Feeling Colors

Майлз проводит день с Хэмом и Нуаром. Ганке, что неудивительно, тоже с ними.

Граффити — это форма искусства, которая чаще встречается в городах с обилием переулков и творческих умов. Майлз — как раз один из таких творческих умов, и его работы — шедевры. Фреска Аарона Дэвиса привлекает внимание многих прохожих ничуть не меньше, чем цветы и призывы к миру, размещённые у подножия картины. Майлз в костюме паука иногда забирается на крышу ближайшего здания и наблюдает за реакцией своих знакомых, которые по-своему чтят эту фреску. Первыми людьми, которые её увидели, были его мать и отец — они были там, когда он её создавал. Вторым человеком, которому он показал её, был Ганке, который держал его за руку и утешал, пока Майлз плакал. Его лучший друг принёс подсолнух, чтобы оставить у подножия стены, рядом с его семьей. Он знал, что это любимый цветок Майлза. Третьей и четвертым были Гвен и Питер, которые обнимали его с обеих сторон, пока он объяснял им техники, которые использовал; техники, которым его научил дядя Аарон. Они поздравили его с созданием такого эмоционально насыщенного произведения искусства и настояли на том, чтобы сфотографировать фреску на свои телефоны — чтобы сохранить её не только в своей памяти. Пятый человек был абсолютной случайностью — Пени. Она предложила Майлзу пробежаться в костюмах, обещая острые ощущения, и случайно пролетела мимо фрески. День был пасмурный, но сквозь разошедшиеся тучи пробивался солнечный луч, падая прямо на улыбающееся лицо Аарона. Они продолжили свой путь в тёплом приподнятом настроении после минутной остановки, полной исцеляющего спокойствия. Шестой человек и первый свин неспешно шли рядом с Майлзом, пока он вёл их к месту назначения. Слева от парня маячил неясный силуэт Нуара. Завидев его, люди расступались, пока по другую сторону от Майлза Хэм упорно пытался наступить ему на шнурки. Все они были в гражданской одежде, но, тем не менее, привлекали любопытные взгляды. Хэма и Нуара было труднее всего вынести на публику, так как замаскировать их было почти невозможно, но Майлз не сдавался. Он приветствовал каждого, кто смотрел на них, радостно махал рукой и отбивал кулачки. Это были его люди; он верил, что они будут хорошо относиться к его друзьям-изгнанникам. Учитывая обилие странных персонажей, с которыми Человеку-пауку приходится сражаться каждую божью неделю, эти двое не так уж и сильно и выделялись. По пути они остановились у лотка с хот-догами, и Майлз почувствовал себя немного неуютно, когда Хэм настоял, чтобы ему принесли ещё один, в котором горчицы будет нормальное количество, потому что в этом её слишком мало. Продавец молча принял деньги. Нуар улыбнулся, почти полностью спрятав лицо за большим шарфом и тёмными очками. Он вообще сегодня много улыбался, и это было очень заметно. — Боже, мне кажется, я не видел тебя много лет! — Говорит Майлз, игриво толкая Нуара локтем в плечо. Прошёл целый месяц с тех пор, как Нуар в последний раз посещал его измерение, и от него не было никаких вестей, не считая редких односложных сообщений в групповом чате. Майлз услышал о его приступе паники от Пени, а затем ещё и от Питера. Скорее всего, именно Питер потом утешал Нуара и настаивал на необходимости терапии, а потом рассказывал о той трудной ночи остальным (Майлз подозревал, что он просто расстроен тем, что больше не может себе её позволить). В следующем месяце Нуар отсутствовал на всех семейных вечерах. В его отсутствие команда чувствовала себя гораздо менее оживленной, так что его возвращение в город было просто настоящим чудом. Хэм определённо начал казаться куда менее подавленным и рассеянным теперь, когда этот человек был рядом. Ни один паук не мог не заметить смены его настроения; даже Ганке как-то ночью спросил Майлза, как там Хэм. Повисшие уши и нервно подёргивающиеся руки были постоянными чертами маленького паука всё это время — ну, когда он не выдавал натянутых шуток и острот. — Мы очень по тебе скучали, без тебя кино не то! О, Ганке получил новую игру, и мы в неё реально залипли. Думаю, тебе понравится. Нуар что-то промурлыкал в ответ, как обычно разглядывая улицу. Он всегда был внимателен, когда прогуливался по тротуарам Нью-Йорка. Майлз нашел его изумление Бруклином трогательным; никто с таким удивлением не смотрел на проезжающие машины и гражданских, как Нуар. Его поведение всегда напоминало Майлзу о необходимости ценить мелочи жизни. Такие мелочи, как свин, наступающий ему на шнурки. — Хэм, чувак, серьёзно, сколько можно топтаться по моим шнуркам? — Майлз поднимает правую ногу, вытаскивая шнурки из-под маленьких копыт. Хэм спотыкается, и падение сопровождает сильный грохот. Нуар посмеивается, останавливаясь, чтобы наклониться и поднять свина, закинув его себе на спину. Хэм что-то бормочет, глядя в сторону Майлза, и крепко сжимает шарф Нуара. Майлз поднимает