***
Холодно и мерзко. Прогорклый февраль хрустит под ногами покрывшимся настом снегом. Бережно держа в руках корзинку с цветами — блюдцами разноцветных гербер — Салли героически преодолевает сугроб и выходит на чистый тротуар, тем самым нагоняя чуть ускакавшего вперед Ларри. Впереди уже видится здание городской больницы — трехэтажное серое строение, нагоняющее жути даже в самый солнечный день. Оказавшись к нему совсем близко, Фишер невольно останавливается и запрокидывает голову, чтобы рассмотреть мрачное заведение получше. Бедная Лиза! Чтобы провести в таком месте хотя бы несколько дней, нужно иметь или стальные яйца, или стальные нервы. Или все сразу. Всерьез об этом задумавшись, парень неожиданно пришел к выводу, что не уверен, что у него все это есть. — Эй, Кромсали, — окликает его длинноволосый, галантно придерживающий дверь на входе, — не тормози, давай реще. Словно очнувшись ото сна, Салл вздрагивает и шустро поднимается на крыльцо. Внутри их встречает придирчивая охрана и неприятная пухлая дама на стойке регистратуры. Пока Ларри разбирается с ней насчет каких-то формальностей, Фишер непроизвольно рассматривает огромный женский рот, выкрашенный отвратительной помадой цвета лаванды. Открываясь и захлопываясь, он напомнил ему уродливую гусеницу, то и дело разрываемую надвое. Заметив на себе испытующий взгляд, женщина вдруг зыркнула в сторону Салли и тот стыдливо опустил глаза. Когда разговор, наконец, оказался закончен, ребята поднялись на второй этаж и направились к нужной палате, на ходу натягивая выданные медицинские халаты поверх толстовок. — Ларри, — вдруг шепотом заговорил Фишер, уже стоя перед дверью в палату, — ты так и не объяснил, чем именно она заболела... — Слабые легкие... — ответил он уклончиво, и Салл не стал расспрашивать дальше. Перехватив поудобнее цветы, он молча прошел за длинноволосым в палату. Внутри стоял свежий воздух, пахнущий антисептиком и медикаментами. Яркий потолочный свет слепил глаза, контрастируя с гадливой серостью за окном, вылизывал обшарпанный пол своей неестественной ядовитостью. Лежа на металлической койке, Лиза читала какую-то книгу, но заметив мальчиков на пороге, тут же отложила ее в сторону и вяло улыбнулась. Вид у нее был потрепанный, смуглая кожа посерела, щеки впали, волосы потеряли блеск. От этого зрелища Салли стало как-то не по себе. Неловко переступив с ноги на ногу, он покосился на друга и шумно сглотнул, растеряв все заранее приготовленные приветствия. — Привет, мам. Ты как? — длинноволосый подошел ближе, мягко поцеловал женщину в щеку и переложил ее книгу на полупустую тумбочку. — Отлично, не считая того, что приходится травиться больничной едой, — она снова улыбается, обнимая сына одной рукой. Во вторую неспешно и монотонно капала капельница. Сложно представить, как можно сохранять позитивный настрой в такой безрадостной ситуации. — Очень красивые цветы, Салл! Это мне? — Конечно! — отвечает Фишер, очухавшись. Он тоже подходит ближе и ставит корзинку на тумбочку, в то время как Ларри свободно усаживается на соседнюю пустующую койку. Сев поудобнее, женщина протягивает руку и осторожно касается лепестков кончиками пальцев. Таких тонких, очень тонких пальцев. — Как там дела в апартаментах? Они еще не развалились без меня? — Если весь мир рухнет, наш притон останется стоять, — отшучивается Ларри, не став говорить о том, что на первом этаже, кажется, снова завелись тараканы. Хихикнув, Фишер садится рядом с Лизой на край ее койки, задирает голову, осматриваясь по сторонам. Обычная двухместная палата, потрепанная, но в целом чистая и не такая устрашающая, как само здание снаружи. Быть может, он ошибся в своем первом впечатлении? — Это точно, — Лиза ухмыляется, расправляя складки своего одеяла, накинутого на ноги. — Салли, как дела в школе? А то этот балбес ничего мне не рассказывает. — Ну