Паучья семья выбирается на пикник.
Пени: Мы должны устроить пикник в парке ><! [Б]итер: звучит круто Майлз: Конечно! Могу я взять с собой Ганке? ❤️ Гвен ❤️: пожалуйста, я по нему скучаю :/ ❤️ Гвен ❤️: только не говори ему, что я это сказала Майлз: <:) Прости ❤️ Гвен ❤️: >:(((( [Б]итер: очаровательн. кнешн ты можешь привести его если он пообещает не стебаться надо мной все это время. я слишком стар для этого дерьма Майлз: И хрупок. ❤️ Гвен ❤️: и слаб Майлз: И, ах да, как же я мог забыть, СТАР. [Б]итер: ха ха ха………………… все он больше не приглашен Пени: Да не гони!!! Майлз, тащи его!!! Майлз: B) ❤️ Гвен ❤️: B) Свинка Малэйни: Я принесу пирог: 0) Пени: отлично! так, отписались все кроме Нуара (;-;) Свинка Малэйни: Он придет. Не волнуйся ;0) Пени: (0u0)!!!!! Свинка Малэйни: :0D!!!!!!!!!!!!!!!! [Б]итер: :/ Майлз: Йоу, скажи ему, чтобы он принес немного своих рисунков, я хочу их увидеть. Пени: я тоже!!! Свинка Малэйни: Постараюсь >:0) Майлз выключает телефон, откидываясь на подушки. Где-то внизу Ганке с бешеной скоростью печатает что-то на своём ноутбуке, работая над эссе, которое должно быть сдано завтра утром. Его кровать окружает войско пустых и полных банок из-под энергетиков, а часть из них разбросана по кровати — так, чтобы быть под рукой. Весенние каникулы уже не за горами, и учителя сваливают огромную кучу домашних заданий и бумаг на бедных учеников. Сам Майлз, перед тем как зайти в групповой чат, скинул домашнюю работу и теперь, оторвавшись от телефона, стучит ластиком по блокноту. — Ты всё, завис? — спрашивает Ганке, даже не думая отвлекаться от стука клавиш. Майлз щёлкает карандашом, а потом нервно его прикусывает. — Нет, нет, вообще ни разу. Эй, ты хочешь пойти на пикник с нашей бандой в эти выходные? Отдохнуть от всей этой рабочей суеты? Стук клавиш прекращается — он прерывается на пару глотков чистой жидкой энергии. — Так вот почему ты писал Гвен вместо того, чтобы делать домашнее задание? — Ну-у-у, эм, частично. Это значит «да»? — Конечно. — Круто, просто отлично. Майлз опускает карандаш и смотрит на цифры в своих записях, но шум в голове мешает сосредоточиться. Он этого не замечает, но снизу снова потихоньку начинают стучать клавиши. Где-то на улице раздаётся тихий автомобильный гудок. — Ты о чём-то задумался? — негромкий голос Ганке разрывает тишину. Майлз вздрагивает от неожиданности, роняя карандаш, тут же закатывающийся куда-то под кровать. Парень переваливается через край и смотрит, как Ганке наклоняется, закрывая свой ноутбук, чтобы поднять беглеца. Когда он поворачивается и, улыбаясь, протягивает Майлзу карандаш, в уголках его глаз собираются едва заметные морщинки. Они оба слишком устали. — Не хочешь недолго что-нибудь посмотреть? — спрашивает Ганке, передавая карандаш Майлзу и поворачиваясь, чтобы вытащить Fletnix на рабочий стол. Майлз подбрасывает карандаш на ладони, прежде чем положить его рядом с тетрадью. Он слезает с койки и повисает вниз головой прямо над кроватью Ганке. Его сосед по комнате поворачивается, уперев руки в бока, и ухмыляется. — Это никогда не перестанет меня удивлять, и ты это знаешь. Очень дерзкий ход, Моралес, — он целует Майлза в щеку, прежде чем снова упасть на одеяло с беспроводной мышью в руке. Майлз хихикает, затем отстраняется, падая прямо на Ганке и выбивая из него дух. — Ты засранец! — Ганке хрипит, но не делает попытки выбраться. Майлз смеётся, маневрируя так, чтобы устроиться поперёк Ганке спиной к стене, удобно расположив ноги на его бёдрах. — Я тоже тебя люблю! — подмигивает он. Раздражённо фыркнув, Ганке запускает сериал. Они засыпают после первой же серии.***
Просыпаться рядом с тёплым телом в холодную зиму — одно из лучших чувств в мире, пожалуй, наряду со сладким вкусом шоколада и ощущением ветра, легко треплющего одежду. Когда Нуар просыпается, чувствуя тёплую тяжесть на своей груди, ему требуется несколько секунд, чтобы понять, что это не женщина, а, вообще-то, свин. Он всё ещё привыкает к этому. Поркер храпит, уткнувшись лицом в волосатую грудь Нуара, и по его левой щеке течёт слюна. Это мерзко, но мило. Сам Поркер одет только в боксеры с красными сердечками, а на груди у него небольшой клок шерсти, щекочущий рёбра Нуара. Мужчина открывает глаза, моргая спросонья, и бездумно гладит Хэма по голове. Даже во сне он прихорашивается от прикосновения и вздыхает, тихо фыркая. Сейчас ещё раннее утро, но Нуар скоро должен будет уйти на работу, и он думает, что Хэму придётся сделать то же самое. Однако пространство за пределами его тяжёлого одеяла холодное, а Поркер такой безумно тёплый. Его присутствие настолько умиротворяет, что снова заснуть слишком легко. Прежде чем он успел отругать себя за эту мысль, он задремал, крепче прижавшись к Хэму. Его паучье чутье будит его ещё до того, как раздаётся стук в дверь. Маленькие вспышки тока пробегаются по его спине, и конечности начинают пылать. Проснись, мальчик. Он вскакивает, бросая на Хэма все одеяла и подушки, какие только может, прежде чем броситься к двери, чтобы заблокировать её. Мэй едва успевает приоткрыть её, когда Нуар подставляет ногу, не позволяя сдвинуть её ни миллиметр дальше. Тётя удивлённо моргает и внимательно смотрит на племянника. — Ты выглядишь хорошо отдохнувшим, — замечает она, и её морщинистая улыбка так же прекрасна, как и всегда. Питер кивает. — Проспал. Она выгибает бровь, и в разговор вмешивается межпространственное «выговор от тёти Мэй». — Ну что ж, хватит спать, молодой человек! Хотя, боюсь, ты опаздываешь на работу. Тебе лучше поторопиться вниз. Завтрак стоит на столе, — она отпускает дверную ручку и отступает на шаг. — Я пойду в приют. Не попадай в неприятности, Питер. Нуар продолжает кивать. — Я люблю тебя, — шепчет он, закрывая и запирая дверь, прижимаясь спиной к чуть шершавому дереву и едва слышно вздыхая. Он снова чувствует себя подростком, которого ругают за то, что он прячет самогон и спички под кроватью, вот только на этот раз он прячет под простынями полуголого мультяшного зверька. Что за идиотизм. Два уха торчат из свёртка одеял на его кровати, и их яркий цвет так сильно контрастирует с окружающим миром. Нуар проводит рукой по лицу, понимая, что ему нужно побриться, и возвращается к кровати, чтобы плюхнуться на неё. Хэм вскрикивает, когда его подбрасывает от удара, и приземляется на поясницу Нуара, а вокруг его головы в мутной подрагивающей дымке кружатся звёзды. Он стряхивает их, моргая. — Доброе утро, солнышко! — смеётся Поркер, протягивая руку, чтобы помассировать мышцы Нуара. Мужчина стонет от боли и подтягивает подушку, чтобы подложить её под подбородок. — Доброго, куколка, — бормочет он в подушку. Хэм продолжает свой импровизированный массаж, старательно разминая маленькими пальчиками его спину. — У тебя такая красивая кожа, — шепчет Хэм, выводя пальцами понятные только ему узоры. — Ты хочешь, чтобы это звучало так же жутко, как и раньше? — усмехается Нуар, склоняя голову набок. Поркер наклоняется вперёд с довольно дерзкой дразнящей ухмылкой. — Разумеется. Они оба позволяют себе проснуться, пока Хэм массирует Нуара ленивыми, но медленно набирающими чёткость движениями. Когда свин заканчивает, Нуар чувствует себя прекрасно, но больше всего хочет затащить его обратно в постель и проспать ещё лет пять. Он переворачивается и падает обратно, вцепившись в Поркера обеими руками и увлекая его за собой. Поросёнок с лёгкой