Таблетки

Озерная вода обжигает его тело, болезненно лижет раны. Старые и новые. Салли нехотя открывает глаза, обводит взглядом разлившуюся вокруг зелень — мутную, с витиеватыми линиями багровых подтеков. Что это? Кровь? Или цветы? Он протягивает руку, лаская кончиками пальцев широкую чашу кувшинки, вдыхает ее запах и заходится пьяным, одурманенным кашлем. Впереди — лес. Синий и мрачный, подернутый дымкой стылого тумана. Он глядит на Салли осуждающе, как глаза матери, укоряющие отвратительный поступок юного сына. От этой мысли у парня щемит сердце, он мелко хнычет и отворачивается, стараясь спрятать больную голову в толще мутной воды. Хочется исчезнуть. Уйти туда, вниз, ко дну. Запутаться в паутине жгучих водорослей, чтобы грязные воды наполнили собою легкие, не дав потрескавшимся губам проронить ни звука. Но что-то Салли не пускает. Держит его на поверхности, крепко, как путы колючей проволоки. Он кричит, проклинает, бьется в агонии, судорожно размахивает руками. Все без толку. От безысходности парень ненадолго успокаивается. Глядит больными глазами на воду, на собственное искаженное отражение, где лицо его, несмотря ни на что, выглядит красивым. Оно ровное, бледное, с большими глазами и кругами сирени, залегшими под ними отпечатком бесконечной усталости. Саллу хочется верить, что это его лицо, но он знает, что на самом деле это не так. Склоняется вперед, утыкается носом в воду, рассчитывая впитать злосчастное отражение собственными кривыми шрамами. Не получается. И кажется, стоит сделать один единственный вдох, и все закончится. Но чья-то незримая рука снова выдергивает его из вод, неожиданно ставших черными. Черными, как бездонные глаза Ларри. Как безграничный, усыпанный звездами космос.

***

Сухие пальцы Ларри перепачканы краской. Он делает еще один мазок на мольберте, придирчиво его разглядывает, по привычке прикусывая нижнюю губу. Вроде, выходит неплохо. Парень встает с табурета и невольно задевает ногой следы собственного сна — несколько банок ядреного энергетика, миксованного с растворимым кофе. От усталости у него болят глаза, голова соображает с трудом, но спать нельзя. Вот уже вторые сутки Салли то находится в отключке, то корчится в бреду, так что длинноволосый постоянно должен быть рядом с ним. Опрокинутые банки поднимают шум. Джонсон плотно стискивает челюсти и оборачивается назад, на постель. Крепко укутанный в одеяло, Фишер даже не дернулся. Его волосы разметались по подушке, тонкие голубые ресницы дрожат, выдавая движения глазных яблок. Видимо, его мальчику что-то снится. И сложно понять, хорошее или нет. Когда Ларри только принес парня к себе домой, он уже был где-то не здесь. Подернутое наркотической дымкой сознание померкло, переключившись на какой-то другой, более тонкий уровень. И пока длинноволосый старательно смывал с него кровь в ванной и обрабатывал синяки и ссадины, Салли кричал так, словно этот процесс доставлял ему невыносимую боль. Но не физическую, а душевную. Он бился в воде, как угорь, силился окунуться в нее головой, будто желал утопиться. У Джонсона едва хватило сил, чтобы выволочь бедолагу на пол и связать непослушные руки свернутым полотенцем. Стыдно признаться, но браслет из синяков на тонких запястьях Салла — его вина. Убедившись, что приходить в себя Фишер пока не собирается, Ларри тихо уходит в туалет. После лошадиной дозы жидкости ему срочно нужно отлить. В квартире темно, пусто и холодно. В уборной еще и воняет сыростью. Дверь за собой парень не закрывает — поймать и пристыдить его попросту некому. Зажав кнопку слива, он застегивает ширинку, отходит в сторону и присаживается на край ванной. Ему нужен перерыв. Совсем небольшой, чтобы на пару секунд закрыть глаза и перевести дыхание. Он устал. Настолько устал, что готов свернуться калачиком в чьих угодно руках, под монотонное поглаживание спутавшихся волос. Но все это будет потом, не сейчас. Сейчас страдания Салли важнее, чем его собственные. Он потерпит. Еще день, еще два. Да сколько угодно. Закатав рукава толстовки, Ларри тоскливо рассматривает собственные руки — испещренная сигаретными ожогами кожа распухла, остальное пространство, от запястий до середины предплечья, покрывают рваные следы порезов. Где-то более свежие, где-то успевшие подзажить. Мелкие и глубокие, сделанные на эмоциях и нанесенные осознанно. Это помогает ему отвлечься. Отрезветь и понять, что боль снаружи