Отдохни, Дазай

      Чуя задумчиво курит, удобно устроившись на подоконнике. Сигарета медленно тлеет в тонких пальцах Накахары, на языке чувствуется терпкий вкус вина и дыма. Бокал на тонкой ножке с алым напитком отставлен в сторону. Первые лучи восходящего солнца прорезают предрассветную тьму, открашивая серое небо в бледно-розовый цвет. Самая темная ночь перед рассветом. Опасная улыбка озаряет красивое лицо рыжего мафиози, а в льдистых, холодных глазах отражается жестокое торжество.       — «Надеюсь, ты сейчас переворачиваешься в гробу, Ода Сакуноске!», — мстительно думает рыжий эспер. — «Ты будешь вечно гореть в своем аду!»       Когда Чуя узнал о побеге Дазая из Портовой Мафии, ему хотелось воскресить Одасаку, а потом собственноручно убить с особой жестокостью. Как эта шестерка посмела думать, что знает, что нужно Дазаю, как этот мягкосердечный ублюдок вообще посмел приблизиться к нему? Он даже не мог нормально сдохнуть! Чуя прекрасно понимает, что тот мог наговорить Осаму перед смертью. Защищать сирот? Быть на светлой стороне? Он действительно сам верил в этот бред?! Дазай никогда не хотел всего этого. Этого хотел сам Ода. Как можно быть настолько тупым, чтобы не понимать таких элементарных вещей?!       Ода никогда не знал Осаму по-настоящему. Не видел, как он работает в пыточной, никогда не задумывался о том, почему его называют «демоном Портовой Мафии». Он видел лишь то, что хотел видеть, и то, что Осаму показывал ему, дабы не оттолкнуть своего близкого друга. Все ложь. Цветок, распустившийся во тьме, не тянется к свету. Осаму был словно создан для Портовой Мафии, он был рожден с черной кровью и безжалостным чернильным сердцем, прекрасный в своей бесконечный жестокости. Дьявольский ум и полное отсутствие эмпатии и базовых человеческих эмоций сделали его самым молодым и безжалостным главой Исполнительного Комитета Портовой Мафии. Он был прирожденным мафиози, только здесь Осаму мог в полной мере проявить и раскрыть свои таланты, дать выход истинной темной сущности.       Кормите своих демонов, иначе они сожрут вас изнутри. Эту истину Чуя осознал очень рано. Он всегда сражался с собственным демоном плечом к плечу, и это давало ему полный контроль над Арахабаки в повседневной жизни. Если бы не проклятый Ода, Дазай бы сейчас сидел в кресле Мори, а Чуя стоял по его правую руку. Портовая Мафия стала бы сильнейшей организаций в Японии и распространила свое влияние далеко за ее пределами. Как можно было все так изгадить?! Лишившись возможности проявить свою истинную сущность, нося каждый день маску опостылевшей добродетели, следуя чужим глупым целям и идеалам, Осаму с каждым днем все сильнее погружался в пучину безнадежности и глубокой депрессии. Отчаяние и отвращение к себе, серая повседневность сводили его с ума, а попытки суицида участились. Он хотел разорвать порочный круг, но находился среди людей, которые не понимали его и никогда бы не смогли принять. И таким образом лишился возможности дать выход своей темной сущности, снять стресс, быть принятым и понятым.       Осаму и сам начинал понимать ошибочность и импульсивность этого решения. Но Дазай был слишком горд, чтобы признать свою ошибку и вернуться в Мафию. Чуя, в отличие от своего суицидального напарника, никогда не страдал излишней рефлексией и действовал решительно и прямолинейно. И Накахара собирался исправить это. Сердце вспыльчивого эспера еще в шестнадцать выбрало Осаму, и Чуя был предан ему душой и телом. Правда, самому Дазаю знать об этом совершенно не обязательно. Чуя никогда не был мастером хитроумных планов и интриг, но, как говорится, с кем поведешься. Как удобно, что все проблемы можно сложить на Достоевского. Чуя собирался оказать самое активное участие в поисках «вражеского эспера», прекрасно зная, что Осаму его никогда не найдет. Талантливый был парень, жаль, что пришлось прикончить.       Его останки покоятся на дне залива, и тело никогда не будет найдено. Чуя прекрасно понимал, что Смутная Печаль слишком сильная способность для Осаму. Истинная форма способности, Порча, изматывала и отнимала все жизненные силы. К тому же, все время подавлять Арахабаки слишком утомительно и опасно. Чуя не собирался терзать своей способностью разум и тело Дазая слишком долго. Он прекрасно знал, что через три недели способность сама вернется к своему обладателю. Но это будет потом. Сейчас же Накахара собирался использовать отведенное время по максимуму. Завтра он даст Дазаю отоспаться после бурной ночи, а после Чуя собирался брать его с собой на все зачистки и миссии запланированные заранее. Мотивируя это тем, что Огай ему отпуска не предоставлял и не собирался, а работа сама себя делать не будет. Он заставит Дазая вспомнить все: и азарт битвы, и мастерство ведения допроса. Через неделю Дазай и не вспомнит о своем вшивом агентстве. Чуя уверен, его предсказания сбудутся.