смесью удивления и любопытства смотрит, как Нуар прижимается лицом к его мягкому животу, — и небрежно пробегается руками по его волосам, чуть царапая кожу головы. Мужчина задумчиво прокладывает дорожку из поцелуев вверх по телу свина, пока не касается губами шеи, колеблясь, прежде чем оставить невесомый поцелуй, гораздо более нежный, чем предыдущие. Хэм выдыхает, — он даже не заметил, как задержал дыхание — его рёбра заметно опускаются. Его глаза закрыты, он заинтригован таким развитием событий, но всё равно отталкивает Нуара. — Разве тебе не нужно на работу? Нуар хмурится, водя большим пальцем по резинке боксёров своего парня. Он не особенно хочет работать сейчас, когда у него есть всё, чего он когда-либо хотел, и тем более, когда оно прямо здесь, под его губами. Поркер сочувственно улыбается и садится, чтобы поцеловать его в щёку. — Иди одевайся, — фыркает он и выскальзывает из кровати. Нуар послушно следует команде, пытаясь сосредоточиться на этом трепещущем чувстве, пока надевает водолазку, пальто и брюки. Наконец, он хватает с кровати очки и цепляет их на нос. Когда он входит в маленькую ванную комнату, Хэм уже стоит на раковине перед зеркалом и чистит зубы. Нуар почесывает его за ухом, хватает свою собственную зубную щетку — маленький подарок из будущего — и начинает свою утреннюю рутину. Они кружат друг вокруг друга, как и всегда, но теперь с куда более нежным и изящным подходом. Вместо того, чтобы осторожно обтекать друг друга, как когда-то, они намеренно вторгаются в чужое личное пространство, ища любую причину, чтобы быть ближе. Поркер выцеловывает костяшки пальцев на свободной руке Нуара, пока тот расчесывает волосы. Нуар крутит маленький кудрявый хвостик, пропуская его между пальцев, пока Поркер застёгивает рубашку. Иногда они просто останавливаются, стараясь почувствовать друг друга, как будто всё ещё приспосабливаясь к тому, что теперь это их реальность. И знаете, что? Они до сих пор не поцеловались. Поцелуй получается медленным — это ново для Нуара, но он совершенно точно не против. Хэм, похоже, тоже более чем доволен таким темпом. Это прекрасно, то, что у них есть, и Нуар находит, что он действительно счастлив. Эти мрачные мысли, навязчиво твердящие о том, что он не заслуживает такого любовника, появляются редко, когда они вместе, потому что Нуар точно знает, что Хэм более чем способен защитить себя. Он не нуждается в защите Нуара. Никто в этом измерении даже не подозревает о существовании свина. Никто, кроме него. Хотя, наверное, ему следовало бы познакомить Поркера с тётей Мэй, если он собирается так часто приглашать его. Почти каждую ночь Хэм прыгает в его измерение, прямо в его кровать, и они засыпают в обнимку. Нуар ни разу за всю свою жизнь не спал так хорошо, как со свином под боком. С тех пор как они «вместе», Нуар прилагает все усилия, чтобы писать Хэму чаще. Небольшие сообщения — например, сказать Поркеру, чтобы он хорошо провел день или был в безопасности. Свин, конечно, отвечает неприятными «смайликами» и короткими сообщениями, но они каждый раз приходят без задержек, заставляя Нуара улыбаться. Это перемены. Они небольшие, но всё-таки есть. На кухне Хэм съедает большую часть завтрака, который оставила Мэй, запихивая еду в рот быстрее, чем любой человек. Нуар грызёт свой тост, оттягивая неизбежное: покончив с едой, Хэм уйдёт, а Нуар отправится на работу. Теперь, когда его кровать не всегда пуста, большинство дней не так ужасны, но он всё равно должен пройти через них. Поросёнок облизывает губы, хрюкает и виляет хвостом. — Вкус-ня-ти-на! Твоя Мэй определенно готовит более скверное блюдо, чем моя! — Хэм относит тарелки в раковину и бросает их туда, отряхивая руки. Нуар, следуя его примеру, включает воду, чтобы вымыть посуду. — Ну, она, конечно, не учёный-ядерщик, но прекрасная женщина. Для меня будет честью встретиться однажды с твоей, — отвечает он. — Я ещё не был в твоем измерении. Хэм фыркает со своего места на столе. — Может быть, скоро. Я хочу, чтобы твой первый раз там был особенным! Слушай, Пени хотела устроить пикник в эти выходные, может, после этого мы сможем переночевать у меня дома. При упоминании о молодой девушке Нуар кусает себя за щеку. Он не разговаривал с ней лично с той ночи, боясь того ущерба, который причинил, поэтому их общение было минимальным. Поркер замечает его молчание. Он ковыляет к нему и обнимает, что-то тихо напевая себе под нос. Нуар целует поросёнка в лоб, складывает полотенце для рук и отбрасывает его в сторону, чтобы взять руки Поркера в свои. Мужчина решительно сжимает лапы в своей хватке. — Я приду. — Отлично! Я пеку пирог, так что лучше принеси что-нибудь вкусненькое. Пусть тётя Мэй приготовит блюдо! Или, может быть, принесёшь что-нибудь вегетарианское для Пени? — Хэм снова чмокает его в щёку, прямо в выцветший шрам, и спрыгивает со столешницы. — Ладно, мне пора возвращаться! Увидимся позже — вечером, хорошо? В то же время, что и всегда? Напиши мне, Люблю тебя, детка! — С этими словами он нажимает нужные кнопки на браслете, вызывая портал в своё измерение. И прыгает внутрь, посылая воздушный поцелуй, перед тем, как исчезнуть. Поцелуй парит в воздухе небольшим сердечком даже после того, как мультяшка исчезает, и Нуар осторожно протягивает руку, чтобы коснуться его. Он чувствует на кончиках пальцев легчайшее прикосновение, а потом сердечко исчезает с грохочущим хлопком. Питер идёт на работу с кривой улыбкой, спрятанной под шарфом.***
К сожалению — хотя это вовсе не становится неожиданностью, — его улыбка длится недолго. Любовь может помочь только тогда, когда сталкивается с суровой реальностью времени. В тот день на работе Питер расследует убийство троих детей, и есть подозрения, что их убили собственные родители, устроив себе ночь наркомании и безумия. Тела родителей изуродованы до неузнаваемости, но считается, что они сами причинили себе вред. По городу гуляет новый наркотик: он притупляет разум и затмевает боль, стирая даже намёки на неё, — неудивительно, что это до сих пор во всех случаях заканчивается смертью. Питер стоит над телами двух маленьких девочек и маленького мальчика, его руки дрожат, а в горле стоит ком. Медленно и почти мучительно солнце ползёт по унылому небу. Кровь. Расчлененное тело. Пустые глаза. После этого день точно не становится лучше. День превращается в ночь, и одна работа сменяет другую.***
