***
В этом году весна для «Апартаментов Эддисона» началась с похорон. Стоял морозный, солнечный день, в голых ветвях вековых деревьев пели и переругивались ранние птицы. Возле закрытого гроба, погруженного в вырытую могилу, кажется, собрались все. А те, кто не смог прийти, поучаствовали в траурном событии невербально — послали охапки белых роз и венки. Пока священник читал долгую, заунывную молитву, Салли внимательно наблюдал за Ларри, стоящим напротив по правую сторону от могилы. Длинноволосый не плакал — лицо его снова скрыла стеклянная, непроницаемая маска, как в тот день, когда он только узнал о смерти матери. Это ужасное событие внешне сделало его старше, а небритость и туго стянутые в хвост волосы лишь усугубили эффект. Облаченный в длинную черную рубашку, без пиджака и галстука, с натянутой поверх толстовкой, он нервно перебирал в пальцах цветок — длинную красную розу. Такая роза была в руках каждого, кто пришел в последний раз попрощаться с Лизой Гарсиа. Медленно втянув носом ледяной воздух, Фишер коротко окинул присутствующих мутным взглядом — семью Моррисонов и Кохэнов, Эшли, приехавшую на кладбище в одиночку и на мотоцикле; Дэвида и соседствующих с ним студентов. Еще несколько человек были Саллу незнакомы, вероятно, они приходились Лизе друзьями, бывшими одноклассниками или коллегами по предыдущей работе. В любом случае, это не имело особого значения. Главным было то, что каждый оказался расстроен искренне и по-настоящему — не было фальшивых слез, циничных слов соболезнования. Каждый из собравшихся по-своему любил милую, добродушную женщину, скончавшуюся так несправедливо рано. И никто здесь не скрывал и не стыдился своих слез. Наконец, молитва священника была закончена. Облаченный в духовные одежды, мужчина бросил на гроб цветок, и остальные последовали его примеру. Фишер осекся, медля, но жест отца, легонько похлопавшего парня по плечу, придал ему иллюзорной уверенности. В конце концов, сейчас Салли должен быть сильным. Возможно, даже чуточку сильнее, чем Ларри. Сделав шаг вперед, он мягко обронил цветок вниз, мысленно пожелав Лизе покоя и самых нежных снов. Длинноволосый повторил этот жест последним, однако стоило бутону коснуться деревянной поверхности, как Джонсон тут же направился прочь, не желая смотреть на то, как гроб заваливает комьями насквозь продрогшей земли. Обернувшись на Генри и получив молчаливое одобрение, Фишер тут же направился следом за ним. Некоторое время они молча стояли в стороне. Задумчиво глядя куда-то вдаль, Ларри курил, посылая в воздух горькие клубы полупрозрачного дыма, а Салли нервно терся рядом. Наконец, стряхнув пепел с сигареты, длинноволосый каким-то странным тоном пробормотал: — Надо было всем запретить приходить в черном. И самим тоже этого не делать. — Почему? — чтобы поглядеть другу в глаза, Фишеру приходится запрокинуть голову. — Вряд ли ее бы обрадовала толпа хмурых рож, облаченная в траурные шмотки. Это точно. Лиза была слишком жизнерадостной и яркой, чтобы смотреть на такое спокойно. Впрочем, предпочитающая играть по правилам, она наверняка похвалила бы ребят за терпеливость и уважительную дань давним традициям. — Смотри, — выдыхает Салли, принимаясь расстегивать свою длинную, черную парку. Под ней оказалась хорошо спрятанная от посторонних глаз ярко-желтая рубашка с круглым воротом, обшитым рюшами. Увидев это, Джонсон невольно заулыбался. Запустив руку в широкий карман толстовки, расположенный на животе, он достал золотисто-желтый женский шарфик, пахнущий парфюмом и шелком, сложенный в несколько раз. — Желтый — ее любимый цвет, — повторили мальчики хором, и Салли против собственной воли расплакался. — Ну, тише, — попросил его Ларри, опуская свободную от истлевшей сигареты руку другу на плечо, — не расстраивай ее.***
