#nowplaying Fabrizio Paterlini - Week #11 (//on_repeat//)
*** Здание городской библиотеки было поистине огромным: высоченные металлические полки и шкафы, восемнадцать отделов различной литературы, во время перехода между которыми можно было заблудиться. В воздухе витал запах пыли, отсыревшего пергамента и, что странно, новой печати. А еще, библиотека — единственное место, в котором не было трупов. Чон узнал это, когда осматривал здание на предмет оборотней. Прямо на входе — одна на уровне глаз, вторая чуть ниже, — висели таблички с наклеенными на них бумажными объявлениями. Основная мысль заключалась в том, что в день «когда все пошло по пизде» (именно так Чон называл 11 мая, исправно отмечая этот «праздник» каждый год), двери библиотеки так и остались закрытыми. С самого утра и до глубокой ночи, когда начал полыхать город. И в этой ситуации со временем ставший настоящим скептиком и мизантропом Чонгук усмотрел некий символизм: в городе действително уцелело все, к чему люди не имели непосредственного отношения в своей повседневной жизни. Остались невредимы практически все памятники, картинные галереи не были разграблены, не пострадали парки, скверы, в театрах, где проходили спектакли, картину рушили только зловония, все еще исходящие от гниющих трупов. Все брендовые магазины были опустошены, редко на улице можно было найти хоть одну целую витрину. Юноша, стоя посреди пустынной улицы, по кладке которой носились пылевые вихри, поднял голову вверх, преодолевая сильную боль в шее. Сощурившись, он взглянул на солнце, находившееся практически в зените, но еще не достигшее его. Натянув покрепче капюшон мантии на недавно вымытые волосы, приобретшие холодный металлический блеск в свете утреннего солнца, он глубже втянул шею в плечи и, ссутулившись, быстрым шагом направился туда, где планировал провести весь сегодняшний день. Впрочем, в библиотеку он наведывался практически каждый день. Можно вести себя как монстр, но забывать про то, что ты человек — никогда. А Чонгук изо всех сил старался сохранить в себе остатки человеческого./ Он приблизился к двери почти вплотную и замер: собирался с мыслями, одна из которых не давала ему покоя последнее время, но была насильно оставлена до лучших времен. Большие дубовые двери, кое-где обитые резными железными пластинами, парень добросовестно баррикадировал. В этой жизни с ее бесконечно быстрым темпом и такими же бесконечно огромными потерями, он хотел сохранить хоть что-то. Спасти хоть что-то кроме самого себя. Отодвинув тяжелый запор, сняв три замка и цепочку, парень аккуратно потянул одну из створок на себя, а та натужно скрипнула распухшим от жары деревом. Чонгук, предварительно сняв портфель, огляделся по сторонам. А затем одним ловким движением скользнул в образовавшийся зазор. Просторное светлое помещение встретило его прохладой и чистотой. В какой-то степени можно было сказать, что именно здесь жило прошлое: где воздух не оседал песком в легких и полнился людским присутствием. Только здесь Чону казалось, что вот-вот, прямо сейчас из-за угла выйдет какая-нибудь девушка, держащая в руках книгу, или, завернув за угол, вы застанете студентов, спрятавшихся за горой учебников, или внезапно обнаружите группу пенсионеров, пришедших на литературный вечер, мирно устроившихся в уютном углу, куда предварительно снесли несколько стульев. Но за каждым поворотом, каждый раз его ждало разочарование. Или просто действительность падала на плечи слишком тяжким грузом. Чонгуку не хватало людей. Их щебетанья то там то здесь, быстрой и медленной, эмоциональной и чопорной, индивидуальной для каждого манеры речи. Да, раньше ему хотелось «побыть одному», как многие тогда говорили, но теперь… Оставшись в совершенном одиночестве, Чон понял, что потерял. Но понял слишком поздно: выживших в городе кроме него не осталось. Он был уверен в этом. Перехватив длинную рукоять лабриса поудобнее, юноша перекинул ее через плечо так, что лезвие уравновешивало тяжесть его руки. Одно лишнее движение, споткновение — и Чон не жилец. Раскрошенная грудная клетка — не шутка. Однако. Юноша мельком бросил взгляд на уже досконально изученную поверхность плеча и без столь нужного чувства облегчения вздохнул: порез окончательно затянулся, и остался только внушительных размеров пигментированный шрам. Чонгук не хотел думать о том как и почему он выжил. За последние три года он вообще о многом предпочел забыть и много о чем предпочитал не думать. Совсем. Опустошал голову, и приятная звенящая тишина внутри черепной коробки стала его лучшим другом. Даже несмотря на полную уверенность в том, что здание оставалось неприступным, Чонгук был настороже. Выработанные в течение долгого времени рефлексы не забывались просто так, по щелчку пальца, и постоянного систематического напряжения нельзя было избежать даже используя успокоительное. О снотворном и речи не было: если тебя застанут спящим, то ты уже точно никогда не проснешься. Парень уверенным шагом продвигался по коридорам: ему нужен был отдел научной литературы, находившийся в правом крыле здания. Мертвая тишина, окутавшая помещение, давила на голову со всех сторон, поэтому Чонгук перешел теперь на быстрый шаг. Он хотел как можно скорее найти нужную книгу и, главное, безопасное место, где егоНевыносимая боль Удушье Горячка Стрекотание кузнечиков в голове Зацепившиеся изнутри за сосуды пиявки Шум в ушах И липкий страх по всему телу.