* * *

      Две недели спустя.       Тяжелые шаги эхом отдавались от стен. Воздух был затхлым и тяжелым. Лампочка мигала на потолке, а тусклый свет создавал причудливые мрачные тени. Если долго вглядываться во тьму, то можно было различить истлевшие неясные силуэты, которые словно рассеивались перед ними. Причудливая игра света. Или, возможно, это заблудшие души тех, чьи тела никогда не найдут, привязанные к месту своей гибели, обреченные вечно скитаться по темным подземельям Портовой Мафии в поисках выхода.       Сама атмосфера этого места безжалостно давила на психику. Казалось, даже воздух здесь пропитан отчаяньем и безысходностью. В воздухе витал запах крови и смерти. Это место было филиалом ада на земле; те, кто оказывался в темных подвалах Портовой Мафии, уже никогда не выходили отсюда живыми. В конце коридора располагались камеры и пыточные. Те, кто оказывались здесь, буквально готовы были молить о смерти.       Это место навевало приятные воспоминания. У Осаму всегда были особые отношения со Смертью. Он возвел умерщвление и пытки в ранг высокого искусства, наслаждаясь симфонией боли, агонии и человеческих страданий. Адские муки казались детской забавой по сравнению с тем, что он любил творить со своими жертвами, заставляя их буквально молить о смерти. Осаму чувствовал приятное покалывание на кончиках пальцев, в обычно пустых глазах шарнирной куклы зажегся забытый маниакальный блеск. Он чувствовал странное садистское предвкушение, а тело омывали волны почти забытого возбуждения. Атмосфера этого места всегда странно действовала на молодого мафиози, вдохновляя и пробуждая его истинную суть.       — Ну и зачем ты притащил меня сюда, Чуя? — Дазай выглядел скучающим и безразличным, стараясь не выдать своей заинтересованности.       — Эта крыса внедрилась в организацию, пыталась сорвать поставки и готовила подрыв склада с оружием. Мы должны выяснить, на кого этот ублюдок работает.       — Как скучно.       — Допросы и изощренные пытки — не мой конек, Дазай, — усмехается Чуя. — Особенно пытки — я их всегда терпеть не мог.       — Значит, ты все-таки признаешь, что я превосхожу тебя в этом, Чуя?       — Не вижу смысла отрицать очевидное, — ровно отзывается рыжий мафиози. — Чем быстрее покончим с этим, тем быстрее отправимся домой. Не знаю как ты, скумбрия, а лично я порядком задолбался сегодня. И собираюсь выпить пару бокалов вина, — в аквамариновых глазах Чуи горел азарт, а в приятном низком хриплом от сигарет голосе Дазай явно различил игривые нотки. Намек был более чем прозрачен.       Осаму прекрасно знал, каким похотливым и развратным становится Чуя после пары бокалов дорогого вина. В последнее время рыжий эспер без сожаления тратил свою изысканную коллекцию на расточителя бинтов, распивая очередную бутылку дорогого вина с Осаму.       Значит, сегодня можно ожидать чего-то особенного. Пьяный Чуя превращался в воплощение похоти и порока. Рыжий был совершенно бесстыден и откровенен в сексе. Лишенный всяких предрассудков и комплексов, он любил дарить и получать наслаждение. Под воздействием алкоголя рыжий мафиози становился невероятно чувственным, ненасытным и бесстыжим. А значит, сегодня Дазая не уткнут лицом в подушку, скрутив руки за спиной и сжимая тонкие пальцы на перебинтованной шее. Не будут жестко и грубо втрахивать в постель, заставляя срывать голос от глубоких толчков, приносящих сладкую боль и жгучее возбуждение. Не бросят на окровавленный холодный стол прямо в пыточной, нависая с хищной торжествующей улыбкой. А после — второпях срывать одежду, мстительно оставляя следы на бледной коже и фиксируя запястье жесткими ремнями, лишая возможности вырваться и царапаться. Не толкнут к холодной грязной стене, буквально наваливаясь сзади и горячо дыша на ухо. Не будут зажимать рот ладонью, пока Дазай выгибается до хруста позвоночника и протяжно стонет, когда Чуя безжалостно насаживает его на свой член, входя сразу на всю длину больно и так потрясающе глубоко, вцепляясь в бедра Дазая, не давая возможности двинуться и сразу задавая бешеный ритм. Нет. Сегодня их ждет совсем другая программа.       