Прежде, чем погаснут звёзды

День рождения старшего Дэвуа близился к закату. С каждой минутой его просторная комната на втором этаже становилось всё тусклее и мрачнее, а сам именинник блаженно дремал на диване, так и уснув, сидя за распитием очередной бутылки. Когда Эриел дарила ему набор изысканных и проверенных временем напитков, ей и в голову прийти не могло, чем может обернуться подобный сюрприз. К её разочарованию, Миранда не появилась на ужине, ближе к вечеру приехали родители Дэвуа, а вскоре Эриел так увлеклась беседой, что не сразу обнаружила исчезновение Калеба. Но никто из членов семьи не особо спешил вернуть пропавшего именинника за стол, а потому Эри отправилась на поиски парня только после отъезда Николаса и Селест Дэвуа. Тогда она ещё и представить не могла, чем обернётся грядущий вечер. В комнате Калеба уже прилично стемнело, когда Эриел, замешкавшись в нахлынувшем беспокойстве, вошла внутрь и тут же нажала на переключатель. Ослеплённый неожиданным светом, где-то на диване недовольно заворчал старший Дэвуа и, с огромным трудом разлепив глаза, отсалютовал Эриел безобидной пьяной улыбкой. — Кажется, я немного задремал. — Ничего страшного. Мы с Аро решили не беспокоить тебя и проводили твоих родителей, — после этих слов Эриел взволнованно осмотрела комнату, наткнувшись взглядом на разбросанные опустошённые бутылки. — Больше ничем с Аро заняться не надумали? — на лице Калеба пролегло ранее незнакомое для Эриел презрение. Девушка заметно напряглась, совсем не понимая сути, к которой подводил её Дэвуа. — Ладно. Не принимай на свой счёт. Лучше иди сюда, — и он слегка похлопал себя по колену. Эри, всё с тем же застывшим непониманием на лице, приблизилась к Калебу и осторожно присела к нему на колени. Но стоило ей только сократить ранее существовавшее между ними расстояние, как в нос тут же ударило исходившее от Дэвуа алкогольное «благовоние». — Калеб, ты что, так много выпил? — Эриел отстранилась от него, заметно напрягшись в объятиях Дэвуа. — В яблочко, моя дорогая Эри, — Калеб неуклюже провёл пальцем по кончику её носа и чуть подался вперёд.— Ты ещё не утратила ясность ума, раз уж по количеству выпитых бутылок смогла вычислить принятый мною градус, — самодовольная усмешка тронула уголки его губ. — Сегодня твой день рождения. Ты никогда раньше не выпивал так много в этот день. Что-то случилось? — взволнованно спросила девушка. — Ну-у, не так уж давно мы с тобой знакомы, чтобы заверять, что со мною такого ранее не случалось. Все вокруг уверяли меня, что в мой день рождения мне можно всё. Так почему бы не надраться, подумал я, когда увидел преподнесённый тобою подарок. — Всё-таки это была плохая идея. Я так хотела подарить тебе что-то непредсказуемое, а вместо этого опять сделала что-то не так, — лицо Эриел приобрело опечаленный и жалкий вид. — А я так непредсказуемо напился? — Калеб насмешливо улыбнулся. — Брось извиняться, Эриел. Порой твоя сентиментальность просто не к месту. — Что ты имеешь в виду? — Эри заёрзала на месте, попытавшись освободиться из объятий Калеба, который только сильнее сжал свои руки на её талии, пристально смотря в глаза и, кажется, намеренно стремясь причинить ей боль. — Прекрати быть такой наивной дурочкой, Эриел, — он грубо потряс её за плечи и с насмехательством в глазах окинул её взглядом. — Давай ты не будешь говорить со мной таким тоном, Калеб. Сейчас ты проспишься, а завтра мы обсудим всё, что ты хочешь обсудить сейчас. Но только на трезвую голову. Ладно? — обескураженная Эри всё надеялась на положительный исход этой заведомо проигранной дуэли, но Дэвуа был непоколебим. — Неужели ты и правда до сих пор не замечаешь всего этого дерьма, что творится вокруг тебя? — Не замечаю чего? Чего я не замечаю, Калеб? Что ты хочешь этим сказать? — её последние слова подействовали на него, как озверин для некогда одомашненного и прирученного пса. И теперь, к его долгожданному наслаждению, все подлые, но искренние слова, некогда переживаемые им, сорвались с короткого поводка. — Да того, что я трахал и трахаю всех лиц женского пола чуть ли не каждый божий день, а ты, с до отвращения верными глазами, смотришь на меня и видишь нимб