Чонгуку нужно постараться заснуть. Иногда все же удается предотвратить…это: «…на открытом воздухе процесс скелетирования проходит в 8 раз быстрее, чем в земле, в два раза быстрее, чем в воде, и в среднем занимает от 2 до 4 лет. Учитывая индивид…» — Чон вздохнул поглубже. Яркое солнце играло бледным витражом на стекле и скользило по лицу Чонгука мягкими лучами. Он расслабился, отложил книгу в другой конец подоконника. Закрыл глаза. Все плыло, горело, пылало, ему было душно и плохо. Слюна скапливалась в горле, облепляя его изнутри. Хотелось скулить от безысходности. Тело заполнялось легкостью, становилось похожим на шарик. Парень понимал, что его уносит, но надеялся, что не навсегда. Что он снова не проснется в крови на краю пустынного шоссе, без рюкзака, сжимаю в руках единственную дорогую ему вещь — железный топор, у которого к краю лезвия прилип тонкий пласт свежего мяса. А на лицо ему не будет литься холодный лунный свет, остужая распадающееся на атомы тело./ Ему снилось поле: необъятное, безбрежное, с простиравшимся над ним от края до края небесным куполом, по которому, словно галограммы, проплывали белые кучевые облака. Куда не повернись — везде зрели пшеничные колосья, крепко вцепившиеся в землю своими корнями-паутинками. Они раскачивались из стороны в сторону в каком-то только им известном древнем танце, зачаровывая своим атласным блеском. Стояла невыносимая жара. Чонгук почти мог видеть, как потоки горячего воздуха с характерным гудением устремлялись в небо, пропадая в его синеве. Шелест спелых колосьев казался невероятно громким, практически невыносимым. Тишина и шум ветра. Чонгук опустил глаза на свои руки: они были исполосованы, в шрамах и неаккуратных порезах, а запястья обвивали синюшные ленточки. На правой руке был сломан один ноготь. В контрасте со всем вокруг кожа выглядела бледной и такой прозрачной. Чонгук чувствовал себя стеклянным: хрупким и уязвимым. Будто лучи солнца проходили сквозь него. Чон протянул руку вперед и лишь кончиками пальцев коснулся колосьев. В ту же секунду можный импульс прошелся по всему телу, задел каждый нерв, и скрутился в узел где-то глубоко внутри. Чон закрыл глаза. Он гладил чужие пшеничные волосы руками практически не касаясь, но явственно ощущал, как пряди струями проходили сквозь пальцы. Юноша зарылся в них обеими руками, чувствовал дрожание хрупкого тела перед собой, но продолжал смотреть в макушку, которая, он уверен, пахла солнцем и цветами. Он видел на чужом плече созвездия из маленьких родинок, карамельную кожу, которая плавилась в свете приглушенного весеннего солнца. Чонгук видел, как смотрели на него из густой листвы лисьи глаза, испуганные, полные страха. И любопытства. А сам лежал на земле и смотрел вслед удаляющемуся силуэту. Все дальше и дальше./ Когда парень очнулся, он понял только одно: уже давно наступила ночь. Страшная и непроглядная. Пахнущая смертью и отчаянием. Чон все так же сидел на подоконнике, всех богов благодаря за то, что не крутился во сне. Он внимательнее вгляделся в стекло: витраж размывал изображение, делая его тусклым и нечетким. Но всего на секунду Чонгуку показалось, что из темноты на него смотрят два горящих, кроваво-красных глаза. Он должен прятаться. Он останется на месте. Переждет ночь здесь. Не будет шуметь. Чон достал из портфеля салатовую книжку и ручку и записал:21 июня, год 2022.
Мне кажется, я видел людей. Две недели назад. Что они делали в лесу? Живут ли они в нем или, как и я, пришли из города? И их много. Как минимум четыре, не считая одного, которого я не видел. Могу ли я приблизиться к ним? Подвергнуть их опасности? Есть ли такому как мне место среди них?
Со стороны входа послышались шорохи. Кто-то безошибочно четко следовал по его следам. Чон ухмыльнулся. У него приятно потяжелело в затылке, и он сильнее сжал в руках лабрис. Щелчок — и Чонгук мертв.//One misstep, you're mine And you better stay clever if you wanna survive Once you cross the line You'll be wishing you would listen when you meet your demise Your heart hits like a drum The hunt has just begun.
***