Надев маску и очки, Нуар скользит среди теней в тёмных переулках, насторожившись, подобравшись, внимательно выискивая малейший след опасности. Теперь он носит с собой новое ружьё — не то, чтобы он собирался хоть когда-нибудь им воспользоваться, но это было что-то вроде последней линии обороны. Тем не менее, его вес сегодня вечером весьма ощутим, особенно после мыслей о Пени, крутившихся в голове весь этот невыносимо жестокий день. Убитые дети, раненые кем-то, кому они доверяли заботиться о них. Нуар, пугающий ту единственную девушку, которую он больше всего хотел защитить. Может быть, пикник — очень плохая{хре-но-ва-я} идея. Берегись, мальчик. Что? Слишком погружённый в этот безобразно спутанный ком мыслей в своей голове, Нуар не замечает человека, затаившегося за углом, пока ржавое лезвие не оказывается глубоко в его боку. Резкий боевой клич распугивает пригревшихся у стен голубей. Нуар потрясённо хрипит и запоздало выбрасывает кулак, попадая нападавшему в челюсть. Она отвисает с мерзким громким треском, но мужчина не отшатывается, продолжая атаку, всё глубже вдавливая нож, пока по рукаву расползается мокрое багровое пятно. Его бешено блестящие глаза расфокусированы, а низкий прерывистый рык напоминает загнанную собаку. Осознаёт ли он вообще сейчас свои действия? Нуар сопротивляется искушению закричать от боли, вместо этого пытаясь использовать свою мутантскую силу: он ломает человеку руку в локте — красиво и чисто — и валит его на землю, поймав в ловушку тёмной паутиной. Нападавший падает на бок, широко распахнув безумные глаза. Он никак не реагирует на боль, просто продолжает изо всех сил рваться из пут, пока из его рта клочьями летит пена. Нуар отскакивает на несколько футов, но далеко не уходит, пока его разум не начинает яростно гудеть. Пока он не осознает, что его окружают люди в костюмах, а в его боку всё ещё торчит грязный нож. Отлично. Один из мужчин делает шаг вперёд; руки в белых перчатках, волосы, блестящие от геля, зачёсаны назад. Он гордо носит на груди устрашающий символ. — Ну, что скажешь, Человек-паук? Впечатлён? — у него сильный акцент. Отвратительно. Нуар сжимает нож и делает глубокий вдох, прежде чем выдернуть его. Он давит крик боли, заменяя его рваным хрипом, и бросает нож на землю, прижимая левую руку к открытой ране. Или он чем-то заткнёт её, или истечёт кровью. Не то, чтобы он был против небольшой кровопотери. — Я — впечатлён? Кем, этим придурком? Дай угадаю, ты накачал этого человека наркотиками для собственной выгоды в качестве какого-то эксперимента? — злобный богатый тип, они все были одинаковы, предсказуемы. Но, к сожалению, это не отменяло того факта, что они были опасны. Если это тот же новый наркотик, Нуар мог считать, что ему повезло, раз он отделался одной-единственной раной. Белые перчатки раздражающе-медленно хлопают, когда мужчина, ухмыляясь, чуть наклоняет голову. — Очень умно, мистер Паук. Но этот печальный мешок мусора — не единственное, что мы накачали наркотиками, — мурлычет он, кивая на брошенный нож. — Мы пришли подготовленными. Требуется секунда, чтобы его слова сложились, как паззлы, в цельную картинку, но как только они соединяются, горло Нуара сжимает спазмом, и он кричит от боли, пока его крики превращаются в сдавленное бульканье. Он шатается, падает на колено, а рана, прижатая рукой, вспыхивает невообразимой болью. Его зрение расплывается, двоится, туманится. Белые перчатки со скрипом натягиваются, когда мужчина нависает над Нуаром, а его товарищи-солдаты смыкаются в плотный круг. Некоторые вытаскивают свои пистолеты, готовясь наполнить его ядом гораздо более милосердным, чем тот, которым он обязан своему нынешнему затруднительному положению. — Ты был настоящей занозой в заднице, Человек-Паук. Мои люди не смогут обеспечить свои семьи, если ты изобьёшь их до полусмерти! Не говоря уже о том, что ты вечно вмешиваешься в наши планы. И я просто не могу это так и оставить, верно? — Эти отвратительно белые перчатки исчезают в карманах куртки, а потом возвращаются, направляя два пистолета на Нуара. Два? Или четыре? Может быть, только один? Нуар не может сказать точно. Он почти ничего не видит и даже не может нормально открыть глаза. Его тело такое тяжелое. Мир вращается с безумной скоростью. Сознание покидает его тело. Вот оно. Он думает, что рано или поздно кто-то да должен был удачно напасть на него. Точно так же, как он неожиданно обрёл счастье. Твоя работа на этой земле ещё не закончена, маленький человек. Что? Вставай. Ах, верно, он ещё не может умереть. Он всё-таки хочет пойти на пикник. Паучья сила внутри него вспыхивает и жгучей волной разливается по телу. Серые глаза широко распахиваются за стёклами очков. Глаза человека, у которого есть семья, к которой нужно вернуться. Нуар может поклясться, что видит красный. С вновь обретенной жаждой жизни паук прыгает в воздух, чёрные ниточки паутины безупречно находят свои цели, впиваясь в них, как голодные змеи. Ослепленный яростью, отчаянием, — и небольшим количеством экспериментальных наркотиков, — Нуар ломает несколько костей в каждом теле, с которым случайно вступает в контакт. Его вены ревут от огненной смеси ярости и абсолютного первобытного инстинкта, когда он бьёт, давит и крошит. Он в отчаянии. Он в бешенстве. Он хочет лично управлять их страданиями. Пистолет остаётся в кобуре. К тому времени, когда их лидер падает на землю без сознания, каждый палец в этих уже-не-белых перчатках сломан, а сам Нуар близок к обмороку. Кровь его врагов, смешиваясь с его собственной, уродливыми кляксами пачкает одежду. Я умираю. Ты должен жить. Почему ты разговариваешь со мной только тогда, когда я умираю? Хватит наглости. Беги — сейчас же. В соответствии с указаниями Нуар умудряется вернуться обратно в свой район, но падает без сил всего в нескольких кварталах от дома. Приложиться головой о кирпичную стену какого-то здания — не идеальное исполнение приказа, но он всё-таки добрался. Нуар сползает по стене на землю, задыхаясь и хватаясь за бок. Это так больно, что тело почти немеет. Он едва может дышать — даже без маски. Всё вокруг погружено во тьму. Происходящее медленно на свои места. Не в силах ни двигаться, ни видеть, Нуар лихорадочно соображает. Он что, паникует? Или просто умирает? Или и то, и другое? Неужели этот наркотик был смертельным даже для человека с ускоренными регенеративными способностями? Неужели Хэм ждёт его дома? Он отключается.***
Поркер шагает вперёд-назад возле кровати Нуара, и его маленькие копытца звонко стучат по деревянному полу. Он не беспокоится, — пока ещё нет — но он не зря известен очень маленьким запасом терпения, которого сейчас явно не хватает. Он уже почти час сидит в комнате своего парня в одиночестве и ждёт его, однако в этом доме нет ни малейших признаков присутствия нужного ему человека. Хэм понимает, что быть Человеком-Пауком — это работа, которая очень хреново подгоняется под какое бы то ни было расписание, но он был бы крайне признателен даже крохотному сообщению. Может быть, быстрому «Прости, что опоздал!» или «Отмена на сегодня», — чёрт, этого было бы более чем достаточно. Знаете, на самом деле, чего угодно было бы достаточно, только не этой мерзкой тишины. В этой спальне почти нечего делать, кроме как рыться в тусклой коллекции окровавленных ножей Нуара (а это грубо) или нюхать его грязное белье (тоже грубо и отчасти извращённо), и Хэм не может рискнуть, чтобы уйти незамеченным. Тетя Мэй уже дома, когда он прыгнул через портал, так что всё это время ему приходится скрываться. Сначала ему было скучно, поэтому он прокрутил ленту в телефон и поболтал с несколькими друзьями, а потом даже попытался несколько раз позвонить Нуару. Но ответа как не было, так и нет. Затем он замечает, что Мэй беспокойно расхаживает по кухне, бормоча себе под нос что-то о своём непутёвом племяннике и полицейском рапорте, лежащем неподалёку. Он звонит Нуару ещё несколько раз, набирая текст с предельной скоростью, на которую способны его маленькие лапки. Но ответа нет. Наконец, он нервно прыгает по всему периметру комнаты, крепко сжимая кулачки и совсем не замечая, что все запястья уже ободраны от беспокойного расчёсывания. — Чёрт… — шипит он, останавливаясь как вкопанный. Судя по всему, не помешало бы немного порыскать по городу, верно? Хэм, конечно, не профессионал в плане скрытности, но он всё-таки Человек-Паук, поэтому с тем, чтобы спрятаться от любопытных глаз этого измерения, не должно возникнуть особых проблем. Всё, что ему нужно сделать, это вынюхать Нуара, убедиться, что этот засранец в порядке, а затем вернуться к нему домой и ждать. Как жаль, что в этих историях всё не так просто.***
