Отдохни, Дазай

      — Ты говорил, что ничего не помнишь о своем детстве и обо всем, что было до взрыва в лаборатории.       — А когда мы в последний раз просто нормально говорили, Дазай? — с горечью спросил Чуя. — Не помнишь, да?       — Я хотел забыть! — сорвался Накахара. — Напомнить, почему я не мог тебе доверять, а, скумбрия? Ты нагло вторгаешься в мою жизнь, заставляешь обманом помогать тебе, потом провоцируешь конфликт с Овцами. Я, знаешь ли, был далеко не в восторге, когда ты обманом и шантажом затащил меня в ряды Портовой Мафии. Только потому, что тебе было, видите ли, слишком скучно жить, больной суицидальный ублюдок!       — Как грубо. Но ведь воткнуть отравленный нож тебе в спину было их личной инициативой, — буквально-ядовито замечает Осаму.       — Потому что ты ловко воспользовался ситуацией и запудрил им мозги, Дазай! Думаешь, я не знаю, как ты умеешь играть словами и манипулировать людьми. Ты, словно дьявол, посеял страх и сомнение в их сердцах. Они слишком боялись, что я могу их бросить и переметнуться к врагу, поэтому…       — …решили предать тебя первыми и убить, — довольно жмурясь закончил Осаму. — Одного понять не могу, Чуя~. Почему даже после всего этого ты попросил сохранить жизнь этим ничтожествам?       — Не пытайся понять, Осаму. Обычные человеческие чувства тебе недоступны. Одна ошибка не перечеркивает того, что Овцы для меня сделали. И раз я не мог предвидеть раскол в собственной организации, значит, я был для них плохим лидером.       — Вот значит как ты это видишь, Чуя~ А Мори, значит, ты считаешь хорошим лидером? — холодно поинтересовался бывший напарник. — Поэтому ты так предан ему и Портовой Мафии?       — Возможно. Я считал Мори Огая умным и сильным лидером, у которого можно многому научиться. Но тогда я практически ничего не знал о нем. В любом случае, ты сильно переоцениваешь мою преданность лично Мори. Я далеко не слепой.       — Почему ты… — пораженно начал Дазай.       — Потому что ты никогда не спрашивал, Осаму! — обрывает его рыжий эспер. — Ты совершенно не умеешь быть настоящим. Все, что я видел, это калейдоскоп лживых масок и доебы на пустом месте. К росту, к шляпе, к чему угодно. Бесить меня стало новым смыслом, твоим главным развлечением в жизни, Дазай! Мы либо собачились и дрались каждый день, скумбрия, либо трахались, как дикие звери. Было как-то не до откровений, знаешь ли! — заканчивает гневную тираду Накахара, замечая, что расточитель бинтов как-то подозрительно притих. — Ты меня вообще сейчас слушал, скумбрия?!       — Да, — Осаму зевает, а после устало прикрывает глаза. Он выглядит жутко усталым и сонным.       — Постарайся немного поспать, скумбрия, тебе и так досталось, — неожиданно мягко говорит Чуя.       — Надеюсь, тебе приснится какой-нибудь кошмар, коротышка~.       — Заткнись и спи уже, — беззлобно отзывается Накахара. Через несколько минут Дазай мирно сопит в подушку. Чуя склоняется, чтобы лучше рассмотреть непривычно спокойное лицо бывшего напарника. Без прилипчивой бесящей фальшивой улыбки, свернувшийся в позе эмбриона, бывший мафиози кажется хрупким и уязвимым.       — Я не позволю Арахабаки захватить твой разум. Ты умрешь только от моей руки, Дазай, — на грани слышимости произносит Чуя.       — Звучит как признание в любви~, — лукаво говорит Осаму, приоткрывая один глаз и хитро смотря на рыжего мафиози.       — Завали! Так и знал, что ты не спишь, вешалка для бинтов! — Накахара демонстративно отворачивается от наглого суицидника, намекая, что разговор окончен.       — Чуя.       — Ну чего еще? — Чуя кожей чувствует нервное дыхание бывшего напарника. Слишком близко. Дазай хочет коснуться, прижаться к узкой спине, но не решается.       — Прости, — задушено говорит Осаму, и каждое слово дается ему с огромным трудом, а голос звучит непривычно тихо и безжизненно, — Я должен был уйти. Я просто не мог больше оставаться в Портовой Мафии. Не после того, как Мори хладнокровно отправил на верную смерть моего близкого друга. У меня не осталось причины.       — У тебя был я! — рявкнул Чуя, резко разворачиваясь и глядя в глаза бывшего напарника. Даже в ночной тьме Осаму видел, как кристально-голубые глаза рыжего эспера пылают от ярости и праведного гнева. — Я всегда был на твоей стороне! Ты должен был прийти ко мне, Осаму! А не сбегать, трусливо поджав хвост, прямо во время миссии, когда меня не было в городе.       — Я не мог рассказать тебе, Чуя, — как-то пристыжено-тихо вздохнул Осаму. — Ты бы попытался меня отговорить.       — Я не стал бы останавливать тебя, Осаму, — резко оборвал его Накахара. Льдинисто-голубые глаза смотрели прямо в заблудшую душу детектива. — Я бы ушел вместе с тобой.       Дазаю хотелось истерически смеяться до слез. Внутри что-то словно рушилось и осыпалось. Все оказалось так просто. Чуя никогда не лгал ему. Просто потому, что он мог позволить себе такую смелость — быть честным и открытым. Они могли по десять раз на дню желать друг другу сдохнуть, а потом Накахара закрывал его собой во время миссии, когда у Осаму не вовремя обострялось желание умереть и отказывал инстинкт самосохранения. Ловил пули, вновь вытаскивая из кровавого ада. Они клялись друг другу в вечной ненависти, а после Чуя аккуратно обрабатывал свежие раны и накладывал бинты, словно боясь причинить лишнюю боль. Его чувства явно были крепче и глубже ненависти. Иначе Чуя никогда бы не подпустил Осаму слишком близко. Рыжий мафиози выбрал Дазая, прекрасно зная, что из себя представляет демон Портовой Мафии. Он единственный, кто действительно мог видеть Осаму сквозь его бесконечные маски. Все самое отвратительное, что было в нем. Он бы действительно не задумываясь ушел вместе с ним. А если бы он захотел отомстить? Как бы поступил Чуя?       — Я уже говорил тебе, что ты сильно переоценил мою преданность Мори, Дазай, — усмехается Накахара, словно прочитав мысли бывшего напарника. — Я никогда не питал иллюзий насчет его отношения ко мне. Для Огая я — не более чем опасное оружие, которое можно выгодно использовать для укрепления собственного авторитета и для процветания организации за пределами Портовой Мафии. Он не задумываясь избавится от меня, как только я перестану быть полезен. Не важно, насколько я предан организации и что сделал для нее. История с похищением раненого Акутагавы очень наглядно это демонстрирует. Тогда Рюноскэ серьезно пострадал после стычки с тигром и был похищен врагами портовой мафии.       Чуя скривился, упоминая Ацуши, и Дазай понял, что если бы не временное перемирие, он бы с удовольствием сделал из мальчишки-оборотня коврик для ног. Состояние Акутагавы было критическим. «Малыш Ацуши тогда его здорово потрепал», — подумал детектив, но все же решил предусмотрительно промолчать. Ублюдок Огай знал, что у него не было шансов выбраться, но все равно запретил проводить спасательную операцию.       — Тогда кто отдал приказ? — лукаво прищурился Осаму.       — Я, как один из глав Исполнительного Комитета. Хотя эта влюбленная дура Хигучи ринулась бы спасать его в любом случае. И погибла. Гин тоже бы наверняка проигнорировала приказ — все-таки Рюноскэ ее брат. Так что мое вмешательство ничего особо не изменило.       — Да ну? Ты взял всю ответственность перед Мори на себя.       — В отличие от Ящериц, Огай бы не стал меня наказывать, не в этот раз.       — Твое желание отомстить Мори для меня предельно ясно. Смерть Оды ведь не была единственной причиной, так? — Накахара не спрашивал, скорее утверждал, открыто смотря в коньячные глаза Осаму. Чуя прекрасно понимал, что есть раны, которых не стоит касаться, поэтому не стал развивать эту тему. Дазай слушал молча, все больше поражаясь способности Чуи видеть людей насквозь. Осаму полагался на логику и дьявольский ум, с легкостью прогнозировал поведение окружающих людей. Накахара же обладал потрясающей интуицией и наблюдательностью, а так же способностью чувствовать и понимать других. Даже таких закрытых и лживых, как Дазай. Он прекрасно видел и читал своего напарника сквозь маски. Несмотря на внешнюю грубость и жестокость, Чуя был эмпатом, который не мог не понимать Осаму. И только Чуя, зная всю отвратительную правду о неполноценном напарнике, мог принять такого отвратительного монстра.       — Знаешь, что бесило меня больше всего, скумбрия?       — Понятия не имею, — наигранно весело отозвался бывший мафиози.       — Мори никогда не пытался реально помочь тебе. Не стану заикаться о курсе психотерапии, но он мог хотя бы попробовать устранить твою хроническую депрессию медикаментозно. Но предпочитал просто смотреть. Ему были выгодны и твоя депрессия, и вечные попытки свести счеты с жизнью. Ведь он не мог убить тебя лично, не вызвав подозрений. Но ты знал слишком много о смерти его предшественника, являясь единственным свидетелем. И он боялся, что правда однажды всплывет наружу. Если бы твоя очередная попытка суицида удалась, это было бы идеальным решением проблемы. Зная твой характер, ни у кого бы не возникло лишних вопросов.       — Это мне и без тебя прекрасно известно, Чуя, — криво усмехнулся Дазай.       — Так что, да, я бы понял твое желание отомстить Огаю, — возвращая острую, как лезвие ножа улыбку, ответил Накахара. — В отличии от желания сбежать, трусливо поджав хвост.       — Я покинул Мафию не поэтому, — холодно парировал детектив.       — Никто не может быть счастлив, проживая чужую жизнь, Дазай! — отрезал Накахара. — Ты не можешь прожить свою жизнь вместо Оды, следуя его целям и идеалам.       Дазай с досадой понимал, что Чуя прав. Он и сам часто думал об этом. Тогда, четыре года назад, решение покинуть Портовую Мафию и вступить в ВДА казалось единственно правильным. Но сейчас он уже не был так уверен в этом.       — Давай спать, уже поздно, — сказал Чуя, поворачиваясь спиной к бывшему напарнику, намекая, что разговор окончен. Несколько минут в комнате повисла подозрительная тишина. Стоило рыжему мафиози расслабиться и начать проваливаться в сон, как его поперек груди обвили перебинтованные холодные руки Осаму. Сначала осторожно и боязливо, а потом нагло притянули его к себе. Дазай довольно зарылся лицом в рыжие пряди, щекотно согревая шею теплым дыханием. Чуя лениво двинул локтем в солнечное сплетение расточителя бинтов, вяло сопротивляясь и бормоча что-то про «наглых суицидников», а после молча накрыл своей ладонь Осаму, переплетая пальцы.       — Попробуешь на меня во сне закинуть ноги, наглая скумбрия, переломаю нахрен! — сонно фырчит Чуя.       — Но Чуя такой теплый, — довольно мурчит Осаму.       — …и будешь спать на коврике.       — Ты бы мог хотя бы предупредить, что ты жив, суицидальный ублюдок. Чтобы я не искал твой труп по всем канавам Йокогамы.       — А ты искал, Чуя? — оживляется расточитель бинтов.       — Завали! Хотя бы знак подал.       — Но я ведь оставил знак! — радостно сообщает Дазай. — Я взорвал твою машину!       — После этого мне захотелось тебя собственноручно придушить!       — Я всегда готов умереть от твоей руки, Чуя, — радостно сообщил Дазай.       — Тебе лишь бы сдохнуть! Заткнись и спи уже, бесишь! Если сейчас не отстанешь, вырублю лично! — устало рычит Чуя прикрывая глаза и улыбаясь. В шестнадцать они точно также тихо грызлись, когда в номере случайно оказывалась одна кровать, а Чуя был слишком вымотан, чтобы спихнуть на пол наглого напарника.       Накахара просыпается посреди ночи, чувствуя подозрительное шебуршание у себя за спиной. Дазай так и не сомкнул глаз, продолжая вертеться с боку на бок, а сейчас лежал на спине, бессмысленно пялясь в потолок. Чуя знал, что Осаму страшно измотан Порчей и нуждается в отдыхе. Но моральное и физическое напряжение не отпускали его. Рой беспокойных мыслей в голове не давали спокойно уснуть.       К сожалению, Осаму привык избавляться от психологического напряжения и гнетущего чувства вины крайне деструктивным способом. А значит, скоро он снова возьмется за острые лезвия, на запястьях и бёдрах появятся новые шрамы. Дазай ненавидел боль, но вместе с кровью и болью из его тела уходило напряжение. Самоистязание приносило странное облегчение. Как и очередная попытка суицида позволяла хоть ненадолго почувствовать себя живым. Вспышка адреналина и близость смерти, пусть и ненадолго, помогали развеять гнетущее чувство безысходной тоски.       Рыжий мафиози прекрасно знал, что стоит ему ступить за порог этой квартиры, как руки расточителя бинтов сами потянутся к лезвию. Обнаружить отрубившегося от потери крови бывшего напарника прямо на кафельном полу или, что еще хуже, в собственной ванне, а после штопать и бинтовать раны недосуицидника Чуя не собирался.       Иногда Осаму отчаянно нуждался в контроле, который ему мог дать только вспыльчивый рыжий напарник. Ему нужно было сбросить гнетущее чувство ответственности, раствориться в ощущении чужой силы. Когда тебя ломают, заставляя подчиниться самым постыдным и грязным желаниям. Чуя никогда не понимал, зачем нужны все эти веревки, кожаные наручники и прочие атрибуты БДСМ-практик. Для того, чтобы скрутить Осаму, зафиксировать и обездвижить, поставив в нужную позу, было достаточно просто заломить ему руки и прижать его собственным телом к любой горизонтальной поверхности. Не зря рыжий мафиози являлся лучшим бойцом Портовой Мафии. Чуя резко разворачивается, стремительно прижимая Дазая к кровати, хищно нависая над ним. Рыжие пряди касаются лица Осаму, их дыхание смешивается, в кофейных глазах он видит предвкушение и капельку страха.       — Нежно или жестко?       — Жестко, — хрипло отзывается расточитель бинтов, облизывая пересохшие губы.       — Другого ответа я от тебя и не ждал, — усмехается Чуя, впиваясь в открытые губы голодным поцелуем. Целует опьяняюще и страстно, с едва скрываемой яростью. Словно хочет подчинить, присвоить и никогда не отпускать. Он тоже скучал, безумно скучал по проклятому суициднику. И сейчас явно собирается изощренно и со вкусом отомстить за все одинокие ночи, которые он провел в компании сигарет и алкоголя. Ночь будет долгой.       Дазай безмятежно спит, привычно закидывая ноги на Чую. Прижимается со спины, обнимая длинными перебинтованными руками, словно мягкую игрушку. Расточитель бинтов что-то сопит ему на ухо, притягивая ближе, утыкаясь в рыжую макушку. Чуя осторожно выбирается из теплых объятий суицидника. Дазай что-то недовольно ворчит во сне, лишившись источника тепла, а потом обнимает подушку. Накахара склоняется, нежно целуя покрытую алыми засосами шею, проводит рукой по теплому бедру Дазая. Любуясь отпечатками собственных пальцев, которые уже начали приобретать фиолетовый оттенок. Дазай в его квартире, спящий в его постели, пахнущий им и горячим сексом — это ощущалось так правильно.       «Твое место здесь, рядом со мной, Осаму».