бровь, глядя на поросёнка, и с удовольствием дует на его пунцовые щёки. Шнурки так и остаются развязанными. К тому времени, когда они добираются до угла возле полицейского участка, Хэм дрожит в руках Нуара, несмотря на то, что вокруг него обмотан уже почти весь шарф. Майлз покачивается с пяток на носки, и совсем чуть-чуть нервничает. Нуару, скорее всего, понравится фреска, несмотря на его дальтонизм, но, тем не менее, Майлз просто не может перестать переживать. — Итак, я хотел показать вам двоим кое-что, что очень много для меня значит. Я нарисовал это после всех тех странных заварушек и хотел бы показать это вам лично. Вы, ну, вы помните моего дядю, да? Бродягу. Они кивают. Майлз кивает в ответ, сцепив руки в замок. — Хорошо, хорошо. Отлично. Тогда пойдём. Он заводит их за угол, делает несколько быстрых шагов и протягивает обе руки к стене: — Тадам! Нуар снимает солнцезащитные очки и быстро моргает, перед тем как надеть с диоптриями. Рот Хэма складывается в букву «о», уши подрагивают, глаза широко раскрыты. Майлз подпрыгивает на каблуках, пока они оценивают его работу. Человек оттенков серого снимает шляпу, открывая миру чёрные как смоль волосы, и прикладывает её к сердцу, закрыв глаза. Хэм тоже склоняет голову в молчаливом поклоне. Майлз в шоке смотрит на них — это совсем не та реакция, которую он ожидал. — Ребята, ребята, всё в порядке, вы не должны этого делать, — нервно смеётся он, словно защищаясь. Как бы то ни было, они заканчивают свою безмолвную скорбь, и только потом поворачиваются к Майлзу, улыбаясь. Хэм показывает ему большой палец. — Это фантастика, Майлз, — говорит он. Нуар снова надевает шляпу и чуть наклоняет её к парню. — Это прекрасно. Майлз усмехается. Ослабев от переживаний и негромко произнеся свою собственную тихую молитву дяде Аарону, Майлз ведёт их на дальнейшую прогулку. Уже почти пять вечера, то есть Ганке скоро позвонит ему насчёт их свидания, но не раньше, чем спросит о каких-нибудь новостях о борьбе с преступностью или паучьих драмах. От этих мыслей Майлз мягко улыбается и, пыхтя, достает телефон, неожиданно пискнувший уведомлением о сообщении от Питера. Майлз бросает взгляд на идущих за ним пауков, прежде чем открыть сообщение, заслонив экран своим телом. [Б]итер: эй ребенок,,,: как там 2 влблю Майлз: Ты когда-нибудь научишься писать сообщения, используя не одну мозгоклетку? Может, хотя бы используя автозамену. [Б]итер: я птюс в сэмэсэсках. клянусь, приду к им и задушу тебя майлз не испытывай мнё терпение. ответь на вопрос Майлз: Всё в поряяяяяядке, с ними всё отлично. Я так думаю. Собирался пригласить их на двойное свидание с Ганке. Разве это не судьба? [Б]итер: включай мозгоклетки, майлз, [Б]итер: да, это немного странно [Б]итер: в любом случае, ненад. я тут пдмал, шо будт, если ты оставишь их одних. эта свинья рил странная Майлз: Они правы, но им не стоило так говорить [Б]итер: пришлите мне ещо мемасик из вашего измерения я слишком стар, окес? Я не понимаю, но чёрт ха-ха-ха так смешно Майлз: Ты не… у Симбсона? [Б]итер:........ЧТО Смеясь, Майлз кладет телефон в карман и поворачивается к «влблю», которые шепчутся друг с другом, улыбаясь (хотя, конечно, улыбается в основном только один из них). Приятно видеть, как Хэм наконец-то искренне, по-своему улыбается, после нескольких недель тех преувеличенных мультяшных улыбок, которыми он вспыхивал в их компании. Когда он был с Нуаром, как будто бы становился… больше, чем просто мультфильмом. Питером Поркером, фотографом и самопровозглашённым энтузиастом моды. Он становился совсем другим человеком, совсем другим другом. По крайней мере, так казалось Майлзу. Ему неловко прерывать их явно личный разговор, но он откашливается, огибая толпу и поворачиваясь к ним лицом. — Итак, у нас с Ганке скоро свидание в каком-то заведении. Я тут подумал, не хотите ли вы тоже пойти? Это было бы двойное свидание, ну, или что-то вроде того, — он нервно крутит пальцами, надеясь, что безумные узоры, которые он вырисовывает, стуча ими друг об друга, помогут убедить пауков следовать за ним. Нуар перекладывает свина на другую руку, глядя на него сверху вниз как бы в поисках ответа. — Я сегодня собирался поужинать раньше обычного, — наконец, отвечает он. — Так что если вы уверены, что мы не навязываемся и не помешаем, то да. — Он нас пригласил! Я голоден, пошли, — хнычет Хэм, скрестив ноги и закинув руки за голову. Нуар кивает Майлзу и прячет весёлую улыбку за шарфом. Они уже пара, просто ещё не знают об этом. От этого на сердце болезненно-сладко, но время от времени такое положение дел расстраивает. Майлз не хочет признавать, что между ними есть… что-то большее, чем обычное напряжение, и этого у них не отнимешь. Остальная часть банды пауков это ненавидит. Майлз ненавидит это. Ганке это любит, и любит дразнить Майлза за его маленькую ненависть. Боже, он действительно собирался получить