сильнее боли внутри, что бы ни говорили сраные заумные философы. Плоть есть плоть. И когда она страдает, у разума уже не остается ни сил, ни желания исходить нытьем. И тогда длинноволосый снова берет лезвие, покрывшееся ржавыми пятнами от повышенной сырости. Он играет сам с собой, ранит тонкую кожу, стирает следы крови как дорожки прозрачных слез. Он устал. Нужно потерпеть. Еще день, еще два. Да сколько угодно. Где-то в соседней комнате что-то шумно падает. Джонсон вздрагивает от неожиданности и рука его срывается, делая порез глубже, чем парень планировал. Зашипев, он роняет лезвие в раковину, зажимает запястье свободной ладонью и мгновение тупо глядит, как сквозь пальцы сочится вязкое, алое тепло. — С-сука... Прижатое полотенце вскоре спасает ситуацию. Криво залепив свежий порез несколькими лейкопластырями, парень выбегает из ванной и несется в свою спальню. Черные, испуганные глаза секундно шарят по полумраку комнаты, находят Салли лежащим на полу возле кровати. Видимо, очнувшись, он попытался встать, но не смог. Выругавшись, длинноволосый подходит ближе, поднимает юношу на руки и укладывает его обратно. Только потом до Ларри доходит, что Фишер полноценно пришел в себя, а не просто поддался очередной химозной галлюцинации. Встретившись взглядом с болезненно блестящими голубыми радужками, он шумно вздыхает, успокаивающе треплет друга по лихорадочно-горячей, впалой щеке. — С добрым утром, принцесса... — шепчет он, подавляя желание заехать «принцессе» по морде. Салл морщится, сглатывает вязкую слюну и Джонсон, додумавшись, подает ему стакан воды. Руки у парня дрожат, так что держать его приходится самому. — Сколько времени?.. — вяло спрашивает Салли, снова откинувшись головой на измятые подушки. Длинноволосый пожимает плечами, отстраняется, шарит рукой по полу и находит мобильный телефон. Бездушные, электронные циферки холодно констатируют «16:55». Ларри озвучивает. — Прости... — Фишер закрывает глаза, шепчет одними лишь губами, желая провалиться сквозь землю. Вернуться туда, в лес, в мутную воду. Где цветут кувшинки, а его собственная кровь питает озерные протоки. Джонсон не отвечает. Молча смотрит вперед, на мольберт с незаконченной картиной. Смотреть на друга он уже не может. Вид его лихорадочно дрожащих ресниц вызывает в груди злобу и дрожь, так, что желание придушить это хрупкое тельце становится невыносимым. Скрестив руки на груди, Ларри судорожно стискивает кулаки, настолько сильно, что ногти болезненно впиваются в кожу. Салли не видит этого. Не хочет видеть. Ему страшно открывать глаза. — Что было потом?.. — спрашивает он, решившись, явно, с трудом. — Твоему отцу звонили из школы. Трэвиса отстранили от занятий, просили не заявлять в полицию о случившемся и решить все мирно. Генри сначала даже не понял, о чем речь, — парень вдруг ядовито ухмыльнулся, что-то в этой истории показалось ему забавным. — Потом он пришел сюда. Я, сперва, не хотел его пускать, но побоялся, что он выломает дверь и... — Ты сказал ему? — перебив, уточняет Салл с плохо скрываемым страхом. — Про то, что его сын скатился до химозного заглота? Нет, чудила, не сказал. Свалил все на Фелпса, что это он накачал тебя чем-то. — Но ведь это... — Что? Стоило сказать ему правду? Что же, в следующий раз ты сделаешь это сам, — фыркает длинноволосый, вспылив. — К счастью, твоему отцу назначили очередной отъезд, и он согласился оставить тебя здесь, а не тащить в больницу. Выслушав это, Салли до боли прикусил губу. Стыд пожирал его изнутри, заставляя обвившую ребра змею извиваться в адской агонии. Впервые он ощутил острую необходимость спрятаться от Ларри под протезом, но скрыть не уродство лица, а жалость к себе и безграничное бессилие. Что бы сказала твоя мать, Салли Фишер? Как хорошо, что она умерла так давно, и не может видеть тебя в таком состоянии. — Прости меня... — снова просит. Тихо, страдальчески, жалобно. — Бывает, — отвечает парень. Он потерпит. Еще день, еще два. Сколько угодно. Телефон-раскладушка заходится монотонной мелодией, оповещая о входящем звонке. Ларри молча нажимает кнопку ответа, прислоняет трубку к уху и почти сразу поднимается на ноги. Ничего не говоря, он выходит из спальни и шаркает в коридор, ненадолго оставляя друга в полном одиночестве. Теперь в пустой комнате кажется еще тоскливее. Салли медленно садится, продолжая кутаться в одеяло. Холодно. Судя по всему, все эти злоключения