ма-а-ам!.. — Все как обычно, — парень пожимает плечами, явно не собираясь рассказывать об ужасах последних недель, — кое-кто даже умудрился получить четверку за работу по алгебре. Самостоятельно. Сообщив еще пару незначительных вестей, частично выдуманных во благо женского спокойствия, Фишер замолкает, а Лиза с удовольствием откидывается обратно на подушки и кое-как потягивается, стараясь не двигать скованной капельницей рукой. — Скорее бы выбраться отсюда, — тянет она с наигранной жалобой, — я надеялась, что меня выпустят до праздника, но увы... Удивленно вскинув брови, длинноволосый вопросительно косится на Салли, но тот лишь разводит руками. — Что за праздник? — Четырнадцатое февраля, дурында. День всех влюбленных же! — Точняк, — Салли неловко чешет затылок, — совсем забыл. Джонсон как-то странно кривится, Лиза, рассматривая выражение его лица, беззвучно смеется. — Не будь занудой, Ларришечка! Такие маленькие радости никогда не бывают лишними. Вам бы тоже не помешало немного развеяться, я вот... — Мам! — одергивает ее длинноволосый, покосившись на мгновенно вспыхнувшего, как красная сигнальная лампочка, Салла. — Прекрати. Женщина лишь добродушно пожимает плечами, ерзая на измятых, застиранных простынях. Побледнев так же быстро, как раскраснелся, Фишер вскоре приходит в себя и дальнейший диалог снова продолжается в мирной, непринужденной обстановке. Из палаты их, через какое-то время, выгоняет медсестра, в двадцатый раз сообщив о том, что отведенное на посещение время давно закончилось. Пообещав снова заглянуть в ближайшие дни, мальчики нехотя покидают здание больницы, но, оказавшись на свежем воздухе, все же чувствуют ощутимое облегчение. Есть все же в этих больницах что-то по-настоящему давящее и отталкивающее, тяжелое. Всю дорогу до дома Салл размышляет. Глубоко и увлеченно, подстегнутый напоминанием Лизы. Четырнадцатое февраля, день всех влюбленных. Этот праздник не входит у парня в разряд любимых, однако в данном случае он мог бы прийтись как никогда кстати. Во всей этой суматохе у Фишера еще не было возможности как следует отблагодарить друга за то, что он для него делает, так что воспользоваться этим маленьким событием было бы отличной идеей. Уставшему и постоянно напряженному, Ларри не помешает ненадолго отвлечься на приятный сюрприз. Заметив задумчивый вид друга, длинноволосый как-то странно улыбается и мягко закидывает руку ему на плечо. До дома они так и идут молча, под хруст снега под ногами и шуршащий шепот собственных мыслей.***
Наступил день икс. Целиком и полностью продумавший план сюрприза, с утра Салли торопливо спровадил Ларри в школу, а сам приступил к его исполнению. Было решено устроить что-то вроде романтического гнездышка в домике на дереве, для чего сперва было необходимо провести внутрь электричество и тепло. Покопавшись в залежах Эддисоновского подвала около прачечной, парень нашел три еле живых удлинителя, затем одолжил у соседей переносной обогреватель на колесиках. Признаться, затащить все это наверх оказалось нелегкой задачей. Несколько раз бедолага чуть не шлепнулся вниз, а затем, спустившись, все же споткнулся о сомнительный моток подключенных друг к другу проводов, тянущихся от самого входа в комнату Джонсона. Огорченный и вывалянный в снегу, парень долго чертыхался, но в итоге все же взял себя в руки и отправился проверять, работает ли все как надо. На счастье, это все действительно работало — обогреватель начал медленно нагонять тепло, торопливо убегающее сквозь щели в стенах. Таким образом, дело осталось за малым — купить соответствующие украшения и, желательно, настенные огоньки. За всем этим парень отправился в ближайший супермаркет, буквально кишащий праздничным хламом. Несмотря на будний день и раннее время, народу в магазине все равно оказалось полным-полно. Люди сгребали с полок все, на чем были нарисованы