удовольствие от этого неожиданного двойного свидания. Когда они подъезжают к ресторану, Ганке, как и собирался, звонит, и Майлз сообщает ему новость. Его сосед по комнате, честно говоря, взволнован тем, что их свидание не сорвалось, намного сильнее, чем должен был, но это неудивительно. *** Место, в которое их приводит Майлз, называется «Blue Bird's» и представляет собой тематический ресторан 50-х годов. Нуар никогда не видел 50-х годов, но он слышал, что молочные коктейли и роликовые коньки были (будут?) повсюду в те времена. К его тщательно скрываемому разочарованию, здесь нет роликовых коньков, но зато есть полы в шахматную клетку и музыкальный автомат. Хэм бросается внутрь и несётся к нему во всю прыть, оставляя Нуара наедине с другой парочкой. Ганке прислоняется к окну, на огромной скорости постукивая большими пальцами по экрану телефона, когда Майлз подбегает к нему, опускает гаджет вниз и ухмыляется. Как только его прерывают, Ганке кладёт телефон в карман и крепко обнимает Майлза. Нуар отворачивается, чтобы не мешать им и не лезть в их личную жизнь, и делает вид, что не заметил их быстрый смазанный поцелуй. У него мурашки бегут по коже, когда он представляет себе последствия такого поцелуя в своё время. Последствия, обязательно настигшие бы их в его время. Его руки в карманах пальто сжимаются в кулаки. Его сердце бешено бьётся. Он сосредотачивается на своем текущем окружении, как говорил ему терапевт. 2019. Бруклин. Ты в безопасности. Ты с друзьями. Они живы. Он в порядке. Они здесь. С ним в порядке. Они прямо перед тобой. С ним всё отлично. Они живы, идиот. Нуар поворачивается к парочке, до боли сжимая руки, и кивает в сторону двери. — Нам, скорее всего, следует войти туда прежде, чем он сможет причинить слишком много неприятностей, — предупреждает он едва заметным движением губ. Майлз и Ганке поворачиваются, чтобы посмотреть внутрь на маленькую фигурку, которая всё ещё вводит четвертаки в музыкальный автомат, скорее всего, выбирая одну и ту же песню и ставя её на повтор. Майлз пронзительно кричит, кидаясь внутрь и пытаясь оттащить Хэма от того монстро-плейлиста, который он создал. Нуар открывает дверь для Ганке, вежливо кивая парню, когда тот входит внутрь куда спокойнее, чем Майлз. — Хэм, пожалуйста, мы показали тебе это видео шутки ради. Ты не должен был им вдохновляться! — стонет Майлз, оттаскивая свинью от музыкального автомата за воротник рубашки. Хэм заливисто смеётся, и ему совершенно не до сопротивления: он держится за живот, и вокруг него ярким фонтанчиком разлетаются слёзы. Ганке смеётся, прикрыв рот рукой, но не упускает из виду слегка косые встречные взгляды других посетителей ресторана. Нуар подзывает официантку к столику, и она раздраженно смотрит на Майлза и Хэма, нерешительным жестом указывая группке следовать за ней. Сегодня им придётся дать очень щедрые чаевые. Ганке и Майлз проскальзывают в кабинку и устраиваются напротив Хэма и Нуара, игриво сталкиваясь друг с другом. Нуар осторожно снимает солнцезащитные очки, настороженно оглядывая комнату, прежде чем заменить их. Приспособление к безопасной среде — для него это едва ли не хуже, чем война. Он хотел бы, чтобы это было не так. Хэм стоит на своем месте рядом с Нуаром, и его копытца постукивают по столу в ритме той песни, которую он выбрал. Как и любая другая песня из этого измерения, она совершенно незнакома Нуару. Он чувствует, что этот плейлист очень быстро начнёт его раздражать, но он не жалуется; Хэму весело, а всё остальное не имеет значения. К счастью, Майлзу и Ганке удается отвлечь его от неприятной мелодии. Ребята начинают активную беседу, втягивая всех сидящих за столом в свои школьные анекдоты и красочные истории. В их болтовне, кажется, вообще нет скучных моментов, и они попросту не оставляют никаких пауз или пробелов — ни единой возможности погрузиться в свои мысли. И Нуар ловит себя на том, что всё время улыбается, едва замечая вес свина, нагло вломившегося в его личное пространство, пока Хэм не забирается к нему на колени, устроив маленькие копытца на его бедрах. Прошло очень, очень много времени с тех пор, как Нуар ослабил свою защиту настолько, чтобы кто-то мог оказаться так близко к нему, тем более — даже не заметив этого, но он совершенно не возражает. По крайней мере, когда это Хэм. Особенно после целого месяца разлуки. Когда он так привык к шумному присутствию всей своей паучьей семьи, возвращение в пустой дом после долгого кровопролитного дня целый месяц очень сильно давило на психическое здоровье Нуара. Тетя Мэй большую часть времени помогала бездомным и протестовала, а он был слишком взрослым, чтобы искать её утешения. Все остальные товарищи, которые у него были, тоже давно ушли. И он остался один. Это было необходимостью; у него была работа, которую он должен был сделать, нацисты, которых необходимо было убить, жизни, за