Когда Хэм наконец-то находит источник прогорклого запаха крови, забивающего нос и лёгкие, он почти готов упасть в обморок от силы этой вони. Но в засранном переулке, привалившись к забрызганной кровью кирпичной стене, стоит его парень, рвано дыша ртом, и всё его лицо покрыто каким-то тёмно-серым веществом. Хэм может только предположить, что это тоже кровь. На трясущихся негнущихся ногах он приближается к Нуару, не зная, куда девать дрожащие руки. На его костюме видна дыра, а за ней, кажется, колотая рана. И это всё? Всего лишь колотая рана? Нет, Нуар сильнее обычных повреждений, здесь что-то не так. Хэм осторожно похлопывает его по плечу, настороженно ожидая ответа. — Детка? С тобой все будет хорошо, верно? Я… Я позвоню Питеру, и… и мы отвезём тебя в больницу, — заикаясь, бормочет Поркер. Он очень напуган. Он просто в ужасе. Ничего подобного никогда не происходит в его измерении. Нуар дёргается, подаваясь на звук его голоса, и влажный кашель прерывает его болезненное дыхание, хотя мужчина не приходит в сознание. Хэм сжимает его руку в перчатке, пока набирает номер Питера, съёживаясь от ощущения липкости на ладони. Каждый гудок ощущается как ещё один удар в живот. — Алло? — Питер, Питер, нам нужно… нам нужно в больницу. Нуар ранен и… и… — Пришлите мне ваши координаты, я уже иду, — отвечает мужчина твердым голосом. Хэм улавливает взволнованный вопрос Мэри Джейн, прежде чем бросает трубку, нащупывая свой браслет, чтобы отправить своё положение в пространстве Питеру. Он пытается сам оценить повреждения, пока ждёт помощи, и снимает верхнюю одежду Нуара слой за слоем, чтобы осмотреть его рану. Хэм подозревает, что если бы Нуар не был таким же монохромным, как и его чёртов мир, то опухоль вокруг раны была бы крайне неприятного цвета, и зрелище перед ним стало бы ещё хуже. Что бы там не случилось, Нуар просто не может исцелиться сам по себе, и это ярчайший маркер огромных проблем. Хэм осматривает его тело в поисках других повреждений, но не находит ничего, кроме нескольких синяков и неглубоких порезов. Что случилось? Может, травма головы? Какие-то внутренние повреждения? Отравление? Хэм грызёт свою свободную руку, свернувшись калачиком на целом боку Нуара. Он дрожит от страха; это то, к чему он вряд ли когда-нибудь будет готов, потому что кровь очень редко проливается в его измерении. По какой-то причине мысль о том, что Нуар действительно может получить серьёзные травмы, никогда не приходила ему в голову, никогда не казалась реальной возможностью. Но это не мультик, а реальная жизнь, и Хэм впервые по-настоящему переживает её. Когда Питер вываливается из портала вместе с Гвен, Хэм слишком потрясён, чтобы помочь им донести Нуара. Он тащится за ними в другое измерение, прижав уши, и его руки дрожат.***
В больнице Хэм сидит один в приёмной на пластиковом стуле и чувствует себя ещё большим животным, чем когда-либо. Люди пристально пялятся, а его трясёт, как чихуахуа. Паучье чутьё захлёбывается в крике. Люминесцентные лампы ослепляют. Паучий костюм весь в серых пятнах. Все чувства обострены до предела, и только поэтому он слышит неровное дыхание Нуара, доносящееся из соседней комнаты, неистовый писк монитора и требования врачей. Плотно прижатые к голове уши не сильно помогают заглушить звуки человеческих страданий, но Хэм правда пытается. Питер и Гвен возвращаются от стойки регистрации всего через несколько минут, но Хэму кажется, что за это время успевают пройти годы. Питер опускается перед ним на колени и машет рукой перед носом. Это не вызывает совершенно никакой реакции. — Хэм? Ты в шоке, приятель. Я собираюсь забрать тебя и перевезти домой, ты не против? Кивни, если согласен. Он может слышать всё. — Питер, кивни, если всё в порядке. Он кивает. Знакомые, но слегка безразличные руки поднимают его с сиденья и крепко прижимают к себе. Это так привычно, но совершенно неправильно. Это не его Питер. Но это немного помогает. Уткнувшись лицом в грудь Питера, он не замечает, как они выходят из больницы и устраиваются в кофейне неподалёку. Он трясётся в объятиях мужчины, прижимаясь к нему лбом и зажмурив глаза. Проходит немало времени, прежде чем белый шум, поглощающий все мысли, затихает. Свежий кофе дразнит приятным ароматом, и фоновый шум здесь не так уж плох. От соседних столиков доносится тихая болтовня, звяканье чашек и едва заметный намёк на музыку откуда-то сверху. Гвен и Питер разговаривают вполголоса, потихоньку потягивая свой кофе. Грудь Питера не такая твёрдая, как у Нуара, и на ней не так удобно лежать. Его рукам не хватает той силы, того стремления защитить, которое исходит от Нуара. От него пахнет машинным маслом, потом и немного — женскими духами. Всё не так, всё по-другому, но ни в коем случае не хуже. Он мягкий и дружелюбный. Он — ещё одна часть их большой семьи. Осознав это, Хэм немного расслабляется, перестаёт мёртвой хваткой цепляться в свои уши и кладёт руки на паучий костюм Питера, который довольно вообще-то отлично видно под курткой. Питер перекладывает Хэма в более удобную позу, отставляя кружку подальше, чтобы почесать свина за ушами. — Чего-нибудь хочешь? Воды? Кофе? — Тихо спрашивает он. Хэм отрицательно качает головой. — Ладно. Если вдруг что-нибудь понадобится, просто спроси. Это первый раз, когда ты сталкиваешься с чем-то таким?.. Молчание — это вполне ясный ответ. Гвен придвигается ближе, заправляя прядь волос за ухо. Волосы у неё распущены и немного вьются, а под глазами глубокие тени. Сегодня она ещё не спала. — Врачи сказали, что он отравлен, но у них есть всё необходимое для лечения. Они уже несколько десятилетий пользуются этим лекарством, и у яда нет ни единого шанса. С ним всё будет в порядке, — шепчет она. Хэм икает, продолжая дрожать всем телом. Это хорошая новость, если, конечно, врачи говорят правду, но она мало чем помогает облегчить его шок. Питер и Гвен сидят рядом, спиной к остальному залу, защищая его от любопытных взглядов. Они слегка отвлекают его разговорами о фильмах, мультфильмах и комиксах. В какой-то момент Гвен вытаскивает статью, в которой говорится о последних тенденциях в моде и описывает их ему, а Питер время от времени вставляет сомнительные комментарии в их поддержку. Всё кончено ещё до того, как Хэм это осознает.***
Медленно, в течение целого часа, Хэм успокаивается, тихонько зевая, и, наконец, засыпает. Грудь Питера вся в слёзах и соплях, но это будет несложно смыть. Он гладит свина по волосам, чувствуя, как слипаются глаза. Гвен клюёт носом рядом, положив голову ему на плечо: она выпила только половину своего кофе. Питер мягко поводит плечом. — Эй, рок-звезда, пора идти, — шепчет он. Гвен моргает и зевает, потягиваясь перед тем, как протереть глаза, бросая взгляд на спящего свина на руках у Питера. Он отвечает своей лучшей утешительной улыбкой. — Я приючу его сегодня вечером. Уверен, Эм-Джей не будет возражать. В любом случае, она всегда хотела собаку. Гвен хихикает, снова зевает и помогает Питеру подняться на ноги. Они бросают свой кофе и уходят, морщась от холодного ветра. Гвен нервно потирает руки, затем стискивает Питера и Хэма в крепких объятьях и быстро отстраняется, пытаясь скрыть то, как покраснели её щёки. — Доставь его домой в целости и сохранности. Напиши мне, если получишь какие-нибудь новости, — Питер тихо посмеивается про себя над её сдержанностью. — Так точно, шеф, будет сделано. А ты иди проспись немного. Спасибо, что помогла мне сегодня вечером. Гвен легонько ударяет его по руке и улыбается уголками губ. — Для друга — всё, что угодно, — говорит она и прыгает в портал. Когда Гвен исчезает, Питер остаётся один и плетётся по улицам, пытаясь не разбудить свина на руках, пока они не доберутся до дома. Он надеется, что Эм-Джей не будет возражать против объятий с поросёнком, потому что он вообще не уверен, что сможет выдержать чувство вины, если позволит Хэму спать сегодня одному.***