Чуя любит контраст. Любит исследовать тело партнера, пробуя на вкус, как самое изысканное вино. Изводить откровенными, непристойными ласками, открывая новые эрогенные зоны, целуя старые безобразные шрамы, заставляя Дазая трепетать от предвкушения. Дразнить умелым языком, вылизывая в самых неожиданных местах, отчего щеки Осаму пылают, хотя он, как никто другой, знает толк в извращенном сексе. У Чуи потрясающе умелый горячий рот и развратный язык, который может довести Дазая до настоящего экстаза. А еще рыжий мафиози умеет совершенно бесстыдно и потрясающе отсасывать, дразнить изнутри подушечками ловких пальцев, несколько раз доводя до грани и заставляя Осаму вцепляться в рыжие пряди, моля о продолжении, сталкиваясь с лукавым бесстыжим взглядом голубых глаз, блестящих из-под рыжий челки.       Этой ночью Чуя будет долго и со вкусом изводить Осаму своими непристойными ласками, заставляя несколько раз кончить в горячий влажный рот и буквально умолять взять его. И Чуя возьмет, двигаясь дразняще медленно и плавно, проникая потрясающе глубоко, сплетая тонкие пальцы с пальцами Осаму, вглядываясь в пьяные от похоти коньячные глаза своего любовника. Чувствуя, как Дазай выгибается навстречу и сжимает его внутри, дрожит и вскидывает бедра. Чуя будет ловить губами молящие протяжные стоны, не разрывая зрительного контакта, целовать отчаянно-трепетно и страстно.       — Даже знать не хочу, о чем ты сейчас подумал, — язвительно прокомментировал Чуя, смиряя уничижающим взглядом бывшего напарника. А затем, отвесив знатный подзатыльник, возвращает Дазая в суровую реальность.       — Сейчас не время витать в облаках, вешалка для бинтов!       — Ай, Чуя… больно же! Ну почему ты такой жестокий, — заныл Дазай, потирая ушибленное место.       — Завали, — рыжий мафиози предупредительно оскалился, заставляя расточителя бинтов закончить балаган, и медленно открыл тяжелую металлическую дверь, тихо матерясь под нос, возясь со сложным замками.       Дверь открывается с противным скрипом, выпуская их в маленькое, плохо освещенное помещение. Казалось, даже затхлый и сырой воздух здесь пропитан отвратительным запахом человеческого страха и запекшейся крови, мочи и экскрементов. И даже хлорка не могла его вывести. Чуя мысленно скривился, пропуская Дазая. Посреди камеры стояло массивное металлическое кресло, в котором находился мужчина средних лет. Его руки и ноги были крепко зафиксированны и прикованы к креслу, лишая возможности дергаться. Его поймали вчера вечером, и находился он здесь не более суток, и выглядел потрепанным и избитым. Кровь запеклась на разбитых губах, нос сломан, а одежда изрядно испачкана грязью и кровью. Впрочем, напуганным он явно не выглядел. Держался заключенный нагло и вызывающе, стараясь сохранять хорошую мину при плохой игре, все еще надеясь доказать свою непричастность к подготовке к взрыву на складе. И, похоже, не воспринимал посетителей всерьез.       