которые требовалось отомстить. Не было времени ни успокоиться, ни расслабиться. Потому что комфортное спокойное существование — это то, из-за чего ты теряешь своих близких. Посещение рекомендованного Питером терапевта помогало, хотя он никогда не оставался в измерении того человека дольше, чем это было необходимо. Он запрыгивал внутрь, навещал доктора и выпрыгивал. Было бы неприятно, если бы он слишком привязался к ещё одному измерению вне того, в котором должен быть. Он пока что был у этого терапевта только дважды, но его назначения очень помогли. Нуару даже кажется, что он стал немного оптимистичнее; хотя бы на самую капельку. Приступы паники всё ещё неожиданно настигают его, и им, конечно, плевать, навестить его посреди полёта или глубокой ночью, когда он пытается уснуть, свернувшись на своей кровати, но он хотя бы может распознать их, как сейчас, и соответствующим образом справиться с последствиями. Трудно пройти через это всё в одиночку, но он справляется. Мысли о Хэме и Пени помогают, когда паника совсем близко подбирается к горлу. Хор, который к этому времени точно спел уже минимум раз пять, снова привлекает внимание Нуара, и паук не может не закатить глаза. Почему он любит этого свина, он не знает. Когда ему стало комфортно говорить, что он его любит, Нуар, в принципе, тоже не знает. Но ничуть не возражает против такого развития событий. Обслуживающая их официантка приближается к столику как раз посреди дружного приступа смеха весёлой троицы и попросту не может оторвать глаз от свина на коленях Нуара. Он чуть наклоняет к ней шляпу, надеясь, что выражение его лица достаточно хорошо передаёт что-то вроде «прошу прощения за них». Она достает блокнот, щёлкает ручкой и улыбается в ответ. Троица сдерживает смех, выпрямляясь на своих местах, и готовится сделать заказ. — Что я могу для вас сделать, сэр? — спрашивает девушка. Несмотря на молодость, волосы у неё белые. Нуара это интригует. Он указывает на пункт меню под рукой Хэма. — Один из ваших «шоколадно-молочных коктейлей» был бы восхитительно кстати, дорогая. Хэм фыркает, повторяя это слово себе под нос. Официантка краснеет, кивает и записывает заказ. Ганке и Майлз выбирают себе гамбургеры, картошку фри и молочные коктейли. Когда Хэм начинает озвучивать свой заказ, официантка слишком потрясена и сбита с толку, чтобы сразу его записать, но она быстро собирается с мыслями и исправляет свою оплошность. Стоит девушке уйти, Хэм хихикает и плюхается обратно, заставляя Ганке с Майлзом вздохнуть и начать вытаскивать наличные на чаевые намного раньше положенного времени. Нуар машинально обхватывает Хэма руками, рассеянно почесывая его за ухом. Он чувствует, как виляющий поросячий хвостик щекочет живот, и тяжело вздыхает. Это почти жалко — то, как он влюблен в этого мультяшного свина. Как он влюблён в Питера Поркера. Как легко он принимает такую судьбу. Как оказалось, разговаривать с Майлзом и Ганке ему легче, чем с большинством людей. Хэм откидывается назад, не мешая Нуару поддерживать разговор, пока не принесут напитки. Они с таким интересом слушают всё, что он говорит; Майлз — с его искренним стремлением во всём разобраться, а Ганке — с понимающим озорным блеском в глазах. Майлз утверждает, что они быстро схватывают, поэтому Нуар старается как можно меньше говорить о Нью-Йорке 1934 года, вместо этого фокусируясь на себе — он уверен, что парни не хотят, чтобы их свидание было разрушено разговорами о нацистском режиме и беспощадной жестокости. Он рассказывает о своем опыте терапии, о том, как это сейчас помогает ему. Майлз куда лучше понимает эту тему, наверное, потому что он тоже Человек-паук, но оба мальчика следят за разговором с сочувствием. Если они и замечают его нежелание говорить о том, что сейчас происходит в его измерении, то никак не акцентируют на этом внимание. — Я занялся рисованием, — признаётся Нуар, поглаживая маленький клочок шерсти на голове Хэма. И, наконец, позволяет себе комфортно устроиться в кабинке, закинув ногу на ногу. Хэм тихонько похрапывает, обхватив его в том самом полусонном состоянии, в которое он часто впадает, когда расслаблен. Он чувствует себя в безопасности в объятиях Нуара. Этот факт сам по себе является исцеляющим. И опасным. — Ты имеешь в виду, что что-то рисовал и скрываешь это от меня? Где доказательства? Я хочу посмотреть, что у тебя там есть, чувак! — Восклицает Майлз, склоняясь над столом и гремя бокалами. — К сожалению, я не думаю, что смогу принести сюда хоть какие-то работы. В любом случае, их не так уж много, просто кое-какая архитектура и портреты… подруги и её кошек, — он больше не уверен, что «подруга» — это правильный термин. Ганке оживляется. — У тебя есть другие друзья? — Интересуется парень с насмешливым благоговением в голосе. Майлз, зашипев, презрительно шлёпает его по руке. Нуар посмеивается, и его дрожь будит Хэма, вытряхивая