Отпускать длинноволосого в мгновенно опустевшую квартиру Салли не хотелось, по крайней мере, сейчас. Заручившись поддержкой отца, он позвал парня некоторое время пожить у себя, и Ларри согласился. Правда, не с первого раза. Вернувшись с похорон, ребята помогли ему собраться. Вместе с Тоддом Джонсон собрал в две сумки все необходимые ему вещи, а Салли и Эш соорудили для Лизы памятный уголок, расставив подле двери в ее бывшую спальню букеты присланных цветов и несколько незажженных свечек. Когда со сборами было покончено, все они собрались вокруг этой двери, грустно рассматривая пышные бутоны пахучих, белых роз. Воцарилась тишина. Пропитанная тонкой, духовной связью собравшихся. Так или иначе, все они были связаны между собой. Как говорят, скованные одной цепью. В какой-то момент Эшли взяла Салли за руку и тот, поняв ее посыл, осторожно обхватил своей ладошкой длинные пальцы Ларри. Ларри взял за руку Тодда, а затем, круг сомкнулся. Питаясь энергией и болью друг друга, все так и замерли, впав в оцепенение. — Спасибо вам, ребята. За все... — тихо выдыхает Джонсон, рассматривая фотографию матери, аккуратно водруженную между вазами с цветами. — Тебя любят, Ларри. Помни об этом, хорошо? Длинноволосый ничего не ответил, но молча кивнул, чувствуя, как дрожащая ручонка Фишера крепче стиснула его ладонь.***
Временно став отцом сразу двоим мальчикам, Генри постарался устроить все для их комфорта. Заказал еду в доставке, вместо того, чтобы травить их своей собственной; соорудил в спальне Салли вторую постель, притащив в нее матрас и застелив его чистым постельным бельем. И даже запер Гизмо в своей комнате, чтобы тот не мешал шумом, доносящимся с экрана телевизора из гостинной. Оставшись наедине, до конца вечера ребята старались быть чем-то занятыми — перекладывали вещи, переговаривались на отстраненные темы, лишь бы не заострять внимание на случившемся в их жизни несчастье. Но когда на город наползла ночь, укрыв его своим одеялом, нехорошие и тягостные мысли сами собою заполонили тяжелые головы, обращаясь в натянутое молчание. Повернувшись на матрасе на бок, Ларри некоторое время глядел в сторону Фишера сквозь темноту, после чего, не выдержав, шумно вздохнул. — Как думаешь, — спрашивает он, подкладывая ладонь под голову, — когда все пройдет? Ты же знаешь... В смысле... Не важно, извини. Послышался скрип пружин. Вероятнее всего, Салли только что повернулся на своей кровати в его сторону. — Ты хотел сказать, что я знаю, какого это? Потерять мать, да? — Вроде того. Это херовый вопрос с моей стороны, ты прав. — Никогда. Это никогда не пройдет, — отвечает ему парень, ничуть не обидевшись, — но ты привыкнешь с этим жить. Рано или поздно. — Звучит обнадеживающе, — невесело выдыхает длинноволосый после недолгой паузы. — Я с тобой. Джонсон зажмуривает глаза, подавляя наворачивающиеся слезы. Нервно облизнув обветренные губы, он отодвигается на дальний край матраса и сипло просит: — Я знаю. Иди ко мне... И Салли приходит. Сползает со своей постели и перебирается вниз, пряча ледяные ноги под толстое пуховое одеяло. Чуть сползя, Ларри утыкается носом в его голую грудь и сворачивается в клубочек, наслаждаясь мягкими, успокаивающими объятиями. Теперь они будут заботиться друг о друге, так, как никогда раньше. Оба. Потому что слишком срослись, слишком похожи, слишком полюбили и превратились в пресловутое, тошнотворное «мы». Потому что у Ларри больше нет никого, кто понимал бы его так, как Салл. А у Салли нет и никогда не будет того, кто понимал бы его так, как Ларри. Его удивительный, необыкновенный, сильный духом Ларри. Уткнувшись носом в длинноволосую макушку, Фишер медленно выдыхает и закрывает глаза. Сон укрывает ребят одновременно, ласково поцеловав каждого мальчика в холодный лоб. Этой ночью им не снятся кошмары. Этой ночью они охраняют сны друг друга. Этой и каждой следующей, проведенной вместе.