Дазай внимательно наблюдает за действиями Чуи, пока тот медленно и аккуратно раскладывает перед ним на столе пыточные инструменты. Блеск холодного металла притягивает взгляд бывшего мафиози, а его глаза в тусклом свете кажутся почти черными, зрачки почти полностью затопили радужку. Осаму медленно ведет ладонью над скальпелями разных размеров и причудливых изогнутых форм. Любовно касается острого лезвия кончиками пальцев, словно это кожа его возлюбленного. Словно эти дьявольские механизмы имели собственную душу и лишь ждали своего часа, чтобы ожить в безжалостных руках своего хозяина. Жуткая улыбка озаряет лицо Осаму, а в глазах мелькает узнавание. Да, он помнит каждый инструмент, что с легкостью, слой за слоем, снимает кожу и отделяет мясо от костей. Острые тонкие иглы достаточно воткнуть в нужную точку, и человек будет загибаться от боли и расскажет все, что угодно, лишь бы этот ад прекратился. Блестящие инструменты, способные дробить пальцы сразу в нескольких местах, приспособления для вытягивания жил и нервов и, конечно же, шприц с изобретением Мори, которое не даст их пленнику потерять сознание или умереть от болевого шока, испортив все веселье.       Осаму мог бы использовать только иглы, действуя менее грязно и жестоко, но не хочет. Ему действительно интересен внутренний мир каждой жертвы, который он собственноручно жаждет исследовать. Запустить пальцы в открытые раны, коснуться внутренних органов. Осаму похож на жестокого ребенка, которому нравится отрывать крылья бабочкам. Его привлекает эстетика агонии и смерти. В конце концов, его наставником был сам Мори Огай, а он, как первоклассный хирург и садист, который показал юному Дазаю, как не дать своей жертве истечь кровью и умереть раньше времени. Осаму слишком увлекся и не заметил, как Чуя оказывается у него за спиной.       — Узнаешь? Я сохранил их для тебя, — горячий шепот обжигает ушную раковину, а рыжие пряди щекочут шею. Накахара прижимается к нему сзади, его голос звучит томно, хрипло и слишком низко. Словно они сейчас находятся в спальне, а не посреди пыточной. Чуя вкладывает скальпель в ладонь Осаму, игриво оглаживая запястья кончиками пальцев.       — Давай, Осаму, — порочно шепчет рыжий эспер, прикусывая мочку. — Никто в твоем вшивом агентстве никогда не узнает об этом.       Дазай прикрывает глаза, ощущая, как привычно и правильно в его руку ложится инструмент, а холод металла приятно обжигает кожу. Рыжий демон еще что-то ласково нашептывает на ухо бывшего напарника, но тот не слушает. Ему не нужно повторять дважды. Он жаждет этого.       Камера наполняется истошными криками мужчины и металлическим запахом крови. Чуя стоит у стены и курит, молча наблюдая с нескрываемым восхищением за работой расточителя бинтов. Дазаю требуется меньше двадцати минут, чтобы выяснить имя заказчика, организации и достаточно личной информации, чтобы ликвидировать их лидера в ближайшее время. Рыжий эспер с отвращением смотрит на биомассу с ошметками плоти, окончательно утратившую человеческий облик. Он достает пистолет и с одного выстрела разносит предателю голову. Мозги и осколки черепной коробки пачкают покрытую плесенью холодную стену, расползаясь уродливым желтым пятном и стекая на пол мутными каплями. Но это сейчас совершенно не волнует Накахару. Рыжий мафиози подходит к Дазаю, вглядываясь в расширенные зрачки, узнавая привычный маниакальный блеск. Чуя непривычно бережно касается подушечками пальцев лица Осаму, осторожно стирая капли чужой крови. Запускает тонкие пальцы в шелковые каштановые пряди бывшего напарника, ласково перебирая их, а затем мягко тянет на себя, заставляя нагнуться. Чуя целует Дазая слишком чувственно с пугающей нежностью.       — Пойдем домой, Осаму.       — Может, сначала лучше отчитаться перед Мори? — уже в коридоре лукаво интересуется Дазай, сверкая хитрыми глазами цвета виски.       — Завтра, все завтра, — недовольно рычит Накахара, увлекая его за собой к выходу.       — Ты такой нетерпеливый, Чуя, — Дазай улыбается уголками губ, его сегодня определенно ждет интересный вечер.