из состояния уютной дрёмы. Майлз озадаченно смотрит на то, как Нуар и Ганке смеются. Хэм тоже невнятно, но весело хихикает, хотя вообще не в курсе шутки. Нуар натягивает шарф, прячет ухмылку и качает головой. — Да, Ганке, у меня есть и другие друзья. Ну, сейчас осталась только одна подруга; её зовут Мэри Джейн. Я уверен, что вы все знакомы с ней. Майлз по-птичьи наклоняет голову. — Ты с ней встречаешься? С тех пор, ну, как стал Питером Паркером и всё такое. Пальцы отбивают тревожную дробь по макушке Хэма, хватка становится всё крепче, и свин осторожно сжимает большую руку, держащую его за живот. — Нет, я никогда не видел в ней ничего, кроме друга. Вообще-то, я смотрел на кое-кого другого. Её звали Фелиция. Она была похожа на настоящую куклу, эта женщина. Довольно симпатичная. И обожала своих кошек. — Фу, кошки, — бормочет Хэм, щёлкая ушами. Нуар фыркает, ласково поглаживая его по голове. — Не будь таким занудой, Поркер, это тебе не идёт, — дразнится он, дёргая за ухо. Хэм фыркает и поворачивает морду вверх, скрещивая руки. — А каламбуры не идут тебе, Паркер. — Мне идёт всё, поросёнок. Майлз и Ганке напротив обмениваются понимающими взглядами. Хэм слишком занят тем, что греется и подставляет голову под почёсывания, чтобы это заметить, зато Нуар замечает всё. Что они думают насчёт них с Хэмом? Они пригласили их на это «свидание», поэтому вроде как не должны возражать, верно? Не то, чтобы они были парой. Это была бы ужасная идея, учитывая его «послужной список» в отношениях. Он заслуживает лучшей жизни, Питер. Не привязывайся слишком сильно. Хотя для этого уже слишком поздно, да? Он уже смирился с тем, что беспомощно влюблен в мультяшного свина. Единственный выход из этой отвратительной ситуации — полностью отказаться от своей новой семьи пауков, и это точно не то, что Нуар сейчас способен сделать. Он скорее умрёт, чем покинет их. Внезапно Майлз вскакивает со своего места, хватаясь за грудь. Все вздрагивают от удивления, переводя на него взгляд. — О, слава Богу. Они переключились на радио! — Он плачет, откидываясь на спинку сиденья, и вскидывает руки в молитвенном жесте. Ганке хихикает. — Ой, чепуха какая! Мы как раз почти добрались до самой лучшей части в седьмой раз! — Ноет Хэм, ничуть не расстроенный своей неудачной шуткой. Даже Нуар заметно оживляется, будучи ужасно благодарным тому, кто прервал повторяющийся плейлист. Эту песню он узнаёт. — Да-а-а, — тянет Майлз, выводя пальцами на столешнице текст, словно ловя каждое третье или четвёртое слово. Ганке наблюдает, вроде не впечатлённый, но точно полностью очарованный этим небольшим представлением. Хэм подпрыгивает на коленях Нуара, похлопывая его по бёдрам в такт, и яростно виляет хвостом. Нуар потягивает свой молочный коктейль и наблюдает за ними, не в силах сдержать робкую кривую усмешку, вспыхнувшую на его лице. Майлз кивает в сторону Ганке, когда тот запевает припев, держа его руки так, будто направляет свои слова к нему. Там что-то о подсолнухах и любви, и теперь, когда Нуар впервые слышит текст правильно, он понимает, что это довольно приятная песня. Я думаю, что твоя любовь была бы слишком большой. Он ставит свой бокал на стол, опускает обе руки, чтобы найти бокал Хэма, и берет его в свои. Свинья откидывается назад, чтобы посмотреть Нуару в глаза, и осторожно улыбается. Так реально. Так знакомо. Разве он может отказаться от этого? — Не могу поверить, что встречаюсь с поклонником Post Malone… — стонет Ганке, уткнувшись лбом в плечо Майлза. Тот смеётся, прерывая свою песню. — Не могу поверить, что встречаюсь с кем-то, кто неиронично обожает Сета Рогана. — Он забавный… — Нет, вообще ни разу! Мальчики хихикают, сплетаются друг с другом, по-видимому, совсем забыв о своей компании и сосредоточившись друг на друге. Нуар потирает костяшки Хэма большим пальцем и улыбается их невинным проявлениям привязанности. Щенячья влюблённость тоже имеет своё очарование. Влюблённых прерывает их бедная официантка, которая ставит подносы с едой, максимально приветливо улыбается, хотя в её глазах буквально плещется паника, и уходит. Они обмениваются взглядами, понимая нелепость представления, которое они устроили всему ресторану, и смеются. Когда перед ним наконец-то появляется еда, Хэм окончательно просыпается. К сожалению, чтобы есть, ему необходимы руки (как и в любом другом приличном заведении), поэтому Нуар отпускает свина, забирая свой напиток со стола и позволяя поросёнку копаться в тарелке. Они уже почти доели, когда Майлз сглатывает, сплетая руки и нервно поглаживая пальцы. — М-м-м… знаешь, у нас давно не было уроков цвета! Хочешь узнать мой любимый цвет, Нуар? — Мальчик ставит свой гамбургер на стол, вытирая рот скомканной салфеткой. Его глаза горят от нетерпения. Нуар, совсем не ожидая такой подставы, просто моргает в ответ. Хэм нетерпеливо топает ногами. — О, конечно! Он