня закружилась голова, он поспешил отвернуться, но было поздно. Мир снова завращался перед глазами, словно Салли вдруг стал ребенком, усаженным на цепочную карусель.
— Да бля, — выдавил он, запихивая таблетки в рот и невесть зачем разжевывая их.
Горечь оказалась неимоверная. Зайдясь гулким кашлем, Салл пошатнулся, ноги его подкосились, будучи больше не в силах удерживать тощее тельце. Сделав несколько невнятных кривых шагов, Фишер полетел вниз, приземляясь лбом прямо на скользкий пол. Кафельная плитка треснула от удара, на рассеченной коже выступила кровь. А потом... А потом Салли увидел лицо матери.
***
Залитая светом поляна пахнет медом. Салли носится по ней, как ужаленный, и его крохотные ножки утопают в мягкой высокой траве. Диана сидит рядом на клетчатом пледе для пикника, звонко смеется, глядя на неугомонного сына. Он кажется ей таким чистым, таким светлым и полным жизни, что сердце невольно щемит от переполняющей его любви. Он вырастет хорошим мальчиком. Из тех людей, что поступают по велению сердца и совести. И женщина размышляет так не потому, что она его мать. Она просто знает это и все, как знают дети названия всех цветов радуги.
— Осторожнее, сынок! Там трава скользкая, ты можешь упасть!
Но маленький Салли не слушает ее. Он падает, раздирает обтянутые тонкой кожей коленки, поднимается и несется дальше, словно ничего и не было вовсе. Туда-сюда, из стороны в сторону, по кругу, до тех пор, пока крохотные легкие не начнут гореть, а тело не наполнится приятной, тягучей усталостью. Тогда он неспешно подходит к матери, плюхается на плед, как на спасительный островок безмятежности, вытягивает вперед ноги.
— И что на это скажет твой отец? — спрашивает Диана, улыбаясь и взглядом указывая на перепачканные травой коленки.
Салли лишь пожимает плечами, рассматривая самого себя озадаченно. Он будто бы и не запомнил, что раз двадцать грохнулся, прежде чем решил остановиться. Такая мелочь! Разве она может хоть кому-то испортить настроение?
— Мам, а можно мне погладить щеночка? — спрашивает он, внезапно вспомнив о новой забаве.
— Щеночка? Но здесь же нет никаких щенков.
— Я видел! Там, впереди!
Маленькая ручка указывает куда-то за спину Дианы, на начинающую сгущаться рощицу. Поджимая губы, женщина отрицательно качает головой и протягивает сыну свою ладонь. Салли цепляется за нее с надеждой и мольбой, но мать так и не поднимается, чтобы отвести его к собачке. Вместо этого притягивает к себе, укладывая непослушную голову на стройные ноги, спрятанные под подолом бежевого платья.
— В другой раз, малыш. Ты набегался и должен отдохнуть. Сходите за щенком, когда придет отец.
Мальчик обиженно дует губы, сворачивается в клубочек, пока нежные руки матери ласково гладят его голубые, как ясное небо, волосы. И так спокойно становится, так легко, что даже наивное детское разочарование отступает на второй план. Сомкнув веки, он прижимается к ней ближе, греется, как привалившийся к боку котенок.
— Спи, сынок. А я буду охранять твой сон. Засыпай...
Где-то рядом мелькает силуэт совсем еще молодого Генри. Он хочет что-то сказать, но Диана строго подносит указательный палец к своим тонким губам, прося его помолчать. Тише. Их мальчик наконец-то заснул. Не стоит его беспокоить...