сердечки и медвежата, вырывали друг у друга из рук последние экземпляры подарочных наборов и громко, очень громко галдели. Настоящая вакханалия. Едва завидев эту картину со стороны, Салли тут же столкнулся с желанием развернуться и сбежать к чертовой матери, но пути назад уже не было. Взяв корзинку, он прошел вперед и стал осторожно пробираться сквозь ряды с товарами. Первой ему приглянулась бумажная гирлянда-растяжка в упаковке, что при полном раскрытии должна была образовывать ряд красно-розовых сердец. Следом пошел набор красных и прозрачных шариков с сердечками внутри, две пары электрических огоньков в виде белых звездочек, пачка чайных свечек с ароматом корицы. Конечно, изгаляться можно было бы и дальше, но решив, что этого будет вполне достаточно, Фишер шустро направился к кассам. Мимо него мелькали люди — недовольные, перевозбужденные, с блестящими глазами. Стараясь не обращать на них никакого внимания, он вдруг неожиданно для себя замер, неподалеку заметив Ее. Она стояла в сторонке, перебирая в руках игрушечного медвежонка и глядя на него исподлобья. Тощая, истерзанная, злая. Салли попытался сморгнуть это наваждение, стереть его, но не смог. Маленькая девочка с лиловыми волосами прожигала его взглядом, мысленно, кажется, посылая в его сторону все известные свету проклятия. Сделав шаг назад, парень развернулся и пошел в противоположную сторону, но наткнулся на другой образ. Образ высокой молодой женщины, с длинными волосами и в мясо распоротой глоткой. Она пыталась что-то сказать, но с бескровных губ срывалось лишь невнятное хрипение, явно не предвещающее ничего хорошего. Но ведь это неправильно! Этого не может быть! Призраки не могут покинуть место, на котором погибли, так каким образом Меган и ее мать оказались здесь?! Крепче перехватив корзинку с товарами, парень бросился бежать, на ходу задевая и непроизвольно дергая других покупателей. Он не оборачивался, но чувствовал, что мертвые души легко и торопливо двигаются за ним, гонят и преследуют, как ловцы добычу. Добравшись до кассы и вывалив все на ленту, Салли все же поглядел в сторону. Он не ошибся — они пришли следом. Покупатели вокруг стали настороженно коситься на перепуганного юношу, кассир поспешил рассчитаться с предыдущим клиентом и отпустить паренька восвояси. — Вы тоже это видите? — спрашивает Фишер у мужчины за стойкой, пребывая в легком состоянии аффекта. Незнакомец прослеживает за взглядом Салла, но не видит ничего, кроме проходящих мимо людей и рядов с товарами. Кассир наскоро пробивает украшения, самостоятельно складывает их в пакет и, получив оплату картой, отворачивается к следующему покупателю. Стиснув пакет руками, Салли последний раз оборачивается на призраков через плечо и быстрым шагом выходит на улицу. Что это было? Нервно хватая ртом простуженный воздух, парень сломя голову бежит в сторону дома, шурша покупками в полиэтиленовом пакете. От нервного перенапряжения болит голова, сердце стучит так, будто вот-вот выломает к чертовой матери всю грудную клетку. Страшно. Руки дрожат, мозг ничего не соображает. Одно дело, когда подобные образы преследуют тебя в кошмарах, но другое — наяву. Если первое Фишер переносил с огромным трудом, то второе прикончит его окончательно. Есть только один выход из сложившейся ситуации. Запретный и опасный, испытанный уже множество раз и отраженный кровавыми последствиями на разбитом лице под склеенным протезом. Таблетки уже принесли ему кучу проблем, но если не принять их — сюрприз будет испорчен, а сам Салли наверняка сойдет с ума. Двигаясь по улице, он уже не видит ни призраков, ни бестелесных капель прогнившей крови. Но он чувствует их дыхание и запах, так отчетливо, что небесно-голубые волосы на загривке встают дыбом. Выбора нет. В его квартире затхло и пусто, монотонно тикают настенные часы, издевательски капая на мозг каждым