красный? Ярко-розовый? Серый? Пумперникель?.. — А пумперникель — это вообще цвет? — Интересуется Ганке, даже не думая сначала проглотить картошку фри. Майлз закатывает глаза, драматично запрокидывая голову. — Он жёлтый. Мой любимый цвет — жёлтый, — наконец сообщает парень, потирая висок. Нуар хмыкает, ёрзая на стуле. Он мало знает о жёлтом цвете. Это цвет на его кубике Рубика, это один из основных цветов, и он обычно несколько светлее по оттенку, чем другие цвета. Больше он ничего об этом цвете не знает, но ему крайне любопытно. Майлз замечает его интерес и сначала делает глоток своего коктейля, подняв руку. Он сглатывает, быстро хлопая по столу. — Ладно! Жёлтый — это радость. Это солнечные согревающие лучи. Обычно этот, эм… этот цвет ассоциируется со счастьем, но ещё может означать верность или память. Мои любимые цветы… они, ну, тоже жёлтые! Это подсолнухи, если вы… если вы не знали. Они точно были на фреске, если Нуар правильно помнит. Они определенно были именно теми цветами, которые никогда особо не нравились Нуару, но он вполне может понять их привлекательность, особенно если они ассоциируются с таким приятно звучащим цветом. — Подсолнухи… Как в песне… — Вот именно! Как в песне! Это прекрасно! — Майлз снова хлопает ладонью по столу, но на этот раз куда сильнее размахивает руками, чтобы подчеркнуть свою мысль. Нуар просто кивает, обрабатывая эту новую информацию. Память, верность, счастье. Он признаёт, что описание мальчика идеально соответствует цвету. За месяц отсутствия только три цвета крутились в голове Нуара. Когда он возвращался домой, это было его личным достижением — опознавать объекты, которые были синими, красными или пурпурными. Теперь у него будут новые предметы, которые он добавит в свою коллекцию маленьких эскизов-достижений. Первыми будут подсолнухи. Они непринуждённо уходят к другой теме, возвращаясь к еде и обсуждению текущих событий. Нуар смотрит на затылок Хэма, пока свин ест. Он размышляет, пытаясь представить, как может выглядеть желтый цвет. Он такой же яркий, как улыбка Пени? Или резкий, как отточенные движения Гвен? Может, смелый, как уверенные взмахи кисти Майлза, которыми он создаёт настоящие шедевры? Нежный, как прикосновение любовника? В конце концов они разделяют чек. Майлз платит за Ганке и себя, а Нуар должен оплатить за себя и за Хэма, так как Поркер уже потратил свои оставшиеся современные деньги на хот-дог. Нуар в любом случае не нуждается в деньгах, поэтому он рад использовать их, так сказать, «во благо». Они оставляют очень щедрые чаевые, а затем спешно покидают ресторан. Солнце садится как раз в тот момент, когда они выходят на улицу, и вместо него их путь освещают уличные фонари и знаки. Морозный воздух легонько покусывает Нуара за нос. Паук подтягивает свой шарф, чтобы поднять Хэма и завернуть в болтающиеся края, даже не спрашивая его разрешения. Довольно-сытый свин прижимается к нему, и его голова покоится на твердом плече. Он исчезает, прячется, как солнечный свет, прежде чем Майлз и Ганке успевают хотя бы попрощаться. — Я, эм, люблю тебя, Майлз. Возвращайся домой целым и невредимым, — нежно говорит Нуар, положив руку ему на плечо. Парень ухмыляется, похлопывая Нуара по руке, прежде чем повернуться, чтобы взять за руку Ганке. Нуар не уверен, понимает ли Майлз, как много для него значат эти слова. Он вежливо кивает Ганке, который «стреляет» в него, сложив пальцы пистолетиком. Они оба оборачиваются, улыбаясь через плечо человеку и его свину. — Я тоже тебя люблю. До скорого. Нуар слышит слабое возмущение Ганке, — «а почему я не получаю в ответ твоё и „я люблю тебя“?» — а потом они идут по тротуару, держась за руки. Ни один человек не отворачивается от них. Улыбка Нуара медленно гаснет, он хмурится, глядя на тихо похрапывающий сверток у себя на груди. Они могли бы вернуться в дом тёти Мэй, вернуться в пустые спальни и поспать. Они могли бы, но ночь только начинается, и Нуар знает, что он не сможет уснуть ещё несколько часов. Есть так много достопримечательностей, которые стоит увидеть. Так много неразгаданных тайн, ждущих своего открытия. Чувств, которые надо бы обсудить. — Поркер, — шепчет он, покачивая свина на руках. Хэм зевает, приоткрывая свои маленькие глазки, чтобы посмотреть на Нуара. — М? Нуар оглядывается по сторонам и, задумавшись, замирает в ночной толпе, собравшейся у стены здания. Солнце уже село, но небо всё ещё довольно ярко освещено, и он знает, что сейчас оно должно быть прекрасно. Дома небо никогда так не выглядело. — Какого цвета сейчас небо? — Спрашивает он хриплым и низким голосом. Хэм сдвигается, устраиваясь поудобнее, пока не оказывается щека к щеке с Нуаром, сидя на его правом плече. — По-моему, оно синее, но с примесью красного. — Пурпурного? — Не совсем. Нуар хмурится. — Я думал, что… — Нет, нет, это особая ситуация. Это как бы, эм, цвета отказываются сливаться. Они