Что бы ты ни делал, мальчик, твои близкие всегда будут страдать, неважно — от твоей руки или по вине других. Что? Почему? Боюсь, потому что такова воля этого мира. Я не уверен, что хочу это принять. У тебя нет выбора, мальчик. У меня нет выбора? Нет. И никогда не было. … Тебе нечего сказать? … Хорошо. Если ты продолжишь сражаться, я буду здесь.***
Просыпаться в одиночестве в холодную зимнюю ночь в незнакомой постели — одно из худших ощущений в мире, где-то рядом с «раненым и отравленным со всей дури приложиться головой о кирпичную стену». К тому же, какое-то время после получения сотрясения мозга, эта самая голова отвратительно раскалывается. Нуар резко выныривает в реальность, широко раскрывая глаза и задыхаясь, пока его мышцы сводит спазмом. Техника «будущего» окружает его, издавая негромкое гудение и жужжание. К нему тянутся какие-то трубки, а в кожу воткнуты иглы. «Это больница», — наконец-то доходит до него. И он — пациент. Его маска снята. На самом деле, вся его одежда уничтожена. Кто его сюда привёл? Конечно, это не его измерение, так что, скорее всего, это был Питер? Его Питер? Дерьмо. Хэм ждал его, а он ушёл и умудрился потерять сознание. Неужели это Хэм его нашёл? С ним всё в порядке? Знает ли Поркер, что он жив? Что он очнулся? Где-то раздается неистовый писк. Нуар слабо дергаёт провода от капельницы, едва способный сжать ладонь в кулак, но резко замирает, когда вбегает медсестра. — Так, эй! Оставьте их там, где они были! — Восклицает она, подбегая к нему со стаканом воды в одной руке и подносом с едой в другой. Нуар хмыкает, откидываясь на подушку и прикрывая глаза. Медсестра раскладывает рядом с ним то, что принесла, тихо шаркая туда-сюда по палате. Нуар жаждет сорваться с места, бежать, получить ответы, но он продолжает лежать. Похоже, здесь нет никакой опасности, по крайней мере — сейчас. И он должен признать, что чувствует себя немного не в своей тарелке. Самую капельку. — Ух ты, — шепчет медсестра, — вы действительно очень похожи на него. Он поворачивает голову, приоткрыв один глаз. У неё темная кожа в веснушках, длинные вьющиеся волосы и широко раскрытые удивлённые глаза. Заметив его внимание, она отшатывается назад, спотыкаясь об стул. — О Боже, мне так жаль, я думала, что вы снова уснули! Нуар снова закрывает глаза и вздыхает. Он так устал. — И на кого же? — Спрашивает он, а потом понимает, как сильно пересохло горло. Медсестра снова подходит к его койке и протягивает стакан с водой. Там есть соломинка, и девушка придерживает её у губ Нуара. Он кивает, принимая помощь, и осторожно пьёт маленькими глотками. — На Питера Паркера… Человека-Паука. Он пришёл вчера вечером с вами, девушкой и их домашним поросёнком. Он тоже был одет в очень симпатичный маленький наряд… я имею в виду поросёнка, конечно. Нуар хмыкает, собираясь выпить весь стакан до дна. Это имеет смысл; Питеру было бы проще всего справиться с травмами, а Гвен — самый хорошо подготовленный паук из всех оставшихся. Хэм правильно сделал, что позвонил им. Хотя безумно жаль, что до этого дошло, но, увы, это уже никак не исправить. — А я могу их увидеть? — Его голос срывается. Медсестра ставит пустой стакан на столик и протягивает ему ложку чего-то, что он не может опознать. — Нет, пока вы не поедите и не отдохнёте. Он отворачивается от ложки, прищурившись. — Я вполне способен сам справиться с приёмом пищи, мэм. — Нет, не способны. Ешьте, — настаивает она. На самом деле он действительно не может сам себя накормить, потому что у него едва хватает сил повернуть голову, не говоря уже о том, чтобы поднять руки. Но ему не нравится, что такая милая молодая леди вынуждена тратить своё время на то, чтобы покормить его с ложечки. Осознав, что у него нет выбора, полностью побеждённый, он закатывает глаза и открывает рот. Она кормит его в течение следующих десяти минут. Глотать больно: горло почему-то саднит, поэтому процесс занимает больше времени, чем обычно. К тому времени, когда тарелка почти полностью пустеет, Нуар почти задыхается, по его виску катится пот, а боль горячими волнами обжигает тело. Его милая медсестра, имя которой он никак не может прочитать, вводит ему обезболивающие, как только они заканчивают свой сеанс кормления. Когда жидкое лекарство вливается в него, Нуар чувствует, как его мышцы расслабляются. Это рай для его измученного тела. Он проваливается в глубокий сон.***
Следующие несколько раз, когда он просыпается, он проходит через ту же самую процедуру: еда, питьё, сон, повтор. Медсестра, к которой он привык относиться с большим энтузиазмом, саркастична и не позволяет ему указывать ей, что делать, но она очень мила. Нуар ценит ту терпимость, которую она проявляет к старому дураку вроде него. Врачи также посещают его время от времени, чтобы собрать результаты и изменить дозировки лекарств. Они почти не разговаривают с Нуаром, и он тоже не особо стремиться с ними поговорить. Он, если честно, никогда особенно не любил докторов. — Мы связались с вашими друзьями, и они смогут увидеть вас в приемные часы всего через неделю, если ваше здоровье будет по-прежнему улучшаться! О, и ваша группа эмоциональной поддержки в виде поросёнка тоже. Я до недавнего времени даже не знала, что они существуют! — Докладывает медсестра, сидя у его постели. Нуар теперь хотя бы может сам себя накормить, но она всё равно составляет ему компанию. Там, дома, больницы скучны, когда ты не умираешь, но здесь в них тебе позволяют смотреть телевизор и фильмы. Нуар многое узнает о «Друзьях» и диснеевских принцессах. Тиана — однозначно его любимица; она напоминает ему одного яркого молодого человека, которого он знал раньше. Что касается связи, то здесь нет каких-то особых правил насчёт телефонов, но Нуар всё равно мало привязан к этому устройству. Пока больница держит его друзей в курсе последних событий, он не беспокоится об этом, и ему незачем сообщать им о своем здоровье. Он всё равно не знал бы, что им сказать. Медсестра снимает перчатки, как раз закончив промывать его колотую рану. — Спасибо тебе, дорогая. Скажи, есть ли шанс, что я смогу надеть нормальную одежду? — На всякий случай уточняет он. Он никак не может — да и не особо хочет — привыкнуть к мысли, что его паучья семья увидит его в таком состоянии. — Ну что ж, сэр, нам нужно, чтобы вы оставались в халате, пока ваша рана не заживет, а вся остальная одежда, к сожалению, в крови и изрезана… — Изрезана? — Он чувствует себя так, как будто падает в бездонную пропасть. Она замечает его панику, сцепляет пальцы вместе и принимает извиняющуюся позу. — Нам пришлось разрезать ваши вещи, чтобы добраться до раны. В