вызвали у него высокую температуру. Ничего удивительного. Дождавшись, когда помещение перестанет шататься перед глазами, Фишер медленно обводит его взглядом. Все заляпано краской, пол усыпан банками от энергетиков, грязной одеждой, какими-то тряпками и содержимым перевернутой медицинской аптечки. Судя по всему, все это время Джонсон заботливо ухаживал за последствиями его недавнего избиения. В очередной раз почувствовав острый укол непередаваемого стыда, юноша зажмурился. Как раз в этот момент со стороны коридора донесся грустный женский голос. — Эш... — пробормотал он, неожиданно сильно обрадовавшись. Словно отозвавшись на зов, девушка вскоре перешагнула порог спальни, сочувственно заулыбалась. Ларри проследовал за ней, как тень. Высокая и мрачная, с обезображенным усталостью лицом и худобой, заметной больше, чем обычно. — Привет, Салл. Ты как? Фишер пожал плечами. Он не мог полноценно ответить на этот вопрос, так как пока не понял сам. Все тело болело, кожу жег жар, о том, что происходило внутри, даже думать страшно. Покосившись в сторону угрюмо опустившегося на табурет Ларри, он шумно сглотнул. — Пока жив. — Ты здорово нас напугал. Всех. Вся школа теперь ждет, когда ты поправишься и снова вернешься на занятия. Старая добрая Эш. Старается подбодрить даже тогда, когда дела обстоят хуже некуда. Встав совсем рядом, она медленно опустилась около Салли на кровать, ласково взяла его за пылающую горячкой ладошку. — Не преувеличивай. Всей школе насрать. Все только стояли и смотрели, когда Трэвис его избивал, — фыркнул длинноволосый, качая головой. — Ларри! — шикнула на него Эшли, обернувшись назад через плечо. — Прекрати! Не видишь, что ему и так погано?! — Ох, уж простите! Когда я отдраивал ванную от его кровищи, ему явно было лучше! — Прекратите, — захрипел Салл, с трудом стискивая руку девушки в ответ, — пожалуйста. Не успев разгореться, ссора смолкла. Переглянувшись, ребята отвернулись друг от друга. Несколько секунд в комнате стояла тишина, пока Фишер вдруг не заговорил: — Твои волосы... — Ах, это? — Кэмпбелл заулыбалась, запуская ладонь в копну волос цвета какао, теперь едва достигающих длинной ее худеньких плеч. — Захотелось что-нибудь изменить. Да и на байке так ездить удобнее. — Мне нравится, — юноша вяло улыбнулся ей в ответ. — Спасибо... Ой, совсем забыла! У меня ведь кое-что есть для тебя! Встрепенувшись, Эш подняла с пола свой рюкзак, неторопливо расстегнула молнию. Даже Ларри, до этого погруженный в собственное раздражение, поднялся и с любопытством присел рядом, по правую руку от друга. Запустив ладошку внутрь, девушка принялась доставать что-то широкое, но легкое. — Я нашла его в туалете разбитым, после того, как вы ушли... — заговорила она, протягивая Фишеру протез. — Немного поколдовала и вот, что из этого вышло. Подумала, что ты обрадуешься. Приклеенная часть оказалась выкрашена в грязно-розовый цвет, стык склейки выдавала лишь едва различимая тонкая линия, идущая по диагонали. Даже ремешки были новыми, крепче предыдущих. Бережно взяв модернизированную маску в руки, Салли пробежался по ней подушечками пальцев, повертел с интересом и благодарностью. — Спасибо, Эш... Ты представить не можешь, что для меня сделала. Это просто... Я... — Пустяки, Салл. Все в порядке. Зачем еще нужны друзья, верно? Они с Ларри переглянулись, так, что при виде женской улыбки даже он нехотя вздернул уголки губ. И правда, этот поступок говорил о многом, служил эдаким напоминанием, что в этом дерьмовом мире еще осталось нечто хорошее. Немного поболтав, вскоре Салл глубоко задремал, привалившись затылком к стене и прижав к груди протез. Оставшись таким образом «наедине», некоторое время ребята сидели молча. Потом Ларри забрался на кровать и осторожно положил уставшую голову на острые девичьи коленки. Тонкие пальцы заботливо забегали по его непослушным волосам, распутывая узелки и приводя их в порядок. — Как твоя мама? Что говорят в больнице? — Двусторонняя пневмония. Врачи говорят, должна выкарабкаться, но... — Салли знает?.. — Нет, пока еще нет. Эшли тихо вздохнула, продолжая гладить Ларри по волосам. Быстро пригревшись, он свернулся в клубочек, отчего край рукава чуть задрался и оголил несколько кровавых полосочек на запястье. Скользнув по ним взглядом, девушка поджала губы, с трудом сдерживая застрявшие в горле слезы. — Все будет хорошо. Я побуду с вами. А тебе нужно немного поспать...