вроде как рядом друг с другом, и ждут, пока не сядет солнце, чтобы уже тогда слиться воедино. Это красиво! Я так думаю. Но я не уверен. Ты явно спрашиваешь об этом не то животное. — Я думаю, что это красиво, — бормочет Нуар. Хэм согласно хмыкает. — Я, кстати, уверен, что на крыше этого здания вид лучше, — Хэм указывает вперед. Они всё решают, обменявшись беглыми взглядами. Они улетают прочь, не обращая внимания на вздохи прохожих. На вершине здания Хэм устраивается на самом краю, подпинывая копытами воздух. Приглашение. Нуар садится слева от свина, сразу же накидывая пальто ему на плечи. Когда это стало рутиной? Хэм прав насчет вида: здесь намного лучше. Солнце — всего лишь искра, но оно всё ещё там, и эти лучи, кажется, прогревают Нуара до самой сути. Хэм, зевая, трёт морду о его бок. Нуар пристально смотрит на городскую крышу, пытаясь распознать те здания, которые напоминают ему его собственное время. Они отражают небо, солнце и окружающие его облака. — Значит, цвета отказываются смешиваться, да? — уточняет Нуар, когда они окончательно устраиваются. Его взгляд по-прежнему устремлен к горизонту. — Да. — Иногда они очень упрямы, правда? — Я бы сказал, только тогда, когда это действительно нужно. Хэм нервно сжимает руки. Нуар улыбается ему; его это забавляет. — Но цвета, которые получаются в итоге, крайне эффектны, не так ли? — Можно и так сказать. — Никто из нас их не видит, но вместе мы оба можем оценить их. Это поэтично. — Угум. — Сентиментально. — Ага. — Драматично. — Я же вижу, что ты там делаешь. Солнце уже почти совсем зашло, но тепло ещё окружает их. Хэм потирает руки, отрывая взгляд от заката. Нуар терпеливо ждёт. — Желтый — это как бы больше, чем просто счастье и солнечный свет. — Вот как? — Да. Я и сам не очень хорошо вижу цвета, но отлично знаю, что жёлтый — это ещё и трусость, — уши Хэма поникают, и он обхватывает себя своими маленькими ручками. — Я был ужасным трусом, не так ли? Нуар оглядывается на горизонт, на котором сейчас уже нет солнца. Как быстро это происходит. Он пожимает плечами. Он не стал бы лгать; это и правда было неотъемлемой частью Поркера. Огромная трусость. Бесконечные поддразнивания. Куча хлопот. Однако… — Не ты один, — признаётся он. Хэм резко оборачивается и вопросительно склоняет голову набок, сверкая поникшими было глазами. Нуар вздыхает, долго и шумно. Он не будет сейчас погружаться в себя. Этот момент — момент истины Хэма. Пусть это случится. Он перекидывает ноги через парапет, и отталкивается назад, чтобы сесть перед Хэмом, скрестив ноги. Он хватает свина за руки, крепко держит их, чтобы он не мог ёрзать, и наклоняется вперёд, сверля поросёнка взглядом. — Мы оба были теми ещё ослами, Поркер. Этого нельзя отрицать, — он говорит это беззаботно-спокойно, но Хэм всё равно не смотрит ему в глаза. — Я здесь единственный трус, — упрямо бормочет он. Нуар крепко сжимает лапки в своих руках. — Я самый большой трус из всех, кого я знаю, Поркер, и ты совершенно не обязан им быть. По крайней мере, не рядом со мной. Хэм шмыгает носом. — Ты не имеешь ничего против? Против всего такого… — он показывает на себя. — Такого?.. — Ну, всего лишь мультяшного? Из всех возможных причин… Нуар фыркает, поднося лапки к губам. Его дыхание окутывает их лёгким облачком пара. Хэм вздрагивает. — Питер, — шепчет Нуар, прижимаясь губами к коже, — сегодня вечером у нас было двойное свидание. Мы спали вместе. Я признался, что флиртовал с тобой. Что ещё тебе нужно, прежде чем ты перестанешь ходить вокруг да около? Хэм шмыгает носом, и его взгляд медленно стекленеет. На них, как всегда во время посиделок на крыше, дует ветер, сдувая тяжёлые слёзы по щекам свина, наконец разбивая его шутливую броню. Поркер кидается на Нуара с объятьями, и тот позволяет уронить себя на спину, пока Хэм рыдает на нём, сомкнув руки вокруг шеи железным кольцом. Когда Нуар падает, шляпа и очки с него спадают, но он совершенно беспомощен перед этими отчаянными рыданиями и всхлипами, звучащими под самым ухом. Хэм дрожит даже тогда, когда Нуар заключает его в свои объятия, сжимая так крепко, как будто свина в любой момент может унести ветром, если не прижимать его к себе. Он боится, что тот может снова убежать, даже теперь, когда его поймали. — Мне очень жаль, — Хэм всхлипывает, и Нуар не расслышал бы его слов, если бы Поркер не шептал их прямо ему на ухо. Он растирает спину Хэма, вырисовывая на ней круги тёплой ладонью, позволяя ему пережить этот срыв. Это не самый худший способ сорваться — особенно рядом с кем-то, кто готов тебя поддержать. Они одни на этой крыше, в месте, где они оказываются слишком часто, но это не страшно. Цвета неба, наконец, смешиваются в приятный оттенок; Нуар может только предположить, что это тёмно-синий. Синий, который был приручён и понят. Теперь такой знакомый. Хлюпая носом и стыдясь своего порыва, Хэм отстраняется, жалобно