остальном всё в порядке, и все части находятся в сумке вместе, но я не думаю, что вы сможете снова носить их в ближайшее время. Нуар отодвигает свой поднос, отчаянно пытаясь успокоить бешеное биение своего сердца. Где-то на краю сознания настойчиво звучит сигнал тревоги. — Я бы хотел побыть один, если вы не против, — цедит он сквозь стиснутые зубы. Он не хочет устраивать скандал в присутствии постороннего человека. Она встаёт, качая головой. — Простите, мистер Паркер, но я не могу уйти, если вижу признаки беспокойства. Что вы обычно делаете, чтобы свести на нет приступ панической атаки? Он смеется, крепко зажмурившись. Его трясёт, и он никак не может выровнять дыхание. — А вы можете сказать, что делать? — Да. В конце концов, я же профессионал. Вам нужен физический контакт? Молчание? Музыка? Приглушённый или выключенный свет? Он качает головой, сжимая простыни так, что костяшки пальцев белеют. — Я не знаю. — Хорошо. Просто знайте, что здесь вы в безопасности. Дышите вместе со мной, хорошо? Они дышат вместе. Сразу же после того, как прилив адреналина иссякает, Нуар теряет сознание от усталости.***
Последующие дни проходят очень похоже: он то впадает в лихорадочный сон, то выходит из него, задыхаясь и медленно проваливаясь в панику. Обычно это редкое явление, но в последнее время голос внутри него посещает его всё чаще. Нуара развлекает мысль, что, возможно, этот бог-паук действительно заботится о нём — хотя бы немного — и хочет составить ему компанию в момент его слабости. Это полная чушь, и он это знает, но сейчас ему просто жизненно необходим любой повод отвлечься и поговорить.***
Как долго ты ещё собираешься тратить здесь своё время? Я очень устал. Как и я, — а всё из-за твоей небрежности. Я дал тебе силы, мальчик, не для того, чтобы ты их игнорировал. Прости. Извинения не принимаются. Я тоже тебя люблю. Какой потрясающий инфантилизм.***
Он плавает в пространстве своего разума, обнажённый как телом, так и душой; его окружает слишком тёмная паутина и длинные нечеловеческие конечности. Паук маячит где-то наверху, слишком близко, чтобы было комфортно, но всё ещё сохраняя приличное расстояние. В пустоте сверкают восемь почти что безразличных глаз. Это пространство — промежуточное состояние сознания, где-то между его безумными жизнями. Здесь есть только Бог. Только человек и его Бог-паук.***
Эй, у меня к тебе вопрос. Продолжай. Почему мне так долго не удается прийти в себя? Я думаю, это потому, что тебе не хватает решимости, мой мальчик. А, это звучит похоже на правду… Не надо так расстраиваться. Я ожидаю от тебя большего. А что, если… Я не хочу делать ничего большего? Тогда ты глупец и трус. А ты — уникум, детка.***
— К вам посетитель, — однажды в полдень сообщает медсестра. В этот день ему разрешают принять одного посетителя, считая, что его здоровье достаточно стабильное. Позади неё маячит высокая фигура, очень похожая на него самого. Питер следует за медсестрой в палату, держа в каждой руке по пластиковому пакету. Она извиняется и машет рукой на прощание, прежде чем уйти. Питер падает в кресло рядом с кроватью, тёмные круги под его глазами выглядят почти так же хреново, как его тень в пять часов. Нуар сидит, скрестив руки на груди, ужасно благодарный за то, что у него в кои-то веки есть настоящая компания. — Как дела, старина? Пришёл, чтобы поиздеваться надо мной? — Это ужасно! Как ты, чёрт возьми, справляешься с этой свиньёй?! — Питер стонет, откинув голову назад. Нуар впервые за последние дни расплывается в кривой усмешке. Питер падает вперёд, упираясь локтями в колени и запуская руки в растрёпанные волосы. Нуар наблюдает за ним, откровенно забавляясь. — Как он там? — Спрашивает он. Питер садится нормально — ну, по крайней мере, более-менее ровно — и вытягивает ноги. На этот раз он хорошо одет, что само по себе удивительно, но каким-то образом ему всё равно удается выглядеть как ходячий хаос. — Очень переживает. На потолке постоянно следы от поросячьих копыт. Он ест, бродит, где попало, и спит. Теперь мне точно никогда не будет нужна собака. Нуар посмеивается над его раздражением. Питер удивлённо поднимает бровь. — Ты прав, он не собака. Он такая же огромная катастрофа, как и все мы. — И каким-то образом я оказался привязанным к нему. — Ладно, хватит ныть о любви, я не хочу слышать о твоей странной жизни и сомнительных свиданиях, мне этого достаточно и от твоего поросёнка, — Питер поднимает сумку и бросает её на колени Нуару. — Вот, я взял кое-что из твоего измерения, подумал, что это поможет. Оставил записку и для твоей Мэй, сказал, что ты остановился у подруги по делам или что-то в таком духе, — он пожимает плечами, как будто это ничего не значит. В сумке лежит один из альбомов Нуара, несколько карандашей, кубик Рубика и его очки. — Спасибо, — говорит он, надевая очки и вытаскивая кубик. — Не проблема. А ещё у меня есть для тебя смена одежды и кое-какие туалетные принадлежности. Я так и думал, что они тебе понадобятся. Надеюсь, ты не против спортивных штанов и толстовки. Кстати, носки выбирал Хэм, поэтому они такие отвратительные. Нуар берёт другой пластиковый пакет почти в восторге от того, что наконец-то переоденется в нормальную одежду. Питер позволяет ему немного уединиться, чтобы привести себя в порядок и сменить тряпки. Нуар отчаянно нуждается в душе, но и та малость, с которой он может работать, всё равно творит чудеса. Закончив приводить себя в порядок, он снова ложится на койку, уже чувствуя подступающую тянущую боль. Врачи сказали, что он будет чувствовать последствия отравления ещё несколько дней, и что ему очень повезло, что он вообще остался жив. Нуар мысленно суммирует свою удачу с паучьей регенерацией, хотя сейчас это не слишком ему помогает. — Ты чувствуешь себя лучше? — Спрашивает Питер. Нуар бесцельно щёлкает своим кубиком, закрыв глаза и откинув голову на мягкие подушки. — Когда-нибудь, возможно, так оно и будет. Питер задумчиво почёсывает подбородок. По правде говоря, они почти ничего друг лругу так и не сказали. — Они сказали, когда тебя выпустят? Я, эм, положил тебя под свою медицинскую страховку, потому что формально ты — это я, так что… — он замолкает. Нуар приоткрывает один глаз. — Ещё неделя или около того. Возможно, мне понадобится физиотерапия, просто чтобы снова встать на ноги, — он осматривает свой кубик. — Я бы сказал, что нацисты делают чертовски хорошие яды. — Тьфу ты, — шипит Питер. Он не самая любимая компания Нуара, но, наверное, будет лучше, если сегодня с ним будет именно Питер. Нуар не в лучшей форме, и изо всех сил пытается сделать хоть что-то ещё, кроме попыток подвинуться и сомнительного бормотания. Они смотрят телевизор в уютном молчании, пока не возвращается медсестра — её зовут Ноэль, наконец читает мужчина, — и не приносит еду и лекарства. Питер обещает пойти домой и сообщить Хэму из первых рук, что Нуар в порядке, а затем уходит. — Ну как, хорошо сегодня провели день? — Спрашивает Ноэль, кажется, одним глазом глядя в телевизор, пока проверяет окружающих его машин. Она улыбается Нуару, когда он начинает есть, и волнение от встречи с настоящим Человеком-Пауком слишком ясно читается в её глазах. — М-м-м. Скажите, Мисс Ноэль, могу ли я задать вам один вопрос? Она бросает на него насмешливый взгляд, услышав своё имя, но соглашается. — Какого цвета у вас глаза? Она моргает. — Карие. — А ваши волосы? — Тоже коричневые. — А ваша кожа? — Опять того же цвета. — Вы прекрасны, Ноэль. Спасибо. Она улыбается, неуверенно и смущенно, но в этой улыбке сквозит благодарность. Позже тем же вечером он набрасывает её портрет, слегка выделяя черты лица.***