над моей головой. Я только успевал выпроваживать очередную женщину, как вскоре ты появлялась на пороге, а мне только и оставалось, что вести тебя наверх, где несколькими минутами ранее я тешился с другой женщиной. Почему ты этого не замечала? Почему? Просто скажи, почему всё это время ты была так жалостливо слепа? Его голос то срывался на шёпот, то возрастал с каждым произнесённым словом. Ни одна мускула не дрогнула на его лице, а в глазах застыло тупое непонимание. Эриел молчала. Прекратила свои нечастные попытки вырваться из капкана его рук и просто молча смотрела на него всё тем же преданным взглядом, который категорически отказывался верить в это опрокинутое на голову ведро грязи. — Почему всё это время я держал тебя как давно ненужную игрушку, а ты, в свою очередь, так отчаянно хотела ею быть? Мне было так любопытно узнать, на что ты ещё способна. Я поставил на тебя, поставил как ставку, Эриел, ведь мне было так приятно осознавать, что рядом есть человек, который видит во мне только хорошее. Но как ты умудрилась увидеть вот здесь что-то хорошее, — Калеб горячо указал рукой на свою грудь, — когда там ничего нет. НИ-ЧЕ-ГО. Его слова горячим шёпотом обжигали ей лицо, а она, сквозь пелену подступающих слёз, смотрела на эту сцену, как на эпизод из какого-то дешёвого кино, правдоподобность которого раньше ей казалась лишь выдумкой. Она даже представить не могла, что такое вообще может случиться наяву, а с ней — и подавно. Слова словно разом вылетели из головы, и сил оставалось только на беспомощный детский плач. — А может ты так сильно хотела исцелить своей любовью чёрствое сердце мерзавца, что готова была пойти на любые жертвы? Хочу тебя разочаровать. У тебя ничего не вышло. Своей приторной любовью ты только взрастила во мне ростки отвращения, — тут Дэвуа резко рассмеялся, как если бы в его голову ворвалась ранее казавшаяся абсурдной одна простая истина. Он неожиданно поднялся на ноги и усадил Эриел на диван. — Вот, вот даже сейчас ты смотришь на меня этим чистым и доверяющим взглядом, — Дэвуа беспомощно вздохнул и навис над девушкой. — Только, ради всего святого, не ломай мне мозг своим тупым молчанием. Скажи что-нибудь. Скажи, что я последняя мразь, раз имел наглость так обращаться с тобой. Да просто побудь обычной истеричкой, как все женщины! На глазах Эриел выступили слёзы. Она по-детски подобрала под себя ноги и уткнулась головой в сцепленные в кулак руки. Она не знала, что сказать. Возможно, именно сейчас пришло время признать, что мир создан для того, чтобы ломать стереотипы в жизни таких добрых людей, как Эри? Она до сих пор видела в нём то самое добро, которое даже он сам не видел в себе. Под предлогом жестоких признаний таилась неподдельная правда, которая переполошила чувства и открыла краник более не сдерживаемых слёз. Для неё до сих длился тот самый драматический кинопоказ, и только вот никто не собирался крикнуть «Камера, мотор, снято». Дэвуа встал на колени и уткнулся головой в её склонённый лоб. Этот односторонний разговор просто напрочь измотал его и теперь обескуражил всей полнотой своей абсурдности. Как он мог понять её чувства и переживания, когда она просто молчала? Закричи она или ударь его по щеке — всё тут бы стало ясно: взбесилась она или продолжает воспринимать это как очередную нелепую шутку. — Чёрт возьми, Эриел. Почему от твоего беспомощного молчания я хочу рыдать? Я выдал тебе всё, что только мог накопить в своей душе, а ты даже сейчас вынуждаешь меня чувствовать необъяснимую жалость, — чуть помедлив, он продолжил. — Ты слишком нежна и беззащитна, мой ангел, а таким ангелам слишком легко могут обрубить крылья, — наконец прошептал Дэвуа, мягко прикоснувшись губами к её лбу. Это был его последний поцелуй, поцелуй прощания. Поднявшись с колен, Дэвуа, заметно пошатываясь, направился к выходу из комнаты, попутно захватив со столешницы бутылку недопитого коньяка. Он уходил прочь, оставляя Эриел на её собственном пепелище растоптанных надежд. На пороге его настиг негромкий голос. — В этом больше не будет необходимости, — Эриел не сразу поняла, что этот осипший неуверенный голос принадлежал ей. — Ты только что обрубил их, мои крылья.