вытирая глаза. Нуар остаётся лежать, раскинув руки и ноги поудобнее. Он подкладывает шарф под голову, как подушку, и ободряюще улыбается своему спутнику, которому нужно чуть-чуть времени, чтобы обрести самообладание, прежде чем снова прижаться к тёплому телу. Свин водружает упавшие круглые очки обратно на нос Нуара, задерживаясь пальцами на бритых щеках, прежде чем опустить руки на грудь. Нуар, мурлыча что-то себе под нос, целует Хэма в макушку. — Я прощаю тебя, Поркер, — шепчет он. Хэм икает, и для него это провалившаяся попытка рассмеяться, а потом вздыхает. — Мне не следовало так играть с тобой. Это было… это было несправедливо. Это не оправдание, но мне было страшно. — Мгм. — Быть смешным парнем иногда так дерьмо-о-ово, но, слава Богу, ты этого не знаешь. — Ха. Ха. Ха. — Спасибо, спасибо, да, я здесь всю ночь. Поросёнок утыкается носом ему в шею. Его дыхание такое тёплое, что спокойно заменяет тепло его слетевшего шарфа. — Все ждут, что я буду счастлив и весел всё время — ну, не ты, и именно поэтому я в первую очередь к тебе и привязался. Ты такой задумчивый и сухой, это для меня в новинку. И это довольно сексуально. Помнишь, как ты ударил Майлза по лицу после двух минут знакомства? Никто не смеялся, и, чёрт, это было так смешно. — Спасибо, правда. Не надо мне льстить, дорогой. — Это не проблема. Только не позволяй этому ударить тебе в голову. Нуар щёлкает его по уху. — Выкладывай, поросёнок. Ты говорил что-то о том, что тебя не воспринимают всерьёз? — Ммм… Да. Я не знаю. У меня никогда не было серьёзных отношений. У меня был роман с МД или двумя, ну, ты знаешь, как это бывает, Человек-Паук. — Нет, я не знаю. Я что, единственный, кто никогда не встречался с Мэри Джейн? — Возможно. Ну, а у тебя когда-нибудь был просто быстрый роман? — Хм… С Фелицией, но недолго… — Я знал. Я так и знал! Нуар вздыхает. — Это не то, о чём ты думаешь. Она была… старше. Не дала нам продвинуться дальше секса, — он замолкает. — Никогда не позволяла мне дать ей любовь и защиту, которых она заслуживает. Хэм молчит. Его руки поглаживают пальцы, расчерченные сеткой серых поблекших старых шрамов. — Прости, — бормочет он. — Говоришь, у неё были кошки? — Его тон меняется на шутливый, а зубы скалятся в усмешке. — Так та кошачья шутка была из-за ревности, да? — Нуар дразнится, радуясь, что Хэм может заметить его беспокойство и сменить тему. У всех свиней есть такое шестое чувство, или это просто Хэм его так хорошо знает? Он фыркает, а затем несильно толкает Нуара в грудь, обиженный тем, что над ним смеются. — Завались! Мы были на свидании, я имел полное право разозлиться. Один из моих заклятых врагов — это кошка, если ты не знал. — Конечно. Но мы говорили о тебе. Не думай, что сможешь так легко уйти от темы, жалуясь на кошек. Раздается жалобное фырканье. — …ладно. Как я уже говорил, я никогда не был настоящим. Вообще никогда. Мне было грустно, мне было очень грустно, но я никогда не встречал никого, кто действительно понимал бы это; не в моём измерении. Пока я не встретил тебя. Это был словно сигнал к пробуждению. — А потом?.. — А потом я облажался и влюбился! Я влюбился и сделал очень глупый и трусливый выбор, — он качает головой. — Свиньи делают сумасшедшие вещи, когда влюблены. Влюблены. Хм. — А что делают свиньи, когда они влюблены? — Шепчет Нуар, поворачиваясь на бок и глядя Хэму прямо в глаза. Тот фыркает в ответ. — Я не знаю! Я паук до мозга костей, детка. Но я могу сказать тебе наверняка, что когда паук влюбляется, он должен-умереть-за-секс с самкой паука, и его съедают после случки. Нуар не уверен, должен он смеяться или нет. Хэм хрюкает, и глушит своё хихиканье, уткнувшись носом в грудь Нуару. Этот смех такой очаровательный. Он улыбается. — Хорошо, что я не долбаная самка паука, — пытается в шутку Нуар. Он правда пытается. Он ждёт ответа. Он слышит. Тишина. Он действительно… Тишина. …слышит это. Сдавленный смех. Нуар поднимает бровь. Хэм зеркалит этот жест. — Что? Почему ты… ох… ты ждал что-то вроде «нет, ты сексуальный самец паука»? Хорошая попытка, солнышко. Но я сейчас говорю серьёзно, помнишь? Теперь Нуар смеётся, и этот звук эхом разносится по крышам, срываясь в небо. Хэм ухмыляется, и его хихиканье сливается с искренним радостным смехом. И почему-то, красивые даже сами по себе, звуки их радости намного красочнее, когда они звучат вместе. Какой же ты по-настоящему драматичный болван. Артист. Они одновременно вздыхают, сдвигаясь поближе, пока не сталкиваются нос к носу, не обращая внимания на то, что крыша под ними холодная и твёрдая. — Мы теперь парочка? — Спрашивает Хэм, вытирая слезинку. Нуар повторяет это движение, поглаживая щёку свина большим пальцем. Тот вздрагивает, расцветая от прикосновения, и со вздохом прикрывает глаза. Нуар мягко, но игриво целует его в морду. — Парочка тупиц — однозначно. Хэм ухмыляется. — Значит, идеальная пара.