У тебя больше нет друзей? Да, конечно. Гвен могла бы посмеяться над этим своим старым заявлением, сидя здесь, кусая ногти и сплевывая в сторону отгрызенные кусочки чёрного лака. Она определённо потерпела в этом неудачу, ха. На самом деле, два её друга сейчас сидят рядом с ней: по одному с каждой стороны, и каждый занят чем-то своим. Их не было там, рядом, во время несчастного случая с Нуаром, но как только мужчина оказался в безопасности на своей больничной койке, Гвен обо всём им написала. Они с Питером некоторое время успокаивали Хэма, переписываясь в групповом чате. А потом, где-то под утро, она ворвалась в их комнату в общежитии, прямо в их объятия, и уснула. Это было нелегко — видеть ещё одного Питера, истекающего кровью на земле, держать его труп, чувствовать его кровь на своих руках, нести его тяжелое безжизненное тело в больницу, ужасаясь возможности увидеть уже третью смерть Питера Паркера за такой короткий промежуток времени. На самом деле это было совсем не просто. Тем не менее, прошло уже несколько дней, а к Нуару не пускают никаких посетителей, кроме Питера, и Гвен начинает терять терпение. Ей нужно как можно скорее восстановить в памяти его лицо. Ей нужно убедиться, что он жив. — М-м-м, я не понимаю эту хрень, — бормочет Ганке, уткнувшись лицом в учебник истории. Майлз переворачивается и зачёсывает назад длинные волосы Ганке, читая открытый текст и прищёлкивая языком. — О да, эта часть просто отстой. Удачи. — Хм-м-м-м-м. Гвен фыркает и успокаивающе гладит Ганке по руке. Майлз хихикает, откатываясь назад к своему блокноту, чтобы продолжить каракули. Гвен продолжает рассеянно грызть ногти, потому что этого короткого переключения недостаточно, чтобы отвлечься от мыслей о Нуаре. В любой момент Питер должен отправить им сообщение — дать добро на переход в его измерение и встречу с их другом. Вообще в любое время. Два телефона разом начинают гудеть, и все трое кидаются проверять уведомления. Гвен крепко прижимает к себе свой мобильник. Злобный Дядя: эй малышня нуар в порядке просто не может принять много посетителей сразу птмшт легко устает. смертоносный нацистский яд или что то такое это тяжко. крче он будет в прядке. правда возможно пикник придется перенсти Пени: мы всё ещё можем устроить пикник!!!!!! ❤️Майлз❤️: Правда можем? Мне не хотелось бы устраивать пикник без него. Это было бы нечестно. Пени: я имела в виду, что мы можем устроить пикник прямо у него в палате! Принести ему пикник (^u^) Я думаю, он будет рад нашей компании Гвен: Это слишком мило. Я сражена наповал. Гвен: B) ❤️Майлз❤️: B) Пени: B) Злобный Дядя: B) — Как ты думаешь, нам вообще позволят это сделать? — интересуется Майлз, пряча телефон подальше. Ганке пожимает плечами. — Я уверена, что они позволят человеку-пауку всё, что угодно, — хмыкает Гвен. Ганке хихикает. — Надеюсь, он не против еды на вынос.***
Хэм проводит пять дней в доме Паркер-Уотсон. Мэри Джейн более чем счастлива иметь — очень симпатичного — гостя, который убирает за собой и постоянно льстит ей. По крайней мере, достаточно счастлива, чтобы простить следы копытцев на потолках и стенах. Хэм правда очень старается убирать их за собой каждый вечер. У Питера действительно нет работы. Он Человек-Паук большую часть дня, почти не бывает дома и слишком занят борьбой с преступностью, так что всегда устаёт. Он настаивает, что является надёжным источником дохода, ручаясь за какой-то онлайн-сайт, про который Хэм, если честно, почти ничего не может понять. Видимо, Питер полагается на людей, которые могут что-то пожертвовать или поддержать его через абонентскую службу. Но для поросёнка это слишком современно. Когда позвонили из больницы, чтобы сообщить им о состоянии Нуара, Питер принёс свои самые искренние извинения поросёнку, прежде чем заявить, что сейчас его может посетить только один человек, и настоять на том, что пойдёт именно он. Хэм на самом деле всё понимал; сейчас он был просто усталым нервным поросёнком, который немного запутался, и это неплохо так удерживало его от посещения Нуара в одиночку. Однако прошло уже несколько дней, наступили долгожданные выходные, и он абсолютно точно был намерен увидеться на них со своим парнем. Они собирались устроить пикник и отдохнуть, как настоящая семья. Наконец-то он мог забыть о мерзкой вони и тёмной липкости, покрывающей его костюм. Он собирался радостно обнимать своего мужчину при свете дня. — Что это за аромат? — Спрашивает Мэри-Джейн, входя в кухню. Её вьющиеся волосы собраны сзади в низкий пучок, а светло-голубой халат, кажется, подобран в цвет глаз. Сегодня она ушла с работы, но всё ещё выглядит сияющей, как и любая Мэри-Джейн (у неё нет рогов или хвоста, но она все ещё представляет собой то ещё зрелище). Хэм спрыгивает со стойки и вытирает лапы о фартук, отряхивая уши от муки. Кухня — это полный хаос, покрытый мукой, сахаром, яичной скорлупой и брызгами всяких других ингредиентов, которые вообще-то не имеют никакого права прилипать к потолку. Но Мэри-Джейн не волнуется, потому что знает — у Хэма есть волшебный способ убрать беспорядок в мгновение ока. — Это же классический яблочный пирог! Такая вкусняшка, что ты просто воспаришь на небеса! — Хвастается он. Девушка хихикает, роется в шкафчиках в поисках кружки и ставит её в кофеварку. — Я в этом не сомневаюсь. Ты же поделишься со мной? — Спрашивает она. — Ага, — отвечает поросёнок, глядя в духовку на свой пирог. Мэри-Джейн благодарит его, наливает себе стакан горячего эспрессо и наклоняется, чтобы поцеловать его в макушку, перед тем как вернуться в гостиную. Хэм хихикает, прижимая морду к тёплому стеклу, и радостно подпрыгивая на месте. Питер всё ещё сладко спит в постели, но в последнее время он правда очень много работает, так что они позволяют ему это. Спать с более мягкой и пухлой версией своего парня вообще-то немного странно, но в основном его обнимала Мэри-Джейн, поэтому он не чувствовал себя слишком виноватым. По крайней мере, на прошлой неделе он спал не один. Нуар всё поймёт. Пока пирог печётся, Хэм принимается за уборку кухни. В конце концов она становится даже чище, чем была до того, как он начал готовить, а некоторые места аж сверкают. Он складывает пальцы «пистолетиком» и стреляет в своё отражение в кафеле. Питер соскребает себя с кровати около полудня и тащится на кухню в спортивных штанах и свободной белой футболке. Хэм протягивает ему кружку кофе с огромным слоем сливок и сахара и запрыгивает на спину, чтобы присоединиться к Мэри-Джейн на диване. Ганке и дети-пауки планировали встретиться с ними здесь в час дня, чтобы всем вместе отправиться в больницу — то есть у них есть ещё около часа свободного времени. Пока Питер пьёт свой «утренний» кофе, а Мэри-Джейн обновляет блоги на своём ноутбуке, они смотрят новости. Хэм сворачивается калачиком между парочкой под большим одеялом так, что его морда едва выглядывает из свёртка. Он никогда не думал о себе иначе, как о хорошо приспособленном индивидууме, но в последнее время он не возражает против того, чтобы побыть домашним щенком в течение нескольких дней; иногда даже свиньи заслуживают того, чтобы их баловали. В конце концов Питер уходит, чтобы