крошечным перемещением стрелки. Оставив пакет у порога, Фишер проходит в свою спальню, старательно ища взглядом оставленные на тумбе таблетки — Ларри не разрешил взять их с собой в подвал. Парень не думает. Откупоривает крышку и сразу набирает пригоршню кругляшков. Глотает их, один за другим, давясь и кашляя, упиваясь и ненавидя эту ядреную горечь. Неожиданно становится легче — морально. Срабатывает эффект плацебо, разливаясь по остывшим жилам чувством обманчивого спокойствия и безопасности. Теперь все будет хорошо. Осталось подготовить домик до того, как длинноволосый вернется со школы. В приподнятом настроении Салли снова возвращается в свое временное пристанище. Наскоро гладит Гизмо, поднимается в домик и высыпает все содержимое пакета прямо на пол. Сперва свое законное место на стенке занимает гирлянда растяжка, затем парень принимается за упаковку шариков. Он надувает их и разбрасывает по крохотному помещеницу, воспринимая это занятие как нечто чертовски веселое и увлекательное. В какой-то момент тишина начинает угнетать, и Салл включает музыку, прямо так, на мобильном телефоне. Дальше все по схеме — повесить огоньки, раскидать по полу притащенные из спальни подушки и пледы. Расставить свечки. К тому моменту, как комнату освещает множество язычков пламени, парень уже едва соображает. Лавирует по помещению, шатаясь, с улыбкой — дурной и пьяной. Пахнет корицей и пылью. Одна сторона гирлянды отваливается и Салли пытается присобачить ее обратно на полудохлый кусок грязного скотча. Уже непонятно — сколько времени прошло, сколько осталось ждать. Решив дождаться друга прямо здесь, Фишер стекает на плед и сворачивается в клубочек, лелея в руках сладостное ощущение наркотической полудремы. Полной грудью втянув свечной запах корицы, юноша представляет себя яблочком. Или целым яблочным пирогом. Таким, какой Ларри обязательно захочет съесть, едва увидев краешком глаза. Хихикнув своим мыслям, Салли переворачивается на другой бок и задевает что-то рукой. Оно переворачивается, обжигает пальцы чем-то жидко-тягучим, но сил обернуться назад уже нет. До безумия хочется спать. Спать, спать, спа... Когда беспросветная темень сна сползает с глаз, Фишер понимает, что что-то происходит. Постепенно выползая наружу, он прислушивается к шуму и крикам. Кто-то хватает его за руку. Жгуче и больно. Он рьяно пытается отмахнуться, но слышит только ядовитое: — Мудак! — вероятно, в свой адрес. — Уймись, блять, придурок! Пахнет дымом. Горько. Где-то жжет кожу. Салли не может понять, где именно, потому что все еще частично ощущает себя яблочком. Яблочком, которое кто-то закинул на плечо и волочит куда-то в неизвестном направлении. Едва разлепив веки, парень обжигается обо что-то черное, глаза заходятся болезненными слезами. Непроизвольными, лишенными вкуса и соли. А затем, резко становится холодно. Кто-то валится на снег вместе с ним на плечах, стаскивает протез, трогает за щеки и несильно по ним лупит. Где-то сбоку что-то оглушительно громко трещит. — Эй! Открой глаза! Салли! Его трясет. Запах гари застрял в глотке. Задавшись кашлем, парень кое-как снова открывает глаза и глядит вверх. На космическую горечь глаз напротив. Бледный и перепуганный, Ларри трясет его и жмурит красные от слез веки. — Что ты наделал, придурок?! Над длинноволосой головой красно-желтыми всполохами горит огонь. Пожирает ветви и ссохшиеся доски, пронзительно чавкает сводящим с ума треском. Сливаясь с небом, гарь уходит вверх багровыми искрами. Это пламя плачет, забирая с собой призрачный запах детских воспоминаний. — Ты же мог погибнуть, идиот! А если бы я не успел тебя вытащить? Переведя взгляд с пылающего багрянца, Салли обращает его на перекошенное болью и ужасом лицо Ларри. Фокусирует его, молчит несколько секунд, а затем шепотом, сиплым и дурным, произносит: — Кого породил огонь — того не убьет огонь.