Генерал

      Ему, привыкшему за годы войны лезть на рожон и постоянно прибывать в ожидании опасности, в столице было скучно. Предчувствуя перемены, затаился у сестры, стараясь не выходить в свет, несмотря на постоянные попытки императрицы вытащить его из заточения, что получалось крайне редко. Последние дни связью с внешним миром была сестра, рассказывающая за ужином всё, что услышала в городе, но сегодня она молчала, пока не постучали в дверь.       - Слыхал? – быстро заговорила она, дождавшись пока супруг уйдёт открывать незваным гостям. – Что люди говорят?       С этой фразы обычно всё и начиналось.       - О чём?       - Что «циклоп приехал место Васильчикова занять». А ещё…       Мария Александровна вдруг замолчала, прислушиваясь к голосам.       - Что же? – улыбался Потёмкин, легонько толкнув локтём.       - Ничего.       - Ну же! Говори!       - Говорят, - всё же любопытство взяло своё, - что Орлов тебе глаз выбил! Так ли это?!       Криво усмехнулся и почесал подбородок.       Ещё тогда, чуть больше десяти лет назад, потеряв глаз, не раз слышал эту сплетню. Будучи молодым и порывистым мальчишкой, не скрывал своей симпатии к императрице, что делала и она. Оба слишком увлеклись, оказывая друг другу знаки внимания, после которых при дворе шептались «вот и пришел конец Голиафу», а фаворит становился чернее тучи и настаивал на венчании, что неимоверно раздражало Екатерину, ведь в её планы это не входило. Уверенный в себе и в своей силе, кой безмерно гордился, забылся, совсем не обращая внимания на явную угрозу в лице пяти могущественных братьев. Это могло продолжать ещё долго, пока в один из вечеров…       - Ты же говорил, что у тебя ячмень вскочил!       - Дура ты, Машка! Слухам веришь, - отмахнулся от сестры Потёмкин.       Позже, когда Екатерина вернула его ко двору, к нему и прицепилось прозвище «циклоп»...       Прильнув лбом к холодному стеклу и, опершись большими ладонями о маленький деревянный подоконник, смотрел в след поручику, увозящему письмо императрице. В нём просил прощения, что не может составить ей компанию в карточной игре, ссылаясь на мигрень. Потерял глаз и приобрел жуткие головные боли, вонзавшиеся в затылок и отдающиеся мерным стуком в висках. Обычно это начиналось ночью, просыпался в поту и старался не двигаться. Никакие отвары трав и советы докторов не помогали, выход был всего лишь один – переждать пару часов, после которых боль постепенно отступала, а к рассвету вовсе проходила.       Но сегодня врал, избегая её. Сполна хватило и прошлой игры в шахматы, во время которой приходилось мило беседовать и не омрачать вечер своим гневом, причиной которого являлся беспомощный и всего боящийся Васильчиков. Неожиданно для себя понял, что ревнует, и эта болезненная ревность сотрясала его тело изнутри, туманила разум, как только фаворит, оказывался рядом с ней. В такие минуты готов был взять его за шкирку, протащить через все залы дворца, спустить с лестницы, и наконец-то схватить её, вжать в своё большое тело эту маленькую женщину, зацеловать, залюбить, наконец-то выплеснуть всё то, что накопилось к ней за столько лет и подчинить себе, завладеть её сердцем и мыслями, как сделала это когда-то она… В тот вечер покинул дворец в небывалой раздвоённости чувств: был готов пасть к её ногам и был готов стереть с лица земли. Испытал большее раздражение, когда ранним утром получил от неё очередное письмо, быстро прочитав, швырнул в камин, но сию же секунду опомнился, выхватил из пламени лист с её ровным почерком и, аккуратно сложив, положил в резную шкатулку.       Ещё не поняв внутренний механизм игры, которую вела Екатерина, не мог найти ответ на вопрос: зачем она вела с ним бессмысленную (на первый взгляд) переписку?