подготовиться к новому дню, поблагодарив его за кофе и почесав за ухом. Мэри-Джейн идёт вместе с ним на кухню, когда пищит духовка, настаивая на том, чтобы хотя бы помочь ему упаковать пирог в красивую корзинку, положив туда свою немного винограда и клубники. — Я знаю, что мы не встречались лично, но передай ему, что я прошу его поскорее поправляться, хорошо? — Говорит она. Для неё Нуар — это не просто ещё один друг, скорее, ещё один Питер. Хэм обещает передать это тёплое послание. Вскоре после того, как они заканчивают с упаковкой, Мэри-Джейн уходит на йогу, целуя Питера в щёку, когда тот провожает её до двери. Таким образом, у Хэма и Питера остаётся около пяти минут до прихода детей. Свин прижимает к себе корзинку, вдыхая восхитительный запах свежеиспечённого пирога и холодных фруктов. Питер сидит напротив него за кухонным столом и стучит по телефону. — А он знает, что мы идём? — Спрашивает Хэм, стуча копытцами по воздуху. — А? — Рассеянно переспрашивает Питер. Хэм требовательно фыркает. — Послушай свина хоть раз, ладно? Он знает, что мы идём? Питер выключает телефон и трёт шею, растянув губы в извиняющейся улыбке. — Нет, это будет забавный сюрприз! А теперь пошли, дети уже ждут, — говорит он, прежде чем перепрыгнуть через стол и подхватить поросёнка на руки. — Ты же знаешь, я и сам могу ходить. — Да-да, очень жаль.***
Сегодня суббота, и Нуар только-только успевает закончить свои упражнения, когда Ноэль вприпрыжку вбегает в его палату. Сегодня она вовсю улыбается и на обеих щеках проступают заметные ямочки. Нуар опускается обратно на кровать; желание отразить её улыбку просто непреодолимо, даже несмотря на то, что всё тело ломит от усталости и лёгкой боли. Физиотерапевт, приятный молодой человек, извиняется, показывая большой палец Нуару и вежливо кивая Ноэль. Она падает на стул рядом с Нуаром, перекатывается на край кровати и хлопает в ладоши. — Хорошие новости! У вас сегодня гости! И они принесли поросёнка! Невозможно не чувствовать себя немного нетерпеливым и просто ужасно нервным. — Ты здесь, чтобы предупредить меня? — Спрашивает он. Она хихикает, поворачивая стул, чтобы вытащить несколько игл и трубок, которые — Нуар уже знает — вскоре будут вставлены обратно в его тело. — Нет! Просто, чтобы подключить вас обратно. Они ждут снаружи, но медицина на первом месте! — Восклицает она. Он поднимает левую руку, пока она обрабатывает место введения, прежде чем воткнуть иглу, и опускает рукава, как только она заканчивает. — Спасибо, — говорит он. Она отдает ему честь, встаёт, отодвигает ногой стул и шаркает к двери. — Сейчас я их впущу. Позовите меня, если почувствуете головокружение, стресс, голод… — Я в порядке, правда. Спасибо, Ноэль. — Ладно-ладно. Она выскальзывает за дверь, придерживая её открытой для гостей, прежде чем убежать. Майлз, Ганке, Гвен, Пени, Питер и Хэм входят в комнату, очевидно неуверенные в той атмосфере, которую создаёт их приход (за исключением Ганке, конечно, который дьявольски ухмыляется, определенно готовый издевательски подшутить над ним). Нуар машет им свободной от капельницы рукой, его голова откинута на мягкие подушки, а очки слегка съехали из-за тонкого слоя пота; он довольно сильно устаёт, выполняя упражнения. Он рад, что сегодня выглядит хоть немного презентабельно, но он всё ещё слишком открыт, чтобы чувствовать себя комфортно. Особенно перед такой сильной группой людей. Их жалость — последнее, что ему сейчас нужно. Несмотря на то, что Хэм прячется за чужими спинами, он — первый паук, на котором фокусируется Нуар, а все остальные словно расплываются в его глазах. Свин неуверенно вползает в комнату, прижимая уши к макушке и прячась за ногой Питера. Их взгляды встречаются — поросëнок встревожен, а Нуар смотрит в ответ так тепло и приветливо, и это всë, что нужно Хэму, чтобы разрыдаться. Он громко вопит и летит в объятия Нуара, распихивая всех, кто каким-то чудом оказывается у него на пути. Удар выбивает из легких Нуара весь воздух, и он слегка обеспокоен тем, что швы могут разойтись, но с удовольствием сжимает свина в тёплых объятиях. Остальные усаживаются на стулья вокруг его кровати, наблюдая за представлением. Хэм бормочет что-то невнятное ему в плечо, слёзы то взлетают в воздух, то текут по его щекам, как маленькие реки. Нуар смущенно смеётся и проводит пальцами по волосам на голове Хэма. И чуть-чуть шипит на него, опасаясь мокрого пятна, быстро расползающегося по толстовке. — Хэй, малыш, прости, что тебе пришлось с этим столкнуться, — он смотрит на Гвен и Питера, молча извиняясь так, как только может. — Прошу прощения у всех вас. Спасибо. Питер легкомысленно скрещивает руки на груди. — Ничего особенного. Только не поранься снова, ладно? Гвен с облегчением кладет руку на его койку, рядом с коленом. Майлз и Ганке сидят вместе в ногах его кровати, поставив корзинки на колени. Нуар с любопытством переводит взгляд на них. — Что там такое?.. Пени делает глубокий вдох и встаёт со своего места, — справа от Нуара — уперев руки в бока и высоко подняв подбородок, чтобы громко объявить: — Мы хотели устроить пикник, поэтому мы перенесли его к тебе! Было бы несправедливо кого-то исключать, — она опускает руки, скрещенные за спиной. — Мы скучали по тебе. Нуар моргает, вздрагивая от влаги на щеке. Он поднимает палец, чтобы стереть её, и натыкается на дорожку слëз. Он… плачет? — Я… тоже по вам скучал, — говорит он комнате, не сводя глаз со слезинки на кончиках пальцев. Надеюсь, они не осудят его за столь откровенное проявление эмоций. — Ты любишь китайскую кухню? — Вмешивается Ганке. — Я никогда не был в Китае, — рассеянно отвечает Нуар, всё еще сосредоточившись на том, чтобы не дать слезе упасть. Все смеются, оставляя его сидеть в беспомощном замешательстве от шутки, которую он, очевидно, пропустил. — Ладно, хватит издеваться над стариком, — хихикает Питер. — Никто над тобой не издевался. С этого момента пикник объявляется открытым, и начинается приятная болтовня, передача тарелок и прочей посуды, в процессе которой большая часть еды перекочëвывает на койку и к Нуару лично. Пени садится рядом с ним справа и с помощью Хэма помогает Нуару в его трапезе. Поркер запихивает в Нуара еду с пугающей скоростью, настаивая, чтобы он сел поудобнее, расслабился и позволил этому случиться. И он однозначно слишком слаб, чтобы сопротивляться. Он узнает довольно много нового из этого импровизированного пикника: Пени не совсем понимает, что такое яичный крем (хотя он ценит её попытку), китайская еда восхитительна на вкус, а Хэм делает самые «скверные» яблочные пироги, которые когда-либо ел Нуар. Всего через пару часов Нуар начинает засыпать, он чувствует себя отвратительно сытым, а его конечности потихоньку немеют. Поросенок уже вовсю спит на груди, подрыгивая задними лапами во сне, а дети ужасно увлечены фильмом, который показывают по телевизору. Питер наблюдает за ним краем глаза, помня о его состоянии. Они обмениваются признательными взглядами. Как бы отчаянно он ни лелеял этот момент, Нуар не может отрицать тот факт, что его тело жаждет покоя, а сознание ускользает. У него покалывает в висках, когти тянутся вниз в пернатом прикосновении. Он закрывает глаза, выдыхает и плывёт по течению. Я слышу твоё молчание. Кто ты? Тебя это не касается. Чушь. Давай начистоту. … … Ты обрёл настоящую семью, мальчик. Что? Не думай об этом. А теперь отдыхай, Питер.